Но сегодня привычный режим дня императорской семьи оказался сломан. После второго завтрака, ничего не сказав супругу, Мария Владимировна приказала подготовить бензиновый катер, который отвез ее туда, где на якоре стоял плавучий госпиталь «Енисей». Вернулась она в Зимний дворец к полудню и тут же направилась в Готическую библиотеку к мужу.

– Михаил-сама, – сказала она супругу, когда библиотеку покинул очередной посетитель, – я была у доктора на «Енисей» и проверила свои подозрения. Все подтвердилось, Михаил-сама, я беременна уже шесть недель, и у нас скоро будет малыш. Вот. Через месяц доктор возьмет анализы и скажет – кто у нас будет – мальчик или девочка.

Надо ли говорить, что все прочие дела в этот день были заброшены, а в Зимний дворец на совещание собрались самые близкие к императору люди. Ведь пока у него нет законного наследника, будущее династии и самой империи находится под угрозой, ибо все прочие, способные наследовать ему, страшно далеки от интересов государства. К тому же они обладают такими зыбкими правами на трон, что, в случае внезапной смерти Михаила, между ними наверняка вспыхнет свара, которая перерастет в кровавую смуту.

Лучшим выбором из всех худших в таком случае мог бы стать Сандро. Но его место в очереди на трон было строго за печкой. Сын последнего сына императора Николая I мог получить трон только в том случае, если внезапно вымрет весь клан Романовых, в том числе и три его старших брата: Николай, Михаил и Георгий.

Выходом могло бы быть «урезание» императорской семьи вплоть до потомков императора Александра III. Но тогда будут иметься в наличии только четыре наследницы – дочери императора Николая II. Препятствием к такому решению была скрытая гемофилия, которую они, возможно, унаследовали от своей матери. И законно отстранить дочерей Николая от престолонаследия, чтобы вывести вперед потомков Ольги или Ксении, без доказательств наличия гемофилии у всех четверых никак не получится, не говоря уже и о том, что за спиной каждой из девочек может собраться своя дворцовая клика, которые вступят между собой в непримиримую вражду. В этих условиях рождение у императорской четы сына или дочери (но все же желательно сына) отводило риск возможной смуты из-за престолонаследия в область гипотетической псевдореальности.

Часть 2

Багряная осень

10 сентября (28 августа) 1904 года.

Петербург. Конспиративная квартира ГУГБна Кирочной улице, дом 48.

Глава ГУГБ Тамбовцев Александр Васильевич

– Это страшные люди, ваше превосходительство, – агент, которого я внедрил в боевую организацию эсеров-максималистов, был взволнован и даже не пытался скрыть свое волнение.

А ведь мне рекомендовали его как самого смышленого и хладнокровного сотрудника Нижегородского охранного отделения. «Сосватал» этого парня мне Михаил Игнатьевич Познанский, воспользовавшись своими «фамильными» связями – его отец служил начальником Нижегородского губернского жандармского управления. Нам нужен был агент, который ранее не засветился ни в Питере, ни в Москве. Очень хотелось, чтобы никто, даже случайно, не заподозрил в нем агента охранки.

Когда Никита – так звали агента – прибыл в Санкт-Петербург из Нижнего Новгорода, я тщательно проинструктировал его перед тем, как вывести на людей, хорошо знающих Михаила Ивановича Соколова – лидера эсеров-максималистов. Среди своих единомышленников Соколов был более известен как Медведь.

– Главное – не суетись и не спеши, – говорил я Никите. – Помни, что эсеры должны понять, что ты нужен им, а не наоборот. Прикидывайся недалеким увальнем, который своей головой старается не думать, предпочитая слушать тех, кто умнее его. Я думаю, что как волжанин – главарь максималистов был родом из Саратовской губернии – Медведь будет испытывать к тебе определенные симпатии. Как-никак земляк. Но ты старайся поменьше рассказывать о себе – случайно можно проговориться и сказать лишнее. Сам в террористы не лезь – тебе это не надобно. Помни – Медведь очень любит проверять своих боевиков, предлагая им для начала убить какого-нибудь городового или сотрудника охранки. Если ты не сможешь это сделать, то тогда убьют тебя. В этом отношении у них очень строго. Если боишься – скажи мне сразу, – я в обиде не буду. Мне нужен человек, который сделает свое дело без дрожи в коленках. Так что в случае твоего отказа я зла на тебя держать не буду, а просто снова отправлю в Нижний. Ты же о нашем разговоре должен забыть навсегда.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство, – Никита прямо и смело смотрел мне в глаза, что мне понравилось – не хитрит и не пытается изображать рвение и старание, – я этих иродов никогда не боялся, думаю, что и сейчас не испугаюсь. Вот вам истинный крест, – он размашисто перекрестился.

– Ну, что ж, Никита, тогда слушай и запоминай. Медведь и его банда готовят покушение на министра иностранных дел Российской империи господина Дурново. Ну, и возможно, на кое-кого повыше…

– Неужели на государя-императора? – удивленно охнул Никита. – Вот ведь злодеи какие!

– Действительно, они злодеи, которых свет не видывал, – согласился я. – Человека для них убить – что муху прихлопнуть. Потому я и прошу тебя поберечься. Значит, так. Мы подготовили для тебя рекомендательное письмо от одного из ваших нижегородских эсеров. Тебе фамилия Долгополов известна? Нифонт Иванович Долгополов – он в ваших краях, как я слышал, птица высокого полета среди социалистов-революционеров.

Никита, услышав знакомую фамилию, кивнул мне.

– Как не слышать – слышал. Он вроде в Канавине в больнице работает старшим врачом.

– Все правильно. – Я достал из своей рабочей папки конверт с письмом. – Так вот, наши люди, хорошо знающие его почерк – ведь врач столько всего пишет за день, – подготовили от его имени весточку для Медведя. В ней Долгополов передает ему привет и рекомендует тебя как идейного эсера, за которым начала ходить местная охранка. Потому-то тебе срочно и понадобилось уехать из Нижнего. Ну, а ты в разговоре с Медведем невзначай скажи ему, что в Питере тебя приютил твой двоюродный брат, который работает в Новой Голландии истопником. Дескать, печки топит, дрова колет и, что самое главное – имеет доступ практически во все помещения. Сейчас, летом, он ремонтирует некоторые помещения Новой Голландии – где-то подкрашивает, где-то штукатурит. Потом ты пожалуйся, что брательник твой страшный скупердяй, и что он готов за копейку удавиться. Мол, собирает по рублику, чтобы скопить деньжонок побольше и уехать домой в Нижний. Хочет он там начать свое дело. Купцом стать или хозяином лавки.

– Все понятно, ваше превосходительство, – Никита кивнул. – Я все так и сделаю. Только надо обговорить – как мне с вами связываться. Ведь о том, что я работаю на вас, никто больше знать не будет?

– Не будет, – успокоил я Никиту, – кроме нескольких моих людей, за которых я ручаюсь, как за себя. У меня нет никакого желания брать грех на душу, подвергая тебя смертельной опасности. Встречаться с тобой будем здесь, в этой квартире, в разное время и в разные дни. Вот тебе бумажка – здесь все написано – в какой день недели я буду здесь ждать тебя. Запомни, а потом отдай ее мне. Если кто тебя здесь увидит, то скажи, что у тебя тут зазнобушка живет. Мы тебе ее для правдоподобности организуем, – я лукаво подмигнул Никите, – не бойся, девица и в самом деле симпатичная и покладистая. Если же тебе понадобится срочно со мною встретиться, то ты передашь мне просьбу об этом через своего «брательника». Он действительно работает в Новой Голландии, но только, как ты сам понимаешь, не истопником.

Соответствующим образом проинструктированный мною Никита стал искать подходы к Медведю. И нашел их довольно быстро. Через неделю, при встрече со мной, агент сообщил, что завтра он встречается с Соколовым в Юсуповском саду. Там и состоится разговор. Я вручил Никите дешевые карманные часы с крышкой и цепочкой, которые с удовольствием покупали фабричные рабочие, приехавшие в Питер на заработки. В них было встроен «жучок», с помощью которого можно было прослушать и записать беседу моего агента с Медведем. Я вкратце рассказал Никите, как пользоваться этим девайсом, и пожелал ему удачи.

На следующий вечер я у себя в Новой Голландии внимательно прослушал запись его разговора с Соколовым. Как и ожидалось, Медведь больше говорил о посторонних вещах, хотя и попытался несколько раз подловить Никиту, проверяя его – действительно ли он с Нижнего Новгорода и насколько хорошо он знает тамошние реалии. Но тот, молодец, держал ухо востро и не прокололся, сумев произвести хорошее впечатление на Медведя. Как я и ожидал, главного террориста очень заинтересовал «брательник» Никиты, работающий в Новой Голландии. Но тему эту, как я и предполагал, Соколов с ходу развивать не стал. Он попрощался с Никитой, договорившись с ним встретиться через три дня здесь же, в то же время.

Сам Соколов вышел на Садовую и отбыл на извозчике в неизвестном направлении. Мы не пустили за ним наблюдение, не желая спугнуть Медведя. А вот хвост, пущенный за Никитой, мы заметили. Неприметного вида мужчина – внешностью смахивающий на бедного студента – проводил его до дома на Галерной, в котором проживал «брательник» из Новой Голландии и в котором, согласно легенде, остановился и сам Никита.

А вот вторая встреча Никиты с Медведем была для нас куда более интересной. Из нее мы узнали, что подготовка к покушению на Дурново идет полным ходом. Соколов решил взорвать министра, используя для этого большое количество взрывчатки, упаковав ее в деревянные ящики, которые будут уложены на телегу ломового извозчика. В общем, что-то вроде покушения на Наполеона в 1800 году на улице Сен-Никез. В наше время с помощью заминированных автомобилей террористы всех мастей отправили на тот свет тысячи ни в чем неповинных людей.

– Ваше превосходительство, – взволнованно докладывал мне потом Никита, – этот ирод ведь что придумал! Он сказал извозчику, который должен привести в действие адскую машину, что взрыв произойдет через минуту после того, как тот дернет за веревочку, приводящую в действие часовой механизм. И извозчик успеет отойти подальше. А на самом деле, как мне шепнул Медведь, адская машина сработает сразу. «Никита, – сказал он мне, смеясь, – нам нужны герои, о которых народ после их смерти будет слагать песни, а новые чистые души придут к нам, чтобы отдать жизнь за свободу». Ваше превосходительство, вы только представьте – несколько пудов взрывчатки рванут на набережной Мойки у здания Министерства иностранных дел, когда к ней подъедет карета с господином Дурново. Сколько невинных людей при этом погибнет! Ведь не только карету министра разнесет в щепки, но и само здание может рухнуть! Это убийцы, это отпетые душегубы!

Я слушал Никиту и взвешивал все риски. С одной стороны, хотелось бы как следует раскрутить это дело и собрать достаточно доказательств того, что американские банкиры финансируют террористов в России. Но, с другой стороны, такие маньяки, как Соколов, могли наломать немало дров и погубить десятки, а то и сотни людей. Надо будет переговорить на эту тему с императором. А пока…

– Никита, когда ты снова встречаешься с Медведем? – спросил я.

– Через два дня, как мы и договорились, – ответил мне агент. – Он хочет познакомиться с моим «брательником». Видимо, и против вас этот изверг тоже задумал какую-то пакость.

– Хорошо, Никита, – я кивнул головой, – приводи его на Галерную. Мы побеседуем с этим самым Медведем. Посмотрим – что он там такое задумал…

12 сентября (30 августа) 1904 года.

Петербург. Артиллерийский полигон Обуховского завода

Три орудия, широко раздвинув станины, стояли перед Бережным на больших деревянных колесах с ребристой металлической шиной. Это настоящий прорыв в русской полевой артиллерии, да и не только в русской. Дело в том, что основные вероятные противники в будущей мировой войне – Франция и Германия – уже провели перевооружение своей армии на орудия калибра 75–77 миллиметров, и теперь вся их полевая артиллерия в одночасье оказалась слабее русской.

Кроме того, французы слепо придерживались концепции единого калибра и снаряда, и разработку орудий крупнее трехдюймового калибра с фугасными снарядами считали ненужной роскошью. Дело в том, что в этой реальности итоги Русско-японской войны не были столь очевидными по причине ее скоротечности. Поэтому разработка всего через два года после начала производства трехдюймовки «как у всех», нового полевого орудия в старом русском калибре восемьдесят семь миллиметров, казалась личным капризом нового русского императора, тем более что детали заказа, сделанного ГАУ Обуховскому заводу, не были известны ни широкой публике, ни иностранным шпионам.

