Глава 19

Устремившийся к обрыву океан атаковал ратушу с тыловой стороны, что нас и спасло. Удар пришелся в противоположный торец прямоугольного строения и развалил его практически на треть, но этим нанесенный ему стихией ущерб и ограничился. Скорость волны была огромной, но ее высота не превышала тридцати метров, так что полностью накрыть главное городское здание ей не удалось. В ратуше обрушилась задняя стена, половина крыши, а торчащая из нее часовая башня накренилась сильнее, однако каким-то чудом не упала. Обе фасадные башни и примыкающая к ним часть постройки тоже выстояли, оградив нас от ревущего водяного вала и последующего падения в Черную Дыру.

Ясное дело, что выйти сухими – во всех смыслах – из этой передряги нам не довелось. Подобный атомному грибу, выброс воды был не кратковременным, а являл собой рождение этакого колоссального родника. Пусть он был еще не океанических масштабов, но выглядел гораздо внушительнее, чем те гейзеры, что стали первыми ласточками грядущего потопа. Уровень воды на затопленной территории вмиг повысился примерно в тридцать раз, а добравшийся до края яруса прежде сумбурный поток обрел наконец упорядоченное течение.

Разумеется, все эти подробности мы выяснили не сразу – много ли вообще узнаешь об окружающем мире, стоя на самом дне непроглядно-мутного потока воды? Монументальное здание обезопасило меня и Кастаньету от прямого удара стихии, но хлынувшие на нас справа и слева, а затем сомкнувшиеся над нами водные массы вмиг образовали за ратушей зону турбулентных течений – примерно такую, что образуется в кильватере быстро движущегося судна. Находиться в этом хаосе, да еще будучи погруженным с головой в воду, было невыносимо. Нас с подругой мотало из стороны в сторону, того и гляди норовя оторвать от поручней и разметать куда попало, лишив последней надежды на спасение. Не вцепись мы – потенциальные утопленники – в воротные кольца, как в ту пресловутую соломинку, очевидно, в жизни больше не вдохнули бы ни глотка воздуха, отправившись в короткое свободное плавание по воле стихии.

Затем, когда волна схлынула, а течение потока пришло к некоторому единообразию, турбулентные завихрения в «кильватере» ратуши перестали играть нами, словно невесомыми мормышками. По сильному давлению на барабанные перепонки стало понятно, что мы находимся под внушительным слоем воды, и если нам не хочется разделить участь тургеневской Му-Му, пора срочно побеспокоиться о подъеме на поверхность, какие бы катаклизмы там сейчас ни происходили. И пускай недолгое пребывание под водой пока не причиняло мне особых неудобств, медлить со всплытием было нельзя. Оно также требовало от нас усилий и как следствие этого – повышенного расхода драгоценного кислорода.

Я взял Викки за рукав и насильно вытащил ей руку из кольца, после чего заставил подругу вцепиться мне в пояс уже обеими руками. Потом сам освободился от кольца, перехватился за верхний воротный шарнир и, упираясь в узорчатые барельефы, приступил к восхождению. Умница Викки быстро сообразила, что от нее требуется, и, не желая чувствовать себя обузой, тут же взялась энергично помогать мне, подтягиваясь за выступы и отталкиваясь от стены ногами, при этом, однако, продолжая придерживаться за выданную ей страховку.

Можно было поступить иначе и попросту всплыть со дна, не осложняя себе задачу скалолазными выкрутасами. Но я все-таки предпочел этот вариант, поскольку он придавал мне уверенности в том, что нас не унесет на стремнину внезапным порывом течения. Пусть оно и пришло в относительную стабильность, доверять вероломной стихии я отказывался наотрез.

Мало-помалу мы добрались до разбитого витража, как выяснилось, уже полностью скрытого под водой. Тронув Викки за плечо, я дал ей понять, что намереваюсь влезть в окно и продолжить всплытие по внутренней поверхности фасада. С той стороны турбулентные завихрения были не столь опасны. Я почувствовал бьющее из проема течение и прикинул, что в ратуше оно нам будет не вредить, а помогать, не позволяя отдалиться от путеводной стены. Только теперь недостаток кислорода дал о себе знать в полной мере, но, глянув вверх, я даже сквозь мутную воду разглядел, что плыть осталось считаные метры.

