Монашеские рясы

«О, брат, бойся этих глупцов! – сказал он. – Сам Христос предупреждал об этом и называл их ложными пророками в вере: «В овечьей шкуре приходят они, нутром же они – волки хищные. По делам их узнаете, кто они».

«Видение Петра Пахаря», XV в. (Евангелие от Матфея, 7:15)

Две отличительные черты Ордена цистерцианцев, основанного во Франции в 1098 г., связаны с шерстью. Первая – это их одеяния из светлой неокрашенной ткани, тогда как остальные монахи носили темные рясы. Из-за этого цистерцианцев прозвали белыми монахами. Вторая черта – это то, что они выбирали удаленные, изолированные и совсем негостеприимные места для новых аббатств. Уильям из Сен-Тьерри говорил, что Клерво – «меж густыми лесами в узкой расщелине соседних холмов» – напоминает пещеру святого Бенедикта, основателя Ордена бенедиктинцев. Монастырь Риво, основанный в начале XII в. на северо-востоке Англии, был описан другим писателем как «место ужасного, пугающего одиночества». Такие удаленные обители зачастую были идеальным местом для выращивания овец. И настолько прочно эта деятельность вошла в жизнь ордена и таких успехов монахи добились в торговле шерстью, что у цистерцианцев развился неуемный аппетит на землю, подходившую для их отар.

Быстрым способом приобретения земли была покупка поместий у тех, кто оказался в долгах, даже если это означало самим залезть в долги. Шерсть, которую предполагалось получить от выращивания овец на дополнительной земле, помогла бы им расплатиться с кредиторами.

В XV в. Франческо Бальдуччи Пеголотти, флорентийский купец, составил список монастырей, производивших шерсть. 85 % были цистерцианскими, и они получали за шерсть больше, чем другие производители. Частично это свидетельствовало о хорошем ведении хозяйства (чем лучше питаются овцы, тем выше качество шерсти, которую они дают) и о качественной обработке шерсти. Также это было связано и с масштабами торговли: их стада были настолько большими, что можно было отправлять шерсть крупными партиями и снижать расходы на перевозку. Монахи вкладывали деньги и в производство. Майкл Бран, восьмой аббат монастыря в Мо, построил новый каменный сарай со свинцовой крышей. Другие здания, как написано в «Летописи Мелсы», были построены из мореного дуба. В Мо шерстяные одеяния монахов были сшиты в самом аббатстве, из ткани, также сотканной братьями. Разумеется, практика и стандарты менялись от монастыря к монастырю, но внутри ордена явно происходил обмен знаниями и ресурсами для всеобщей пользы. Аббатство Кингсвуд в Уилтшире было особенно успешным, производя в год дополнительные двадцать пять мешков шерсти. Обитель купила баранов в другом цистерцианском монастыре в Линкольншире в 1241 г. и передала их в дар аббатствам Дьелакр в Стаффордшире и Бэйсенверк во Флинте.

Хотя торговля шерстью обеспечивала богатство цистерцианцам в XII и XIII вв., она же делала их все более мирскими, светскими. Чем больше они торговали «белым золотом», тем дальше уходили от идеалов монашества. Признавая это, генеральный капитул ордена не прекращал попытки контролировать участие монахов в торговле.

Одно часто нарушаемое правило, датируемое 1157 г., запрещало монахам торговать шерстью, которую они купили ради прибыли. В 1262 г. купцы Линкольншира подали петицию королю, обвиняя цистерцианцев в незаконной торговле шерстью, что, по их утверждениям, привело к «обнищанию королевского города Линкольна». Эта петиция намекала на то, что задет кошелек самого короля: сделки с монастырской шерстью не облагались таможенным сбором, как это происходило со светскими сделками. Это сработало. По крайней мере, король встал на сторону купцов. Однако цистерцианцы продолжали заниматься своими делами. В 1314 г. был отправлен еще один запрос о нелегальной торговле ради прибыли, которую вели монахи.