Новое полевое орудие калибра восемьдесят семь миллиметров с длиной ствола в тридцать калибров на облегченном лафете предназначалось для непосредственной поддержки пехоты огнем и колесами. За счет увеличенного для трехдюймовки угла возвышения в двадцать пять градусов она имела максимальную дальность стрельбы десять с половиной верст стальной осколочной гранатой, содержащей три фунта композитной взрывчатки, составленной из смеси тротила, гексогена и алюминиевого порошка, и семь верст – шрапнельным снарядом или осколочным снарядом с дистанционной трубкой (по максимальному времени горения трубки). Каждый пехотный полк постоянной готовности после планируемой армейской реформы должен был получить по одному дивизиону таких пушек в составе двенадцати орудий.

Для качественного усиления артиллерии в дивизионном звене были предназначены: пятидюймовая гаубица с длиной ствола в шестнадцать калибров, и шестидюймовая гаубица с длиной ствола в четырнадцать калибров. Их фугасные снаряды, соответственно, два с половиной и полтора пуда весом, при стрельбе полным зарядом при оптимальном угле возвышения могли быть заброшены на десять верст. Из этих гаубиц должны были комплектоваться дивизионные артполки, состоящие из двадцати четырех пятидюймовых и двенадцати шестидюймовых гаубиц.

Из шестидюймовых гаубиц той же конструкции должны были временно комплектоваться и артполки поля боя РГК, ибо более мощные и дальнобойные орудия нуждались или в отсутствующей пока механической тяге, или в транспортировке лошадьми в разобранном положении – качающаяся часть отдельно, лафет отдельно, что делало такую артиллерию осадной или крепостной.

Пока что в этом качестве прекрасно могли выступать уже давно разработанные и эксплуатируемые морские и береговые шестидюймовки Канэ, для которых вполне годилась стальная осколочно-фугасная граната, начиненная пятнадцатью фунтами композитной взрывчатки, против трех с половиной фунтов влажного пироксилина в снарядах старого образца. И моряки были довольны – наконец-то они получили приличный фугасный снаряд к самой массовой своей пушке, ибо двенадцатидюймовки – это разговор особый. А сухопутные и береговые артиллеристы теперь знали, что в их распоряжении есть все же малоподвижный, но очень мощный инструмент при прорыве долговременной обороны противника или штурме крепостей.

С другой стороны, пушками Канэ вполне можно комплектовать железнодорожные батареи, для которых малоподвижность самого орудия не является таким уж большим недостатком.

Все три типа орудий были оснащены дульным тормозом, благодаря чему удалось значительно снизить массу лафетов. У всех трех были раздвижные станины, что позволяло быстро и точно, без поворота самого орудия, переносить огонь по фронту, а для гаубиц еще и вести огонь полным зарядом на малых углах возвышения (гаубицы с однобрусным лафетом в таких случаях обычно переворачиваются).

К моменту полигонных испытаний было изготовлено четыре 87-миллиметровые пушки и по две гаубицы каждого типа. Благодаря тому, что артиллерийским конструкторам Бишляку, Соколовскому и Липницкому была оказана помощь в выборе концепций орудий и производстве расчетов, работа пошла быстрее при меньшем количестве ошибок, а конструкция получилась более надежной и проработанной. Кроме того, в штат конструкторской бригады включили инженера-технолога, который должен был способствовать тому, чтобы пушки и гаубицы получились максимально дешевыми в массовом производстве.

Этих конструкторов, как и многих других, по просьбе Белого и Маниковского ГУГБ перевело с частного Путиловского завода на казенный Обуховский, который медленно, но верно превращался в государственное закрытое научно-производственное объединение, которому и была поручена проработка всех проектов, связанных со ствольной артиллерией. Так проще оказывать методическую помощь и соблюдать секретность, к тому же при таком подходе легче добиваться необходимой в массовом производстве взаимозаменяемости.

При разработке все три артиллерийские системы были до предела облегчены, чтобы обеспечить массу, приемлемую для перевозки конной тягой, а для пушки – еще и перекатывание силами расчета. Например, на гаубицах, стреляющих преимущественно с закрытых позиций, противопульные щиты были сделаны съемными и, по задумке автора идеи, перевозились на отдельной повозке. Их устанавливали лишь перед выходом батарей на прямую наводку. В обычной же контрбатарейной борьбе, когда вражеская граната (осколочно-фугасный снаряд) может разорваться с любой стороны от орудия, противопульный щит для расчета терял всякий смысл, и большую пользу принес бы заглубленный в землю и обвалованный со всех сторон артиллерийский окоп.

Только что на полигоне грохотали орудия, снаряды вдребезги разносили мишени на прямой наводке или накрывали цели на максимальной дальности осколочно-фугасными снарядами. Испытания шли не только для того, чтобы определить – достигнуты ли планируемые тактико-технические характеристики как орудий, так и боеприпасов, но еще и для того, чтобы установить степень износа техники и вероятность поломок. Испытывалось и удобство транспортировки, а также перехода из походного в боевое, и обратно, положение. Именно на эти испытания приехал генерал Бережной, потому что, если все пройдет успешно, первым артиллерию нового типа должен получить его корпус морской пехоты. Ну, не удовлетворяли Бережного ни трехдюймовки образца 1900 и 1902 годов, ни тем более орудия начала последней четверти XIX века.

Именно он настоял на снижении отката путем внедрения дульного тормоза и облегчении за счет этого лафетов. Дело в том, что до второй половины XX века военные болели своего рода «тормозобоязнью», считая, что он повысит заметность орудий при стрельбе, и ради его отсутствия шли даже на значительные ухудшения тактико-технических характеристик. Это вызывало либо уменьшение начальной скорости снаряда, отчего страдала дальность и бронепробиваемость для бронебойных снарядов, либо резко росла масса артсистемы, ибо для того, чтобы выдержать неослабленную отдачу, требовался более прочный лафет.

Но где-то с сороковых по шестидесятые годы XX века конструкторы все шире и шире стали применять дульный тормоз. Требования по мощности, дальности и умеренному весу все время росли, а сам тормоз оказался не таким тормозом, каким его малевали.

И вот продолжавшийся почти десять суток грохот выстрелов стих, и наступила тишина. Только горы пустых ящиков и стреляных гильз указывали на то, что здесь только что шла учебная боевая работа.

– Могу вас поздравить, – сказал Бережной, пожимая руку Маниковскому, – для первых полигонных испытаний результаты просто отличные. Теперь, скажите мне – что вы собираетесь делать дальше?

– Дальше мы вернем орудия на завод, – ответил Маниковский, – разберем их по винтику и определим степень износа и уязвимые места. Потом, на основании полученных данных, внесем изменения в конструкцию и произведем пробную партию пушек и гаубиц, которую и направим к вам на повторные испытания примерно через месяц. К весне по итогам ваших войсковых испытаний у нас уже будет готова конструкция для массового производства.

– Очень хорошо, – кивнув, сказал Бережной, – только учтите, что приказ на наше выступление может быть получен в любое время. Выбор в таком случае непростой: или воевать с противником наличными средствами, что возможно, если только у него отсутствует артиллерия, или же, наплевав на все, получить трехдюймовки со складов и потерять в мощности и подвижности огня.

– Мы постараемся решить эту задачу как можно скорее, – произнес Маниковский, – и вам не придется пользоваться устаревшим оружием. Но будем надеяться, что в течение двух ближайших месяцев ничего не случится – ведь мы и так работаем с максимально возможной скоростью.

– Да, – подтвердил Бережной, – мы надеемся, что вы успеете. На сем позвольте попросить у вас акт испытаний, чтобы я в нем расписался и мог выразить свое особое мнение, после чего я откланяюсь.

Полковник Маниковский пожал плечами и подал акт. Да, к настоящему моменту было сделано уже немало, но требовалось-то сделать в разы больше. И это касалось не только артиллерии. Технологические новшества, введенные на Обуховском заводе, теперь требовалось распространить на смежные производства, так же как свои новшества уже распространяет производство судовых моторов Тринклера. Но происходит все чудовищно медленно, потому что в России остро недостает не столько талантливых конструкторов – они есть, сколько инженерных кадров, технического персонала и обученных рабочих. И сколько ни дай – все будет мало.

15 сентября (2 сентября) 1904 года.

Петербург. Новая Голландия.

Глава ГУГБ Тамбовцев Александр Васильевич

«Ай да Медведь! Ай да сукин сын!» – невольно воскликнул я, получив данные наружного наблюдения и распечатку прослушки явочной квартиры, в которой Соколов – глава эсеров-максималистов, встречался с товарищем Герасимом, в миру – гражданином САСШ Сэмом Гольдбергом. А ведь они могли запросто нас провести, и лишь спецтехника из XXI века помогла нам узнать об их коварном замысле.

Моему агенту Никите, которого я внедрил в боевую организацию эсеров-максималистов, удалось войти в доверие к самому Медведю – Михаилу Соколову. Медведь сообщил, якобы по секрету, приехавшему в Питер из Нижнего Новгорода однопартийцу о готовящемся чудовищном теракте – покушении на главу внешнеполитического ведомства России Петра Дурново.

Нет, террористический акт максималисты готовили вполне реальный – нам удалось довольно много узнать о его подготовке. Только у меня сразу же возникло подозрение – почему такой опытный конспиратор, как Медведь, рассказал о нем недостаточно хорошо знакомому ему человеку? Что-то тут было не так… Моя чуйка, еще ни разу меня не обманывавшая, просто кричала мне: Медведь что-то скрывает! Но что именно?

Я еще раз попытался спокойно, без эмоций, проанализировать все, что мне стало известно от Никиты и от других моих источников, освещавших деятельность эсеров-максималистов. Итак, подготовка к теракту несомненно имела место быть. Но вот только почему об этой подготовке Медведь рассказал Никите? Может быть, глава эсеровской боёвки в чем-то заподозрил моего агента и через него решил слить «дезу» ГУГБ? Да, но в таком случае максималисты обычно не церемонятся с теми, кого они подозревают в сотрудничестве с охранкой. Выстрел в спину или нож в сердце – нет человека, нет проблемы… Да и к чему им сообщать подозрительному приезжему из Нижнего сведения о реальной подготовке покушения на министра иностранных дел? Как бы то ни было, но Никита жив, и Соколов продолжает встречаться с ним, при этом не выказывая никакой тревоги или настороженности.

Во время этих встреч Медведь продолжает ненавязчиво выпытывать у Никиты все о его двоюродном брате, который, согласно нашей легенде, работает истопником в Новой Голландии. Похоже, что глава эсеровской боёвки прикидывает – можно ли с помощью «брательника» Никиты проникнуть на тщательно охраняемую территорию Новой Голландии? Только для чего все это ему нужно? Не для того же, чтобы, проникнув, тут же добровольно сдаться властям? – Это даже не смешно…

Или он хочет освободить из нашей тюрьмы своих арестованных коллег по террору? – Так это тоже маловероятно. Террористы – люди далеко не сентиментальные, и рисковать своей жизнью для того, чтобы спасти жизнь чужую, они не станут.

А вот попытаться уничтожить всю нашу контору, захватить наши секретные документы, приборы, а если повезет, то и мою скромную особу в качестве «языка» – это да. Если все это у них прокатит, то те, кто прислал в Россию «товарища Герасима», отвалят Медведю солидный куш, после чего тут же его пристрелят. Михаил Соколов неплохо разбирается во всем, что связано с террором, но те, кто стоит за спиной Сэма Гольдберга – птицы более высокого полета. Весь их бизнес построен на крови, и убить одного человека, ну, дюжину, наконец, даже сотню-другую – это для них такая мелочь. У этих ребят сотни тысяч погибших ради их прибылей – просто строчка в финансовой ведомости.

Обдумав все как следует, я решил усилить наружное наблюдение за Медведем и Сэмом Гольдбергом, а в конспиративной квартире, где время от времени они встречались для того, чтобы обсудить свои черные дела, наши умельцы установили прослушку.

Никите же я разрешил свести Медведя со своим «брательником». Под видом человека, работавшего в Новой Голландии истопником, на встречу с террористом придет один из наших «мышек», который должен будет за сведения о расположении постов охраны и помещений в нашей штаб-квартире запросить солидную сумму денег. Все следует разыграть натурально, чтобы Медведь ничего не заподозрил. С недавних пор Соколова повсюду сопровождают несколько вооруженных до зубов боевиков. И случись чего, даже прекрасная подготовка нашего человека не спасет его от жестокой расправы.