Первые глотки вожделенного воздуха мы совершили под нависающим над нами расписным сводом, что всего три минуты назад служил потолком огромного зала, а теперь – низкой крышей огороженного каменными стенами бассейна. Страдай я клаустрофобией, наверняка впал бы в панику от пребывания в таком безысходном месте, покинуть которое, на первый взгляд, можно было лишь тем рискованным способом, каким мы сюда попали. Но, отдышавшись и осмотревшись, я обнаружил выход из замкнутого пространства затопленной ратуши – не сказать, что удобный, но по крайней мере не требующий от нас изображать из себя дайверов-экстремалов.

Тыловая часть крыши, которую прежде подпирала снесенная волной стена, обвалилась не до конца и теперь свисала над водой, полностью утопив в ней лишенный опоры край. Шаткая полуразрушенная конструкция раскачивалась от бьющего в нее течения, и было очевидно, что в таком состоянии ей долго не продержаться. Однако лучшего места для того, чтобы выбраться на крышу ратуши, чем погруженный в воду черепичный скат, было не сыскать. Нам следовало поспешить, пока поток не отрезал для нас наиболее легкий путь к цели. В противном случае пришлось бы опять заниматься опасным нырянием и поиском в мутной воде выхода в какую-нибудь из колоколен. Понятно, что таковые выходы внутри здания имелись, вот только интуиция подсказывала мне, что расположены они у самого дна, возле главного входа в ратушу. Нырять на такую глубину, да еще без гарантии на успех было сущим самоубийством. Как, впрочем, и вся наша затея скрыться от сицилийцев в рукотворном аду креатора Платта.

Проклятье! Похоже, судьба нарочно подарила Арсению Белкину полтора десятка лет безбедной жизни, чтобы в один прекрасный… вернее, мерзкий день выплеснуть мне на голову все не пережитые мною за это время приключения и посмотреть, как я с ними расправлюсь. Зрители должны быть в восторге от такого шоу. Интересно, сильно ли упали на нас ставки, когда хозяин Утиль-конвейера решил проверить меня и Викки на водобоязнь?

Насколько мощным был поток за пределами ратуши, неизвестно, но внутри его напор сдерживался фронтальной и боковыми стенами. Вместе они образовывали искусственную заводь, где можно было плыть в любую понравившуюся сторону, даже против течения. Чем мы и занялись, как только почувствовали, что подкопили сил для очередного спасительного рывка. Что творилось снаружи, мы тоже понятия не имели. Но уровень воды, поднявшийся за время нашего плавания по поверхности аж на полметра (я определил это по уходящим под воду настенным росписям), давал понять, что города как такового больше не существует. А если потоп не ослабнет, то через полчаса изливающийся в Черную Дыру океан доберется и до верхушек колоколен. Но так или иначе наши жизни оборвутся не в этом мокром каменном гробу, а в более романтичном месте.

Кое-как выбравшись на провисшую крышу – вылезать из воды по намокшей и скользкой черепице было тем еще мучением, – мы вскарабкались на конек и, напрочь выбившись из сил, уселись на нем неподалеку от покосившейся часовой башни, чей шпиль оторвался и с громким всплеском канул в пучину, когда мы подплывали к «сходням». Отсюда до непоколебимых колоколен было рукой подать, и мы могли даже выбирать, к какой из них направиться. Все, что от нас требовалось, это расколотить башенное окно и, проявив немного сноровки, забраться в него прямо с крыши, примыкающей к одной башне торцом правого ската, а к другой, соответственно, торцом левого.

