Эпилог
Все-таки порой бывает приятно, когда человек, давший вам обещание, не сдерживает его. Особенно если речь идет об угрозе прикончить вас за первое же неповиновение приказу. Кому как, а я такое вероломство со стороны моего хозяина, креатора Платта, мог лишь приветствовать. Этот взбалмошный диктатор, что последние семь лет третировал меня изо дня в день, вдруг решил проявить неслыханную по его меркам снисходительность и даровал мне пощаду. И пусть сокрушаться о потере такой дерьмовой жизни, как моя, глупо, я все равно радовался. Наверное, потому что всегда любил жизнь, какие бы фортели она передо мной ни выкидывала.
Воскресив меня в уродливо-карикатурном теле робота – механического существа, коему было бы уместнее находиться в механосборочном цехе, а не в креаторском офисе, – Платт дал мне имя Людвиг – в честь своего любимого композитора Бетховена. В общем, сделал все возможное, чтобы заставить Арсения Белкина забыть самого себя и оградить его от тлетворных мирских соблазнов по радикальному библейскому завету. Тому, что был взят на вооружение сектами скопцов, истолковавших буквально слова Евангелия о вырывании искушающих тебя органов собственного тела. Морган поступил гораздо жестче: взял и разом лишил меня всех до единого телесных искушений, истребив на корню их источник.
В какой-то степени это и впрямь помогло мне сжиться с не подверженной человеческим страстям оболочкой робота. Для пущей гарантии креатору следовало бы вдобавок лишить меня воспоминаний, но «оскопить» бывшему преступнику память было уже не в силах Платта. Хотя он был уверен, что все же достиг на этом поприще кое-каких успехов. В чем я не стал его разубеждать, а наоборот, использовал легковерие гения себе на пользу и таким образом спас свою истинную личность, которую Морган всячески из меня изживал.
И вот по прошествии семи лет тщательной конспирации я был вынужден раскрыться, чтобы прийти на помощь своему брату (простите, но язык не поворачивается называть его клоном или копией), волею судьбы угодившему в плен к творцу самого безумного М-эфирного мира – Черной Дыры. Я грубо ослушался приказа хозяина и позволил Белкину Второму и его подруге сбежать в Менталиберт. После чего неминуемо должна была сработать директива самоуничтожения, «вшитая» в меня, подобно тем якобы ядовитым ампулам, что вшивались полвека назад под кожу алкоголикам и выполняли функции этакого дамоклова меча, который карал пациентов, если у них в крови начинал циркулировать разъедающий стенки ампул спирт. И хоть, по слухам, никакой отравы в них не было, многие их носители, истово уверовавшие в постулат «Будешь пить – умрешь!» и все равно не переборовшие тягу к спиртному, действительно умирали, отравленные разве что чересчур мощным самовнушением.
Платт основательно пропитал меня ядом моих же сомнений, но убить ими робота было невозможно. Это могла сделать лишь вышеупомянутая директива, которая на поверку оказалась обычным блефом. Вместо того чтобы уничтожить меня и мое загрузочное досье, мнимая функция самоликвидации всего-навсего послала хозяину предупредительный сигнал о свершенном мной проступке. На что Платт, к слову, весьма скоро отреагировал и, оставив все свои дела, прибыл на место преступления – в карантинный блок. Где и застал меня, покорно ожидающего неотвратимого наказания.
– Я чувствовал, что рано или поздно это все-таки случится, – подытожил Морган, выяснив всю подноготную и мотив учиненной мной измены. – Как ни прискорбно, Людвиг, но твое сегодняшнее поведение лишний раз доказывает мою теорию о неисправимости закоренелых преступников.
– Никакой я вам не Людвиг! – возразил я тоном, которым не разговаривал с Платтом больше шести лет. То есть с того самого дня, как принял решение унять гонор и во всем подчиняться хозяину. – Меня зовут Арсений Белкин, и вы об этом прекрасно осведомлены.
– Хорошо, пусть будет так, – неожиданно согласился креатор и спросил: – И чего же ты теперь от меня ждешь, Арсений?
– Того, что вы обещали, если я хотя бы раз пойду наперекор вашим приказам, – признался я. – Вы выведали все подробности. Факт саботажа налицо. Остается только привести давно вынесенный вами приговор в исполнение, за чем, полагаю, дело не станет.
– И у тебя нет желания попросить у меня прощения?
– Я не вижу на то веской причины. Во-первых, я не настолько дорожу своей жизнью, чтобы унижаться перед вами, умоляя сохранить ее. А во-вторых, как бы вы ни расценивали мои действия, я все равно считаю, что поступил правильно, и потому не обязан извиняться. Мой брат, которому я позволил сбежать в Менталиберт, любезно подарил мне свои воспоминания. Поэтому теперь я в курсе, что, задерживая ваших пленников, вы выступали невольным пособником мафиозного картеля, а я помог его жертвам спастись. Так на чьей стороне теперь правда: на вашей или моей?
