Глава 10. Добить врага!

Стрелковый полк подполковника Рекункова был переброшен на внутреннее кольцо окружения, где шли упорные бои по уничтожению Шестой японской армии. Попытки убедить вражеское командование прекратить бессмысленное сопротивление и не проливать лишней крови успеха не имели.

Шестая армия приносилась в жертву, чтобы доказать, как силён боевой дух японцев. Солдатам снова напоминали о победах над русскими в 1904–1905 годах и призывали сражаться до конца. В ответ звучали дружные крики «Банзай!» и прочие положенные по уставу возгласы. Что творилось в душе солдат обречённого войска, знает один Бог.

Вряд ли они испытывали радость, зная, что близятся последние дни жизни. И закончится она на монгольских сопках, вдалеке от дома, куда их привели завоёвывать чужую землю. Неласковая оказалась эта прокалённая солнцем землица…

Лейтенанту Василию Астахову казалось, что события повторяются снова, а сопка, которую штурмует их батальон, уже давно знакома, хотя прибыли они сюда лишь вчера. Очень крепко врезались в память дни в конце мая, когда рота впервые вступила в бой на склонах такой же горы. И голубая извилистая река так же петляла по степи, отражая небо.

Многое изменилось за прошедшие три месяца. Пришёл опыт, который можно приобрести только на войне, трезвая оценка ситуации, изменились люди вокруг Астахова. Командир роты Назаренко, желчный по характеру с его придирками и язвительностью, тоже стал другим. Они не сумели наладить нормальные отношения в течение года. Эти три месяца их сблизили, заставили понять друг друга. Целая жизнь пролетела за короткий срок. Сколько ребят похоронили, и сами ходили рядом со смертью, как и все остальные.

Менее половины осталось от прежней шестой роты. Погибли и выбыли после тяжёлых ранений многие бойцы. В мае были убиты два взводных командира. На их место пришли молодые лейтенанты Логунов и Сорокин, которых сейчас уже не назовёшь новичками – на войне люди учатся быстро. Два дня назад похоронили лучшего пулемётчика Родиона Чашникова, был отправлен в госпиталь с сильной контузией новый политрук.

Старший лейтенант Назаренко разглядывал в бинокль японские позиции. На них высыпали немалое количество авиабомб, долго обстреливала артиллерия. Земля была сплошь изрыта воронками. Виднелись остатки блиндажа, вывернутые, расщеплённые брёвна, продавленная бетонная плита.

Командир роты слишком увлёкся, даже приподнялся, чтобы лучше оценить полосу будущей атаки. Его прикрывал «Максим», посылая очереди в подозрительные места. Кроме того, работала батарея капитана Грача, равномерно долбила уцелевшие укрепления. Это придавало уверенности, однако Назаренко явно примелькался.

Он вовремя почувствовал опасность и нырнул в траншею. Японский пулемётчик опоздал лишь на секунды. Пули снесли верхушку бруствера, на каску посыпались комочки земли. В последнее время Назаренко отказался от пилотки, тем более – от фуражки (приманка для снайпера), и часто надевал каску.

– Жестянка, – стучал он по тонкому металлу. – Но от осколка может спасти.

Юрий Фатеевич тосковал по семье и хотел сохранить жизнь в этой затянувшейся войне. Весть об окружении все приняли на ура, но японцы дрались ожесточённо, хотя понесли большие потери и были отрезаны от основной массы своих войск.

– Береги голову, Юра, – посоветовал Василий Астахов.

Взводный сидел на патронном ящике, мрачный, нахохлившийся, заметно уставший от войны. Жара и постоянное напряжение высушили лицо, торчали широкие скулы, обтянутые потрескавшейся кожей с многочисленными порезами от бритья. Шея лейтенанта была обмотана бинтом. Пару дней назад наложил повязку санитар – мелкий осколок на излёте ударил под челюсть. Сейчас этот ошейник давил и мешал разговаривать. Василий отбросил скомканный бинт и ощупал небольшую рану.

– Дай-ка гляну, – сказал Назаренко. – Затянулось как на собаке. Если бы ниже, могло горло пробить.

– Спасибо, что просветил.

– Курнём, Василь? – хлопнул его по плечу старший лейтенант.

– Давай…

К ним присоединился Савелий Балакин, который вёл наблюдение, пока командиры отдыхали.

Окружённые со всех сторон японские части занимали выгодный для обороны район с тремя большими сопками и десятками холмов поменьше. Взять их было непросто. Любая сопка представляла из себя хорошо оборудованный узел обороны. Помогала и природа, воздвигнув среди степи огромные возвышенности, многие из которых с крутыми подъёма ми. За ними прятались глубокие ложбины – очень удобные укрытия. Пологие склоны было тоже непросто преодолеть. Ветер выдувал песчаные ямы и громоздил барханы. Невысокий кустарник и стелющаяся трава служили хорошей маскировкой. Японцы за лето выкопали огромное количество траншей, ходов сообщения, блиндажей, орудийных капониров.

Близость Хинганского предгорья и леса позволили доставить брёвна и толстые доски. Из Маньчжоу-Го везли цемент, имелись бетонированные укрепления. Разрушить всё это не могла никакая бомбардировка. Хорошо подготовленная японская пехота, похоронив погибших, продолжала сражаться и в окружении, имея артиллерию, склады боеприпасов, продовольствия и воды.

Из Маньчжоу-Го приходили сообщения по радио с призывами держаться. Япония являлась союзником Германии, а Гитлер прибрал к рукам половину Европы. Не исключено, что Германия обрушится на восток. На кого именно, пока не ясно. Может, на Польшу, а может, на Россию. Армия у немцев сильная, хорошо, если бы ударили по русским.

