II. Этос и псюхе

Дроны и камикадзе

Для меня робот – наш ответ террористам-смертникам.

Барт Эверрет²¹⁷

Вальтер Беньямин рассуждал о дронах, этих радиоуправляемых самолетах, которые военные теоретики представляли себе уже в середине тридцатых годов ²¹⁸. Пример был необходим ему для иллюстрации различия между «второй техникой», характерной для индустриальных обществ, и «первой техникой», уходящей корнями в доисторические времена. Их разделяет, полагал он, не столько отставание или архаизм первой по отношению ко второй, сколько «разница в устремлениях»: «Первая старалась максимально задействовать человека, тогда как вторая – минимально. Подвиг первой, если можно так выразиться, состоит в человеческом самопожертвовании, а вторая представлена беспилотным самолетом, который управляется при помощи радиоволн» ²¹⁹.

С одной стороны – техника самопожертвования, с другой – техника игры. С одной стороны – полноценное участие, с другой – его полное отсутствие. С одной – уникальность жизненного акта, с другой – равнодушное воспроизведение механического жеста: «В первый раз, как в последний – таков был девиз первой техники (а также ее неисправимый недостаток или пожертвование жизнью как пример на все времена). Один раз ничего не значит – девиз второй техники (целью которой является воспроизведение своего опыта, постоянно его изменяя)» ²²⁰. С одной стороны – камикадзе или тот, кто совершает самоубийственную атаку, разрушаясь однажды и навеки во время единственного взрыва, с другой – дрон, который запускает свои ракеты как ни в чем не бывало.

Превращение в камикадзе означает полное слияние тела бойца с его оружием, дрон гарантирует их радикальное разделение. Камикадзе: мое тело – это оружие. Дрон: у моего оружия нет тела. Первое подразумевает смерть действующего лица. Второе ее полностью исключает. Пилоты дронов – это люди, чья смерть невозможна. В этом смысле они представляют противоположные полюса в диапазоне смертельного риска. Между ними находятся классические бойцы – люди, подвергающие себя смертельному риску.

Говорят о «suicide bombing», «взрывах террористов-смертников», но как назвать их смысловую противоположность? Не существует специального выражения для обозначения того, кто может убить при помощи взрыва, никогда не рискуя собственной жизнью. У них не только нет необходимости рисковать своей жизнью, чтобы совершить убийство, для них невозможно умереть, убивая других.

Вопреки эволюционистской схеме, которую Беньямин использует исключительно для того, чтобы основательнее ее опровергнуть, камикадзе и дрон, оружие самопожертвования и оружие самосохранения, не следуют друг за другом в хронологическом порядке, подобно тому, как история вытесняет доисторическую эпоху. Они как раз возникают одновременно, как две противоположные тактики, будучи исторически ответом друг на друга.

В середине тридцатых годов инженер фирмы RCA, специализирующейся на радиосвязи, прочел статью о японской армии, которая его всерьез обеспокоила. Он узнал, что японцы начали формирование эскадрилий пилотов-смертников. Задолго до никем не предвиденной трагедии Перл-Харбора, Зворыкин осознал степень угрозы: «Эффективность этого метода, разумеется, еще предстоит продемонстрировать, но если войска можно подготовить психологически, то он станет опаснейшим оружием. Поскольку мы с трудом можем себе представить, что подобные методы будут внедрены в нашей стране, мы должны использовать наше техническое превосходство, чтобы решить эту проблему»²²¹. В США уже имелись прототипы «радиоуправляемых самолетов», которые можно было использовать в качестве воздушных торпед. Проблема была в том, что эти радиоуправляемые устройства действовали вслепую: они «теряли в эффективности, как только исчезал визуальный контакт с направлявшей их базой. Японцы, очевидно, нашли решение этой проблемы». Их решением стал камикадзе: поскольку у пилота были глаза и он был готов к смерти, то вполне мог довести свой аппарат непосредственно до цели.

Но работавший на RCA Зворыкин также был одним из пионеров телевидения. В этом и состояло решение: «Возможный способ добиться практически таких же результатов, что и пилот смертник, – оснастить радиоуправляемую торпеду электрическим глазом»²²². В этом случае оператор сможет видеть мишень до самого конца и визуально направлять снаряд вплоть до точки соприкосновения, управляя им дистанционно.

В кабине самолета останется только электрическая сетчатка пилота, а его тело будет перемещено в другое место, вне досягаемости противовоздушной обороны противника. Вместе с принципом совмещения телевидения и дистанционного управления Зворыкин открыл формулу того, что позже превратится одновременно в smart bomb и боевой дрон.