Наши посиделки на коньке пора было прекращать. С каждой минутой утопленный край крыши погружался в воду все больше и больше, отчего вызванные течением колебания только усиливались. Дрожал, не переставая, не только провисший скат, ходящий туда-сюда, будто китовый плавник, но также уцелевшая часть конструкции и даже накренившаяся часовая башня. Не исключено, что каркас перекрытий все-таки выдержит вибрацию и не рухнет в ближайшие полчаса, однако если часовая башня вздумает упасть, она неминуемо утянет за собой всю крышу целиком. А вместе с ней и нас – неудачников, сошедших с дистанции в двух шагах от цели…

Впрочем, спешка спешкой, а не обратить внимание на полностью преобразившийся пейзаж было никак нельзя. К сюрреалистическим композициям, что открывались в квадрате Платта почти на каждом шагу, нам привыкать не приходилось. Поэтому разлившееся на месте средневекового городка море не стало для меня откровением, как, например, та же груда Эйфелевых башен; в данный момент она торчала вдалеке этаким шипастым горбом вынырнувшего из воды стального левиафана. Насколько широко раскинулась водная гладь, определить было нельзя – мешала скрывающая горизонт туманная дымка. По идее, океан должен был затопить пустыню и плескаться сейчас у подножия напирающего на Финляндский вокзал вулкана. Но это если опять же мерить здешние реалии привычными мерками. В действительности потоп мог с равным успехом и разлиться по Утиль-конвейеру на многие сотни километров, и быть загнанным из соображений безопасности в какое-нибудь незримое искусственное русло – мало ли, что взбредет на ум директору Свалки Миров.

Из-за того что безбрежный водоем вокруг нас обладал мощным течением, чудилось, будто это наша ратуша бороздит его, словно потрепанное бурей морское судно. Буруны на утопленном краю крыши и отчетливый кильватерный след за фасадом лишь усиливали эту стойкую иллюзию. Помимо уже упомянутого мной стального левиафана, параллельным с нами курсом «рассекала волны» только городская тюрьма, на чьей торчащей из воды плоской крыше метались несколько чудом спасшихся орков. Иных надводных ориентиров на обозримом пространстве не наблюдалось. Я рассчитывал обнаружить в их числе пожарную каланчу, но она, как оказалось, не была рассчитана на удар цунами и сейчас покоилась на дне мутного потока вместе с руинами прочих городских зданий.

Несмотря на то что край циклопического водопада находился от нас совсем недалеко, его грохот звучал приглушенно и проигрывал клокотанию «атомного» гейзера, расположенного от ратуши примерно на таком же расстоянии. Теперь ему приходилось пробиваться из-под толстого слоя воды, и потому адский фонтан выглядел уже не так внушительно, как при прорыве из недр Утиль-конвейера. Будь я романтиком, то сравнил бы этот могучий двухсотметровый бурун с гигантским цветком лотоса. Но поскольку мое мрачное настроение было далеко от поэтического («утопическое» – вот, пожалуй, самое верное определение настроению потенциального утопленника), я окрестил вулканоподобный гейзер оскорбительным прозвищем «гребаный бульбулятор». И вдобавок попросил его заткнуться, на что он, естественно, никак не отреагировал.

Водопад не удостоился чести получить от меня название, даже негативное, хотя он тоже этого заслуживал. А все потому, что кроме приглушенного шума и вздымающейся над обрывом водяной пыли мы больше ничего не видели. Всему виной был ракурс, в котором нам пришлось смотреть на падающий в бездну океан, – самый неудачный ракурс из всех, какие только существуют для созерцания подобных чудес природы. С таким же успехом можно было любоваться Ниагарским водопадом, привязав лодку посреди Ниагары километром вверх по течению от этой легендарной достопримечательности. Не сказать, что я огорчился по этому поводу – во время нашего отпуска мы с Викки вдоволь насмотрелись на сливаемые в Черную Дыру реки и моря. Но все равно, было немного обидно очутиться в центре этого грандиозного действа и не увидеть его самой драматичной детали… В смысле, не увидеть в качестве зрителя – при падении с водопада нам уже вряд ли удастся трезво оценить его масштаб и суровую красоту.