Японцы уже знали, что между Советским Союзом и Германией заключён пакт о ненападении. Не слишком приятная новость, но остановит ли это Гитлера? До советских граждан все новости доходили с большим опозданием. Бойцы и командиры, воевавшие в Монголии, пока ничего не знали. Политаппарат должен был прокомментировать пакт, ждали указаний из Москвы. Да и не до него сейчас, главное – добить японцев.

Старший лейтенант Назаренко снял каску и чертил на утоптанном дне траншеи план атаки. От водки последние дни воздерживался, рассуждал просто и трезво.

– Здесь справа талая вода ещё весной овражек пробила. Его хоть и занесло песком, но глубина метра полтора, а местами больше, разведчики проверили перед рассветом. Мин там не нашли. Значица, можно двигаться вверх. Ясно?

– Ясно, – ответил взводный Логунов, а остальные командиры кивнули.

– По овражку двинется взвод Василия Астахова. Потихоньку, не высовываясь. Крайним слева поднимется третий взвод Ивана Сорокина. Бежать вперёд без оглядки! Помогут «Максимы» и батарея капитана Грача.

Назаренко обвёл взглядом взводных и младшего политрука, присланного из штаба батальона.

– Ну а Серёга Логунов ударит в центр, ему поможет политрук. Первый и третий взвод начнут атаку по моему сигналу, когда Василий Астахов приблизится к японцам.

В этом нехитром плане проглядывалась куча прорех и надежда на обычное авось. Японцы наверняка держали такие места под наблюдением и могли в любую минуту уничтожить выдвинутое вперёд боевое охранение. Трое бойцов с пулемётом стерегли овражек, чтобы его не перекрыли.

Имелась договорённость с Николаем Грачом, что артиллеристы поддержат атаку. Комбат Лазарев, который отдал приказ Юрию Назаренко, обещал также в случае успеха поднять пятую роту. Откроют огонь три своих «Максима», а позже и резервные пулемёты.

Лейтенант Сергей Логунов тяжело дышал. От возбуждения, а может, от жары. Ему предстояло наступать в центре. Товарищ Назаренко даже поменял местами взводы, зная, что Логунов – командир бесстрашный и упрямый. Он не подведёт!

Однако сержанты и рядовые красноармейцы первого взвода тревожно переглядывались. Опять их суют в лобовую атаку. Вчерашний курсант лезет на глаза начальству и очень хочет отличиться. Бежать на пулемёты по склону – гиблое дело. Настрой первого взвода почувствовал лейтенант Астахов, полноправный заместитель командира роты, хотя такая должность по штату не предусматривалась.

Он обратился к Назаренко:

– Юрий Фатеевич, пусть Логунов не спешит. У нас есть хоть какая-то возможность приблизиться к японцам…

– Не какая-то, а реальная возможность.

– Пусть так. Но пока мы не ударим, первому взводу подниматься не надо. Положат их на склоне ни за хрен, жалко ребят.

– На себя, что ли, ответственность берёшь? – вскинулся ротный.

– Беру, успокойся. Согласуй с Грачом, чтобы усилил огонь, когда мы двинемся вдоль овражка.

– Ладно, поговорю. А отвечать за неудачу будем оба.

* * *

Как и ожидал Астахов, наспех подготовленная атака оказалась тяжёлая и скомканная. Это не была вина ротного Назаренко или комбата Петра Лазарева. После быстрого окружения японской армии командование требовало так же быстро уничтожить вражескую группировку. А вот с этим возникли сложности. В плен японцы сдаваться отказывались и продолжали сражаться.

– Чего вы там телитесь? – кричал начальник политотдела дивизии. – Враг взят в кольцо, осталось его добить.

– Так точно, – отвечал комиссар полка и убеждал подполковника Рекункова: – Нельзя медлить. Надо атаковать.

– Не так всё просто. Несём потери, необходимы взвешенные решения.

– Только не надо высокой стратегии, – злился полковой комиссар. – Не наш это уровень. Требуется лишь выполнение приказов… и решительность.

– Выполним что положено, – говорил подполковник и невольно поднимал трубку полевого телефона, чтобы подтолкнуть комбатов.

Своих бойцов Василий Астахов поделил на две части. Впереди двигалось отделение во главе с Савелием Балакиным – нечто вроде разведки. Основную часть взвода, тридцать красноармейцев, лейтенант вёл следом. Десяток человек оставались в резерве, но продвигались вперёд. Предусмотрительность спасла взвод, но без потерь, как и в любом бою, не обошлось.

От пулемётов защищал овражек. Японцев держали в напряжении разрывы снарядов, которые посылала батарея Грача. Отделение Савелия Балакина соединилось с бойцами, охранявшими овражек, и продолжало путь наверх. Следом двигалась основная часть взвода. Однако на половине пути из круглых глубоких окопов по сторонам промоины высунулись вражеские солдаты. Их хорошо маскировала ползучая трава, да и окопов было всего штук пять-шесть.

В овражек полетели оборонительные гранаты, похожие на наши «лимонки». Бойцы Савелия Балакина угодили под град осколков, кто-то был убит, некоторые ранены. И сразу открыл огонь весь участок обороны.

Навстречу Астахову катились по овражку красноармейцы. Боец в слипшейся от крови гимнастёрке упал замертво. Через него перепрыгнули, за ним спешили ещё двое. Винтовочный штык качнулся в опасной близости от лица. Лейтенант едва успел перехватить его и рванул за шиворот красно армейца.

– Куда разогнался?

– Засада там, гранаты летят.

