Глава 9

Афрокостромич

В этот раз Вырвиглаз зашёл. Свистеть не стал, проявил персональность. Я проснулся, а в старом кресле сидит Вырвиглаз.

У меня в доме нет замков – у меня нечего красть, поэтому зайти может любой придурок. Например, Вырвиглаз. Я испугался, что этот гопник всё узнал и прибежал первым. Поглумиться, порадоваться, оказать, так сказать, всяческую поддержку.

Но он ничего не узнал, как только я увидел его рожу, так мне сразу стало хорошо-хорошо. Потому что по физиономии у Вырвиглаза распространялся здоровенный фонарь. Насыщенного фиолетового цвета. Я бы сказал по-другому – вся гадкая рожа его представляла один большой синяк. Настоящее произведение искусства, мастер работал.

– «Я упала с молотилки, тормозила головой?» – поинтересовался я. – Что случилось-то? Переговоры зашли в тупик?

– Баторцы, – одним словом объяснил Вырвиглаз.

Понятно. Вообще-то мы с баторцами нормально живём. Они далеко, это раз, потом они всё-таки сироты, как-то с ними не прикалывает бодаться, это два.

Гораздо больше проблем с линейщиками – ну, с теми, кто за железкой живёт. С этими драки постоянно случаются. По разным поводам, а чаще без, так, по традиции. Иногда по-крупному дерёмся, но это редко. А с баторцами и вообще всё тихо. Немелкие конфликты всегда случаются, но это не в счёт. А тут так Вырвиглаза разукрасить…

– Ты похож на… Даже не знаю, на кого ты похож.

– Жабы… – Вырвиглаз пощупал разбитую рожу. – Как теперь…

– Ерунда, – успокоил я его. – Наденешь бандану, наденешь чёрные очки побольше, никто не заметит. Как, кстати, влетел?

– Круто, – ответил Вырвиглаз и принялся рассказывать.

Дело было так.

Шёл Вырвиглаз к себе. По улице Тимирязева. Улица эта – самая криволокотная, пыль, песок, живут одни пенсионеры, а половина домов пустует. На перекрёстке с улицей Кирова Вырвиглаз остановился, чтобы попить из колонки. Под той самой берёзой, где повесился Лёнюшка. Тупо, но наш народ почему-то верит, что в этой колонке вода полезная. Наверное, потому, что Лёнюшка был хорошим дядькой, алкоголиком. Поэтому каждый, кто тут проходит, пьёт воду.

Вот и Вырвиглаз. Стоял, пил водичку, оздоровлялся. А потом увидел, как со стороны телевышки тянутся баторцы.

Летом всегда так. У нас в городе две школы и одно ПТУ, больше никаких учебных заведений нет. Те, кто хочет высшее образование получить, те уезжают, все остальные – или работать, или в ПТУ, в табуретку, на слесаря-табуретчика. У батора нет средств лишние головы держать, поэтому всех, кому стукнуло четырнадцать, переправляют в ПТУ. В общагу. И они переносят туда свои вещи по улице Тимирязева, это самый короткий путь.

Баторцев было много, человек тридцать. Такая скучная процессия, она волоклась со стороны телестанции, пыля, обливаясь потом, ругаясь, вызывая у окрестных собак приступы бешенства. Надо бы Вырвиглазу пройти себе дальше, спокойно, никого не трогая. Но Вырвиглаз не смог удержаться. Он прислонился к самоубийственной берёзе, дождался, пока процессия приблизилась, и сказал:

– Привет, жабы, в новое болото ползёте?

В обычной обстановке баторцы вряд ли отреагировали бы, а теперь они были усталы и злы. И они немножко Вырвиглаза поколотили. Он пытался спасаться на берёзе, однако берёза не помогла, скорее навредила – баторцы метко швырялись камнями. А один швырялся уж очень, очень метко и всё стремился попасть в лицо.

Одним словом, Вырвиглаз был бит.

И, судя по виду, жаждал мести.