– Хватит рассиживаться, – бросил я подруге, после чего встал с конька и снял со спины «Экзекутор», раздумывая, как с ним поступить. В подсумке оставался последний магазин, и хоть я был уверен в том, что патроны ни в нем, ни в штуцере не отсырели – гарантия создавшего их М-эфирного оружейника, – отныне мое излюбленное оружие превратилось в бесполезную ношу. Единственным нашим врагом поблизости оставался низвергающийся в Черную Дыру океан, угрожать которому «Экзекутором» являлось чистой воды сумасшествием. Будь на моем месте пророк Моисей, слово которого, согласно Святому Писанию, могло заставить расступиться морские воды, он бы, наверное, сумел укротить нашу грозную стихию. Конечно, в Менталиберте Созерцатель тоже считался в некотором роде чудотворцем, вот только дальше информационного шпионажа мои чудеса, к сожалению, не распространялись. А на Утиль-конвейере – территории полновластного здесь божка-мусорщика Платта – цена моим скромным талантам была и вовсе ноль.

Приплыли, одним словом. Или, если быть точным, вот-вот приплывем…

Насколько же судьбоносными бывают порой некоторые мгновения нашей жизни! Надумав избавиться от балластного штуцера, я собрался утопить его после того, как расстреляю в качестве прощального салюта оставшиеся патроны. И утопил бы, можете не сомневаться, кабы на нас не нагрянула очередная напасть, причем оттуда, откуда я ждал ее в последнюю очередь. Для полного счастья, как мрачно шутят в подобных случаях русские.

Гадая, в какую башню сунуться, я решил пальнуть из «Экзекутора» в каждое из доступных нам окон, чтобы не разбивать их голыми руками. Однако едва я вскинул штуцер, как узкий мозаичный витраж в стене левой башни разлетелся на осколки без моего участия и вообще, на первый взгляд, без какой-либо очевидной причины. Впрочем, через мгновение она все же прояснилась в виде автоматной очереди, загрохотавшей из выбитого окна. Не исключено, что вместе с грохотом до нас долетели бы и пули, но стоящий за непрозрачным витражом стрелок не мог открыть прицельный огонь до того, как уничтожит эту преграду. Поэтому первую свою очередь автоматчик выпустил наугад. Она прошла левее нас с Викки и ударила в часовую башню. А я аж присел от неожиданности, поскольку даже не припоминал, когда в последний раз выбранная мной, казалось бы, безобидная мишень наносила по мне превентивный удар.

К счастью, после всех побоищ с орками и заплывов с препятствиями наши инстинкты не притупились от усталости, и потому, как только неподалеку от нас вдруг загремела канонада, мы моментально кинулись в укрытие. Надежность его оставляла желать лучшего, но наиболее подходящей защиты от пуль, чем часовая башня, поблизости было не сыскать. Тем паче автоматчик уже обнаружил наше присутствие и теперь стрелял по нас короткими очередями, каждая из которых имела все шансы угодить в цель.

– De puta madre !!! – плюхнувшись на черепицу рядом со мной, выругалась Кастаньета с такой экспрессией, словно у нее на языке взорвалась связка петард. – Que te follen, hijo de сabra !

Я воздержался от столь эмоциональных комментариев, хотя мне тоже было что добавить к словам подруги. Вместо того чтобы обложить неведомого противника бранью, я предпочел выглянуть из-за угла башни и выяснить, в какое дерьмо мы вляпались на финишной прямой нашего головокружительного забега.

Тут уже никаких сюрпризов не было. Стрелок старался держаться в темном проеме окна, но несмотря на это его принадлежность к сицилийским псам не подлежала сомнению. Все они были облачены в однотипные административные комбинезоны, дабы в суматохе не перепутать своих бойцов со статистами. А когда этот ублюдок прекратил стрельбу и прокричал что-то на кодированном итальянском (этот М-диалект был недоступен вживленным в наши дубли универсальным переводчикам), это лишь подтвердило мою догадку и пролило свет на другую тайну – почему ворота ратуши оказались заперты изнутри. Ничего сверхъестественного: пока мы с Викки путешествовали по городской канализации, выжившие при падении «Блэкджампера» макаронники успели добежать до центра и забаррикадировались в неприступном здании, ожидая либо подмоги, либо, в случае отсутствия у них других средств связи с Платтом, у моря погоды. В итоге море, выскочившее из-под земли, как черт из табакерки, продинамило с погодой не только нас, но и макаронников, ибо в противном случае их бы отсюда уже эвакуировали.