Наверху молотил быстрыми очередями «Дегтярёв», слышалась близкая стрельба – отделение Балакина вступило в бой. Развернули ручные пулемёты бойцы из группы Астахова, очереди косили траву, загоняя японских солдат в свои норы. Василий спешил на выручку Савелию Балакину. Тот бросал гранаты, целясь в окопы. Рядом с ним лежало тело погибшего. Раненый красноармеец зажимал пилоткой рану на затылке, смятая каска была пробита. Остальные бойцы стреляли и бросали гранаты в замаскированные травой окопы.

Быстрое продвижение вперёд превращалось в затяжной бой. Японцы продолжали швырять «лимонки», хотя высовываться им не давали. Внизу поднялся в атаку первый взвод Сергея Логунова и уже через десяток метров угодил под пулемётный огонь.

Батарея капитана Грача прекратила стрельбу, мешали бежавшие по склону красноармейцы. Астахов понял, что надо спешить. Его взвод сближался с траншеей, но прежде чем достиг её, упали ещё два-три человека. Остальные прыгали в полузасыпанную траншею, там началась схватка. Траншея не лучшее место для штыкового боя. Кто не мог развернуть винтовку, бросал её и кидался на врага с голыми руками. Байкальский охотник Савелий Балакин, как всегда, действовал быстро и умело. Заколол штыком капрала и теснил другого японца. Драка завязалась жестокая, взводу требовалась помощь.

Василий Астахов увидел в окопе пулемётный расчёт. Не обращая внимания на схватку у себя за спиной, унтер-офицер размеренными очередями прижимал к земле атакующий взвод Сергея Логунова. Кто-то упал, другие искали укрытие. Молодой лейтенант упрямо продолжал бежать вперёд и вёл за собой часть бойцов.

Астахов выстрелил из пистолета несколько раз подряд. Унтер-офицер обвис, не выпуская рукоятки, ствол задрался вверх. Помощник с запасной кассетой попятился. Он знал, что в горячке боя русский командир сейчас добьёт и его, но покидать пулемётный окоп не имел права. Удар штыком опрокинул солдата рядом с унтер-офицером.

Бой в траншее завершился, когда с левого фланга в неё спрыгнули красноармейцы третьего взвода во главе с Иваном Сорокиным. Лейтенант вёл их короткими перебежками, тоже угодил под пули, но отделался малыми потерями. Бойцы действовали умело, а главное – подоспели вовремя. Через четверть часа всё было кончено. В траншее и вокруг неё лежали тела убитых японских солдат. Как всегда, в плен они не сдавались, взяли живыми всего двоих.

– Не надоело вам за императора подыхать? – спрашивал старший лейтенант Назаренко. – Небось, дома родители, братья-сёстры ждут.

Оба пленных стояли перед русским офицером навытяжку, один пошатывался, был ранен.

– Садитесь, чего тянетесь? – махнул рукой Назаренко. – Для вас всё кончилось, а нам ещё воевать.

Раненый солдат опустился на песок, а другой, постарше, проговорил с сильным акцентом:

– Я думаю, скоро всё кончится.

– О, ты русский знаешь? – удивился старший лейтенант.

– Немного… Кто желал, тех учили.

– Ну и как настрой у солдат? Надоело воевать?

– Долг… мы выполняем долг. Сами видите, никто не сдаётся.

Он обвёл рукой траншею, где вповалку лежали тела убитых японцев. У некоторых и после смерти сохранилось на лицах выражение злости. Другие ушли, страдая от смертельных ран, возможно, с облегчением.

– А чего же ты сдался, вояка хренов?

– Так получилось…

– Полючилось, – передразнил его Назаренко. – Ладно, живи. Эй, кто там, перевяжите раненого и отведите пленных к начальнику штаба.

В траншее Василий Астахов неожиданно встретил санитарку Люсю Гладкову.

– Ты откуда взялась? Вроде при штабе была, – удивился лейтенант.

– При штабе батальона, – уточнила санитарка. – Много раненых, меня направили в ваше распоряжение. Вот, ползаю по склонам, делаю перевязки.

Астахов знал, что Люсю взял под своё покровительство комиссар Боровицкий, спит с ней. На войне такое случается, ничего особенного. Но почему комиссар послал её на поле боя? Для девушки здесь не место. Санинструктор Федулов на что осторожный мужик, а выбыл с тяжёлым ранением. Угодил под пулемётную очередь санитар, долго ли продержится Люся? Предупреждая ненужный вопрос, девушка торопливо заговорила:

– Василий, ты себя береги. Таня тебя ждёт.

Оба понимали, что слова сочувствия всего лишь слова. Как убережёт себя взводный командир – в кустах, что ли, отсидится? Да и Люся, торопясь остановить кровь и перевязать раненых, полчаса назад едва не угодила под пули. Они хлестнули рядом, разбрасывая фонтанчики сухой земли, а одна пробила санитарную сумку. Испугаться Люся не успела. Страх пришёл позже, а тогда она равнодушно загадала: «Только не в ногу, которую могут ампутировать. Лучше уж наповал, без боли и мучений».

На передний край её направил комиссар полка. Приказал резко и безапелляционно:

– Отправляйся во второй батальон. Там потери, а санитаров не хватает. Санинструктора в шестой роте убили.

Боровицкий хотел поправить своего руководителя, что санинструктор не убит, а ранен. Люсю можно послать в полковую санчасть, где она очень пригодится – медик опытный. Однако благоразумно промолчал. Бои по уничтожению окружённой группировки идут жестокие, начальство взвинчено. Даже штабных направляют в стрелковые батальоны, заменять выбывших командиров рот и взводов.

Смягчая тон, комиссар полка пояснил, словно оправдываясь перед девушкой:

– Санитары не справляются. Так что тебе лучше там быть, людей спасать.

– Так точно, – ответила Люся.

Свои вещи и небольшие подарки Боровицкого она оставила в землянке связистов.