Прослушка в конспиративной квартире в Столярном переулке, где Медведь встречался с агентом Якоба Шиффа, подтвердила мои догадки. Сэм Гольдберг, узнав о том, что у Медведя появилась реальная возможность разгромить нашу «Тайную канцелярию» и добыть при этом совершенно секретную информацию, которая пролила бы свет на многие непонятные события, происходящие в последнее время по всему миру, пришел в восторг.

– Если все это у вас получится, – сказал он Медведю, – то я готов заплатить вам любую сумму в любой валюте. Люди, пославшие меня в Россию, за сведения о тех, кто окопался в Новой Голландии и оказывает оттуда столь пагубное влияние на нового русского царя, дадут вам денег столько, сколько вы захотите. Только как вы проникнете в их логово? Ведь все подступы к Новой Голландии тщательно охраняются. Сотрудники ГУГБ прекрасно вооружены. Чтобы захватить всю территорию острова, мало будет и полка отлично обученной пехоты. У вас же его нет, а ваши головорезы могут лишь взрывать и убивать. Это, конечно, тоже неплохо, но им не справиться с «пятнистыми», которые по праву считаются первоклассными бойцами.

На сомнения Сэма Гольдберга Медведь ответил, что, дескать, в своих планах он учел все сложности, которые могут возникнуть во время штурма Новой Голландии, и что он придумал хитрый способ выманить из нее тех, кто охраняет вход в эту «твердыню самодержавия».

– Товарищ Герасим, – самодовольно произнес Соколов, – у нас появился шанс одним выстрелом убить двух зайцев. Или двух тигров, если вам так угодно… Мы собираемся взорвать царского сатрапа Дурново и захватить штаб-квартиру охранки – Новую Голландию. Как именно – я вам пока не скажу. Могу только сообщить, что для подготовки захвата Новой Голландии мне потребуется неделя, чтобы как следует все подготовить. Ну и, конечно, деньги, чтобы планируемая акция прошла успешно. Деньги мне нужны сейчас…

Сэм Гольдберг поворчал немного, дескать, деньги он вот так, сразу, передать Медведю не сможет. Но потом, немного подумав, сказал, что десять тысяч рублей он передаст главе боёвки максималистов при следующем с ним свидании – через два дня. На том они и порешили.

Обдумав полученную мной информацию, я пришел к выводу, что Медведь придумал неплохой план, который при некоторых обстоятельствах имел бы шанс на успех. Взрыв у здания Министерства иностранных дел и убийство Петра Николаевича Дурново стало бы отвлекающим маневром. Во время неудачной попытки военного мятежа в марте этого года, после сообщения об убийстве царя, из Новой Голландии на место происшествия немедленно была выслана оперативная группа с усилением. Медведь предположил, что так будет и на этот раз. В самой Новой Голландии при этом останется лишь минимум людей, с которыми вполне реально могут справиться его боевики, если нападение на помещения ГУГБ будет внезапным. При этом хитрюга Медведь может придумать какую-нибудь коварную штуку, о которой мы пока даже не догадываемся.

Правда, на захват Новой Голландии он должен будет бросить все свои силы, собрав их в один кулак. А вот тут-то он может и обломаться… Мы же получим уникальный шанс – одним ударом уничтожить большую часть всех активных террористов России. А что – мысль весьма заманчивая, хотя и очень рискованная… Но, как говорится, игра стоит свеч.

Во-первых, под нож попадут эсеровские отморозки, которых в ином варианте развития событий пришлось бы долго и упорно разыскивать по всей территории Российской империи. За время, которое может понадобиться для того, чтобы их «приземлить», эти бешеные «медвежата» могут наломать еще немало дров.

Во-вторых, если нам удастся захватить живыми и относительно невредимыми главарей этой шайки и их заокеанских спонсоров, можно организовать прекрасный внешнеполитический наезд на американских банкиров, которые финансируют откровенных террористов в России. Янки в этом случае уже никак не смогут отбрыкаться, а мы получим право вполне легитимно принять некоторые, достаточно болезненные меры против Якоба Шиффа и его кагала.

Ну и, в-третьих, император Михаил может принять несколько довольно крутых указов, для того чтобы отправить радикалов-террористов туда, куда им следует: кого на виселицу, кого за Полярный круг для постоянного местопребывания.

Только согласовывать этот план мне придется непосредственно с самим императором Михаилом, потому что для его успешного осуществления потребуется участие всех силовых структур Российской империи. Кроме того, надо будет привлечь и ребят свежеиспеченного генерала Бережного. Как мне кажется, по этому поводу император Михаил возражать тоже не будет.

18 (5) сентября 1904 года, полдень.

Балтийское море, флагман Балтийского флота эскадренный броненосец «Александр III»

Под низкими серыми тучами, которые гнал на восток западный ветер, колонна из шести новейших броненосцев 1-го ранга, споря с ветром и волнами, с 12-узловой скоростью упорно шла почти на вест, словно собираясь посетить с визитом вежливости Стокгольм. «Ретвизан», «Цесаревич», «Князь Суворов», «Александр III», «Орел», «Бородино». Ветер сносил на восток вырывающиеся из их труб густые клубы черного угольного дыма, затягивающего горизонт грязно-серой пеленой.

Тяжелые бронированные громады темно-шарового цвета грудью пропарывали свежую балтийскую волну и казались несокрушимыми порождениями конструкторского гения. Но люди, стоящие на мостике «Александра III», уже знали, что пройдет всего два-три года – и эти гиганты будут обречены на вымирание, в одночасье безнадежно устарев морально. На смену им придут другие корабли, мощь каждого из которых будет сопоставима с целой эскадрой таких броненосцев. Через несколько лет в этих, казалось бы, совершенных механизмах для убийства на море устареет буквально всё: способ крепления брони, паровые машины тройного расширения, работающие на угле, двухбашенная схема размещения главного калибра, наличие мощной артиллерии среднего калибра в батарейных казематах или башнях. Одновременно резко вырастут требования к орудиям главного калибра линкоров, стойкости их брони и экономической, боевой и максимальной скоростям хода.

– Да, – произнес адмирал Макаров, окинув взглядом колонну отчаянно дымящих броненосцев, – расстроили вы меня, Виктор Сергеевич, расстроили. Даже сердце у меня закололо. Таких красавцев придется отправить на сломовую верфь.

– Да не расстраивайтесь вы так, Степан Осипович, – произнес в ответ каперанг Бухвостов, бросив настороженный взгляд на адмирала Ларионова, – может, и не будет еще никакого «Дредноута», и не придется нам ничего списывать и резать на металл.

– Будет, будет, Николай Михайлович, – адмирал Ларионов «утешил» каперанга Бухвостова, – давеча птичка на хвосте принесла весточку о том, что адмирал Фишер заказал все-таки мистеру Уотсу свою большую игрушку для единого главного калибра. По крайней мере, в адмиралтействе началась проработка вариантов проекта линейного корабля с бронированием, как у «Лорда Нельсона», водоизмещением пятнадцать-семнадцать тысяч тонн, крейсерской скоростью в двадцать один узел и с десятью-двенадцатью двенадцатидюймовыми орудиями главного калибра. А команда при этом будет не больше, чем на «Александре III» или «Цесаревиче» с «Ретвизаном».

– Страсти Господни, – перекрестился каперанг Бухвостов, – так это получается, Виктор Сергеевич, что и в самом деле скоро на один такой британский линкор нужна будет целая эскадра наших броненосцев. Хотя мы, конечно, будем драться с врагами России при любых обстоятельствах и при любом соотношении сил, пусть даже нам суждено будет в этом бою всем погибнуть.

– Ну, Николай Михайлович, – ответил адмирал Ларионов, – скоро – не скоро, а к году шестому-седьмому точно. Пока еще построят и проведут испытания прототипа. Потом следует учесть время, потребное для постройки серийных линкоров. И скорее всего, до таких страстей, как «умираю, но не сдаюсь», дело точно не дойдет. Мы, знаете ли, с немцами прекрасно осведомлены – что к чему… Нам известно, какие корабли и по каким проектам надо строить, а англичанам – нет. Вот и получается, что у нас в этом деле фора в два хода. Кстати, на этих маневрах мы как раз и будем учиться поражать в составе эскадры одиночный сверхброненосец адмирала Фишера, если он, конечно, не будет от нас удирать, воспользовавшись преимуществом в ходе. И вообще, Цусимы как таковой не было. Били мы японцев торпедами с дальней дистанции, детали проекта нашего «суперкрейсера» англичанам неизвестны, им и броненосный флот на высшем уровне надо, и свою торговлю по всему миру защитить нужно, так что еще неизвестно, чего они там напроектируют. От таких хотелок и надорваться можно. Ведь, построив свой сверхброненосец, Фишер обесценит не только наши, германские или французские линейные корабли 1-го ранга, но и свои собственные. И вот тогда и начнется настоящее веселье. Кроме того, у них ведь там и свои страсти-мордасти имеются. Битва при Формозе показала, что британские корабли сильно уступают равным им по классу русским броненосцам. И если дальше так будет продолжаться, то…

– Не было Цусимы, Виктор Сергеевич, – перебил Ларионова адмирал Макаров, – но зато была Формоза. Но ее примере тоже можно много чего напроектировать…

– Да, господа, кстати, – усмехнувшись, произнес адмирал Ларионов, – по поводу последствий битвы при Формозе могу сообщить вам одну пикантную подробность. За поражение в этой битве и якобы имевшее место превышение полномочий адмирал Ноэль британским судом посмертно был признан виновным и приговорен к повешенью. За неимением тела, которое так и не было найдено после сражения, на виселице вздернули набитое соломой чучело в адмиральском мундире, а супруга и дети покойного адмирала остались без пенсии…

После этих слов адмирала Ларионова Василий Васильевич Верещагин, делавший в этюднике на листе картона карандашный набросок идущего полным ходом броненосца «Орел», вздрогнул и укоризненно посмотрел на адмирала Ларионова.

– Виктор Сергеевич, – покачал он головой, – погибшего в бою адмирала заочно повесили за вымышленные провинности только для того, чтобы лишить средств к существованию его жену и детей. Это низко и подло, а вы говорите об этом, как о какой-то пикантной подробности или светской сплетне.

– Простите меня, Василий Васильевич, – извинился Ларионов, – просто там, в нашем времени, я насмотрелся на многие подобные выходки англосаксов и, наверное, оттого немного очерствел душой. Тем более что я сам, на пару с наместником Дальнего Востока Евгением Ивановичем Алексеевым, немало способствовал тому, чтобы адмирал Жерар Ноэль погиб, а его семья оказалась в бедственном положении. Но на войне как на войне… Ведь он первый приказал открыть огонь по русским и германским кораблям, за что и поплатился головой. Скорее всего, этот приговор был нужен для того, чтобы начать постепенную нормализацию отношений между Британией и Россией. Мол, не мы во всем виноваты, не правительство и не адмиралтейство, а адмирал, который самовольно чуть было не развязал войну между нашими странами.

– Я вас извиняю, Виктор Сергеевич, и понимаю, – махнул рукой Верещагин, – только, пожалуйста, примите это замечание на будущее – не надо так легкомысленно говорить о таких серьезных вещах.

– Да, Виктор Сергеевич, – вступил в разговор каперанг Бухвостов, – не удовлетворите ли вы наше любопытство и не скажете ли – был ли на самом деле у адмирала Ноэля приказ начать это безнадежное для него сражение, или он, действительно, как говорят англичане, действовал самовольно и безрассудно?

– Приказ такой был, – кивнул адмирал Ларионов, – немецкая разведка это установила точно. И император Михаил об этом знает, так что повод у англичан вышел чисто формальный, никого они не обманули. Да и не мог адмирал, которого сослуживцы называли педантом и служакой, выполняющий любую инструкцию до последней запятой, взять и ни с того ни с сего полезть на рожон, зная, что он своими действиями может начать войну между Британией и ведущими европейскими державами.

– Тогда, Виктор Сергеевич, – снова отвлекся от этюдника Верещагин, – вы уж извините меня за мои суждения, но это иначе нельзя назвать как подлостью и мерзостью.

– Совершенно с вами согласен, Василий Васильевич, – кивнул адмирал Ларионов, – но такой уж у нас противник в этой схватке: мерзкий, гадкий, всегда норовящий гадить из-за угла и делать все чужими руками. И, если что не так, тут же бегут в кусты с криком – «я не я и лошадь – в смысле адмирал – не моя». Но врагов, в отличие от друзей, не выбирают, поэтому мы будем сражаться с ними так, как умеем. Как говорится – кто с мечом к нас придет, тот пусть потом пеняет на себя.