– Тебе хорошо известно, Арсений, что правда в Поднебесной всегда была и остается на моей стороне, – безапелляционно заявил Платт. – Вот поэтому я готов принять во внимание выдвинутые тобой смягчающие обстоятельства и не подвергать тебя наказанию. Будем считать, что мы оба виноваты в том, что здесь произошло. Однако я при всем желании не могу закрыть глаза на то, что твой, как ты выразился, брат снабдил тебя своими воспоминаниями и аннулировал результат той кропотливой работы, какой мы занимались с тобой все эти годы. Я имею в виду наши эксперименты по перевоспитанию Арсения в новую личность, искореняя преступные наклонности Белкина путем абстрагирования его от привычного человеческого естества. Уверен, еще пять-шесть лет, и ты стал бы совершенно другим либерианцем. Но, увы – один непредвиденный фактор, и все пошло насмарку… Хотя помимо этого фатального стечения обстоятельств случилось еще одно, и, к счастью, удачное. Благодаря ему я заполучил воистину уникальнейший материал для исследования, в сравнении с которым твое загрузочное досье выглядит – прошу, не обижайся, – все равно что дешевый бульварный романчик рядом с библией издания Гуттенберга… Впрочем, тебя это уже не касается. Ты не оправдал моих ожиданий и снимаешься с опытов.
– Чтобы отправиться в небытие?
– Да будет тебе, – отмахнулся креатор. – Не спорю, семь лет назад я поступил с твоим досье отнюдь не самым гуманным образом. Но не надо считать меня совсем уж неблагодарным мерзавцем. Несмотря на то что наше сотрудничество завершилось столь прискорбно, я тем не менее сделал на его основе ряд существенных выводов и посему не могу сказать, что мы потерпели полное фиаско. Да и ты, Арсений, тоже извлек за минувшие годы для себя кое-какие уроки, пусть даже не хочешь в этом признаваться. Так что, думаю, обычное увольнение со службы станет тебе достаточно суровым наказанием. Получишь в качестве выходного пособия свой прежний М-дубль вместе с его загрузочным досье, и проваливай в Менталиберт. Искренне надеюсь, что ты сможешь начать там нормальную законопослушную жизнь. Ну а нет, значит, опять подтвердишь мою теорию о неисправимости таких прожженных законопреступников, каким ты когда-то был…
Вот так, после тринадцати лет небытия и последующего семилетнего участия в экспериментах чокнутого креатора, я снова был отпущен в плавание по волнам безграничного М-эфирного океана. И на сей раз я шел по нему на своем собственном корабле, а мне в паруса бил ветер полной свободы. Единственное, что омрачало мою эйфорию, это необходимость заново учиться дышать и ходить – за годы, проведенные в шкуре передвигающегося на гусеничном шасси робота, я утратил все человеческие навыки, кроме, пожалуй, умения мыслить. Но за шанс вырваться из Поднебесной я был готов вытерпеть все муки возвращения в прежнее тело, каким бы хрупким и болезненным ни выглядело оно в сравнении со стальным корпусом Людвига.
Когда мне доводилось в последний раз умирать в М-эфире, Менталиберт был всего лишь красивой светлой мечтой, поэтому до сего момента я знал о нем только понаслышке. И теперь я брел по Бульвару, словно бывший заключенный, вышедший из тюрьмы после двадцатилетней отсидки в незнакомый и оттого пугающий его мир. Меня все еще пошатывало и от непривычной ходьбы на двух ногах, и от головокружения, вызванного здешней многолюдной суетой, и от банального опьянения свободой, обретенной мной взамен обещанной кары.
Я понятия не имел, как буду жить дальше, однако кое-какой путеводный ориентир у меня был: воспоминания моего брата – настолько ясные и живые, что в сравнении с ними жизнь робота Людвига казалась теперь лишь бесцветным сном, растянувшимся на семь унылых лет. Поэтому я знал, куда направиться в первую очередь: в Храм Созерцателя – единственное место в Менталиберте, где Арсению Белкину не откажут в приюте и, возможно, даже обрадуются. Первое время поживу там, а дальше поглядим. В конце концов, я еще не настолько стар, чтобы просиживать время в каменных стенах какой-то церкви. Отшельничество – удел тех, кто пресытился жизнью. Я же, наоборот, ощущал сейчас настоящий азарт исследователя, в кои-то веки дорвавшегося до недосягаемого прежде объекта своего научного поклонения и переживающего в связи с этим невиданный душевный подъем.
Передо мной раскинулся многоликий неизученный мир, и я собирался как можно скорее приступить к его исследованию, дабы наверстать упущенное. Менталиберт казался таким огромным, что на его изучение грозилась уйти целая вечность. Но это меня ничуть не пугало, ведь ключ к вечности лежал у меня в кармане в виде маленькой черной коробочки с золотой гравировкой – единственной воистину ценной вещи, какой располагал вернувшийся из Поднебесной Арсений Белкин. А точнее, братья Белкины, потому что сегодня это загрузочное досье в равной степени принадлежало нам обоим и никому больше. И каждый из нас знал подлинную цену нашего богатства.
Именно во столько и оценивалась жизнь либерианца в Менталиберте. По-настоящему свободная жизнь в городе неограниченных возможностей, где воскрешение из мертвых считалось в порядке вещей, а собственную душу можно было носить в кармане, как портсигар. И расстаться с ней так же, как с портсигаром: продать, подарить, потерять…
Добро пожаловать в прекрасное будущее! Возможно, не то будущее, о котором мы когда-то мечтали, но, безусловно, такое, какое все мы – вечные искатели лучшей доли – в итоге заслужили. Мир изменился до неузнаваемости. Но люди, живущие в нем, остались прежними.
Хотя кто знает, может быть, на самом деле это не так уж плохо?..
notes