Выходит, креатор не солгал: он и впрямь разобиделся на хозяйничающих в его квадрате визитеров, пусть и легальных, и вынудил их и нас выживать по единому принципу: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» И надо ж было так случиться, что наши пути пересеклись именно в этом месте, которое по праву могло считаться нашим с Викки последним М-эфирным пристанищем!

Я понял, что враг здесь не один, когда он начал вести громкие переговоры с приятелями на своем родном кодированном языке. Обращайся стрелок к нам, он бы, безусловно, выражался куда доходчивее. Орал он долго – не меньше минуты, – то и дело прерываясь, чтобы выслушать короткие отклики. Нескончаемый шум воды мешал разобрать по голосам, сколько макаронников засело в башнях – возможно, двое, а возможно, и больше.

– Поняла что-нибудь? – осведомился я у Виктории, которая немного кумекала по-итальянски.

– Твердят что-то про выкуривание, – ответила сквернословка, прикусив язык и обратившись в слух. – Про поганую сучку… то есть про меня. И вроде бы еще что-то про пустую башню.

– Ты уверена насчет башни? – переспросил я, рассматривая украдкой правую колокольню. Если там тоже находятся сицилийцы, сейчас они вместе с левофланговой группой поднимутся на смотровые площадки своих башен и откроют по нас с высоты перекрестный огонь. То-то жаркая выдастся баня, учитывая, что вода продолжает прибывать, а нам совершено некуда бежать из нашего ненадежного укрытия.

– Издеваешься: «уверена»! – фыркнула Кастаньета. – Да я тебя кое-как слышу, а ты хочешь, чтобы я блеянье этих cabrones переводила!.. Но что-то такое про башню они точно говорили.

– Про пустую башню! – нетерпеливо заерзав, уточнил я. – Не иначе, макаронники захватили только одну из них и теперь хотят помешать нам занять соседнюю. Ратуша затоплена, и попасть во вторую колокольню они могут только тем же путем, что и мы, – через окно у торца крыши. Будем надеяться, что я прав… А ну-ка проверим, какой острый у тебя слух.

Высунув украдкой из-за угла штуцер, я нацелил его на мозаичный витраж правой башни и спустил курок. Если за этим окном также притаился вражеский стрелок, ему однозначно не поздоровится…

Проведенная мной разведка боем дала вполне оптимистичные результаты. Безусловно, они могли быть ошибочными, но являйся я членом этой банды и сиди сейчас во второй колокольне, непременно счел бы ее обстрел подготовкой противника к штурму и открыл ответный огонь. Который в результате и был открыт, но не из той башни, какая подверглась атаке, а из соседней. Загнавший нас в укрытие сицилиец прекратил отдавать распоряжения и возобновил стрельбу, только уже не в одиночку, а при поддержке напарника. Как и предполагалось, второй башенный оккупант взобрался на площадку под шпилем и тоже начал поливать наше убежище автоматными очередями. Нам пришлось еще плотнее вжаться в стену, поскольку пули засевшего на верхотуре макаронника летели по опасной траектории и крошили черепицу всего в паре шагов позади нас.

И ладно бы только пули – эту неприятность мы скрипя зубами еще могли пережить. Однако, высыпав нам на головы очередную порцию свинца, противники обменялись репликами, в коих отчетливо прозвучало слово lanciabombe , понять которое я сумел даже без перевода Кастаньеты. Кто из вражеской парочки собирается учинять «бомбежку», тоже было в принципе ясно – самую выгодную позицию для такого удара занимал второй стрелок. Он и без гранатомета олицетворял для нас всевидящего ангела-истребителя, а с той пушкой, о какой сейчас вели речь макаронники, мы и вовсе готовились ощутить на себе седьмую Кару Египетскую. С тем лишь отличием, что уготованный нам град имел искусственное происхождение и был чреват куда более фатальными последствиями, нежели его природная разновидность.