Ни адмирал Макаров, ни каперанг Бухвостов, ни художник Верещагин не стали возражать адмиралу Ларионову. Пройдет еще час, броненосная эскадра выйдет в район, где на якоре стоит баржа – плавучая мишень, для непотопляемости набитая пустыми железными бочками из-под керосина. Сначала «Под Шпицем» хотели использовать в качестве мишени один из устаревших кораблей Балтфлота: «Петр Великий», «Александр II» или «Николай I», предварительно выведя их из состава флота и переименовав. Но потом подумали и решили, что негоже стрелять фугасными снарядами по императорам, пусть даже и бывшим.

20 (7) сентября 1904 года.

Гётеборг. Королевство Швеция.

Штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев, он же – отставной поручик князь Амиран Амилахвари

«Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону…» В общем, как-то так. До тихого финского городка Николайштадт на берегу Ботнического залива из Петербурга мы с Натали добирались поодиночке. Так изначально было задумано Александром Васильевичем Тамбовцевым. До границ Российской империи нас сопровождали люди из ГУГБ, ставшие на это время нашими ангелами-хранителями.

Я изображал любителя отдыха на природе, отправившегося в финские шхеры для того, чтобы среди живописных скал и озер немного отдохнуть от суеты большого города. А Натали следовала к точке нашего рандеву в компании почтенной дамы, живущей в Вазе – так назывался раньше Николайштадт – в качестве племянницы этой самой дамы. Мы должны были встретиться в Никольской церкви города. Я не случайно выбрал город и место нашей встречи. Они носили имя моего небесного покровителя – святителя Николая Чудотворца, и, как считала Натали, этот факт должен был принести нам удачу.

Из Николайштадта на небольшом пароходике мы отправились в шведский город Умео, благо до него было рукой подать – около пятидесяти миль. Мы даже не стали спускаться в салон и, стоя на верхней палубе, любовались красотами суровой северной природы. В порту Умео мы без каких-либо проблем прошли таможенный и пограничный контроль и купили билет на поезд до Стокгольма. Там мы собирались отдохнуть несколько дней, после чего сесть на поезд, следующий до Гётеборга. А оттуда – паромом до датского города Фредериксхавна. Далее мы отправимся на пассажирском пароходе до Эдинбурга. Это и станет прелюдией к нашему большому путешествию в Новый Свет…

Поезд из Умео в Стокгольм не спеша двигался по лесистой местности, и лишь аккуратные железнодорожные станции с табличками на шведском языке напоминали нам, что мы находимся не в России, а в Швеции. На остановках я выходил на перрон и полной грудью вдыхал чистый воздух, напоенный ароматами сосны и цветов.

В Стокгольме на вокзале нас встретил улыбчивый мужчина лет сорока, низенький, пухленький, с густой рыжей шевелюрой. Он представился, как Густов Карлссон, я не удержался от смеха – уж очень он был похож на своего однофамильца, который, как известно, жил на одной из крыш Стокгольма. Если бы он еще воскликнул: «Спокойствие, только спокойствие!..»

Но господин Карлссон (как его звали в действительности, мне неизвестно) дело свое знал хорошо. Он отвез нас в частный пансионат на берегу озера Меларен, где для меня и Натали был снят уютный номер, после чего дал нам несколько полезных советов.

– Господа, хочу предупредить вас – шведы недолюбливают иностранцев, которые, по их мнению, слишком уж часто суют свой нос в их дела. Но особенно им несимпатичны русские. Шведы считают, что именно Россия низвела их королевство до уровня второстепенной европейской державы. Ведь со времен Густава-Адольфа Швеция считала себя хозяйкой на Балтике. А царь Петр взял, да и устроил им Полтаву. Недаром в Швеции столько много памятников битому русскими королю Карлу XII. До недавних пор с этими настроениями можно было смириться, но вот после того, как Великое княжество Финляндское приказало долго жить, отношение шведов к русским резко ухудшилось, и я бы не советовал вам при посторонних разговаривать по-русски. С другой стороны, – тут господин Карлссон хитро улыбнулся, – в верхних слоях шведского общества известие о ликвидации Великого княжества Финляндского было встречено весьма сдержанно. Похоже, что шведская знать с некоторым облегчением вздохнула, узнав, что теперь у нее стало меньше поводов для волнений, которые регулярно случались из-за слишком радикальных выходок финских революционеров и националистов. Ведь еще в годы царствования императора Николая II всерьез обсуждались планы объявления Финляндии на военном положении и введение на ее территорию оккупационных войск.

– Спасибо, господин Карлссон, – Натали поблагодарила нашего шведского друга. – Мы учтем ваши предостережения и будем общаться между собой только по-французски. Скажите, а как долго нам придется задержаться в Стокгольме?

– Отлично, – кивнул Карлссон, – французский язык в Швеции в ходу, и на нем свободно разговаривает образованная часть шведского общества. Правда, говорят они в таком замедленном темпе, что невольно хочется досказать фразу, которую хочет произнести ваш собеседник, так как вы уже успеваете понять – что именно он вам хочет сказать. Уж такой народ мы, шведы – слишком серьезный и медлительный. – Тут господин Карлссон улыбнулся, опровергая только что сказанную им фразу. Может быть, он и не был шведом? – Что же касается сроков пребывания вас в Стокгольме, то я уже купил вам билеты на поезд Стокгольм – Гётеборг, – Карлссон похлопал себя по карману жилетки, туго облегавшей его объемистый животик. – Но два дня для знакомства со столицей Шведского королевства у вас есть. Советую вам посетить Оперный театр, построенный недавно на месте Королевской оперы, в фойе которой в 1792 году заговорщиками был смертельно ранен шведский король Густав III.

Мы с Натали переглянулись. Конечно, было бы неплохо сходить, насладиться классической музыкой и послушать певцов. Но нам, пожалуй, не стоило бы бывать в местах, которые посещают представители высшего света. Не исключено, что там мы нос к носу можем столкнуться с теми, кто успел познакомиться в Петербурге с флигель-адъютантом императора Михаила II штабс-капитаном Николаем Бесоевым.

И хотя я радикально изменил свою внешность – отрастил густую черную – «ассирийскую», как шутливо называла ее Натали – бороду, стал носить пенсне, но цепкий взгляд человека, имевшего счастье (или несчастье) со мной познакомиться, все же мог узнать меня и сделать соответствующие выводы.

Поэтому я поблагодарил господина Карлссона за заботу и отказался от его предложения. Впрочем, Натали была за это на меня не в обиде. Мы прекрасно чувствовали себя вдвоем в этом уединенном и прекрасном месте. Мы гуляли с ней по берегу озера, кормили вечно голодных уток и чаек, говорили на неслужебные темы или просто молчали. Даже молчание рядом с горячо любящей тебя женщиной бывает весьма красноречиво.

Потом мы шли в свой пансионат, где нас уже ждал накрытый знаменитый «шведский стол» – рядок выставленных хозяйкой пансионата судков, кастрюлек и тарелок, из которых каждый из проживающих в пансионате мог выбрать для себя еду по вкусу.

Поев, мы опять шли гулять или оставались в своем номере. Ну, а вечером и ночью… В общем, те два дня, которые мы провели на берегу озера Меларен, мы потом вспоминали как одни из счастливейших дней нашей жизни.

В урочное время за нами заехал господин Карлссон, который на извозчике отвез нас на вокзал, где мы сели в поезд, следовавший в Гётеборг. Поезд двигался в сторону пролива Каттегат, переправившись через который, мы очутимся в Дании. Там нам следует особо держать ухо востро – мне удалось побывать на родине принца Гамлета при весьма драматических обстоятельствах, когда в сопровождении Ильича, Кобы и двух дам я убегал от агентов французских спецслужб. Но наш ангел-хранитель господин Карлссон постарался сделать все, чтобы для меня риск быть кем-то узнанным свелся к минимуму. Во Фридриксхавне, где мы высадимся с парома, нас уже будет ждать датский пароход «Орхус», который в этот же день отправится в Эдинбург. Билеты на него господин Карлссон уже приобрел, так что нам нужно будет проследовать с одного причала на другой.

Поезд тем временем отсчитывал версты, живописные пейзажи юго-западной Швеции мелькали в вагонном окне. Мы ехали навстречу новым приключениям, которых, как мне думалось, у нас будет в избытке…

22 (9) сентября 1904 года, утро.

Петербург. Эллинг Новой Адмиралтейской верфи

Порывистый сентябрьский ветер, всю неделю дувший со стороны Финского залива, бросал в открытые ворота эллинга мелкую водяную пыль, заставляя присутствующих на мероприятии важных гостей и людей из их свит морщиться и поднимать воротники плащей. Чуть в стороне от блистающих погонами и эполетами адмиралов и кораблестроителей готовился отслужить молебен перед началом работ и освятить закладку корабля митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний с клиром и церковным хором. Запахи ладана и мирры смешивались с запахом осеннего дождя, вонью железной окалины и чадом от переносных горнов, в которых калили заклепки.

Холодная и сырая санкт-петербургская осень вступала в свои права, а за ней на горизонте уже маячила снежная и промозглая зима. Но сейчас об этом никто не думал. Под сводами Новоадмиралтейского эллинга было жарко, причем во всех смыслах этого слова.

На кильблоках уже выложены первые элементы конструкции киля, в горнах калятся заклепки, закупленные в Германии пневматические клепальные молотки готовы к действию, а в магистрали уже подан воздух под давлением пять с половиной атмосфер.

На Новой Адмиралтейской верфи все было готово к закладке головного линейного крейсера-рейдера «Измаил». Следующий корабль этой серии – «Кинбурн» через две недели должен быть заложен на Балтийском заводе, а после него в начале ноября на стапели верфи на Галерном острове заложат третий корабль этой серии «Гангут». Через полтора года цикл закладки должен был повториться, дав России еще три крейсера улучшенной модификации, после чего формирование первой дивизии дальних рейдеров будет закончено. Пройдет еще два-три года, и корабли этого класса – автономные, быстрые и хорошо вооруженные – станут настоящим ужасом британской морской торговли.

«Измаил» и другие корабли этой серии предназначались не для линейных сражений с флотом противника, а для нарушения системы защиты морской торговли, которую почти три десятилетия создавало британское адмиралтейство. Они должны были сделать бесполезными практически все крейсера королевского флота. Кроме того, такие корабли с большим радиусом действия, высокой экономической и боевой скоростью и мощной артиллерией должны были способствовать реализации принципа «Fleet in being» и содействовать активизации российской политики в дальних морях.

Все это сознавали присутствующие на мероприятии высокие чины. То, что раньше представлялось всего лишь капризом молодого императора, теперь виделось как целостная продуманная политика, рассчитанная даже не на годы, а на десятилетия. Дело в том, что срок службы боевого корабля до полного износа корпусных конструкций – от сорока до пятидесяти лет, после чего корабль необходимо отправлять на разделочную верфь. Так, полный срок до полного износа прослужили уцелевшие в войнах и политических пертурбациях первые и единственные русские линкоры типа «Севастополь», прошедшие по нескольку модернизаций.

Но такая долгая и счастливая жизнь выпадает не каждому кораблю. Зачастую его конструкция фатально устаревает вскоре после завершения постройки, или даже еще в ходе самого строительства, после чего корабль утрачивает значительную часть своей боеспособности. Тем не менее он требует обслуживания квалифицированной командой и исправно потребляет различные материальные и финансовые средства, необходимые для его содержания в работоспособном состоянии.

Такая же судьба ждала только что построенные броненосцы типа «Бородино», которые должны будут устареть сразу же после появления на морях британского «Дредноута» и его потомков, и которые сложно было подвергнуть серьезной модернизации. Пройдет всего пять-семь лет, и эти корабли станут фатально уступать своим вероятным противникам в скорости хода, броневой защите, дальности и мощи огня главного калибра. Даже их противоминной артиллерии будут уже не по зубам изрядно подросшие вражеские миноносцы. Вариант же с переделкой их в артиллерийские корабли поддержки десанта или броненосцы береговой обороны упирался в слишком глубокую осадку эскадренных броненосцев, составлявшую около восьми-девяти метров, против пяти-шести метров у броненосцев береговой обороны типа «Адмирал Ушаков», имевших и вдвое меньшее водоизмещение. На мелководной Балтике в прибрежной зоне с такой осадкой делать нечего, хотя всегда есть варианты переброски на другие морские театры…

Но совсем другая судьба ждала «Измаилы», в конструкцию которых была заложена модульность и возможность поэтапной модернизации. Предусматривалась замена силовой установки, артиллерии главного и универсального калибров, возможность установок систем МЗА, а также поэтапная модернизация электромеханических систем управления огнем с установкой артиллерийских радаров. В результате, в случае необходимости, корабль этого типа можно будет загнать на верфь, разобрать, как конструктор, а потом снова собрать, «омолодив» примерно на десяток лет, после чего он продолжит оставаться сильнейшим в своем классе.

