Дипломатия пышных воротников

«Прочь с дороги! Нас терзает исключительная необходимость! Это не повод для спорта – на кон поставлены кружева!»

Элизабет Гаскелл, мисс Пул в романе «Крэнфорд», 1851

В середине 1660-х гг. у французского министра финансов и торговли Жана-Батиста Кольбера была большая проблема. Страсть к чрезмерной роскоши его короля и придворных угрожала финансовому благополучию нации. Не случайно имя Людовика XIV, известного также как «король-солнце», в наши дни является символом экстравагантности. Его детство, омраченное политическими беспорядками и несколькими унизительными бегствами из Парижа, прошло под знаком исступленного благочестия его матери. Возможно, подобное сочетание благочестия и излишества, приправленное страхом и интригами, стало причиной аппетитов короля, как только власть полностью перешла в его руки. К примеру, он подарил белокурой, умной и излишне плодовитой Атенаис де Рошешуар де Мортемар, которая была его любовницей почти десять лет, замок, а также апартаменты в Версале на том же этаже, где находились покои его супруги. (Чтобы ее не переплюнули в безумных тратах, по приказу Атенаис садовники посадили 8000 желтых нарциссов ради однократного цветения.)

Разумеется, подобная экстравагантность находила свое выражение и в покупке кружев. Людовик предпочитал отложные воротники col à rabat, похожие на два больших прямоугольника, завязывающихся на бант под подбородком. Воротник носили с манжетами и рингравами (очень пышные, широкие кюлоты, собиравшиеся у колена в оборку) или канонами (маленькие кружевные манжеты вокруг колен). Любовь короля к кружевам не ограничивалась тем, что он их носил. Из инвентарной описи королевского имущества, составленной в 1667 г., мы узнаем о прогулочных лодках, в которых король катался по каналу в Версале. У них имелись кружевные занавески в альковах.

С точки зрения Кольбера, проблема заключалась в том, что практически все это изобилие кружев импортировалось из Венеции. Рельефные венецианские кружева – тяжелые, шитые иглой, – или венецианский гипюр легче всего отличить. Они рождены эстетической традицией барокко, и для них характерны тяжелые плавные узоры, иногда с включением восточных мотивов, таких как гранат. Эти кружева были исключительными благодаря технике исполнения: узоры создавали гладью с помощью более плотных нитей поверх настила. В результате достигался богатый трехмерный эффект, совершенно не похожий на то, что производили где бы то ни было еще. Эти кружева стали самыми высоко ценимыми в Европе в середине XVII в. Их цена превзошла фламандские кружева, более тонкие и с более заметным перламутровым отливом.

Каждая крупная покупка шитых иглой венецианских кружев, которую совершал «король-солнце», несомненно, подтверждала его отменный вкус. Но Кольбер полагал, что эти деньги лучше бы потратить на оплату труда французских ремесленников. Проблема состояла в том, что хотя во Франции и были центры производства кружева в Нормандии, у этих кружев не было своего узнаваемого стиля, и поэтому они не пользовались особым спросом. Но министр финансов был человеком действия, и 5 августа 1665 г. он объявил, что «мануфактуры для всех видов нитяной работы, созданных либо иглой, либо на подушке на манер кружев, как делают в Венеции» следовало открыть в нескольких французских городах, включая Аррас, Реймс, Шато-Тьерри и Алансон. Он призвал королевских мастеров и художников придумать свежие узоры, которые будут воплощать только на официальных королевских мануфактурах. Это новое французское кружево, объявил Кольбер, будет называться point de France.

Одно это могло разгневать Венецию, для которой кружева были важным источником дохода, но Кольбер пошел дальше, призвав мастериц шитого иглой кружева из Италии и Франции эмигрировать во Францию и обещав им гражданство. Он поддерживал тесный контакт с французским посланником в Венеции. Большинство их писем было зашифровано, настолько сложными стали эти дипломатические отношения. Из незашифрованных писем выясняется, что французы намеренно добывали подробную информацию о промышленности, используя цифры для обозначения уровня производства и цен. Иными словами, это был санкционированный государством промышленный шпионаж, с которым венецианцы не были готовы мириться. Венеция быстро издала ответный указ, требуя от тех, кто обдумывает предложение Кольбера, не принимать его, а от тех, кто уже его принял, немедленно вернуться под страхом смертной казни.

Но было уже слишком поздно. За несколько лет французские кружева приобрели собственный узнаваемый стиль. Они были более строгими и правильными, чем венецианский гипюр, и в них было множество символов, намекающих на Людовика XIV: солнце, подсолнухи, королевские лилии и короны. Через семь лет после указа Кольбера торговец, специализировавшийся на продаже венецианских кружев, включил кружева alla Colberta в список товаров. Они были среди самых дорогих в его запасах. Эти кружева соответствовали вкусам французского двора и особенно самого Людовика XIV. За один июль 1666 г. французский король купил кружева point de France на 18 491 ливр. Должно быть, Кольбер был в восторге, наблюдая, как растет государственная казна.