Текст Зворыкина примечателен именно тем, что в нем дается одно из первых теоретических определений дрона как антикамикадзе. Не только с точки зрения логики, но и тактики: это оружие, которое является одновременно средством от камикадзе и его звездой-близнецом. Дроны и камикадзе являются двумя противоположными практическими решениями одной и той же проблемы, а именно доведения снаряда до цели.

То, чего японцы стремились добиться за счет превосходства своей морали самопожертвования, американцы добьются за счет своего материального первенства в области технологий. То, чего японцы надеялись добиться за счет психологических тренировок и морали героического самопожертвования, будет реализовано американцами чисто техническими средствами. Концептуальный генезис дрона находится в контексте этикотехнической экономии жизни и смерти, в которой технологическая власть заменяет неизбежное самопожертвование. Там, где, с одной стороны, будут доблестные воины, готовые пожертвовать собой ради общего дела, с другой – будут всего лишь призрачные устройства.

Сегодня мы снова сталкиваемся с этим антагонизмом между камикадзе и дистанционным управлением. Атаки смертников против атак призраков. Это противоположность прежде всего экономическая. Она противопоставляет тех, кто располагает капиталом и технологиями, тем, у кого для сражения нет ничего, кроме собственного тела. Двум этим материальным и тактическим порядкам соответствуют два порядка этических – этика героического самопожертвования, с одной стороны, этика жизнеутверждающего самосохранения – с другой.

Дроны и камикадзе отвечают двум противоположным основаниям нравственного чувства. Два этоса отражаются словно в зеркале, и каждый является одновременно антитезой и кошмаром другого. В этом различии важно, по крайней мере на первый взгляд, определенное отношение к смерти, своей и чужой, к самопожертвованию или самосохранению, опасности и отваге, уязвимости и разрушительной силе. Две политические и аффективные экономии отношения к смерти, той, которую мы несем, и той, которая нам угрожает. Но также две противоположные идеи ужаса, два его видения.

Ричард Коэн, автор редакционной статьи в The Washington Post, поделился своим видением ситуации: «Что касается бойцов “Талибана”, то они не ценят свою жизнь и ни за грош расстаются с ней в ходе атак смертников. Сложно представить себе американского камикадзе» ²²³. Он настаивает: «Американских камикадзе не существует. У нас нет исступленного почитания атак смертников, мы не устраиваем перед камерой детские парады, чтобы другие дети завидовали потере близкого родственника. Нам это неприятно. Это приводит нас в оцепенение. Это по-настоящему отвратительно»²²⁴. И самодовольно добавляет: «Возможно, мы стали слишком ценить жизнь».

Что означают все эти «неприятно», «приводит в оцепенение», «отвратительно» по отношению к готовности умереть в борьбе и прославлять подобную смерть? Старый идол самопожертвования в бою был низвергнут со своего пьедестала и пал в объятия врага, став отвратительным пугалом и поводом для того, что проявить моральную брезгливость. Самопожертвованию, гнусному и непостижимому, которое немедленно расценивается как презрение к жизни, забывая о том, что оно в первую очередь связано с презрением к смерти, противопоставляется этика любви к жизни, идеальным воплощением которой, разумеется, будет дрон. И завершающий штрих этого позерства: оказывается, «мы» ценим жизнь настолько, что порой, возможно, заходим в этом слишком далеко. Избыток любви, который был бы вполне простителен, если бы так не напоминал самолюбование. Вопреки заявлениям автора, «мы» ценим именно наши жизни, а не жизнь как таковую. Если нельзя представить себе американского камикадзе, это слепое пятно на карте вообразимого, то именно потому, что он был бы оксюмороном. В этом случае жизнь не могла бы отрицать сама себя. На это у нее есть уважительная причина: она отрицает только жизнь других.

На вопрос журналиста, действительно ли палестинцы не заботятся о человеческой жизни, даже в том случае, когда это жизнь их близких, Эйяд Эль-Саррадж, возглавляющий программу душевного здоровья в Газе, ответил следующим образом:

«Как вы можете верить в собственную человечность, если не верите в человечность своего врага?»²²⁵

Один кошмар вместо другого: почему убивать, не подвергая свою жизнь опасности, менее ужасно, чем в том случае, когда вы разделяете участь своих жертв? Почему оружие, позволяющее убивать без всякого риска, менее отвратительно, чем его полная противоположность? Жаклин Роз, указывая на то обстоятельство, что «бомбардировка при помощи кассетных бомб кажется западным лидерам не просто менее отталкивающей, а преподносится ими как свидетельство их морального превосходства», недоумевает: «Причина, по которой умереть вместе с вашей жертвой считается великим грехом по сравнению с сохранением вашей жизни в процессе убийства, совершенно не ясна»²²⁶. «Антрополог, прибывший с Марса», добавляет Хью Гастерсон, мог бы сразу заметить, что многие на Ближнем Востоке относятся к атакам американских дронов точно так же, как Ричард Коэн к террористам-смертникам. Атаки дронов повсеместно воспринимаются как трусливые, потому что пилот дронов убивает людей на земле, находясь в безопасном месте, в расположенном в Неваде коконе с кондиционером, без всякого риска быть убитым теми, кого он атакует» ²²⁷.