Император Михаил, как и положено высокому начальству, прибыл на закладку последним, оставив казаков лейб-конвоя снаружи и заехав на персональном «Тигре» прямо в эллинг. Распахнулись дверцы, из которых первыми выскочили личные телохранители императора, и лишь потом, следом за ними, из автомобиля показался и сам Хозяин Земли Русской, который, впрочем, не очень любил, когда его так называли, ибо в отличие от старшего брата никогда не собирался править и оттого не страдал комплексом превосходства над окружающими.

Выйдя из машины, император в первую очередь за руку поздоровался со всеми присутствующими, начиная с адмирала Ларионова и закончив назначенным строителем «Измаила» старшим кораблестроителем Дмитрием Васильевичем Скворцовым.

– Ну что, Дмитрий Васильевич, – произнес император, внимательно оглядывая эллинг, – надеюсь, что у вас все готово к закладке «Измаила».

– Да, ваше императорское величество, – ответил тот, – все готово. Ждали только вас.

– Тогда с Богом, – кивнул Михаил, – но учтите, сроки я вам даю жесткие, корабль мне нужен в строю не позднее мая 1907 года. Закончите раньше – честь вам и хвала. Но чтобы качество при этом было, как у немцев. Брака не потерплю, виновные ответят даже не карманом, а сами понимаете, чем…

– Но, ваше императорское величество, – растерялся Скворцов, – далеко не все зависит от кораблестроителей. Иной раз случаются задержки в поставке материалов и машин, а иногда поставленное оказывается негодным и его приходится отправлять обратно.

– Тогда, Дмитрий Васильевич, – жестко сказал император, – по каждому случаю срыва графика поставок или поставки бракованного, негодного или некомплектного товара немедленно обращайтесь в Новую Голландию к тайному советнику Тамбовцеву. Я уже дал ему указание, чтобы тамошние охотники за истиной разбирались с вашими жалобами вне очереди. Об особо возмутительных случаях разрешаю докладывать лично мне. Если понадобится бить мошенников и казнокрадов рублем – будем бить их рублем. Если понадобится сажать их за решетку – будем сажать их за решетку. Так и передайте вашим контрагентам и поставщикам. А ежели вы будете их покрывать, то и вас не минует чаша сия. Но это я вам говорю так, на всякий случай. А теперь давайте команду начинать уже закладку.

Старший кораблестроитель поморщился. В «Новом адмиралтействе» еще свежа была память о том, сколько казнокрадов и жуликов пострадало, когда следователи из Новой Голландии расследовали безобразия, выявленные после проверки обстоятельств, связанных с постройкой броненосца «Ослябя», а также те действия, которые в настоящий момент проходили на также относящейся к «Новому адмиралтейству» «Галерной верфи», причиной которых стал долгострой, и превышения сметы, допущенные при постройке эскадренного броненосца «Орел».

Правда, ни в том, ни в другом случае еще пока никого не посадили, но вот огромные штрафы кое-кому пришлось выплатить.

– Все будет в порядке, ваше императорское величество, – кивнул Скворцов и направился к митрополиту Санкт-Петербургскому и Ладожскому Антонию, чтобы передать ему, что царь распорядился начинать освящение заложенного киля нового корабля.

Все присутствующие в эллинге, от императора до подсобного рабочего, обнажили головы. Под пение церковного хора, в окружении клира, в облаках сладковатого дыма, митрополит Антоний, читая молитву, медленно двигался вдоль будущего киля крейсера, щедро кропя вокруг себя святой водой. Густые облака благовонного дыма из кадила наполняли помещение эллинга ароматом мирры и ладана, перебивая на какое-то время запах стальной окалины.

Но вот молебен закончился. Императору Михаилу поднесли серебряную закладную доску, которую он собственноручно прикрутил винтами к секции наборного киля у форштевня. Потом, когда император закончил свое дело, рабочий вытянул клещами из горна раскаленную добела заклепку, вложив ее в предназначенное для этого отверстие, а его товарищ расклепал ее головку пневматическим молотком. Вскоре под сводами эллинга стоял уже сплошной лязг и грохот – постройка дальнего рейдера «Измаил» началась, и высокопоставленные гости потянулись к выходу. Теперь дело было за старшим кораблестроителем Скворцовым, а также инженерами, техниками и рабочими Новой Адмиралтейской верфи.

23 (10) сентября 1904 года, полдень.

Окрестности деревни Красная Горка. Полевой лагерь сводной Тихоокеанской бригады морской пехоты.

Генерал-майор Вячеслав Николаевич Бережной

Вчера мы с Оленькой ездили в Питер. Я – на доклад к императору Михаилу II, а она – в гости к дорогому братцу Мишкину. Удивительно, как в одном флаконе умудряются уживаться два совершенно разных человека – строгий и деловитый император – и любящий, нежный брат. Но, по счастью, у меня в корпусе все шло по плану, поэтому суровость Михаила Александровича по отношению к моей персоне была больше показная, чем настоящая. Пока я был занят, Ольга отправилась поболтать с юной императрицей. А мы с императором остались вдвоем.

Выслушав мой доклад, Михаил кивнул и внимательно посмотрел на меня своими светлыми глазами.

– Значит, так, Вячеслав Николаевич, – сказал он, – хочу поручить вам одно дело, которое требует не суеты и скорости, а вдумчивого и внимательного подхода, ибо задача ставится на годы. Ответственность высока, как и цена вопроса. Но никто кроме вас с этой задачей не справится. Беретесь?

Гм, интересное предложение. От него нельзя отказаться и в то же время трудно на него согласиться, потому что непонятно – на что соглашаться. При этом Михаил не приказывает, а просит. Значит, дело крайне нетривиальное и каким-то образом касается того, что в этой редакции истории пока еще не произошло.

– Ломаете голову, Вячеслав Николаевич? – усмехнулся император. – Ну и зря. Ничего сверхъестественного я вам предлагать не собираюсь. Речь пойдет об организации ирландского сопротивления английским захватчикам. Нет, организационная часть возложена совсем на другую организацию – вы догадываетесь, о ком я говорю. Вашей же задачей будет пропустить через учебные части как можно большее число будущих борцов за свободу Ирландии, обучая их как ведению правильного с вашей точки зрения боя, так и разведывательно-диверсионной деятельности, включая тактику индивидуального террора…

Я кивнул и задумался. Организованный мною при развертывании бригады в корпус учебный полк по образцу советских «учебок» уже сделался в Русской императорской армии притчей во языцех, получив прозвище «мясорубка». Солдат в этой учебке спал восемь часов в сутки, а остальные шестнадцать часов, передвигаясь исключительно бегом, занимался, занимался и еще раз занимался.

Тактика, огневая подготовка, чистка оружия, физподготовка, классы, снова тактика, снова стрельбы и снова чистка оружия… Даже во время приема пищи взводные читали подчиненным лекции о политической обстановке. Курс подготовки для рядового составлял три недели, для младшего унтер-офицера с правами командира отделения и специалистов вроде снайперов, пулеметчиков, артиллеристов и саперов – шесть недель. Для фельдфебеля с правами комвзвода – девять недель. При этом строевая подготовка в учебной части отсутствовала, что вызывало недовольство здешних командиров. Но это у них ненадолго – я обязательно прогоню через «мясорубку» весь свой офицерский состав, за исключением выходцев из XXI века.

Если пропустить через учебку ирландских добровольцев, то те из них, кто выдержит наш темп и нагрузки, с учетом имеющейся мотивации, превратятся в таких бойцов, что британские «томми» будут им всего на один зубок. По завершении подготовки этих людей следует, снабдив необходимым количеством оружия и боеприпасов, перебросить в Ирландию. Там они устроят англичанам «бледный вид и макаронную походку».

– Ваше величество, – спросил я, – вы хотите создать Ирландскую Республиканскую армию?

– Да, что-то вроде этого, – кивнул Михаил, – только мне не нравится слово «республиканская». Может, это у меня и предубеждение, но мне кажется, что от этих республиканских порядков происходит лишь бардак. Вот, например, Вячеслав Николаевич, с кем проще договориться – с одним монархом или четырьмя сотнями депутатов, которых к тому же через четыре года сменят на новых?

– Конечно, с одним монархом, – согласился я, – с четырьмя сотнями человек договориться в принципе невозможно, потому что у каждого будет свое мнение, которое тот будет отстаивать с пеной у рта.

– Вот видите, – кивнул император, – а ведь их можно банально подкупить, в то время как подкупить монарха или невозможно, или стоит очень дорого.

Император на какое-то время задумался, барабаня пальцами по столу и глядя невидящим взглядом куда-то мимо меня.

– Короче, Вячеслав Николаевич, – сказал он, – есть тут один ирландец, зовут его Джеймс Коннолли… Весьма авторитетный в определенных кругах господин, у которого две идеи фикс: свобода для Ирландии и переустройство мира на справедливых социалистических началах. Господа Ленин и Сталин по нашей с Александром Васильевичем просьбе написали письмо этому человеку, в котором пригласили его и его единомышленников в Петербург для обсуждения одного весьма интересного предложения. Письмо было доставлено в САСШ с дипломатической почтой и там вручено господину Коннолли лично в руки. Эффект оказался просто поразительным. Получив письмо, сей господин тут же примчался в Петербург, имея при себе три десятка ирландцев-единомышленников. Он пообещал, что в случае необходимости сюда их приедут сотни и тысячи.

– После Формозы, – заметил я, – все, кто не любят Британию, должны ее не любить еще больше…

– Возможно, – кивнул император, – вот посмотрите, Александр Васильевич, я сделал для вас подборку…

С этими словами император вытащил из стола толстую канцелярскую папку и передал ее мне.

Да уж, ребята у Джеймса Коннолли были как на подбор – ни одного моложе двадцати пяти и ни одного старше сорока. Все (или почти все) с опытом службы в британской или американской армии. Сам Коннолли семь лет отслужил в расквартированном на территории Ирландии пехотном полку и не был новичком в армейской службе. Правда, и его товарищей надо будет переучивать в соответствии с нашими уставами, что значительно тяжелее, чем учить зеленых новобранцев. Но хоть с понятием дисциплины, как мне кажется, у них все будет в порядке.

– Хорошо, – сказал я, закрывая папку, – я берусь за это дело. Как я понимаю, те, кто сейчас приехали в Питер, – это будущий командный состав боевой организации?

– Именно так, – ответил император, – поэтому обучать вы их должны по высшему разряду, с дополнительными занятиями по тактике на уровне рота-батальон, а также руководству разведывательно-диверсионными сетями.

– Очень хорошо, ваше величество, – я взвесил на руке увесистую папку, – после учебки пропустим их еще и через Высшие стрелковые курсы, которые все равно надо организовывать, потому что большая часть офицеров нашего корпуса с точки зрения современной тактики банально безграмотна.

На этом официальная часть моего визита в Зимний дворец завершилась, и император Михаил волшебным образом преобразился в моего старого приятеля Мишкина, который пригласил нас с Ольгой на маленькое семейное чаепитие.

И вот сегодня на вытоптанной площадке, пока заменяющей нам плац, перед спешно возводимыми двухэтажными бревенчатыми казармами и учебными корпусами, стоят три десятка переодетых в морпеховский камуфляж, умудренных жизнью взрослых мужиков, видавших и Крым, и Рим, и попову грушу. Большинство из них в нашем прошлом погибнут во время Пасхального восстания или будут повешены по приговору британских судов. Тут не было политиков и парламентских болтунов, обычно выходящих сухими из воды и переобувающихся на лету. Передо мной стояли бойцы и, как мне хотелось бы верить, будущие победители. Уж мы об этом позаботимся.

Принимал новых курсантов командир «мясорубки» гвардии полковник Александр Александрович Гордеев, среди подчиненных носивший прозвище Удав за ледяное спокойствие, упорство в достижении цели и железную хватку.

– Господа, – по-английски произнес он, – поздравляю вас с прибытием в наш учебный центр. С сегодняшнего дня начинается ваша новая жизнь. И она будет нелегкой, подчеркиваю – очень нелегкой. Но здесь вас научат тому, чему не научат больше нигде. Закончив учебу в нашем центре и покинув его, вы уже не будете больше бояться никого и ничего. Напротив, теперь враги Ирландии должны будут бояться вас.