Никакого вражеского шевеления в правой башне не наблюдалось. Это укрепило меня в мысли, что Кастаньета не ослышалась и вторая колокольня действительно пустует. Вряд ли ее стены гарантировали нам надежную защиту от гранатометных выстрелов, но в любом случае фасадная башня не рухнет после первого же попадания гранаты, как это могло произойти с уходящей под воду крышей.

Бросив мимолетный взгляд на убежище противника, я обнаружил, что стрелок на смотровой площадке отложил автомат и взял в руки компактную ракетную установку – возможно, ту самую, из которой сицилийцы пытались обрушить на нас завал из Эйфелевых башен. Находящийся внизу напарник гранатометчика готовился его подстраховать и уже вскинул оружие, дабы открыть заградительный огонь и пресечь любые наши поползновения.

– Хрена с два! – процедил я, разряжая навскидку остаток ружейного барабана в укрывшегося за разбитым витражом автоматчика. Времени на точный выстрел не оставалось, поэтому пришлось компенсировать это плотным огнем. Стрелять в гранатометчика не было резона – ублюдок сидел слишком высоко, чтобы дотянуться до него из штуцера. Поэтому я решил пойти по пути наименьшего сопротивления: атаковать прикрывающего макаронника и, пока его приятель наводит ракету на цель, совершить героический прорыв в пустующую башню.

Обидно, что ни одна из полудюжины моих пуль даже не задела врага. Зато учиненный мной маленький свинцовый шквал вынудил сицилийца отшатнуться от окна и предоставить нам несколько мгновений форы. Когда же он вновь вернулся на позицию, мы с Викки уже выскочили из-за часовой башни и, пригнувшись, неслись во весь опор по правому скату – тому, который почти не простреливался автоматчиком. Бежать приходилось едва ли не по кромке воды, что продолжала прибывать и неумолимо уменьшала торчащую над ее поверхностью «призму» двускатной крыши. Полностью уйти с линии огня нам не удалось, и наши головы все равно маячили над коньком, но так или иначе теперь макаронник стрелял, фигурально выражаясь, по тарелочкам, а не по бегущим кабанам. Что, естественно, было не в пример сложнее даже при ведении автоматического огня, а особенно когда неподалеку еще и гремят взрывы.

Выпущенная со смотровой площадки ракета прочертила в воздухе дымовой след, врезалась точно в накренившуюся башню и взорвалась, вырвав из нее внушительный кусок. К счастью, мы вовремя заметили летящий снаряд и попадали ниц, поскольку не успели отбежать достаточно далеко от покинутого нами укрытия. Угоди ракета ниже, и нас захлестнул бы вихрь каменных осколков, но сейчас все они прошли поверху, осыпав нам на головы лишь безобидное крошево. Основная же масса обломков промчалась вперед и загрохотала по черепице у нужной нам колокольни.

Впрочем, одним этим взрывом дело не обошлось. Вскочив на ноги, я оглянулся и с ужасом обнаружил, что часовая башня стремительно заваливается в сторону снесенной цунами стены. То, что каменная громада падала не на нас, а на поврежденный участок крыши, являлось слабым утешением. Провисший край ската все еще оставался неотделимой частью каркаса, и падение башни могло повлечь за собой его полное разрушение.

Забыв об осторожности, я и Кастаньета припустили к цели во все лопатки. Но насколько бы резво мы ни бежали, часовая башня все равно грохнулась в воду до того, как мы достигли противоположного края крыши. Автоматчик, что перебрался было через подоконник – мы уже практически покинули сектор обстрела этого сицилийца, и ему пришлось выбираться наружу, чтобы не упустить нас, – рванулся назад, да поздно. Прежде чем утонуть, башня шарахнула по крыше с такой силой, что она тут же развалилась, как пустая картонная коробка – от хорошего пинка. Не успевший сигануть назад, в окно, макаронник не удержал равновесие и покатился по скату, что теперь почти на две трети провалился под воду. Устоять на крыше – а точнее на том, что от нее осталось, – после такого катаклизма стало попросту невозможно.

