Глава 23

– Значит, ты долгое время посещал храм святой Ядвиги в Берлине? Кто там настоятель? До сих пор Лихтенберг?

Отто стоял, вытянувшись по струнке перед комендантом Вевельсбурга Манфредом фон Кнобельсдорофом. Тот, в штатском костюме, сидел в кожаном кресле, положив ногу на ногу. Рядом в такой же позе сидел незнакомый Отто молодой человек. Тоже в штатском, только очень дорогого покроя, с наградным партийным значком НСДАП на лацкане пиджака: красный круг вокруг черной свастики в обрамлении венка из чистого золота.

– Так точно, господин штурмбанфюрер! Но в последнее время я редко посещал церковь.

– Вот как? Отчего же? – фон Кнобельсдорф потянулся за чашкой кофе, стоявшей рядом на кофейном столике.

Отто покосился на второго.

– Мы готовились к Олимпиаде. Было много работы. Но и…

– А если б не было Олимпиады, ты бы продолжал истинно верить и молиться? Исповедоваться? Причащаться? Читать «Отче наш» перед сном?

Отто промолчал, не зная, что ответить.

– Тебя родители приобщили к церкви? – не унимался фон Кнобельсдорф. – Они истинные католики?

– Мама – да, католичка. Отец, не сказать уж, насколько, – Отто не понимал, что от него требуется, но слышал, что фон Кнобельсдорф относится к христианству как к устаревшей, а то и ложной религии. Потому и решил быть немногословным, чтобы не навредить родителям.

– Да ничего плохого нет, что твоя мама – католичка. Мать нашего фюрера, Адольфа Гитлера, – тоже. Но это не помешало ему понять, как устроен мир, а скорее наоборот. Так и тебе, возможно, придется кое-что переосмыслить, наш юный друг.

Фон Кнобельсдорф посмотрел на господина со значком. Тот кивнул. Фон Кнобельсдорф продолжил:

– Я рад сообщить тебе, за этот месяц, пока ты здесь, мы присмотрелись к тебе и считаем, что ты трудолюбивый и честный сын своих родителей, юноша, преданный делу великого Рейха. Мы доверим тебе нечто важное. Пока я не могу раскрыть тебе все детали, но Его Высочество Принц Фридрих Кристиан цу Шаумбург-Липпе, референт Министерства пропаганды и личный адъютант министра, доктора Геббельса, введет тебя в курс дела завтра с утра.

Отто перевел взгляд на принца. Настоящий принц! Светловолосый молодой человек с острыми, филигранно выточенными чертами лица. Один из первых аристократов Германии, вступивший в национал-социалистическую партию Германии, поддержавший Адольфа Гитлера, его личный друг, адъютант Йозефа Геббельса.

– Отто, я не скрою, мы выбрали тебя и потому в том числе, что ты неплохо знаешь Писание. От тебя потребуются эти знания. Сейчас можешь идти. Завтра в 8 утра ты будешь здесь. Захвати с собой Библию.

Принц выстрелил команду так, как и положено его статусу, привычно повелевать людьми. Отто выбросил руку в приветствии, развернулся и вышел.

– Это интересный проект, ваше высочество! – сказал фон Кнобельсдорф и встал. Подошел к шкафу, открыл дверцу, достал початую бутылку французского коньяка и два бокала.

– Манфред, я же просил не упоминать титулов, – рассержено ответил принц цу Шаумбург-Липпе. – Мы с вами товарищи по партии. Зовите меня по имени – Фридрих Кристиан, или просто Фридрих.

– Хорошо, Фридрих, – согласился фон Кнобельсдорф, разливая коньяк. – Для меня это честь, как вы понимаете.

Они пригубили ароматного напитка.

– Как вам идея Гиммлера о Вевельсбурге? – спросил фон Кнобельсдорф.

– Вы о чем? Об Имперском училище руководящих кадров? – улыбнулся принц.