Но до этого сладостного момента вам предстоит нелегкий путь через труд, пот и слезы, без которых невозможно достижение желаемого результата. Те, кто успел отрастить пивные животы, могут с ними попрощаться. Те, кто сейчас курит, можете считать, что уже бросили эту вредную привычку, те, кто пьет… Ладно, об этом будет отдельный разговор. Без всего этого вам не пройти курс нашего обучения и не стать идеальными солдатами. Вот тут стоит старший сержант Кукушкин, на ближайшие два месяца он ваша мать, отец и наместник Бога на земле. Старший сержант Кукушкин, принимайте команду.

– Направо! Шагом марш! – скомандовал Кукушкин, и ирландцы «пошли солнцем палимы», то есть поливаемые мелким дождиком, прямиком в столовую на прием пищи. Учебный процесс начался.

25 (12) сентября 1904 года, утро.

Петербург. Обуховский завод, Пушечная мастерская

Несмотря на то что на улице моросил мелкий холодный дождик, здесь, в цеху, где был установлен ковочный гидравлический пресс германской фирмы «Breuer, Schumacher & Co», было жарко, душно и пахло окалиной, машинным маслом, то есть той особой «заводской» смесью запахов, которую опытный человек не перепутает ни с чем. Собственно, этот пресс, высотой с пятиэтажный дом и рассчитанный на рекордные десять тысяч тонн усилия, являлся центром этого цеха и смыслом его существования. Он был предназначен для горячей обжимки орудийных стволов крупного калибра массой в несколько десятков тонн. Люди на фоне этого гигантского пресса выглядели мелкими букашками. Но именно они руководили работой этого циклопического сооружения, и он послушно выполнял их указания.

Этот пресс был срочно закуплен по личному распоряжению императора Михаила еще в апреле 1904 года и установлен вместо аналогичного по назначению английского пресса Уитворта мощностью три тысячи тонн, которому скоро должно исполниться двадцать лет. До этого самым мощным обжимочным гидравлическим прессом завода был пресс на семь с половиной тысяч тонн той же германской фирмы «Breuer, Schumacher & Co», установленный в Бронезакалочной мастерской еще в 1898 году.

Конечно, заготовки орудийных стволов можно было бы обработать и там, как это было в нашей реальности при постройке линейных кораблей типа «Севастополь». Но молодой император не собирался строить корабли по пять-восемь лет, и как только встал вопрос о программе постройки дальних рейдеров, он заранее решил «расшить» узкие места будущего производства. Корабли нужно строить быстро, качественно и дешево. А для этого на казенных верфях и исполняющих их подряды заводах должно стоять самое современное оборудование, и размещаемые на заводах заказы не должны были тормозить исполнение друг друга из-за того, что для них требовалось одно и то же оборудование.

Кроме того, за последние несколько месяцев на заводе произошли и другие немаловажные изменения. В составе администрации появился так называемый Первый отдел, в котором офицеры ГУГБ следили, чтобы на военном производстве строго соблюдался режим секретности, по его территории не шлялись подозрительные иностранцы с фотоаппаратами и без, а среди рабочих и техников не велась противоправительственная агитация. После знаменательного Первомая на Обуховском, как и прочих казенных заводах, ввели восьмичасовой рабочий день, подняв расценки и увеличив количество рабочих смен с двух до трех. С одной стороны, это несколько увеличило затраты за счет роста зарплаты рабочих, а с другой стороны, резко снизило брак и увеличило скорость выполнения государственных заказов. Ввиду хронической нехватки квалифицированных рабочих, в начале сентября при заводе открылось специальное заводское училище, готовившее рабочих для предприятия.

В жаре и духоте Пушечной мастерской, под уханье и скрежет металла в пасти германского пресса ворочалась брызжущая окалиной раскаленная пятнадцатиметровая заготовка будущего ствола десятидюймового орудия главного калибра. Это было второе орудие такого типа из пятидесяти шести, что были заказаны казной для оснащения рейдеров типа «Измаил», и последнее, которое должно было быть расстреляно в хлам на заводском полигоне, а не установлено в башню главного калибра на уже строящийся крейсер. Первый из этих двух стволов уже прошел обжимку и сейчас находился на рассверливании канала ствола. На этом же прессе потом будут обрабатываться стволы крупнокалиберных орудий, предназначенных для еще не спроектированных сверхлинкоров русского флота, батарей береговой обороны и артиллерии сухопутной армии.

Начальник завода генерал-майор Власьев вместе со своим помощником полковником корпуса морской артиллерии Шемановым, встретивший императора у ворот и проводивший его по всей территории, поглядывая на этот пресс, говорил извиняющимся тоном:

– Вы поймите, ваше императорское величество, наш завод непрерывно расширяется вот уже десять лет, затрачивая на это огромные суммы, которые совершенно не восполняются прибылью, полученной от заказов. Мы понимаем, что это необходимо, потому что все эти годы корабельная артиллерия непрерывно совершенствовалась. Не успел наш завод освоить выпуск тридцатикалиберных двенадцатидюймовых пушек, а от нас уже требуют увеличить длину ствола до тридцати пяти калибров. Едва мы только осваиваем их производство, как тридцатипятикалиберные пушки устаревают, и требуются орудия с длиной ствола в сорок калибров, рассчитанные под бездымный порох. Только мы освоили их производство, как от нас требуют нового увеличения длины ствола, причем сразу до пятидесяти калибров! Я думаю, что это не предел, а значит, будут новые закупки оборудования и новые реконструкции.

На заводе уже работают более шести тысяч человек. Если посчитать их вместе с чадами и домочадцами, так это будет уже небольшой уездный город. Но мы вынуждены постоянно брать на работу все новых и новых людей, потому что Василий Федорович завалил нас таким количеством заказов, что не продохнуть. Тем временем к началу этого года кредиторские обязательства завода за поставленные оборудование и материалы составляли более трех миллионов рублей золотом и все время непрерывно увеличивались. Ведь поступления денежных средств за произведенную и сданную в казну продукцию никак не восполняют затрат на новые станки и оборудование, к которым еще надо добавить текущие расходы. Один этот пресс, купленный в рассрочку, добавил к нашим долгам один миллион рублей золотом. А еще выкуп у казны Александровского сталелитейного завода. Его хозяева довели предприятие до полного развала, но триста тысяч рубликов за него прямо сейчас заплати, и шестьсот тысяч в рассрочку – вынь да положь.

– И что же вы от меня хотите, Геннадий Алексеевич? – спросил император, отвлекшийся от созерцания процесса превращения раскаленной болванки в заготовку орудийного ствола. – Вовсе не проводить никаких модернизаций, не приобретать нового оборудования и не набирать людей, в то время как в технике появляется что-то новое?

– Нет, что вы, ваше императорское величество! – замахал руками Власьев. – Просто дело в том, что все эти десять лет наш завод постоянно нес непредвиденные расходы за счет собственных средств, не получая на техническое переоснащение специальных ассигнований из казны, что и привело к такому бедственному положению. Завод развивался значительно быстрее, чем позволяли ему собственные средства. А ведь перед нами поставлена задача по устройству новой Оптико-механической мастерской и переустройство Прокатной мастерской с установкой нового прокатного стана для выделки до полутора миллионов пудов листовой, броневой и конструкционной стали в год. И теперь, если мы не получим для этого дополнительных средств, наш завод станет банкротом.

Император Михаил достал из кармана именную чековую книжку и подаренную ему адмиралом Ларионовым шариковую ручку. Кстати, над секретом изготовления стержней и пасты уже ломали головы лучшие российские химики во главе с самим Менделеевым. И у них появились определенные успехи. Бог даст, скоро они доведут эту работу до конца, и во всем мире такие ручки будут называться «русскими».

– Геннадий Алексеевич, – сказал Михаил, заполнив и оторвав одну страничку чековой книжки, – вот вам чек на два миллиона рублей из моих личных средств. Получите деньги в Государственном банке. Об использовании этих денег отчитайтесь в Первом отделе и передо мной лично. Кроме того, я укажу Министерству государственных имуществ, чтобы они отменили сделку по приобретению вами Александровского завода и вернули заводу триста тысяч рублей первого платежа. Слияние двух заводов будет осуществлено путем безвозмездной передачи имущества с баланса на баланс. Остальную сумму вашей задолженности будем компенсировать в рабочем порядке путем специальных ассигнований Кабинета министров на развитие производства. В дальнейшем все потребности завода по расширению производства будут финансировать не за счет оборотных средств, а за счет специальных ассигнований из средств государственного казначейства, так как возможная прибыль может идти лишь на поддержание технического состояния завода и его благоустройство.

– Благодарю вас, ваше императорское величество, – с чувством произнес Власьев, – в таком случае мы уж постараемся выполнить все государственные заказы качественно и в срок. Не желаете ли пройти к нашим конструкторам? Им тоже есть чем вас порадовать по части заказанных Василием Федоровичем проектов пяти- и шестидюймовых гаубиц.

– Да, Геннадий Алексеевич, пройдемте, – кивнул император, – здесь я уже увидел все, что хотел, и хочу выразить вам благодарность. Так и передайте своим инженерам, техникам и рабочим.

Немного помолчав, император Михаил добавил:

– А вас лично я жду через неделю в Зимнем дворце с обстоятельным планом развития завода на ближайшие десять-пятнадцать лет. При этом вы исходите из того, что главный калибр орудий к тому времени вырастет до шестнадцати дюймов, длина канала ствола останется пятьдесят калибров, вес единичной отливки под заготовку такого ствола превысит сто пятьдесят тонн, а ее длина будет более двадцати метров. При этом вес снаряда для такой пушки превысит семьдесят пять пудов. И у меня есть сведения, что на этом увеличение мощности корабельных орудий остановится, упершись в потолок прочности стальных сплавов. Так что исходите из этих данных, и составьте мне такой проект, чтобы, один раз оснастив ваш завод самым мощным и современным оборудованием, мы больше не возвращались к этому вопросу.

28 (15) сентября 1904 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Храм Спаса Нерукотворного.

Глава ГУГБ тайный советник Тамбовцев Александр Васильевич

Венчание генерала Бережного и великой княгини Ольги Александровны проходило скромно, без огласки. На церемонию бракосочетания был приглашен ограниченный круг лиц, в основном наиболее доверенные члены императорской фамилии и старшие офицеры из командования эскадры адмирала Ларионова. И сделано так было не без особого умысла.

Накануне венчания я имел разговор тет-а-тет с Бережным в Новой Голландии. Вячеслав Николаевич по моему совету взял «день тишины», оставив невесту с ее свадебными хлопотами. Нервы у женщин накануне бракосочетания часто бывают на взводе, и потому лучше в это время держаться от них на пионерском расстоянии.

Но наша беседа с Бережным стала не традиционным «мальчишником», когда жених напоследок позволяет себе то, что для него будет под запретом после свадьбы. Нет, я хотел поговорить со Славой о серьезных вещах, о которых он даже не задумывается, а мне их знать было необходимо по роду моей деятельности.

Но для начала мы немного посидели, поговорили ни о чем, прихлебывая отличное кахетинское вино, привезенное Сосо и Колей Бесоевым из их, полной приключений, поездки в Баку. И лишь потом я коснулся темы, которая не могла меня не волновать.

– Я одобряю твой выбор, Слава, – в разговорах один на один мы с Бережным уже давно перешли на ты, – но хочу заранее предупредить тебя о тех неприятностях, которые могут начаться после твоей женитьбы на сестре императора. Поверь мне, я исхожу из информации, которая поступает ко мне от весьма надежных источников.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Бережной. – О каких неприятностях идет речь? Да и кому какое дело до нашей с Ольгой свадьбы?

– Речь идет о том, что ты становишься родственником царя, и из «особы, приближенной к императору» ты превращаешься в одного из тех, кто может реально влиять на ход дел в Российской империи. Думаю, что некоторые из наших тоже последуют твоему примеру и найдут себе невест среди родовитого российского дворянства.

– Я об этом уже думал, – Бережной сделал глоток вина, оторвал от виноградной кисти, лежавшей на тарелке, несколько ягод и отправил их в рот. – Что-то я не обнаруживаю во всем тобой сказанном какого-либо подвоха.

– Слава, в настоящий момент в России идет процесс смены властных элит. А это всегда чревато подковерной возней, которая не всегда заканчивается мирно. Ведь многие и многие в питерском бомонде совсем не рады нашему появлению и тому влиянию, которое мы оказываем на молодого императора.