– Ну и что? – спросил я. – У тебя есть пара килограммов пластида? Взорвём их крольчатник? Или давай так, мы заберёмся к ним на кухню, и ты им в макароны высморкаешься. Или ещё что-нибудь ужасное совершишь! Это будет мощно! Или вот так…

Я сделал серьёзное лицо.

– Вот. Сделаем так. Пойдём в лес, там у них в лесу есть кедровая роща… ну, где их дошкольная группа воздушные ванны принимает, фитонцидами дышат. Я буду прикрывать тылы, а ты, значит, выскочишь на поляну со зверскими криками, подбежишь к ним и хорошенько их изобьёшь! Как?

– Ты что, издеваешься, что ли? – принялся надуваться Вырвиглаз. – Ты что это?!

– Ну да, группа – это чересчур, тут ты прав, сделаем так. Ты подкараулишь в лесу какого-нибудь сопляка из дошколят, изобьёшь его как следует…

– Тебе что, кикиморы сегодня снились?! – спросил он.

– Ладно, Вырвиглаз, я шучу. У тебя, видимо, есть план?

Вырвиглаз промолчал.

– Вообще-то у меня сегодня отработка, – сказал я. – И у тебя, кстати, тоже.

Вырвиглаз на секунду задумался.

– Пару дней можно и забить, – хрюкнул он. – По уважительным причинам. Все так делают.

– Ну, если только…

Тут я вспомнил, что никакой отработки нет, есть суровые трудовые будни на подсеке.

– Я на подсеку устроился, – сказал я. – Так что до обеда всё равно не получится.

– В рабство записался? – презрительно облизался Вырвиглаз.

– Ага, в рабство… Какое рабство? Чего лажу порешь? Меня Синицын на коленях умолял…

И тут я вспомнил про Упыря.

Я велел Вырвиглазу идти к колодцу, достать воды и опустить в неё морду – должно помочь. Немного. Вырвиглаз отправился к колодцу, а я подтянул телефон, подкрутился, нашёл в справочнике номер и набрал.

Трубку не брали долго, потом подошли. Сам Упырь.

– Да? – сказал он полусонным голосом.

– Привет, Денис. Узнал?

– Узнал! А я как раз хотел тут тебе позвонить, напомнить, что мы ведь совсем…

– Тут дело есть, – я перебил Упыря. – Не хочешь поучаствовать?

– Хочу! – Я почувствовал, как Упырь там просиял.

– Ну, тогда я тебя записываю. Сразу после рубки дров отправляемся. Ты как?

– Хорошо…

Я повесил трубку. День вроде как обещал быть удачным. Хорошо, когда день начинается с разбитой морды Вырвиглаза. Доброе предзнаменование. Вот той весной у Вырвиглаза врос ноготь на ноге, так хорошо врос, капитально, Вырвиглаз даже ходить не мог. Лежал на койке, стенал, а в больницу по причине трусости не спешил. Отец его как раз в рейсе был, некому Вырвиглаза было вразумить по ушам. И вот он так лежал, лежал, а потом задумал помирать. Созвал своих приятелей, то есть меня, и завещал им всё самое ценное. Разную дрянь, одним словом. Какие-то поцарапанные кассеты и необитаемый террариум.

А потом у него так нога разболелась, что его на операцию положили. Таджибов был в командировке, и Вырвиглазом занимались какие-то практиканты. К тому же был конец месяца и наркоз закончился. Видимо, мучился Вырвиглаз хорошо – всё лето после того случая было нормальным. Может, и сегодня повезёт?

В окне показался Сенька.

– Там твой друг утопился, – лениво сообщил он. – У него родственники есть? Скажи им, что я всё сделаю по высшему разряду…

Это заветная Сенькина мечта – кого-нибудь по-настоящему похоронить, я говорил. Но пока к нему не обращаются, не воспринимают всерьёз. Сенька страдает. Он готов хоронить бесплатно, за свой счёт, но… Народ у нас косный.

