61

Профессор Джо Пулитцер сидел в своем кабинете, тупо уставившись в одну точку. После последнего отключения энергии из пятисот образцов погибло больше половины.

«Ну и как тут двигать науку? – размышлял Пулитцер. – Говорили мне коллеги – и Резерфорд, и тот же Капица, что не будет здесь, на станции, подходящих условий, и вот, пожалуйста».

В дверь постучали. Профессор хотел было сделать вид, что его нет, и остаться со своей тоской один на один, но быстро передумал. Еще больше, чем оставаться в одиночестве, ему хотелось выплеснуть на кого-то свои проблемы, найти свидетеля вопиющего безобразия. Слыхано ли дело, ему, Джо Пулитцеру, безусловному кандидату в академики, не дают работать!

– Входите! – неожиданно громким даже для самого себя голосом сказал Пулитцер.

– Это я, профессор, – радостно сообщил помощник Пулитцера Эрнст Холидей. – Почему вы сидите в темноте?

– Очень метко сказано, Эрнст! В темноте! – с горьким сарказмом произнес профессор.

– Понятно.

Холидей включил освещение и сел напротив Пулитцера:

– Все переживаете гибель образцов?

– Изволили попасть в самую точку, – жмурясь от света, ответил профессор. – Возможно, среди погибших образцов и находился тот единственный Миротворец!

– Едва ли в какой-то из пробирок мог оказаться Миротворец, профессор. Пора вам признать, что все наши опыты – туфта. – Холидей сделал пренебрежительный жест рукой.

– Что я слышу, Эрнст?! Вы ли это?! – воскликнул Пулитцер, вскакивая.

Холидей ничего не ответил, и профессор, постояв в гневной позе несколько секунд, вдруг сдулся, как воздушный шарик, и плюхнулся обратно на стул.

– Нет сил выслушивать вашу поганейшую метафизику, дорогой Эрнст, ну да ничего не поделаешь. Давайте рассказывайте, до чего вы договорились со своим колдуном.

– Договорились до того, профессор, что с «подсами» нужно пообщаться, – сказал Холидей.

– Ну вот, опять эти «подсы». В академии меня засмеют, – сокрушенно произнес Пулитцер и обхватил голову руками.

Он просидел так целую минуту, затем посмотрел из-под пальцев на помощника и напомнил:

– Ну так вы будете рассказывать?

– Ах да, профессор, конечно. В общем, он предлагает нам лететь с ним на Маттияр, где научит нас говорить с «подсами». Он сказал, что, если очень постараться, можно убедить их покинуть всех сото, и те станут обычными людьми…

– Ну да, и, если верить этому колдуну, тут же заболеют лихорадкой. Или я не прав? Ведь он сам говорил, что когда-то обреченных людей от лихорадки вылечили именно эти самые «подсы».

– Мистер Джо Камингс говорит, что «подсов» будет очень трудно, если вообще возможно, уговорить покинуть сото. Они к ним слишком привыкли, но они могут дать нам ту формулу, по которой мы наверняка сумеем создать Миротворца.

– Ага! – оживился профессор. – А вот это было бы значительно интереснее. Получить формулу и не связываться со всей этой мистикой.

Пулитцер поднялся со стула, подошел к небольшому холодильному шкафчику и достал оттуда бутылку с сидром.

– Не хотите освежиться? – спросил он Холидея.

– Нет, спасибо, – отказался тот.

– Ну, тогда я сам.

Профессор налил в высокий бокал пенящийся напиток, отпил добрую половину и вернулся на свой стул.

– Мне показалось или вы действительно назвали этого колдуна именем Джо?

– Да, профессор, вы не ослышались. Вслед за фамилией мистер Камингс выбрал себе имя – Джо.

– Но почему Джо? Ведь это мое имя. Почему не Эрнст, например?

– Я спросил его об этом, – сказал Холидей, пряча усмешку, – и он сказал, что имя Джо для колдуна самое наилучшее. По его мнению, только человек, сведущий в магии, может носить такое звучное и ударное имя – Джо.

– Что же я, по-вашему, тоже колдун?

– Это не по-моему, профессор, так считает мистер Камингс. Он сказал, что ваша магия очень сильна и вы достигнете больших успехов, если сконцентрируетесь на единственной цели и не будете расточать силы во всех направлениях сразу.

Эрнс Холидей ждал, что профессор начнет живо обсуждать услышанное, но тот молчал, с равнодушным видом попивая свой сидр.

– Удалось выяснить, почему в лабораториях отключали энергию? У нас ведь один из самых высоких приоритетов.

– Да, профессор. Как объяснил мне дежурный офицер, мы находились на грани гравитационного распада.

– Гравитационный распад? – Пулитцер пошевелил бровями. – Термин знакомый, но вообще-то я не физик.

– Я, как вы знаете, тоже, но офицер пояснил, что это происходит, когда какой-то там вектор меняет свой знак.

– Подумать только, такой пустяк – и какие большие неприятности, – удивился Пулитцер.

– Профессор, у меня к вам личная просьба, – сказал Холидей, решив, что сложилась подходящая ситуация.

– Да, слушаю вас.

– Дэби Марсаго беременна.

– Эрнст! Но это же форменное безобразие! Дэби последняя из наших лучших лаборанток. Она практически не делает ошибок! Что за мальчишество, в конце концов? Что за помешательство на этих постоянных сношениях?

– Я прошу простить меня или наказать, профессор, как вам будет угодно, но пусть ее спишут со станции без выговора, – виновато пролепетал Холидей, стараясь своим тоном разжалобить профессора.

– А что мне остается? – всплеснул руками Пулитцер. – Конечно, я спишу ее без выговора, но вы, дорогой Эрнст, будете оштрафованы. – Лицо профессора покраснело от гнева, и он никак не мог успокоиться. – Вы же выбили у меня весь состав лаборанток, Эрнст! Неужели нельзя заняться чем-то еще? Например, гантелями или повисеть на перекладине.

– Больше это не повторится, профессор, – со всей искренностью, на какую только был способен, пообещал Холидей.

– А с чего вдруг? – усомнился Пулитцер.

– Я в корне пересмотрел свою доктрину взаимоотношений с женщинами.

– Звучит убедительно, но все покажет время. Идите, Эрнст, и через полчаса приходите в восьмой бокс. Нужно посмотреть оставшиеся образцы.

– Хорошо, профессор.

Холидей ушел, а Джо Пулитцер остался сидеть, размышляя об услышанном: «Ну, что касается Дэби Марсаго, тут еще можно понять – она мила. Но ведь до этого были Рут Хофнер и Мамба Текели, на них же без слез и взглянуть-то нельзя было, хотя работницы они были очень аккуратные».

Чем дольше профессор думал, тем больше склонялся к мысли, что его помощнику необходимо принимать специальные лекарства. Без усмирения его безграничной потенции порядка в лаборатории ожидать не приходилось.