– Шутите, Фридрих? Я о главном смысле, вход в Валгаллу. Вы верите в это?

– А вы? Я знаю, вы большой сторонник ирминизма, – принц улыбнулся еще шире.

– Да, я действительно считаю, что это – истинная германская религия. Библия не писалась ни масонами, ни иудеями. Эта книга была написана за десять тысяч лет до так называемого Рождества Христова, а нынешний текст в переводе Мартина Лютера при всем моем уважении к его реформаторству изначально был написан древними германцами и посвящен не Иисусу из Назарета, а древнегерманскому богу по имени Бальдур Крестос, распятому вотанистами в 9600 году до н. э.

– Мы с вами мыслим почти одинаково, Манфред, – сказал принц цу Шаумбург-Липпе. – С той лишь разницей, что я больше верю в науку, а не в религию. А наши последние исследования показывают, что… Хотя это пока не проверено, но… Скажем так, Бог умер!

Настала очередь улыбнуться фон Кнобельсдорфу. Конечно, он читал Ницше, в Третьем рейхе не нашлось бы сколь-нибудь приличного человека, кто не читал хотя бы главного произведения о сверхчеловеке – «Так говорил Заратустра».

– Фридрих, я не говорю, что Бог жив, я, как и наш фюрер, разделяю точку зрения, что его нет точно в настоящий момент, и мы сами творим историю и сами творцы своей жизни. Мы – тот самый мост от человека к сверхчеловеку, и наша задача если не стать сверхлюдьми, то хотя бы родить их. Мы и есть в каком-то смысле боги. Но ведь есть какая-то связь между потусторонним миром и миром нашим? Не просто так же мы здесь с вами находимся, не просто так мы воссоздаем замок Вевельсбург как главную святыню, место соприкосновения миров? Разве не в этом смысл?

– Не совсем так. Вевельсбург – один из углов треугольника, – спокойно ответил принц. – Но не главный.

Фон Кнобельсдорф с удивлением посмотрел на принца, потянулся за бутылкой, но тот сделал останавливающий жест.

– Фридрих, вы меня интригуете. О каком треугольнике речь? – умоляюще сказал фон Кнобельсдорф. – Это секретно?

– Совершенно. Но не для вас. Хотя я бы не рекомендовал вам кому-то повторить то, что я скажу. Точнее, не сообщенные мной известные факты, а вывод, к которому вы сами придете, – Принц на секунду задумался. – Хорошо, Фридрих, плесните мне еще пару капель.

Фон Кнобельсдорф охотно выполнил просьбу.

– Вы наверняка слышали о переговорах в январе 1933 года в доме банкира Курта фон Шрёдера, когда фюрер встречался с бывшим рейхсканцлером фон Папеном. Так вот, вечером после встречи фюрер, Гесс и Гиммлер приняли участие в предвыборных митингах, проходивших в Бёсингфельде и Детмольде. Я не исключаю, что именно это и повлияло на исход выборов, которые закончились нашей победой. Так вот, во время визита фюрера его, по поручению гауляйтера, сопровождал директор «Объединенных дворянских архивов Вестфалии» Генрих Гласмайер. 5 января мы встретились в Грефенбурге – замке, в нескольких километрах о границы моего княжества. Мой друг, хозяин замка барон Адольф Эйнхаузен и его жена устроили, помнится, шикарный прием. Представьте: полночь, обвитые плющом стены замка, мерцающий огонь камина. Сидя у камина, Гиммлер высказал мысль о том, что для Расового управления СС, возможно, потребуется замок, расположенный в «землях Германа Херускера».

Принц задумался, всматриваясь в янтарно-бежевую жидкость в бокале.

– Мы все обязаны национальным самосознанием и чувством единения сражению непобедимого фюрера Германа Херускера с римским легионом в Тевтобургском лесу, – попытался вернуть принца к беседе фон Кнобельсдорф.