Кружевные войны между Францией и Венецией в конце 1660-х гг. были не единственным международным конфликтом на этой почве. В 1662 г. указ, вышедший еще тремя десятилетиями раньше, изначально запрещавший «продажу в Англии или ввоз… любого чужеземного кружева, прорезной вышивки, бахромы, пуговиц и рукоделия из нити, шелка или из того и другого», был ужесточен. Карл II, только что вернувшийся из изгнания из Европы, где он бедствовал, отказался повиноваться собственному указу. Он обошел его, выдав лицензию единственному торговцу (своему собственному) на импорт столь желанных венецианских кружев. Торговец ответил на монаршую милость тем, что заламывал за кружева огромную цену. Один счет от 2 июля 1668 г. показывает, что король должен был уплатить 80 фунтов 8 шиллингов и 1 денарий за кружева, которые включали в себя некоторое количество «венецианского гипюра» по 32 шиллинга за ярд.

Области и города, где производились кружева, в Италии, Нидерландах и во Франции соперничали друг с другом, производя все новые дизайны. Это работало как двигатель, вызывая изменения в моде, приемах и новациях, и создавало фон для культурных, политических и националистических идей. В начале XVII в., благодаря основанию Ост-Индской компании в 1602 г., города Фландрии входили в число самых процветающих в Европе. Фламандское кружево, особенно модное в то время, отличалось натуралистическими мотивами, гвоздиками, нарциссами и тюльпанами, имевшими особое значение для голландской культуры. Во французских кружевах было больше мотивов, имевших отношение к «королю-солнцу».

Спрос на кружева тоже различался. Когда Файнс Морисон, джентльмен из Линкольншира, много путешествовавший по Европе в 1590-х гг., посетил Польшу, он отметил, что королева, австриячка по рождению, «была одета как благородные женщины из Германии». Ее новые подданные, с другой стороны, одевались более странно. Они не носили «пышных воротников и вообще никакой полоски ткани вокруг шеи». В Швейцарии Морисон увидел, что так как большинство жителей были торговцами, они одевались скромно, в «мрачную одежду… мало украшенную кружевами».

Итальянцы никогда не испытывали такой приверженности к пышным круглым воротникам, которой отличались англичане, французы и испанцы, позволявшие воротникам разрастаться до размеров тыквы-чемпиона. Самые большие воротники, окружавшие лицо, словно гало, были идеальным вариантом для кружев со сложным узором. Чтобы показать кружево наиболее выгодно и не допустить падения воротника под собственным весом, для его поддержки изготавливались проволочные каркасы.

Объемные многослойные пышные воротники повлияли еще на одну сторону жизни: они требовали такого количества кружев, что их не могли сплести женщины в семье. В последние десятилетия XVI в. кружево стало товаром. Его обменивали, покупали и продавали торговцы галантерейными товарами и дилеры. Закупки делали в мастерских, в монастырях и приютах. Аллегорическая гравюра 1695 г. Никола де Лармессена «Костюм торговки бельем» (Habit de la Lingère) демонстрирует, какой богатый выбор был предоставлен покупателям. На картине изображена женщина в высоком чепце – торговка бельем, судя по названию. Она смотрит на вас как на любимого покупателя. Вместо тела у нее – ее товары. Они изображены так, что сложно понять, где заканчивается одно и начинается другое. В лифе ее платья расположены ящики, на каждом название определенных кружев – фламандские, мехельнские, брабантские и голландские. На столе, из которого вырастает ее тело-шкаф, среди льняных сорочек и чулок – еще больше кружева, на этот раз из Гавра.

Французским кружевницам надо было поблагодарить Кольбера, когда кружева point de France стали пиком европейской моды. К несчастью для них, те, кто его сменил, были не настолько упорными в своей заботе. Французские кружева появились не так давно, у них не было укоренившейся репутации, на которую можно было опереться. Поэтому их производители начали страдать, как только стимулы, которые использовал Кольбер, исчезли.

Решающий удар был нанесен эдиктом Фонтенбло в 1685 г., отменившим свободу вероисповедания для протестантов-гугенотов, которой они пользовались во Франции почти сто лет со времен Нантского эдикта. Так как гугеноты традиционно играли решающую роль в производстве кружев, это был сокрушительный удар, потому что многие уехали из страны, забрав с собой свое мастерство. Только в Нормандии количество кружевниц снизилось наполовину.

Другие страны боролись с иными проблемами. Итальянское производство кружев, особенно в Венеции, опиралось на поддержку богатых покровителей и ловкие пальцы монахинь-кружевниц в итальянских монастырях, чьи цены были относительно низкими, так как им не надо было кормить семью или заботиться о доме. Но кружевницы во Фландрии не были защищены от экономического шока. Финансовый крах, лишивший состояния Вермеера, существенно ухудшил и положение самых умелых фламандских кружевниц.