Таляль Асад предполагает, что ужас, который вызывают террористы-смертники в «западных» обществах, вызван тем, что их исполнители своим действием априори блокируют механизм карательного правосудия: погибая вместе со своей жертвой, совмещая в одном криминальном акте преступление и наказание, он делает само наказание невозможным, дезактивируя важнейший узел, необходимый для функционирования уголовного права²²⁸. Он никогда не сможет «заплатить за то, что сделал».

В ужасе, который внушает идея смерти, находящаяся в ведении беспилотных устройств, без сомнения, есть что-то похожее: «Оператор дрона, – добавляет Гастерсон, – зеркальное отражение террориста-смертника в том смысле, что он также не соответствует нашим фундаментальным представлениям о войне, хотя и в противоположном смысле» ²²⁹.

* * *

217 Цитируется по: Peter W. Singer, Wired For War: The Robotics Revolution and Conflict in the 21st Century, Penguin, New York, 2009, p. 62.

218 Ранней мечтой было использование дистанционного управления для освобождения механики от всего органического, точности от ошибки и скорости от страха. В 1934 году генерал-майор Джон Фуллер рассматривал этот процесс в качестве телеологического принципа, который неизбежно приведет к созданию флотов самолетов-призраков: «Дисциплина, тренировки и мастерство могут снизить страх, но не полностью его устранить. Однако мне кажется, что следующим великим военным изобретением будет беспилотный самолет, летающая бомба или торпеда, направляемая на цель беспроводным способом. Тогда, я думаю, мы увидим самую стремительную разновидность войны, которую только можно себе представить». John Frederick Charles Fuller, “Speed in Modem Warfare”, цитируется no: Stephen King, Hall et al., The Book of Speed (London: Batsford, 1934), 138.

219 Walter Вenj amin, L’ CEuvre d’ art a Fepoque de sa reproduction mecanisee, Ecrits frangais, Gallimard, Paris, 1991, p. 148. Я выражаю признательность Марку Берде за эту ссылку.

220 Ibid.

221 Vladimir К. Zworykin, “Flying Torpedo with an Electric Eye” (1934), цитируется no: Television, ed. Arthur F. Van Dyck, Robert S. Bumap, Edward T. Dickey, and George M. K. Baker (Princeton: RCA, 1947), 4: 360.

222 Ibid.

223 Richard Cohen, “Obama Needs More Than Personality to Win in Afghanistan”, Washington Post, October 6, 2009.

224 Richard Cohen, “Is the Afghanistan Surge Worth the Lives That Will Be Lost?”, Washington Post, December 8, 2009.

225 “Suicide Bombers: Dignity, Despair and the Need for Hope Interview with Eyad El Sarraj”, Journal of Palestine Studies 31, no. 4 (Summer 2002): 74, цитируется no: Jacqueline Rose, “Deadly Embrace”, London Review of Books, November 4, 2004, 21–24, www. lrb. со, uk/v26/n21 /j acqueline-rose/deadly-embrace.

226 Rose, “Deadly Embrace”.

227 Hugh Gusterson, “An American Suicide Bomber?”, Bulletin of the Atomic Scientists, January 20, 2010, . Таляль Асад добавляет: «Поскольку военные вторжения западных держав продолжают эту колониальную традицию, должно быть очевидно, что их первичной целью является не защита жизни как таковой, а поощрение определенных человеческих существ и превращение остальных в преступников». Talal Asad, On Suicide Bombing, New York, Columbia University Press, 2007, p. 36.

228 «Так что же происходит, если несущий смерть умирает по собственной воле в момент самого преступления? Или, другими словами, если преступление и наказание сведены воедино?.. Месть всегда оправдывается тем, что она лишь наносит ответный удар, поэтому требуется, чтобы преступление и наказание были разнесены во времени. Но когда это не представляется возможным, как, например, в случае атаки террориста-смертника, этот фундаментальный смысл тождества – свидетеля, который отождествляется с мертвецом и зависит от карающего правосудия, – может быть поставлен под угрозу, его вполне может охватить ужас». Asad, On Suicide Bombing, p. 90.

229 Gusterson, “An American Suicide Bomber”.

Смерть в бою. 1555 ²³⁰