– Да, Манфред, потому и на следующее утро Гласмайер пригласил рейхсфюрера совершить поездку к памятнику Герману на краю Тевтобургского леса. После этого и было принято решение о создании треугольника силы.

– Треугольника силы? – недоуменно спросил фон Кнобельсдорф.

– Странная вещь, Манфред, не находите? Все знают о силе треугольника, но, когда говоришь о треугольнике силы, люди обычно удивляются и переспрашивают.

– Нет, я понимаю, просто какое это имеет отношение, – начал было фон Кнобельсдорф.

Принц не дал ему закончить, ответив:

– Манфред, подойдите к карте. Вот, у вас на стене. Хорошая карта местности. Подойдите…

Фон Кнобельсдорф подошел к висевшему на стене разноцветному квадрату плотной бумаги, на котором за пунктирами границ районов, жирными кружочками больших городов и маленькими черными горошинами деревень прятались невидимые люди. Всмотрелся. Повернулся к принцу в ожидании подсказки.

– Возьмите булавки с флажками, я видел у вас есть, – принцу явно доставляло удовольствие командовать более пожилым собеседником. – Помечайте точки, о которых я буду говорить. Мы все решили помочь Гиммлеру с реализацией его проекта, тем более мы все знали кое-что, о чем мне сейчас трудно рассказать, чтобы вы поверили. Так вот, барон Эйнхаузен предложил свой замок в Грефенбурге, я – наш семейный замок в Шваленберге и, собственно, Вевельсбург был предложен, как я помню, общим мнением. Помечайте, не стесняйтесь. Втыкайте булавки.

Манфред фон Кнобельсдорф безошибочно вставил треугольные флажки «знамени крови» в указатели замков на карте. Получился почти равносторонний треугольник.

– Теперь воткните флажок в мое родовое поместье – замок в Бюккебурге, – скомандовал принц.

Фон Кнобельсдорф пронзил булавкой плотную бумагу в центре родового поместья княжества Липпе.

– Это тоже треугольник, только вершина его у вас дома, Фридрих, – констатировал он. – Н-да… Вы, ваше высочество, большой молодец! Ваша земля, вы уж извините, если разместит у себя штаб-квартиру ордена СС, а мы с вами понимаем, что СС – это не просто организация, а именно Орден, то ваше княжество станет основной землей в Третьем рейхе!

Принц цу Шаумбург-Липпе еще раз взглянул на невидимых людей, спрятавшихся среди обозначений карты, только теперь через стекло коньячного бокала, прищурив один глаз, будто прицеливаясь.

– Манфред, вы, наверное, удивитесь, но я вам расскажу то, что на поверхности, но этого никто не видит. Открыть вам глаза?

– Сделайте одолжение, – сказал фон Кнобельсдорф и сел в кресло, грея в руках свой бокал.

– Вы читали Гюстава Лебона? На мой взгляд, это самый выдающийся психолог. Он много писал о способности людей к реагированию. Его слова: «Масса легко становится палачом, но так же легко она идет и на мученичество». Понимаете, Манфред, наш народ уже долгое время отдан на произвол врагам. Наш народ – сам не понимая этого – уже давно стал мучеником. Немцы во все времена были слишком доверчивы, слишком приличны и слишком честны, но прежде всего слишком откровенны – особенно тогда, когда у них все было хорошо. Тогда они всем рассказывали о своем счастье. И это приводило к непредвиденным последствиям. Лебон, которого я упомянул, написал, что толпа в интеллектуальном отношении всегда стоит ниже изолированного индивида, но с точки зрения чувств и поступков, вызываемых этими чувствами, она может быть лучше или хуже его, смотря по обстоятельствам. Все зависит от того, какому внушению повинуется толпа. У нас, немцев, издавна была странная тяга к тому, чтобы в случае беды всегда винить самих себя. Это широко открывает ворота клевете. Если что-то пойдет не так в Третьем Рейхе, мы, немцы, сами его уничтожим.