Продажа шерсти заранее – своего рода спекуляция – также вызывала недовольство властей. В 1181 г. главный капитул постановил, что «шерсть одного года разрешено продавать заранее в случае необходимости. Более одного года этого делать не следует». В 1277 г. была предпринята еще одна попытка ужесточить правила, и еще годом позже главный капитул вынужден был отступить. Шерсть можно было продавать заранее в течение нескольких лет подряд, «если будет оплачена только шерсть одного года». Роберт де Скайрена, десятый аббат Мо, стал тому печальным примером: он брал много денег под залог будущей шерсти, и после его смерти остался долг в 3678 фунтов 3 шиллинга и 11 денариев.

Львиное сердце за овечью шерсть

«Берегись; дьявол уже на свободе».

Король Франции Филипп II, письмо графу Якову, брату короля Ричарда I

История Робин Гуда часто переплетается с историей другого английского героя того времени, Ричарда Львиное Сердце. Развязка классической истории обычно наступает в тот момент, когда странствующий король возвращается из Святой земли как раз вовремя, чтобы предотвратить казнь Мэриан, обвенчать ее с Робином и спасти Англию от ростовщического правления его младшего брата Иоанна.

Легенды, разумеется, обычно смягчают неподходящие детали. Кажется, что народ любил Ричарда Львиное Сердце (о нем часто говорили как о «добром короле Ричарде»), но он вовсе не был добрым королем. Во-первых, он провел бо́льшую часть своего царствования в сражениях. Когда он был в Англии, его энергия была направлена на то, чтобы найти способы собрать больше денег для войны. Он родился в Аквитании, это была его «домашняя» провинция. Там у него было совершенно другое прозвище – Ричард Да-Нет, так как его было легко переубедить. Ричард говорил на трех языках: на окситанском – местном диалекте Аквитании; на латыни, которая использовалась в официальной и зарубежной корреспонденции; и на французском. Чтобы понять своих английских подданных, ему потребовался бы переводчик.

Как и многие другие европейские христиане, Ричард был одержим идеей Третьего крестового похода, попытками вернуть Святую землю. Трубадуры и священники подстегивали энтузиазм, а отправлявшиеся в поход получали индульгенции (им отпускали все грехи, уже совершенные и будущие), им гарантировали пропуск в рай. Тем, кто не хотел идти в поход, вручали шерсть и ручную прялку с намеком на то, что, отказываясь сражаться, они ведут себя как женщины и могут теперь заняться прядением.

Ричард I был знаменит своим безрассудством в бою. Третий крестовый поход был пронизан ощущением того, что его участники творят историю и что Ричард исполнен решимости стать навеки прославленным. Отдельные стычки, такие как осада Акры, сразу воспевались в балладах. Три самых выдающихся мусульманских историка того периода: Баха ад-Дин, Имад ад-Дин аль-Исфахани и Ибн аль-Асир – рассказывали истории о его отваге и смелости. Рассказы о таких сражениях, как битва у стен Яффы, когда Ричард, семнадцать его рыцарей и около трехсот пехотинцев столкнулись с превосходящей армией султана, расходились по всему христианскому миру. Но высокомерие английского короля разозлило его союзников, уже рассерженных его славой и тем, что ему доставались лучшие трофеи. Как только им представилась возможность отомстить – несмотря на угрозу отлучения от церкви за нападение на союзника по крестовому походу, – они с готовностью за нее ухватились.

Согласно письму германского короля Генриха VI, императора Священной Римской империи, которое было отправлено королю Франции Филиппу 28 декабря 1192 г., трудности Ричарда начались с кораблекрушения недалеко от Венеции. Это означало, что ему пришлось передвигаться с небольшим количеством своих людей по суше, по вражеской территории, контролируемой его соперниками. Дважды чудом избежав плена, король Ричард был в итоге пленен «в доме с дурной репутацией» недалеко от Вены. Это сделал его кузен Леопольд, герцог Австрийский. «Теперь он в нашей власти, – закончил письмо император. – Мы знаем, что эта новость принесет вам счастье».

Ричарда продержали заложником в Австрии в течение одного года, шести недель и трех дней. Его освобождение, о котором велись долгие переговоры, обошлось очень дорого. Цена королевской свободы, на которой сошлись в Вюрцбурге в День святого Валентина 1193 г., составила 100 000 фунтов. Сумму предстояло выплатить двумя платежами, а также предоставить императору Генриху на год пятьдесят галер и двести рыцарей. Сумма была астрономической, больше двойного годового королевского дохода.