– Сохраним, Людмила, – пообещали они. – Удачи тебе.

– И вам тоже.

– Главное, вперёд других не лезь.

– Как получится…

Опытные связисты знали, что ничего хорошего девушку не ждёт. Бои идут ожесточённые, там не щадят ни раненых, ни санитарок.

Борис пытался её проводить, Люся замотала головой.

– Не надо, там стреляют.

– Что я, в атаку не ходил? – обиделся батальонный комиссар.

Санитарка в ответ промолчала.

Последние дни Люсю Гладкову не оставляли плохие предчувствия. Несмотря на крепкий характер, ей не везло в жизни. В восемнадцать лет, когда подруги выходили замуж, она оттолкнула парня – свою первую любовь. Тяжёлая жизнь в селе её не устраивала. Рано состарившаяся мать не могла быть примером. В городе получила специальность, но медицинское училище закончить не успела. Забеременела, а когда поняла, что мужчина её бросил, отвезла ребёнка к матери.

– Может, вернёшься, Люсь? – спрашивала она.

– Нет, мама. Слушать, как мне в спину смеются? Может, и вернусь… Доучиться надо и денег скопить.

Ей в очередной раз не повезло с мужчиной. Боровицкий не смог её защитить. Винить некого. Теперь передний край и раненые, которые просят помощи, а некоторые умирают на её руках.

На склоне сопки лежал погибший лейтенант Сергей Логунов, которому недавно исполнилось двадцать лет. Он был убит во время атаки, получив несколько пуль в грудь. Санитары доложили об этом ротному Назаренко, передали документы и оружие. Старший лейтенант подозвал Ваню Сорокина.

– Дружка твоего убили.

– Я знаю.

– Похоронят его здесь, на сопке. Официальную бумагу подготовят в штабе, а ты напишешь короткое дружеское письмо его родителям. Учились вместе, знал, наверное, их.

– Нет, не знал, – покачал головой Ваня. – Он меня к себе домой не приглашал.

– Не имеет значения. Всё равно напиши.

– А что писать?

Назаренко хотел обругать молодого взводного за бестолковость, но, поглядев на него, смолчал. Сорокин был словно не в себе. Расширенные глаза смотрели непонятно куда, одна рука заметно дрожала, на пальцах запеклась кровь.

– Ранен, что ли? – спросил старший лейтенант.

– Нет, это кровь японца.

– Так вымой руки и сам умойся. Передашь родителям, что Сергей был смелым командиром, любил Родину, а его любили бойцы.

– Не очень они его любили. Серёга на рожон лез, хотел перед вами отличиться. Его взвод всегда потери больше других имел.

– Чего ты умничаешь? Надо уважать товарищей, особенно погибших.

– Так точно, – козырнул в ответ Сорокин.

В ветреной монгольской степи закаты особенно яркие. В лучах заходящего солнца светилась огромная сопка Ремизова, названная в память погибшего командира полка, Героя Советского Союза Ремизова И. Н. Высилась двугорбая сопка Песчаная, где также продолжались бои. Высота Палец была взята, там было тихо, лишь поднимались дымки сгоревших машин и взорванных японских укреплений. Подступила ночь, а с ней возможность для измотанных бойцов отдохнуть.

Тяжёл и беспокоен был их сон. Кто-то просыпался от собственного крика. Атаки, стрельба и взрывы снарядов не отпускали людей. Они поднимали головы и беспокойно озирались. В темноте захваченных блиндажей тлели зелёные трофейные спиральки от комаров. Сильно пахло креозотом, которым японцы пользовались для дезинфекции. Красноармеец, спавший рядом с Антоном Ютовым, громко и отчётливо произнёс:

– Нет, я не погибну. Вернусь.

Наверное, он разговаривал во сне с матерью или невестой. Сержант снова закрыл глаза. Снаружи перекликались часовые, давал одну-другую очередь дежурный пулемёт. Что будет завтра? Поскорее бы всё закончилось.

* * *

Несколько танков из батальона капитана Зубова стояли готовые продолжить атаку. Два горба сопки Песчаная освещало утреннее солнце. Экипажи ждали команды, а Егор Зубов ожидал, когда отбомбятся наши самолёты.

Бомбардировщики СБ сыпали стокилограммовки, которые взметнули на склонах завесу дыма и размельчённого песка. Взрывы накрывали всё новые и новые участки, казалось, что там не останется ничего живого. Действительно, бомбы и снаряды уничтожили на сопке большую часть японской артиллерии. Мощные толчки обрушивали подземные укрытия, в которых бесследно исчезали солдаты и офицеры.

Комбат Зубов знал, что, едва замолкнут взрывы, уцелевшие защитники высоты тут же займут свои окопы и орудийные капониры. По ним требовалось ударить, пока японцы не отошли от грохота.

Конечно, августовские бои не сравнить с отчаянной атакой на плоскогорье Баин-Цаган, когда батальоны бросили под японские снаряды без всякого прикрытия. Тогда сгорели и были подбиты более половины танков в бригаде.

Теперь вражеские позиции долбили крепко. Стояла наготове пехота, готовились открыть огонь гаубичные батареи. Поддержка имелась неплохая, но и японцы дрались насмерть.

– Ребята, осторожнее, – предупредил танкистов комбат Зубов. – Действовать только вместе с пехотой. Не забывайте, что случилось вчера.

Никогда раньше Зубов не употреблял слова «осторожность». Слишком близко стояло оно рядом с понятием «трусость». Но вчера получилась спешка, и закончилась она плохо.

Неполный танковый взвод из двух машин оторвался от пехоты. Его командир хотел захватить одну из бесчисленных высоток, а проще говоря, бархан. Не бог весть какая победа, но с бархана открывался путь дальше… к победе. Так считал лейтенант.