Возьмем, к примеру, членов императорской фамилии. Думаешь, они в восторге от того, что Михаил изрядно подсократил количество тех, кто получает немалые деньги только за то, что является внучатым племянником одного из российских самодержцев? А сколько приближенных господ Романовых было отодвинуто от сытной кормушки после императорского указа… Есть еще гвардейская фронда… Ты считаешь, что после того, как мы арестовали наиболее активных участников мартовского путча, все офицеры гвардейских полков сразу же возлюбили нового императора? Как бы не так! Мои информаторы докладывают мне о подозрительной возне сановитых офицеров, которые, правда, пока втихаря поругивают императора Михаила и мечтают избавить его от тех «темных сил», которые «пришли неизвестно откуда и оттеснили от священной особы царя истинных защитников Отечества и трона».

– Интересно, интересно, – задумчиво произнес Бережной. – Только, Саша, я так тебе скажу – пусть эти сановитые бездельники сколько угодно болтают и ворчат, но сила на нашей стороне, и в случае чего мои ребята быстро их поставят на место. А наиболее шустрых прихлопнут, как мух. Как там говорил один китайский председатель: «Винтовка рождает власть!»

– Слава, когда они попытаются открыто поднять на нас оружие, то тогда – я с тобой полностью согласен – их можно будет легко прикончить, после чего в стране наступит тишина и благолепие. Но они могут устроить заговор, ударить исподтишка, и тут твои «волкодавы» ничем тебе не помогут. По моим агентурным данным, в Петербурге сейчас зреет заговор, в который оказались втянуты самые разные по своему происхождению и положению фигуранты – от гвардейских офицеров до эмиссаров заокеанских банкиров, от отмороженных эсеров-максималистов до политиканствующей интеллигенции, которая во все времена мечтала дорваться до власти, совершенно не представляя, что она потом будет с этой властью делать.

– Я все понял, дружище, – кивнул Бережной. – Спасибо за предупреждение. Ты продолжай раскручивать этот змеиный клубок, а я прикину – чем можно тебе помочь. Надеюсь, что ты будешь завтра на венчании?..

И вот я стою в числе приглашенных и наблюдаю за тем, как подходит к концу служба. Духовник императорской семьи отец Иоанн Янышев вынес на золотом блюде из алтаря кольца новобрачных, и вдовствующая императрица Мария Федоровна «разменяла» их. Венец над головой жениха держал великий князь Александр Михайлович, над головой невесты – Нина Викторовна Антонова. На церемонии венчания присутствовал сам император с супругой, а также адмирал Ларионов с Викторией Великобританской.

Английская принцесса с любопытством наблюдает за всем происходящим. Ведь и она в самом ближайшем времени окажется на месте Ольги. Уже определен день ее перехода в православие – как для лица христианского вероисповедания для нее будет достаточно обряда миропомазания, после чего и до венчания рукой подать.

Адмирал Ларионов с улыбкой смотрел на своего друга и соратника Бережного. За годы скитаний по «командировкам» Вячеслав Николаевич так и не удосужился обзавестись семьей и домом. Не каждая женщина смогла бы выдержать постоянное ожидание мужа, который отправился неизвестно куда, обещая вернуться неизвестно когда. Да и это не самое главное – важно, чтобы муж вернулся живым и невредимым. А ведь порой случалось и так, что коллеги Бережного прибывали из «командировки» в качестве «груза 200». А то и вообще пропадали безвестно. Нет, супругам таких людей, как Вячеслав Николаевич, не позавидуешь.

Ларионов понимал, что по нынешнему своему статусу Бережному уже не нужно было самому лезть в бой и рисковать жизнью. Но адмирал слишком хорошо знал своего друга. Он вряд ли сможет усидеть в глубоком тылу, обязательно полезет в драку, чтобы снова оказаться среди своих «мышек».

Ольга, словно прочитав мысли адмирала, вздрогнула и незаметно прижалась к своему, теперь уже мужу.

«А из нее получится хорошая жена, – подумал Ларионов. – Вячеслав сделал правильный выбор. Дай Бог им счастья и детишек побольше. Скоро подойдет и мой черед идти к венцу. Интересно, о чем буду думать я, стоя перед аналоем и слушая хор, поющий: “Исайя ликуй! Дева име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и человека, Восток имя Ему, Его же величающе, Деву ублажаем…”»

А потом был проход всех присутствовавших на церемонии по коридорам царского дворца в Николаевский зал, где уже был накрыт свадебный стол. Застолье закончилось балом, начавшимся традиционным полонезом. Первой парой шли красный от смущения генерал Бережной с Ольгой. Накануне свадьбы он несколько дней разучивал все фигуры этого красивого и торжественного танца и теперь боялся их перепутать или что-либо сделать невпопад. Вообще-то первой парой должен был идти император с супругой, но у Михаила еще слегка побаливала раненая нога, а императрица, отстояв службу, почувствовала легкое недомогание, связанное с ее беременностью, и, ласково попрощавшись с новобрачными, отправилась в свои покои.

После десяти вечера бал закончился, и гости, откланявшись, отправились по домам, а супругов отвели в отведенные им покои в Зимнем дворце. Там они проведут свой медовый месяц, точнее, три дня, после чего генерал Бережной отправится к месту своей службы. А Ольга Александровна, с разрешения брата, поселится в Ораниенбаумском дворце – поближе к своему мужу…

30 (17) сентября 1904 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека

Говорят, что политика укладывает в одну постель самых разных людей. В этот плаксивый сентябрьский день, когда капли дождя с низкого серого неба ползли по оконным стеклам, а промокшие насквозь деревья бросали на землю желтую и красную листву, в Готической библиотеке Зимнего дворца на совещание у государя-императора собрались люди, которые в ином случае вряд ли оказались бы в одной компании.

За длинным, крытым зеленым сукном столом сидели пятеро: русский царь, его кровавый опричник (уже успевший прославиться как новый Малюта Скуратов), блестящий офицер, насквозь штатский инженер и успешный предприниматель. Все присутствующие в этой комнате имели абсолютно разные интересы и политические взгляды. Гаккелю и Щетинину, например, было немного не по себе от присутствия в одной с ними комнате невысокого улыбчивого, ничуть не походившего на Торквемаду седобородого старичка, который, по слухам, уже успел отправить на каторгу половину всех российских «юношей бледных со взглядом горящим». Но и инженер, и предприниматель все же терпеливо сидели за этим столом, потому что им очень хотелось узнать – чего, собственно, от них хочет его императорское величество?

А речь сегодня должна была идти о воздухоплавании – то есть о том деле, которым Гаккель и Щетинин интересовались больше всего в жизни. Полковник Хмелев тоже имел отношение к полетам в небе – но как военный летчик, профессионал из XXI века. Полковник, конечно, не был специалистом по строительству самолетов, но мог подсказать начинающему авиаконструктору Гаккелю, что делать стоит, а что нет; с чего начинать, и как избежать неправильных решений. Роль же тайного советника Тамбовцева заключалась в том, чтобы взять под свою негласную опеку эту имеющую военное значение отрасль промышленности и не допустить утечки с будущих авиазаводов тех знаний, которые русские авиаконструкторы получат от своих потомков.

Ну, а император Михаил брал на себя обязанность объединить всех этих людей, дать им финансирование и впоследствии курировать работу российской авиационной промышленности. Недавно были обласканы и получили задание на будущее такие известные личности, как Густав Тринклер, кораблестроитель Крылов, граф Цеппелин и инженер Борис Луцкой. А также многие иные, с кем по поручению императора беседовали доверенные люди рангом поменьше.

Конечно, в распоряжении зарождающегося российского авиапрома пока не имелось крупных заводов по производству алюминия, миллионами тонн выдающих на-гора крылатый металл. Но зато в достаточном количестве производились материалы для первого этапа развития авиации: дерево, стальные трубы, полотно и лак. Ну а для тех, кто хотел бы большего, стоило бы напомнить, что даже один из лучших легких бомбардировщиков 40-х годов, британский бомбардировщик фирмы «Де Хэвиленд» «Москито», за исключением моторов и некоторых элементов управления, изготовлялся только из дерева и фанеры. Да и в СССР истребители Як-1, ЛаГГ-3, Як-3 и Ла-5 строились из тех же материалов: древесины, фанеры, перкаля и стальных труб.

Ну, а строительство фанерных (в то время арборитовых) заводов в богатой лесом стране не представляло такой большой проблемы, как возведение алюминиевых комбинатов. И даже такую редкость, как бальса, можно по дешевке вывозить из Перу и Колумбии, где ее пока еще много. В нашей истории бальсовые леса в Южной Америке начали вырубать лишь во время Второй мировой войны, когда легкая и прочная древесина понадобилась британским и американским авиазаводам для строительства армад истребителей и бомбардировщиков.

Что же касается алюминия, то он требовался не только авиации. Над вопросом его получения электролитическим способом (что пока было одним из главных секретов Российской империи) специалисты уже работали на одной пилотной площадке в Тихвине и на двух промышленных площадках: в Красноярске и Александровске (ныне Запорожье). Процесс двигался, и подгонять его не требовалось. Когда алюминий позарез станет нужен авиаконструкторам, они его получат.

– Господа, – произнес император, обращаясь к присутствующим, – сегодня мы поговорим о воздухоплавании. Яков Модестович, вы ведь уже думаете о том, как сделать, чтобы люди могли лететь по небу, аки птицы божьи?

– Да, ваше императорское величество, – сказал Гаккель, – я уже размышлял об этом. Я даже делал первые наброски и расчеты аппарата, который я назвал самолетом. Но, к сожалению, в настоящий момент у меня нет ни средств, ни времени для того, чтобы довести мои замыслы до воплощения в жизнь. К тому же электротехника – тоже важное и нужное дело. И я не знаю, стоит ли мне менять род занятий…

– Яков Модестович, – император полистал лежащий на столе блокнот, – насколько я знаю, в настоящий момент вы ничем не заняты, кроме преподавания в Электротехническом институте. Дело это тоже нужное и важное, но инженеры-электротехники у нас в России и кроме вас имеются. А вот перспективных авиаконструкторов пока нет. Вот вам и придется им стать. Я сейчас не буду называть вам никаких фамилий, но люди, которые числятся в особых списках под номерами «два» и «три», пока еще не получили высшее техническое образование. Те же, что значатся под номерами «четыре», «пять» и «шесть», еще учатся в гимназиях или реальных училищах. Остальные вовсе еще ходят под стол пешком или еще не родились.

Тон, которым все это было сказано, а самое главное – утвердительный кивок полковника Хмелева, которым тот подтвердил слова молодого императора, убедили инженера Гаккеля в том, что это не фарс и не глупая шутка. К нему обратились потому, что в данный момент он – единственный, кто может делать то, что до него никто еще не делал. Иновременное происхождение эскадры адмирала Ларионова с недавних пор уже стало секретом Полишинеля, и раз император говорит «единственный», то это действительно значит единственный.

– Ваше императорское величество, – пробормотал Гаккель, – я, конечно, с радостью займусь проектированием летательных аппаратов, но я пока даже не знаю, с чего и начинать, и какой взять для этого мотор…

– Подходящих для авиации двигателей, даже легких, пока еще не существует, – сказал император. – Не так ли, Сергей Петрович?

– Все именно так, ваше императорское величество, – кивнул полковник Хмелев, – группа Луцкого получила технические спецификации на двигатель М-11, но раньше чем через полгода она не предъявит рабочий образец для испытаний. Думаю, что господину Гаккелю стоит пока заняться учебными планерами нормальной конструкции. А там, ко второму этапу, подоспеет и мотор.

– Наверное, вы правы, Сергей Петрович, – согласился император, – учебный планер для будущих летных училищ и тем паче для народных аэроклубов нам тоже необходим. В случае успеха их стоит заказать… – Михаил задумался, – ну, допустим, несколько тысяч штук. Вы передайте Якову Модестовичу эскизный проект планера А-1 и предварительные расчеты и, как практик, окажите ему всю возможную помощь. Как только господин Луцкой сделает нам мотор, тогда мы и будем думать об аналоге вашего У-2.

