В разрешенный день я отправился в библиотеку один, без Юрки, – он не смог пойти. Но вот досада, на дверях библиотеки висело объявление: «Санитарный день». Попробовал открыть дверь и не ошибся. Зина сидела, как обычно, за своим столиком, в черном халате, надетом поверх формы. Мы встретились взглядами, и я понял, что она рада, ждала меня. Смущенный, я начал извиняться, благодарить за прием в нерабочее время, и как-то случилось, что я осмелился – притронулся к ее руке. Волнение охватило меня. Зина молча смотрела мне в глаза. Смущенный, я быстро-быстро заговорил:
– Зина, как вы думаете, почему нам, курсантам, не выдают учебники по истории военного искусства, разве командиру взвода не положено знать, как побеждали русские полководцы?.. – Она все так же молча смотрела на меня. Пришлось продолжить: – Я уж не говорю о материалах по нынешней войне. Нет совсем ничего! Ведь нужно понять, в чем причины успехов их армии в Польше и во Франции! О разгроме немцев под Москвой – тоже никакой литературы! И командиры от обсуждения уходят, учат все на один лад: «Делай, как я!»
Она наконец-то заговорила, но понесла такое, что у меня потемнело в глазах, а сердце забилось от страха:
– Ты восхищался количеством книг в библиотеке. Так вот! Это лишь жалкие остатки. Я работаю здесь с тридцать восьмого, в те времена по три раза в день сюда прибегал комбриг – начальник училища, запирал дверь на ключ, хватал с полок книгу за книгой и командовал: «Эту – в печь! Эту – изъять из общего пользования и без моего разрешения никому не выдавать!»
– И Фрунзе сожгли?! – приходя в себя, воскликнул я.
– И Фрунзе, – ответила Зина. – А затем пошло нечто невообразимое: пачками, по описи, отправляли книги в цензуру. А потом мы стали регулярно получать целые списки запрещенных книг. Вот так, очень быстро, и опустели полки, на которых красовались учебники, написанные нашими военачальниками и военными историками, переводы с немецкого, английского. Раньше учебники по военному искусству, стратегии, тактике, истории занимали тридцать шесть полок. А к началу войны все тридцать шесть оккупировали «Краткий курс истории ВКП(б)», несколько книг начальника Генштаба Шапошникова и труд Ворошилова «Сталин и Красная Армия». И тогда же, в тридцать восьмом, в одну ночь забрали все командование училища. Теперь командиров взводов назначили комбатами, командиров рот подняли повыше, ну и так далее. А ты спрашиваешь об учебниках! Где их теперь взять? Нет ни авторов, ни учебников. С того света еще никто не возвращался. Не только люди, но и книги. Так вот, курсант.
– Вы сказали о книге «Сталин и Красная Армия». Нас обязали ее прочесть.
– Кто обязал?
– Политрук.
– Ты прочел ее?
– Пока что нет. Но деваться некуда, прочту. Политрук обещал проверить.
Я понимал – разговор опасный; как могла она быть такой откровенной, ведь мы так мало знакомы! Конечно, то, что она рассказала, интересно, я не знал об уничтожении кадровых военных – наверное, коммунистов, основателей училища. О загубленных книгах и цензурных запретах. А наши командиры! Недоучки?.. Зина разглядывала меня, пытаясь оценить мою реакцию, я же молча пятился к двери, забыв даже взять с ее столика заказанную книгу.
– Вот какой ты смельчак! Чего испугался? Правды! А Стендаля, я поняла, ты не знаешь… – летели мне вслед резкие, обидные слова, и я с горечью их проглатывал.
Возвращался я в казарму в смятении, обеспокоенный, ругая себя последними словами: зачем, зачем я полез со своими идиотскими вопросами?! А Зина! Видно, давно искало выхода ее отважное сердце! Какая светлая девушка! Прямая, нетерпимая ко злу. Таких, как она, не любят, стараются от таких избавиться. Воистину: «Юность – время отваги»…
Больше я в библиотеку не ходил. Ни разу. Не потому, что обиделся на Зину или испугался за себя. Мне стало страшно за нее. Я не мог забыть жутких рыданий отца после возвращения. И не забыть мне этого до конца жизни.
В начале мая, когда необыкновенно ярко засияло сибирское солнце и волнующе запахло весной, нас всех ожидал сюрприз.
В тот день, как обычно, после завтрака стали собираться на стрельбище. Вдруг команда:
– Отставить! Батальон, строиться на плацу!
Появилось все начальство. Вперед вышел полковник, начальник училища, без предисловий обратился к строю:
– Товарищи курсанты! Получен приказ срочно отправить вас на фронт. Мы посылаем лучший батальон и уверены: тюменские курсанты не посрамят чести училища. После первого же боя всем вам присвоят командирские звания.
Еще несколько напутственных слов, и мы вернулись в казарму. Кто-то проронил: «Вот так новость!» Курсанты молчали. Ждали команды, что делать дальше. Что будет? Когда? Куда нас направят?..
Вечером ко мне подошел дневальный:
– Какая-то девица в военной форме вызывает тебя на лестницу.
Нетрудно было догадаться, кто это.
Зина ждала меня. Я с трудом узнал ее. Бледная, с грустными глазами, куда исчезла ее всегдашняя чуть ироничная, но радостная улыбка? Я сразу понял: она чем-то очень взволнована.
– У нас мало времени, – начала Зина. – Мне нужно сказать тебе важное. Разреши мне поговорить с начальником училища. Тебя оставят здесь, переведут в батальон, который не отправляют на фронт. Ты нормально закончишь училище и поедешь воевать младшим лейтенантом.
Вот это да!
– Спасибо! Спасибо… – повторял я, но уже отрицательно мотнул головой.
– Ты понимаешь, курсант, что с тобой произойдет на фронте? Ты должен знать: солдат на передовой живет неделю, а в наступлении – один-два дня, каким бы он ни был героем.
– Разве командир взвода живет дольше? – резко спросил я.
– Не знаю. Но у командира всегда есть хоть минимальный выбор, а у солдата – нет выбора. Умоляю, позволь мне поговорить за тебя. Думаю, мне не откажут. Скорее всего, ты не знаешь: из вашего батальона забрали нескольких курсантов, школьников с золотыми медалями, доучиваться.
– А я в школе плохо учился. Не веришь – посмотри мой аттестат. – Опять не то. – Мы же дали присягу! Что подумают обо мне товарищи?
– Пойми, курсант, – ласково проговорила Зина, не обращая внимания на мои слова, – я не хочу, чтобы ты погиб. Понимаешь? Подумай о матери.
– Понимаю… – Я скисал, сменилось настроение; мне стала дорога эта девушка, но мы так мало встречались, и так все неожиданно вышло – зачем она обо мне печется, кто я для нее?..
Зина испуганно смотрела на меня, ждала ответа, а я молчал… Внезапно она всхлипнула и вдруг расплакалась:
– Дурак! Дурак! – Резко повернулась и быстро сбежала с лестницы.
Я понурил голову. Почему все так нелепо? Она такая милая, добрая… Может, это наша последняя встреча… Мы даже не попрощались!..
Все же я увидел Зину еще раз, когда нас провожали.