Машины, буксуя в песке, оседлали высотку. Но из норы японские сапёры подсунули бамбуковым шестом под головной танк увесистую мину. Она шарахнула так, что вырвала ведущее колесо и кусок гусеницы. Прежде чем экипаж во главе с лейтенантом пришёл в себя, БТ-5 забросали бутылками с бензином.

Было жутко смотреть, как из машины выскакивали горевшие люди. Ревущее на ветру пламя не могло заглушить крики обречённых танкистов. Командир второй машины вёл огонь из пулемёта и гнал танк ближе к товарищам. Он хотел их спасти, хотя сделать это было невозможно.

Второй лейтенант знал только одно – бросать своих нельзя. БТ-5 завяз в песке, с усилием вырвался, но его окружили японские солдаты. Лейтенант не мог их достать из пулемёта и, открыв люк, отгонял пистолетными выстрелами. Эту машину тоже подожгли. Когда к месту боя прорвались остальные машины, там уже не осталось живых людей.

Ветер крутил языки огня, пахло горелой человеческой плотью. Оба экипажа погибли в своих танках, извлечь останки удалось лишь через несколько часов.

– Вот так, Чурюмов – показывал направление молодому ротному комбат Зубов. – Смотри в оба.

В оба глядел и взводный Тимофей Сочка. Старшина очень не хотел погибнуть в этих последних сражениях, когда японцев добивали, а они по-прежнему дрались с обречённым отчаянием.

– Ну, с Богом!

Танки двинулись вперёд, от них не отставала пехота. Ранним утром ветер ещё не набрал силу. Дымное облако опускалось медленно, давая возможность танкистам приблизиться к очередному узлу обороны.

С одной из вершин открыли огонь два уцелевших полевых орудия. В их сторону немедленно ответила тяжёлыми снарядами гаубичная батарея, стоявшая у подножия.

Командир роты Алексей Чурюмов на скорости проскочил пологий участок склона, где росла трава. Теперь начинался более крутой подъём, гусеницы вязли в песке. Танки вынужденно сбросили скорость, их догоняла отставшая пехота.

– Не рвись вперёд, – напомнил лейтенанту механик-водитель Пятаков. – Здесь норы в достатке понатыканы.

Действительно, из узкого окопа высунул голову японский солдат, огляделся и снова спрятался.

– Берём правее, – дал команду Чурюмов и тут же охнул. – Зенитки, мать их!

Командир укрепрайона, опытный японский подполковник, ещё вчера приказал рассредоточить остатки зенитной батареи. Автоматические германские пушки были эффективны и против самолётов, и против танков. Их осталось всего две, расчёты спешно крутили штурвалы наводки – стрелять придётся сверху вниз.

Небольшие снаряды били по песку, нащупывая цель. Все шесть машин в роте Чурюмова взбирались по крутому склону, не имея возможности маневрировать. Роту прикрыл резервный взвод, оставленный капитаном Зубовым. Башенные «сорокапятки» вступили в дуэль и после нескольких залпов накрыли одну из зениток.

Пять танков одолели подъём. Шестой, подбитый, сползал по сыпучему песку вниз. Заряжающий помог раненому лейтенанту выбраться из машины, а механик-водитель не давал «бэтэшке» опрокинуться. Сержанту повезло. Снаряды могли легко пробить лобовую броню, но пролетели мимо.

Зато пять машин оказались под сплошным огнём. Сверху посылала снаряды зенитка, стреляли в упор пулемёты. Бежали сапёры с горючкой и минами. Случись это месяц назад, неполная рота была бы уничтожена. Но танкисты уже набрались опыта, действовали слаженно и быстро.

Зенитка всё же успела подбить машину, загорелся двигатель. Развернуться как следует вражескому расчёту не дали. Два танка ударили осколочными снарядами, раскидав японских артиллеристов. Старшина Тимофей Сочка крутил башню, доставая пулемётными очередями сапёров. Командир другой машины смахнул орудийным выстрелом «Гочкис» и дал задний ход, чтобы увернуться от летевших бутылок с бензином.

Лейтенант Чурюмов посылал очереди в уцелевших сапёров, подоспела пехота. Все вместе навалились на полузасыпанную траншею. Под гусеницами трещали раздавленные пулемёты и винтовки, тела японских солдат. Те, кто пытался пробиться к вершине, падали, срезанные пулями.

Некоторые в отчаянии бросались на танки со штыками наперевес. Их тоже не щадили. Японский офицер стрелял из пистолета, пока не упал. Несколько солдат сбились в углу траншеи. Они не выпускали из рук оружие, тяжело дышали, но сдаваться не решались. Лейтенант Чурюмов навёл на них башенную пушку, солдаты поняли, что при первом же выстреле их разнесёт снаряд.

Унтер-офицер, старший в группе, бросил под ноги винтовку. Его примеру последовали остальные. Почти все сдавшиеся (около десятка человек) были ранены или контужены. Не привыкшие щадить пленных, они вздрагивали, когда санитары перевязывали наиболее пострадавших. Солдаты ждали смерти, затем понемногу успокоились. Некоторые закуривали, избегая делать резкие движения. Все они хотели жить. Русские могли легко расправиться с ними, но не тронули сдавшихся.

Тот день запомнился комбату Зубову короткими злыми схватками. Практически вся японская артиллерия на сопке Песчаная была уничтожена. То в одном, то в другом месте по танкам и пехоте открывали огонь из стрелкового оружия. Снова бежали солдаты с пакетами взрывчатки и падали один за другим под пулями наступавших.