– Плохо, что он здесь сдохнуть решил, – рассуждал Сенька, – там пруд есть, пусть бы в нем топился, а теперь будут говорить, что это я подстроил, а мне такая репутация…

Но я не слушал, я бежал к колодцу – а вдруг не врёт?

Вырвиглаз висел на большом ведре, бессильно, по-балерински, опустив руки. Похоже было, что на самом деле утонул. Ещё не хватало. Я кинулся спасать этого гада, но когда я подбежал близко, этот придурок вытряхнулся из ведра и завопил.

Шутка такая.

– Весело, – сказал я. – Долго придумывал?

– У меня возникла отличная идея, – Вырвиглаз отряхнулся, – как отомстить этим жабам…

– Ну?

– Отличная идея. – Вырвиглаз огляделся.

Увидел горох, направился к нему, принялся жрать вместе со стручками.

– Они купаются на карьере, – рассказывал он сквозь зелёный сок, – ну, ты знаешь, возле бетонки который. Они будут купаться, а мы подкрадёмся и украдём у них одежду. Как?

– Колоссально. А в чём месть?

– Как в чём? Баторцы обратно через лес в одних плавках пойдут. И босиком. Круто обдерутся, жабы.

– А если они по бетонке пойдут?

– А всё равно придурками будут выглядеть. Слушай, у тебя ничего пожрать нет?

– Окрошка. Там, на кухне, на полу.

– Нормально… А я гляжу, ты тоже с кем-то побуцкался?

Вырвиглаз указал глазом на мой разбитый кулак.

– Да так, поскользнулся.

– Ага, – соскалился Вырвиглаз, – поскользнулся. Я сам так жабски всё время поскальзываюсь.

Вырвиглаз замер, громко рыгнул и, счастливый, устремился в дом.

Окрошка протухла ещё вчера. Стала склизкой и серой, я не осмелился её есть. А Вырвиглаз – это человек с железным желудком, так что вполне вероятно, что он и не отравится. И вообще, кому сейчас легко?

Я вылил ведро на картошку, достал ещё воды, умылся. Поискал земляники. Земляника ещё белая. Но её и белую можно есть, я потянулся к ягоде, но из кухни послышался посудный гром, и я поспешил внутрь.

Вырвиглаз сидел на стуле и прямо из кастрюли рубал окрошку, доедал уже, ложка гремела по дну. А брякнула крышка, упала в сковородку.

– Классная окрошка, – чавкая, сказал Вырвиглаз. – Редиска сладкая, я люблю такую. Маманьке привет.

Сильно пахло кислятиной.

– Это Сенька делал. А редиску… ну, сам понимаешь, на кладбище…

Это Вырвиглаза ничуть не смутило.

– Значит, фосфору много. – Он оставил ложку и принялся хлебать прямо из кастрюли, через край. – Фосфор, он мозги укрепляет. А братец твой жаба…

Надо тоже было перекусить, я намазал на чёрный хлеб вишнёвого варенья, сжевал. Вырвиглаз тоже покончил с окрошкой, облизался, как сытый жирный пёс.

– Спасибо.

– На здоровье. Значит, так. Ты в час нас жди возле стадиона. Оттуда и отправимся. Понял?

– Не жаба. Ещё пожрать есть?

– Вали давай. – Я подтолкнул Вырвиглаза к выходу.

– А можно я у тебя посплю?

– Нельзя.

Вырвиглаз ничего не сказал, просто удалился. Я отправился на работу.

Упырь ждал меня недалеко от коммунхоза. Стоял под акацией и старался изготовить свистульку. Под ногами у него зеленела целая горка стручков, свистулька не получалась.

– Привет. – Упырь протянул руку.

– Привет. – Я продемонстрировал ему пузыри на ладонях и от рукопожатия уклонился, в мозолях тоже бывает польза.

– А куда мы после работы пойдём?

– Так, – неопределённо ответил я, – нарисовалась одна проблемка. Надо кое с кем разобраться. Не, если ты не хочешь, можешь не ходить…

– Почему, я хочу. Я как раз свободен.