Сицилиец бултыхнулся во взбудораженный упавшей башней поток, но едва голова неудачливого автоматчика показалась над водой, как сверху на него сошла лавина из черепицы, что не улежала на покосившейся обрешетке и посыпалась вниз, подобно сброшенной чешуе какого-нибудь морского змея. Не успел вынырнувший враг набрать в грудь воздуха, как тут же был погребен под многотонным обвалом, увернуться от коего барахтающийся в воде человек уже не мог.

Скат, по которому бежали мы, накренился не единым махом, а лишь после того, как совершил несколько трескучих «агонизирующих» рывков. Крыша то уходила у нас из-под ног, то возвращалась на место, вынуждая бороться за право удержаться на ней и не свалиться в бурлящее под нами течение. Несколько раз за это время мне казалось, что все кончено, и столько же раз на смену отчаянию приходила новая надежда. Не иначе, сам Всевышний жонглировал нашими судьбами, как шариками, и, похоже, ему самому было крайне интересно, хватит ли у него ловкости не выронить эти шарики из рук и довести свой цирковой номер до конца.

Хвала божественному жонглеру, он не опростоволосился. Наши судорожные попытки сохранить равновесие на раскачивающейся, словно прыжковый трамплин, обрешетке увенчались-таки победой – зыбкой, но все-таки заслуженной. Накренившийся скат стряхнул с себя пару рядов черепицы, оголив находящиеся под ней грубые некромленые доски. Щели между ними позволили нам ухватится за обрешетку, как за стремянку, и таким образом не очутиться в воде, когда сбросивший черепицу скат треснул в последний раз и замер в относительном покое. Угол его наклона к поверхности воды был примерно таким же, как у поднятого пролета разводного моста. Не сказать, что нам было удобно висеть над стремниной в таком положении, но если прикинуть, что сталось бы с нами, повтори мы судьбу заваленного черепицей макаронника, я был готов стерпеть и не такие неудобства.

К сожалению, в пылу борьбы мне пришлось выбросить в воду штуцер, а иначе я ни за что не ухватился бы за обрешетку и отправился бы в пучину следом за «Экзекутором». Осознав, что мы с подругой пока еще живы и не плывем к водопаду, я совершил несколько глубоких успокаивающих вдохов и, швырнув вслед штуцеру подсумок с последним магазином, задрал голову и глянул вверх. После чего чертыхнулся, бросил Викки «вперед!» и покарабкался по обрешетке к маячившему над нами оконному проему пустой башни.

Спешка моя была вызвана не только зловещим скрипом оседающей в воду крыши, но и суетой вражеского гранатометчика, все еще торчащего на смотровой площадке своей колокольни. Для него не составляло труда расстрелять нас из автомата, но, похоже, макаронник был одержим идеей разнести нас из ракетной установки; страшная казнь загнанных в ловушку жертв – неплохая компенсация за все те лишения, что пришлось испытать последнему выжившему головорезу в ходе нашей поимки. Единственное, что препятствовало сицилийцу осуществить расправу сей же момент, – неудобная траектория для пуска ракеты. Чтобы сделать это, стрелку требовалось пальнуть из гранатомета почти вертикально вниз, а перед этим опасно свеситься со смотровой площадки. Пока же враг пристраивал на плече несподручное для такой стрельбы оружие, нам с Викторией нужно было кровь из носу успеть вскарабкаться по обрешетке до нужного окна. Тоже, надо заметить, не самое легкое занятие, особенно после пережитой накануне чехарды злоключений.

Я загривком чуял, как прищуренный глаз гранатометчика ловит нас в оптический прицел своего орудия. Мы с Викки лезли вверх по неструганым доскам, выбиваясь из сил, но все равно расстояние до окна сокращалось очень и очень медленно. Если у сицилийца имелись под рукой камни, он мог вообще не тратить ракету, а пришибить нас булыжниками, от которых мы при всем старании не увернулись бы. Впрочем, головорезу не было резона экономить боеприпасы, поскольку кроме нас, иных врагов у него поблизости не осталось.