В действиях японцев отчётливо проглядывались отчаяние и нервозность. В одном месте из-под бетонной плиты внезапно ударил длинными очередями пулемёт. Плиту засыпало песком, а из мелкой амбразуры ничего видно не было. Пули рассеивались над склонами, неизвестный стрелок торопился израсходовать любым способом свой боезапас.

Красноармейцы, отскочив в сторону, некоторое время наблюдали. Затем сержант подсунул сверху гранату, амбразуру взрывом завалило. Возможно, пулемётчик был ещё жив, но раскапывать убежище, а тем более лезть в него, никто не желал.

– Эй, банзай, а ну вылезай!

Остальные не поддержали бойкого смешливого красноармейца, все были слишком напряжены. Тяжело давались эти сопки, стреляли отовсюду. Сержант достал ещё одну гранату и приказал бойцу:

– Отойди в сторону. Какого хрена их уговаривать? Пусть подыхают.

Взрыв завалил узкий выход. Отделение двинулось дальше, догоняя танки.

В полузасыпанном капонире двое артиллеристов пытались развернуть единственную уцелевшую пушку в батарее. Колесо было оторвано, щит согнут. Сдвинуть с места орудие не удавалось. Тогда они навели её на подъездную дорогу, по которой двигалась вдалеке войсковая колонна. Танк Тимофея Сочки приблизился к пушке, старшина ловил её в прицел.

– Сейчас доиграетесь…

– Добивай их быстрее, – торопил командира экипаж. – Того и гляди по нам врежут.

В этот момент артиллеристы сделали очередной выстрел. Он прозвучал оглушительно громко. Из повреждённого откатника брызнуло масло, а отдача отбросила ствол назад. Удар сломал руку наводчику. Это был опытный унтер-офицер, который не верил в милость победителей. Прижимая руку к животу, он побрёл прочь, надеясь только на Бога.

Второй артиллерист опустился на колени и терпеливо ждал решения своей участи. Он не просил пощады и держал в руке косо заточенный штык. У него не осталось сил сопротивляться, товарищи были убиты. Приблизившиеся красноармейцы не опускали стволы винтовок – неизвестно, чего ждать от врага.

– Бросай штык! – крикнули ему.

Штык воткнулся в песок, солдат поднял на победителей усталый взгляд. Он не хотел больше воевать.

Ближе к вершине подполковник поднял в последнюю контратаку свой небольшой штаб и солдат комендантского взвода. Японцы бежали, стреляя на ходу и что-то кричали. Офицеры сжимали в руках мечи. Возможно, кому-то этот отчаянный бросок мог показаться картинным, но комбат Зубов знал, что, если они сблизятся с бойцами пехотной роты, не избежать новых жертв.

Сразу несколько танков открыли огонь, стреляли из винтовок красноармейцы. Остатки гарнизона, в том числе коротко стриженый подполковник, были уничтожены. Щадить опасного врага не рискнули.

Егор Зубов и один из пехотных командиров рассматривали со склона сопки Песчаная взятую высоту.

– Неужели всё кончилось? – спросил молодой командир.

– Наверное, – пожал плечами танковый комбат. – Но в других местах ещё воюют. Вон, в той стороне вовсю пальба идёт.

* * *

На соседней высоте вели упорное наступление стрелковые роты. Сопка именовалась Зелёная, хотя мало чем отличалась от других высот. Та же выгоревшая за лето трава, редкие кусты, бесчисленное количество мелких холмов, седловин, крутых склонов и японские укрепления.

Батальон Петра Лазарева после очередного броска занял отвоёванную траншею и переводил дыхание. На правом фланге находилась шестая рота старшего лейтенанта Назаренко. Санитарка Люся Гладкова, исполнявшая обязанности санинструктора, отправила в тыл тяжело раненых. Она сидела на тёплом песке, привалившись к стенке траншеи.

Рядом курил сержант Антон Ютов, который последнее время часто оказывался возле неё.

– Может, воды попьёшь?

– Нет, просто отдохнуть хочу.

Сержант стал что-то оживлённо рассказывать, но Люся его не слышала. Перед глазами крутился травянистый склон, бегущие бойцы и короткий свист пуль. Какой страшный звук! Любая из них может в момент исковеркать её тело, как это случилось с молодым красноармейцем.

Его ранили в плечо, в то место, где рука соединяется с телом. Он терпеливо ждал, когда закончат перевязку, но кровь никак не удавалось остановить. Каждое прикосновение тревожило перебитый состав, отдавалось сильной болью в голове. Боец терпел, на лбу и щеках проступали капли холодного пота. Люся израсходовала несколько бинтов, которые сразу напитывались кровью.

– Вот ведь зараза, – шевельнул губами красноармеец.

Наверное, он хотел спросить, выживет ли. Но не решался. Люся молчала, не утешая его. Капли такого же пота катились по её лицу, всегда румяному от молодости и здоровья, а сейчас побледневшему от напряжения.

– Его надо в санчасть, срочно!

Вряд ли бойцу смогли бы помочь и там. Санитар послушно закивал головой и подхватил раненого. Сверху прилетела пулемётная очередь, санитар упал. А боец пополз по склону вниз, то поднимаясь, то снова опускаясь на четвереньки. Может, сумел добраться до санчасти?

– Вряд ли… чудес не бывает.

Она не заметила, что произнесла это вслух. Антон Ютов придвинулся ближе.

– Ты чего, Люсь?

– Нормально, Антоха.

Она взяла его за руку. Шершавую, крупную, с обломанными ногтями. Сержант ждал, что Люся скажет что-то ласковое, но санитарка молчала, она никак не могла прийти в себя. Ютов вчера вечером тоже пытался разговорить Люсю. Сообщил, что их сёла находятся в соседних районах, считай, земляки.