– Вот и хорошо. Пойдём работать, машина уже приехала.

Мы загрузились в машину с флибустьерами и отправились рубить тростник. И сегодня Упырь старался. Таскал кусты. Складывал их в аккуратные охапки. Не щадил себя, аж тошнотно становилось. Все четыре часа. Потом сразу на стадион.

Стадион был пустынен. На трибунах скучало множество ворон, на противоположных трибунах валялся Вырвиглаз, чёрное пятно на выбеленных скамейках. Правда, вблизи его узнать было трудно – в осенней шапочке и в тёмных очках какого-то гламурноватого фасона, видимо, надел то, что попалось под руку, я даже подумал, что это табуреточник прибыл пересдавать какие-нибудь там зачёты и экзамены.

Мы подошли, но Вырвиглаз не поднялся, так и продолжал валяться.

– Это Вырвиглаз, – представил я. – Человек-амфибия.

– Привет, – доброжелательно ухмыльнулся Упырь.

– Познакомься, Вырвиглаз, – сказал я. – Это Денис.

Вырвиглаз поглядел на меня вопросительно. Сквозь очки. Но со скамеек не поднялся. Я совершенно не представлял, как объяснить наличие в нашей компании Упыря, поэтому сказал:

– Короче, это Денис. Он пойдёт с нами.

– С чего бы это вдруг? – осведомился Вырвиглаз.

– Он ненавидит баторцев, – брякнул я.

Я поглядел на Упыря.

– Да, – кивнул он, – ненавижу очень.

Вырвиглаз сел.

– Ненавидишь баторцев, значит? – спросил он.

– Угу.

Вырвиглаз протянул руку. Знакомство состоялось.

– Я тоже баторцев ненавижу, – сказал Вырвиглаз. – Редкие жабы. Такие твари. Где-то я тебя видел…

Он снял очки. Синяки расплылись и распространились практически на всю Вырвиглазову рожу, так что он стал похож на негра. Афрокостромича. Я подумал, что вряд ли это одни камешки, которыми обкидали его ловкие баторцы, наверняка тут и руками поработали. А Вырвиглаз постеснялся сказать, что ему разбили морду по-простому.

– Здорово! – восхитился Упырь.

– Да уж… – вздохнул Вырвиглаз. – Теперь год заживать будет.

– Прикладывай аккумулятор, – посоветовал я.

– Чего?

– Аккумулятор прикладывай. От синяков помогают свинцовые примочки. Приложи аккумулятор, эффект будет зрим.

Вырвиглаз задумался, потом выдал:

– А если к камазовскому аккумулятору прикладываться? У отца на фуре здоровенные аккумуляторы, настоящие танки. Если к ним прислониться?

– О! Тогда эффект будет грандиозным!

Вырвиглаз бережно потрогал рожу.

– Ладно, пойдём, – сказал он. – Обед закончился, эти жабы как раз скоро вылезут, а тут и мы.

И мы отправились в сторону леса.

От стадиона до батора недалеко, километра полтора, наверное. А там ещё до карьера с километр. Летом все баторцы загорают на карьере, это их излюбленное место. Мы, городские, на карьер не суёмся. Не из-за того, что баторцев опасаемся, а из-за тубера. Все баторцы – носители, я уже говорил. И в карьере полным-полно палочек Коха. А на фиг нам эти палочки?

Сначала мы шагали по нормальной человеческой дороге, потом Вырвиглаз свернул в лес, сказал, что надо идти по нехоженым тропам, в противном случае рискуешь нарваться на баторскую засаду. Идея была довольно здравая, только вот пока мы добрались до карьера, я два раза влетал в какие-то канавы, раз пять вляпывался в на редкость крепкую паутину, а Вырвиглаз умудрился попасть ещё круче – в барсучью нору. Это украсило наше путешествие, Вырвиглаз стал орать, что сейчас его укусит бешеный барсук или бешеная лисица, летом их много, но Упырь сказал, что это не барсучья нора, а скорее всего змеиная…

Ну, а потом мы всё-таки дошли.