Однако он мешкал. Выстрел, который должен был, по идее, сейчас прогреметь, не раздавался, хотя я отчетливо видел, что гранатометчик уже занял позицию на парапете смотровой площадки и уверенно держит цели на мушке. Чего же он телится? То, что макаронник внезапно передумал нас убивать, это вряд ли. Выжидает, пока мы подползем к самому окну, чтобы казнить жертв, когда они будут всего в полушаге от спасительного рубежа, на пике своей надежды? Да, такая изощренная манера мстить очень даже в духе сицилийских мафиози. И впрямь обидный выдастся исход у нашего долгого безостановочного бегства…

Поглядывая на изготовившегося к стрельбе врага, я приотстал, пропустив Кастаньету немного вперед, и потому проморгал момент, когда она вдруг совершила резкий рывок к цели. И откуда в подруге только взялись силы? Я заметил лишь мелькнувшие у меня перед носом ботинки Наварро и подивился открывшемуся у нее второму дыханию.

А затем до меня донеслись ее же крики и ругань, оборвавшиеся после звука хлесткой пощечины, которую не заглушил даже неутихающий шум гейзера и водопада…

Вмиг все встало на свои места: и удивительная резвость подруги, насильно втянутой за шиворот в окно, и подозрительное замешательство гранатометчика, не желающего взрывать ракету вблизи притаившихся в засаде собратьев, и нарочито громкие переговоры врага, в которых упоминалась якобы пустующая башня… Сицилийцы намеренно разыграли этот спектакль, чтобы поскорее заманить нас в ловушку и прикончить, не дожидаясь, пока за них это сделает потоп. Разве только они малость переусердствовали: не рассчитали крепость поврежденной крыши, ненароком прикончили своего приятеля и чуть было не сорвали собственный план, но в результате он так и так выгорел. Мы проделали этот долгий путь, чтобы вернуться к его началу, сведя на нет все наши усилия по спасению собственных жизней. С тем же успехом мы могли сдаться макаронникам, когда они только переступили порог Храма Созерцателя, и избавить себя от бессмысленной суеты и наивных надежд на будущее.

Я рванулся было на выручку схваченной Кастаньете, но тут же наткнулся лбом на нацеленный мне в лицо автоматный ствол.

– Не так шустро, pezzo di merda ! – остудил мой благородный порыв держащий меня на прицеле громила-сицилиец. Я послушно замер на месте. Доносившиеся из окна звуки ударов не прекращались, а значит, в правой башне нас караулило как минимум двое противников. Эх, не вовремя я обронил оружие. Пусть не вызволил бы Викки из западни, так хотя бы попытался – все более достойный проигрыш, чем такой.

– Нам плевать, что ты за членосос и кем тебе приходится эта incazzata cagnetta , – продолжал макаронник, небрежно кивнув на избиваемую где-то позади него Наварро. – Ты влез не в свое дело, но лично против тебя мы ничего не имеем. Поэтому выбирай: остаешься со своей потаскушкой или получаешь пулю. Учти, что в твоем случае быстрая смерть – это очень щедрый подарок. Советую воспользоваться им, потому что второго такого предложения не будет.

– Премного благодарен, но я, пожалуй, останусь, – отклонил я столь заманчивое предложение Южного Трезубца. – Наверное, вы еще не в курсе, но креатор Платт на всех нас сильно обижен и не пришлет сюда эвакуатор. Через двадцать минут и мы, и вы отчалим от этой башни прямиком в Черную Дыру. Так какой мне смысл уплывать туда мертвым? Не знаю, как вам, а мне всегда хотелось хотя бы раз в жизни нырнуть с Ниагарского водопада.

– Твое право, – пожал плечами головорез. – Только не думаю, что через двадцать минут ты вообще сумеешь думать о чем-нибудь, кроме молитв. Я оставил тебя в живых не за тем, чтобы ты радовался жизни, а совсем наоборот. Но ты сам напросился, так что не обессудь…

Сказав это, громила-сицилиец бесцеремонно перетянул меня за шкирку через подоконник в башню и, не дав подняться с пола, прострелил сразу оба колена…