– И ездить далеко не надо.

В словах угадывался намёк на будущие отношения.

– У меня ребёнок, дочка три года.

– Это хорошо, – отозвался Антон. – Я детей люблю. Нас в семье четверо, а младшему братишке всего девять лет. На рыбалку вместе ходили.

Спали они в эту ночь в полузасыпанном блиндаже. Ребята во взводе видели, что Ютов тянется к Люсе, и даже освободили для них уголок. Кто-то с любопытством прислушивался, но Антон даже не обнял девушку. Хотя лежали совсем рядом.

В траншею поднялся комиссар батальона Боровицкий. Его направил в шестую роту комиссар полка. Повторялась давняя история, случившаяся на горе Баин-Цаган, когда Борис Яковлевич вёл в атаку взвод.

– В шестой роте политрук после контузии выбыл, и командира взвода убили. Ты людей этой роты хорошо знаешь, они тебе верят. Вместе с Назаренко поднимешь их в атаку. На нас Жуков смотрит, да и вся страна тоже.

Так объяснял ему ситуацию комиссар полка. Он видел, что наступление идёт не так быстро, как хотелось, и делал всё возможное, чтобы ускорить его. Комиссар разослал политработников по ротам и взводам, требуя от них воевать наравне с другими.

– Конечно, – кивнул Боровицкий. – Я и собирался батальон вести.

– Батальон есть кому вести, – гнул свою линию упрямый комиссар полка. – Шестую роту надо поддержать. Назаренко – мужик шустрый. Чую, он впереди, как всегда, будет, славу в бою добывает. И ты не отставай.

Пётр Лазарев решение комиссара полка поддержал.

– Рота самая подготовленная. Назаренко ударить сумеет. Заместитель у него крепкий, Василий Астахов. Взводный Сорокин, хоть из молодых, но воевать быстро учится. Сержанты там боевые…

– Знаю я людей, – с досадой перебил комбата Боровицкий. – Все смелые и боевые, а вести роту мне придётся.

В траншее Борис увидел Люсю Гладкову. Она сидела рядом с конопатым сержантом-здоровяком. Тот поднялся, приветствуя комиссара. Санитарка никак не отреагировала, что Боровицкому не понравилось. Всё же он политический руководитель батальона. Однако замечание делать не стал, не его это уровень, да и ни к чему выпячивать прошлые отношения.

Ещё больше испортил настроение ротный Назаренко. В ответ на бодрые слова комиссара, что предстоит последний решительный бросок, старший лейтенант мрачно изрёк:

– Точно. Для кого-то атака будет последней – крепко японцы дерутся. Вон, на том уступе их всего-то сотня наберётся, а расползлись по норам, никакая артиллерия не выбьет. Пулемёты склон как метлой подметают, да ещё снайперы. Прямо в морду целятся, командиров ищут. Ты фуражку сними, Борис Яковлевич. Каску лучше надень.

– Что, спасёт?

– От пули жестянка не защитит, зато выделяться не будешь. Настрой у ребят боевой, надо добивать япошек.

– Батарея поддержки далеко? – спросил Боровицкий.

– Метров триста за нами. Только у Грача две пушки остались да людей повыбило. Один расчёт старшина возглавляет.

– Танков наших что-то не видно.

– Они на другом склоне и на сопке Песчаная. Мы уже у вершины, сюда никакой танк не влезет.

Излишняя болтливость ротного командира раздражала Боровицкого. Тот не сидел на месте, отдавал команды, сбегал к Лазареву и вернулся довольный.

– Через полчаса весь батальон атаку начнёт.

– Гаубичную батарею надо бы подключить.

– У них другие объекты, не только наш батальон наступает. Ничего, Грач своё дело знает.

Подготовка к атаке показалась Борису слишком слабой. Две полковые «трёхдюймовки» выпустили десятка четыре снарядов. Били они довольно точно, фонтаны разрывов накрыли вражеские позиции, но вряд ли нанесли существенный вред окопавшейся японской роте.

– Так это третья атака за сегодня, – объяснил Назаренко. – Снарядов не напастись. Пушкари за километр на плечах ящики носят. Зато сейчас «Максимы» жару дадут.

Бодрое упоминание о «Максимах» не прибавило Боровицкому оптимизма. Впереди вершина, японцам отступать некуда, будут драться жестоко.

В атаку поднялись сразу три роты. Люди рассыпались по склону, и Борису Яковлевичу показалось, что их совсем мало. Неужели роты так прорежены в последних боях? Станковые пулемёты в цепи старались вовсю, грохот не умолкал.

Шестая рота вырвалась вперёд. Боровицкий старался держаться ближе к Назаренко. Старший лейтенант всегда вёл роту лично и даже не был ни разу серьёзно ранен. Последний штурм много чего стоит. Бегущие впереди командиры и политработники не останутся без наград.

Склон оказался довольно крутой, люди бежали с заметным усилием. Не было слышно криков «ура», рота наступала молча. Иногда кто-то из бойцов падал, но остальные темп не сбавляли.

Назаренко повернул загорелое лицо к Боровицкому.

– Хорошо рота атакует!

– Хорошо…

Рядом ахнул и упал красноармеец, а Борис отчётливо услышал треск японского пулемёта.

– Сейчас наши заткнут ему пасть. Вася Астахов с фланга заходит. Вон, к траншее приближается.

Что-то сильно ударило Бориса по руке, в которой он сжимал пистолет. Он приостановился, глядя на ТТ, лежавший у ноги. Из пробитой кисти капала кровь. Комиссар понял, что ранен.

– Нельзя останавливаться, убьют, – подтолкнул его Назаренко.

Старший лейтенант сообразил, что Боровицкого зацепило крепко. Повалил его на землю.