Фон Кнобельсдорф отставил коньяк, видно было, что он напряжен.

– Манфред, я закончу, вы поймете, что никакой крамолы в моих словах нет, – принц был само спокойствие и господин «логика».

Он продолжал:

– Доказательством того, что успех составляет одну из главных основ обаяния, является одновременное исчезновение обаяния с исчезновением успеха. Герой, которого толпа превозносила только накануне, может быть на другой день осмеян ею, если его постигла неудача. Реакция будет тем сильнее, чем больше было обаяние. Толпа смотрит тогда на павшего героя как на равного себе и мстит за то, что поклонялась прежде его превосходству, которого не признает теперь. Когда Робеспьер посылал на казнь своих коллег и множество современников, он пользовался огромным обаянием. Но стоило лишь перемещению нескольких голосов лишить его власти, и он немедленно потерял свое обаяние, и толпа провожала его на гильотину градом таких же проклятий, какими она осыпала его прежние жертвы. Верующие всегда с особенной яростью разбивают богов, которым поклонялись некогда. Под влиянием неудачи обаяние исчезает внезапно. Оно может прийти в упадок и вследствие оспаривания, но это совершается медленнее. Однако именно такой способ разрушения обаяния гораздо более действенен. Обаяние, которое подвергается оспариванию, уже перестает быть обаянием. Боги и люди, сумевшие долго сохранить свое обаяние, не допускали оспариваний. Чтобы вызывать восхищение толпы, надо всегда держать ее на известном расстоянии.

– Фридрих, я все-таки не понимаю, – начал было фон Кнобельсдорф, но принц остановил его жестом руки.

– Я сейчас уже закончу, вы все поймете. Вы знаете, я жил во времена монархии, как сын правящего князя. Ребенком я испытывал, как тесно, откровенно и верно наш народ чувствовал свою связь с нашей семьей – и наоборот: наша семья чувствовала себя связанной с нашим народом. Самым явным доказательством этого был тот факт, что Ландтаг княжества Шаумбург-Липпе еще за несколько дней до отречения от престола моего самого старшего брата единогласно просил своего суверена, чтобы тот не отказывался от трона, а оставался. Тогда СДПГ в нашем местном парламенте была самой сильной партией! Но давление со стороны императора, а также имперского правительства было слишком сильным – а наша земля слишком маленькой – чтобы этот единичный ход был бы возможен. От обороны родины все отказались. Наш фюрер Адольф Гитлер старается сейчас осуществить государственную реформу в Империи. Это означает присоединить маленькие государства к большим, т. е. включить их в состав земель, «внутри» которых они находились, но пользовались традиционной автономией, чтобы управление стало лучше и дешевле и чтобы укрепить единство рейха. Я недавно получил аудиенцию с фюрером и рассказал ему о том, что я в 1928 году с самым большим успехом сделал для нашего Шаумбург-Липпе. И знаете, его это настолько воодушевило, что он немедленно вызвал имперского министра внутренних дел и со словами: «Этот молодой принц – самый лучший демократ из всех нас, ему нужно помочь!», попросил как можно скорее проверить, можно ли сохранить автономию Шаумбург-Липпе. Так вот, фюрер сообщил мне потом лично, что моя родина останется вольным государством, т. е. самостоятельным в рамках Рейха. Понимаете? Гитлер сделал исключение по отношению к своей собственной имперской государственной реформе, пошел против собственного принципа, теперь вам понятно, что резиденция рыцарского ордена СС находится вне рейха, а значит, даже если что-то произойдет с рейхом, то орден останется в неприкосновенности. Хоть на маленькой земле, но независимой. Гитлер и Гиммлер строят новый Ватикан на территории Римской Империи, если говорить образно. И пока это все, что я могу вам рассказать сегодня. Со временем вы все узнаете, Манфред, – произнес принц и допил свой коньяк.