Чтобы ее выплатить, требовались экстраординарные меры. В письме к своей матери Элеоноре в апреле 1193 г. Ричард умолял ее и своих юстициариев сделать все, что они смогут. Они сами могут сделать щедрый взнос, писал он, даже взять в долг, чтобы заплатить выкуп и «подать пример другим нашим подданным поступить так же». Налог на доход и на движимое имущество был немедленно поднят на 25 %, у церкви потребовали отдать всю золотую и серебряную посуду, и наконец, идя на все, чтобы собрать требуемую сумму, последовало обращение к любимому ордену Ричарда – цистерцианцам. «Даже монахи Ордена цистерцианцев, – писал хроникер Уильям Ньюбургский, – которые до сей поры были освобождены от всех королевских налогов, были на этот раз серьезно обременены… Им надлежало заплатить налоги и даже отдать шерсть овец, которая для них – главное средство к существованию».

Когда новость о пленении короля дошла до Англии, большой совет королевства отправил двух посланников-цистерцианцев в Германию, чтобы найти пропавшего монарха. Им это удалось. Они нашли короля в Оксенфюрте, маленьком неприметном городке недалеко от Вюрцбурга. Король принял монахов «любезно и радостно», они сообщили ему жизненно важные новости о предательстве брата и о том, что король Филипп нацелился на земли Ричарда на континенте.

Потребность Ричарда в деньгах была так велика, что она перевесила любую благодарность, которая еще могла остаться в его душе. По возвращении в Англию он забрал шерсть и этого года тоже. «Ибо, когда мы были отпущены императором, – сказал он аббатам, которые позже приехали к нему с визитом, – мы вернулись в большой бедности в нашу страну, и, полагаясь на вас в нашей острой необходимости, мы взяли у чужеземных купцов то, что они должны были за вашу шерсть, на наши необходимые цели».

Цистерцианцы были вне себя от ярости. Томас Мертонский, хроникер и аббат монастыря Мо в Уэст-Райдинге Йоркшира, утверждал, что даже после того, как его обитель «отдала три сотни марок деньгами и ценностями, да будет известно, шерстью, чашами и другими сокровищами», более было взято «насилием и обманом, ибо они обещали все нам возвратить». Его слова подтверждает Хигден в XIV в. в своей «Универсальной истории»: «Забрали всю шерсть белых монахов и каноников». Это действительно было серьезно. Цистерцианцы более других религиозных орденов в Англии зависели от шерсти.

Еще более болезненной делал эту потерю тот факт, что эта шерсть, скорее всего, была уже заранее продана иностранным купцам в обмен на монеты. Покупатели едва ли проявили сочувствие, и невозможность выполнить сделку со своей стороны оставляла аббатов с долгами, которые им предстояло выплачивать десятилетиями. Уильям Ньюбургский испытывал отвращение к поведению короля. «Таким образом, – написал он, – грабеж этих служителей церкви под видом лести привел самые прославленные из их монастырей в состояние ужасающей бедности».

Шерсть была двигателем финансов Англии. Она поощряла спекуляцию и увеличение количества кредитов. Она сыграла роль и в перераспределении богатств, увеличив пропасть между самыми богатыми и самыми бедными и ускорив падение мелкопоместного дворянства, одновременно обеспечив Британии место в более широких европейских деловых кругах. Без богатства, появившегося от купли-продажи шерсти, едва ли Ричард Львиное Сердце смог бы сыграть такую важную и затратную роль в Третьем крестовом походе. И это естественно, что шерсть стала средством для выкупа короля. Обработка, производство и торговля этим сырьем были главным занятием для многих, от мелких крестьянских хозяйств до гильдий и мастерских, как та, что появилась на берегах реки Уз. Шерсть была настолько вездесущей, что фигурировала в самых разных ситуациях – от одежды вымышленного разбойника до игр банкиров с кредитами и реальной выплаты за возвращение короля. В более поздние годы монархи проявляли большее уважение к гильдиям и монахам, вероятно помня о ссудах, которые они могли бы им дать. В 1364 г. король Эдуард III поставил «Мешок с шерстью», большое, набитое шерстью сиденье для спикера палаты лордов: это было красноречивое напоминание о той важнейшей роли, которую шерсть играла в процветании Англии. Она остается на почетном месте до сегодняшнего дня.