– Лежи, Боря. Сейчас санитара пришлю.

– Пистолет дай… Это моё оружие.

– Лежи спокойно. Не нужно тебе оружие.

Рота продолжала атаку. Траншею забрасывал гранатами взвод Василия Астахова. На бруствер взобрался Иван Сорокин, прыгали, обгоняя лейтенанта, остальные красноармейцы третьего взвода. Приближался первый взвод, его вёл Юрий Назаренко.

В третий раз за сегодняшний день начался ближний бой. Оставив на склоне погибших и раненых товарищей, красноармейцы навалились на японцев с безудержной злостью. В этой драке насмерть никто не просил пощады. Выстрелы в упор, удары штыков находили всё новые жертвы с обеих сторон.

Савелий Балакин, как всегда, пробивался к японским офицерам. Спортивно сложенный лейтенант, в портупее и с красными полупогончиками, стрелял из массивного браунинга. Вокруг него сбилась кучка солдат, которые вели беглый огонь из винтовок.

Не слишком умелые стрелки, японские солдаты были сильны в штыковом бою. Офицер уверенно вёл группу, готовую пустить в ход заточенные, как мечи, плоские штыки.

Сержант Балакин, забыв об осторожности, оказался в одиночку среди японцев. Свалил выстрелом солдата и отбил удар. Штык разорвал рукав, Балакин медленно отступал. Ему пришлось бы туго, не подоспей Василий Астахов и несколько красноармейцев. Пули свалили японского лейтенанта, рядом падали его подчинённые. Двое бросились вперёд, выставив штыки, и тоже упали на взрыхлённый влажный песок.

На небольшом уступе японцы разворачивали пулемёт на треноге. Успели дать одну, другую очередь, но взрывы гранат выбили из зажимов массивный ребристый ствол. Уцелевший пулемётчик на секунды застыл и нагнулся за винтовкой. Поднять оружие ему не дали.

Роты уничтожали последние очаги сопротивления. Забросали гранатами блиндаж, откуда звучали выстрелы, добили группу японцев во главе с капитаном. Как трофей достался яркий флаг с изображением красного круга и солнечных лучей.

В горячке боя никто не заметил, как погибла санитарка Люся Гладкова. Она лежала на склоне лицом вниз, вцепившись пальцами в жёсткую траву. Вскоре об этом сообщили Антону Ютову, который сразу кинулся к ней, надеясь, что девушка лишь ранена. Перевернул её на спину, поправил задравшуюся армейскую юбку, попытался закрыть глаза. Сделать это не удалось, тело застыло. Тогда он прикрыл лицо пилоткой. Пуля ударила Люсю в середину груди и прошла навылет. Возможно, она не успела понять, что умирает.

Кто-то потянул Антона за руку. Это был санитар.

– Иди к своим, мы её похороним. Документы тоже заберём.

Через несколько шагов сержант обернулся. Маленькую санитарку грузили на носилки, рука была откинута и продолжала сжимать пучок пожелтевшей травы.

Борис Боровицкий с перебинтованной рукой медленно спускался по склону. Кружилась голова, пульсировала боль в перебитом суставе. Увидел комиссара полка, который спешил к вершине горы в сопровождении политработников.

– Так как, Борис? – на минуту приостановившись, спросил он. – Может, провожатого дать?

– Спасибо, товарищ комиссар. Сам доберусь потихоньку.

– Смело воевал, молодец. А я к Лазареву тороплюсь, его батальон уж наверху.

– Это и мой батальон, – сказал Боровицкий. – Не добежал я с ним до вершины. Кисть перебило, вдруг ампутируют…

– Операция не сложная, – торопливо заговорил полковой комиссар, но Борис не дослушал его.

– Не в этом дело, я не боюсь. Но меня могут списать, а звание остаётся прежнее – старший политрук. Если заслужил, то включите в приказ на присвоение очередного звания, пока я в штате батальона.

– Да, да, – закивал комиссар. – Двое политруков сегодня погибли, теряем товарищей. На южном склоне ещё стрельба идёт.

Слова доносились как сквозь вату. Бориса покачивало, но он держался. Полковой комиссар слишком спешил. Возможно, Боровицкому полагался орден, однако напоминать об этом он не стал, ненужные слова утомляли политрука. Он продолжил свой путь к санчасти.

Наверху полковой комиссар пожал руку комбату Лазареву и старшему лейтенанту Назаренко. Похлопал по плечу Василия Астахова.

– Молодцы! Дрались как надо.

Поглядел на закопчённое лицо юного лейтенанта Вани Сорокина.

– Орёл, парень. Только бы умыться тебе надо.

Политработники из свиты комиссара засмеялись.

Уничтожение окружённой японской армии завершалось, впереди отдых, заслуженные награды. А ниже по склону перекликались санитары.

– Раненого сержанта мы унесём, а второго бойца вы захватите.

– Мы документы у погибших собираем, комбат приказал.

– Раненых в первую очередь!

* * *

…Бои по уничтожению окружённой японской группировки продолжались до 30 августа 1939 года. В последний день августа территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от завоевателей. Напомню, что операция по окружению и разгрому японских войск продолжалась одиннадцать дней. Георгий Жуков в полной мере проявил свой талант полководца.

В начале сентября отдельные японские части делали попытки снова пересечь границу, но были отброшены на территорию Китая. Продолжались воздушные бои. Последний из них произошёл 15 сентября.

В эти же дни начала осени японское правительство обратилось к руководству Советского Союза с просьбой о перемирии. Пятнадцатого сентября, когда на земле ещё догорали сбитые самолёты, было подписано соглашение между СССР, Монгольской Республикой и Японией о прекращении военных действий. Оно вступило в силу на следующий день.