– Ваше императорское величество, – поинтересовался Гаккель, – но ведь планеры сами не полетят, их надо как-то запускать…

– Планеры, Яков Модестович, – назидательно произнес полковник Хмелев, – можно запускать в небо разными способами. Например, с помощью резиновых амортизаторов, которые натягиваются силой пары десятков людей или четверкой лошадей – в этом случае планер выстреливается в небо, как из рогатки. Это может быть и паровая катапульта, разгоняющая планер, или четверка лошадей, которая на полном скаку поднимает планер в воздух, как мальчишка воздушный змей. А как только безмоторная машина окажется в воздухе, ее главным мотором, простите меня за тавтологию, станут восходящие воздушные потоки, поднимающиеся от разогретой солнцем земли. Чем сильнее такие потоки, которые можно обнаружить по образующимся над ними кучевым облакам, тем выше может подняться планер и тем дальше улететь. Но нам пока рекордов не надо. Нужна простая и надежная в эксплуатации и управлении машина, на которой мы в минимальные сроки смогли бы обучить максимальное количество народа полетам на аппаратах тяжелее воздуха.

– Яков Модестович, – сказал император, – надеюсь, что вы спроектируете и построите заданный эскизным проектом планер, ибо ничего особо сложного в нем нет. Ну, а уж мы возьмем на себя обязанности его правильного применения.

– Да, ваше императорское величество, – Гаккель был восхищен открывшейся перед ним перспективой, – я сделаю все, что в моих силах. Но мне хотелось бы знать, какие на это будут ассигнованы суммы, и какими производственными мощностями я для этого смогу воспользоваться.

– А вот для этого, Яков Модестович, – усмехнулся император, – здесь и находится купец, промышленник и предприниматель Сергей Сергеевич Щетинин, который не менее вас болеет за интересы отечественного воздухоплавания. Не имея конструкторского таланта, Сергей Сергеевич готов приложить к этому делу свои финансовые и организационные способности. Не так ли, господин Щетинин?

– Все так, ваше императорское величество, – кивнул Щетинин, – но только один я это дело не потяну. Нужно создавать акционерное товарищество или объявлять подписку.

– Обойдемся без подписки, – отрицательно покачал головой император, – мы создадим акционерное товарищество закрытого типа. При этом у вас будет двадцать процентов акций. Пятнадцать из них вы внесете деньгами, и пять будет стоить ваш организационный талант и должность главного управляющего. У господина Гаккеля, как у главного конструктора, будет десять процентов, у эскадры адмирала Ларионова – двадцать, половина взноса деньгами, половина технической информацией. Оставшиеся пятьдесят процентов плюс один голос будут поделены поровну между государственной казной и моим личным кошельком, причем свой личный взнос я осуществлю деньгами, а казенный – соответствующим по профилю промышленным предприятием. Устроит вас такой вариант, господа?

– Такой вариант меня устроит, ваше императорское величество, – кивнул Щетинин, – но прежде, чем окончательно соглашаться, надо все как следует подсчитать. Тут расходы выйдут не на один десяток тысяч рублей.

– А вы, Яков Модестович, что скажете? – спросил император.

– Я-то согласен, – инженер все никак не мог оторвать взгляд от папки в руках полковника Хмелева, – но только вот…

– Ну, тогда, – сказал император, – мы начнем работу, а господин Щетинин присоединится к нам чуть позже, если успеет. Хорошие управляющие в России встречаются все же чаще, чем авиаконструкторы. Сейчас вы, Яков Модестович, вместе с господами Тамбовцевым и Хмелевым заключите договор и, если не будет возражений, подпишете его. Господин Щетинин, если он передумает и решит присоединиться к вам сию же минуту, тоже может проследовать вместе с вами. На этом все, господа, наша встреча закончена.

Господин Щетинин, конечно же, решил присоединиться. Дураков, отказывающихся от такого выгодного дела, нет – ведь поучаствовать в нем предлагает сам император, да и речь в данном случае может идти просто об огромных деньжищах!

2 октября (19 сентября) 1904 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Император Михаил II

В числе лиц, коих я намеревался сегодня принять, помимо прочих посетителей был посланник иностранной державы, с которой в последнее время у нас сложились весьма неоднозначные отношения. Я имею в виду Великобританию. Отношения с родиной просвещенных мореплавателей у нас сложились настолько сложные, что просьба об аудиенции заставила меня задуматься о некоей тайной причине, толкнувшей господина посла на этот поступок. А начиналось все так…

Два дня назад во время очередной рабочей встречи министр иностранных дел Петр Николаевич Дурново передал мне записку британского посланника Чарльза Гардинга. В ней, если исключить положенную в таких случаях словесную мишуру, была просьба принять его для решения одного «очень важного вопроса». Последние слова в записке посланник многозначительно подчеркнул.

Я вопросительно посмотрел на Петра Николаевича, но тот лишь пожал плечами.

– Простите, ваше величество, – сказал он. – Я попытался узнать причину, по которой господин Гардинг хочет увидеться с вами, но ни он сам, ни мои источники так мне ничего толком и не сообщили. Понятно, что у нас немало вопросов к британцам, как и у них к нам. Все они требуют решения. Но в подобных случаях дипломаты проводят предварительный зондаж, вчерне прорабатывают их и только потом начинают официальные переговоры. В последнее время мы никакого предварительного зондажа по спорным вопросам с британцами не вели. Так что, ваше величество, я сам в полном недоумении.

Я задумался. С одной стороны, я мог отказать сэру Гардингу, найдя для этого вполне уважительную причину. Но, с другой стороны, вопрос мог быть действительно важным. И тогда, отказавшись от встречи, я потеряю самое дорогое – время.

– Хорошо, Петр Николаевич, – я наконец принял решение. – Я приму британского посланника завтра. Скажем, в полдень. А вас попрошу к утру прислать мне папку с кратким обзором наших взаимоотношений с Британией…

И вот передо мной стоит сэр Чарльз Гардинг, посол Соединенного королевства. Выше среднего роста, сухощавый, с тщательно подстриженными усиками. Словом, типичный джентльмен. Из досье, полученного мной от Александра Васильевича Тамбовцева, я узнал, что в их будущем Гардинг сделает неплохую карьеру, став через полтора года заместителем министра иностранных дел Великобритании, а в 1910 году – вице-королем Индии. Но мне почему-то кажется, что в нашей истории для сэра Чарльза возможны и несколько иные повороты в его дипломатической карьере.

– Ваше величество, – обратился он ко мне после приветствия, – я рад вручить вам личное послание моего короля Эдуарда VII. Он также хочет передать личное письмо своей дочери Виктории. Его королевское величество полагает, что принцессе хорошо в Петербурге, и он очень рад этому. Скажу более – мой король желал бы лично в этом убедиться, посетив с визитом вежливости Санкт-Петербург. Он ожидает вашего согласия принять его в любое удобное для вас, ваше величество, время.

Гм, вот, значит, что… Похоже, что дядюшка Берти желает продолжить ту знаменательную беседу, которая не так давно состоялась между нами у берегов Англии. Ладно, пусть приезжает. Худой мир лучше доброй ссоры. Хотя, как мне кажется, если он будет слишком лоялен к России, то с ним может произойти какой-нибудь несчастный случай. Британские толстосумы слишком сильны и могущественны. Они немного помозгуют и найдут себе более покладистого короля.

Естественно, всего этого я сэру Гардингу не сказал. Для приличия выдержав паузу, я заявил, что в принципе не возражаю против визита в Петербург короля Эдуарда VII, но о его времени хотел бы посоветоваться со своим министром иностранных дел господином Дурново. «И еще кое с кем», – подумал я про себя.

Обменявшись с британским посланником несколькими ни к чему не обязывающим комплиментами, я попрощался с ним и стал думать и гадать о неожиданном для меня предложении дядюшки Берти. Кажется, я угадал причину, которая заставила его обратиться ко мне с предложением о встрече.

Несомненно, до британского короля дошли слухи о желании принцессы Виктории перейти в православие и связать свою судьбу с адмиралом Ларионовым. С одной стороны, этот брак трудно назвать равным – дочь короля Англии и какой-то адмирал, чья фамилия даже не вписана в Готский альманах. Налицо морганатический брак, о котором будут еще долго судачить в королевских домах Европы.

Хотя в основании каждого древнего рода Европы обязательно был человек, который, оставив соху и взявшись за меч, добился успеха и закрепил его для потомков в виде дарованного монархом титула. Кстати, адмирал совершенно безвозмездно уступил мне титул Светлейшего протектора Кореи, который он получил от корейского императора в самом начале войны с Японией. В таких случаях обязательно принято отдариваться, и за заслуги перед отечеством я вполне могу наделить вице-адмирала Ларионова, например, титулом светлейшего князя Цусимского или Корейского… Но, с другой стороны, адмирал Ларионов сам по себе является весьма незаурядной личностью и очень влиятельным человеком. Он – командир эскадры из будущего, боевые возможности которой поболее, чем у многих европейских держав. Я уже не говорю о его знании будущего и тех технических новинок, которые мы только-только начинаем использовать. То есть с точки зрения материальной выгоды для дядюшки Берти этот брак выгоден во всех отношениях. Конечно, став зятем британского короля, адмирал Ларионов продолжит все так же верно служить России, но в этом случае Британской империи уже не будет грозить судьба империи Японской, которая ныне разбита, унижена и навсегда распрощалась с мыслью построить то, что у них называется «хакко итиу» – «восемь углов под одной крышей». То есть исполнить завет легендарного императора Дзимму и стать владычицей мира, ну, или на крайней случай Азии.

«Мой японский тесть выдал замуж свою дочь за меня, – подумал я, – а дядюшка Берти хочет выдать свою дочь за адмирала Ларионова. Очень интересный ход. Только король, похоже, не просчитал все возможные варианты. А что если британский трон неожиданно окажется вакантным, и тогда дети от брака принцессы Виктории и адмирала Ларионова получат вполне реальный шанс занять место британских монархов? Ведь и в их жилах тоже будет течь кровь королевской династии Саксен-Кобургов. – Я невольно поежился. – Как здорово, что Виктория не больна этой страшной болезнью, – подумал я. – Ее дети от адмирала Ларионова будут абсолютно здоровы, в отличие от моих бедных племянниц – дочерей покойного брата Николая. В их случае имеет место настоящая русская рулетка, каждая с вероятностью пятьдесят процентов может быть носительницей этой ужасной болезни. И пока мы не научимся читать наследственность человека как раскрытую книгу, мы можем лишь гадать о том – больны ли Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия этой ужасной болезнью или абсолютно здоровы. И гадания эти продлятся вплоть до рождения первого больного мальчика». По этому поводу необходимо будет принять особые меры, выделить деньги на создание института, предназначенного раскрыть тайны наследственности и подобрать ученых, которые с помощью наших друзей из будущего станут работать над разрешением одной из величайших тайн на свете. Если они не смогут решить эту задачу к тому моменту, когда моим племянницам подойдет время выйти замуж, то все равно работа института будет не напрасна – подобные знания лишними не бывают и всегда могут быть применены, как выражаются потомки, в «народном хозяйстве».

Что же касается визита дядюшки Берти в Санкт-Петербург, то он желателен во всех отношениях. Конечно, есть вероятность, что британский монарх в ходе нашей встречи попытается выторговать для себя и своей страны какие-нибудь существенные привилегии, но ведь и мы тоже умеем торговаться. Новый министр иностранных дел господин Дурново весьма принципиальный переговорщик, к тому же любящий Россию.

К тому же я подключу к переговорам с британцами и наших друзей из будущего. Они, в отличие от моих дипломатов, весьма прагматичны и хитры. Взять того же тайного советника Тамбовцева. Надо попросить его поучаствовать в переговорах, правда, держась несколько в тени. А то слава о его заведении в Новой Голландии расползлась уже по всей Европе и далее. Говорят, что там его считают реинкарнацией великого инквизитора Торквемады. Правда, работает Александр Васильевич куда тоньше – никого на кострах не жжет и на дыбе не пытает. Но Европа все равно пугает сама себя ужасами застенков Новой Голландии.

Но пусть они так думают – для меня главное, чтобы ведомство Александра Васильевича исправно охраняло безопасность империи. На мнение же Европы мне наплевать.

«Кстати, – мне в голову вдруг пришла одна мысль, от которой по моей спине побежали мурашки. – Как докладывал мне недавно господин Тамбовцев, какие-то злодеи-бомбисты готовят в Санкт-Петербурге грандиозный террористический акт. Александр Васильевич заверил меня, что он надежно контролирует этих мерзавцев и в нужный момент их обезвредит. Это преступление щедро оплачивают некие иностранные темные силы. А что если эти же силы решат убить двух зайцев? – тут я криво усмехнулся от того, что посчитал себя и английского короля зайцами. – Только я не зайчик, да и дядюшка Берти меньше всего похож на это робкое животное».

Если все же это так, то мне надо срочно переговорить с господином Тамбовцевым. И чем быстрее, тем лучше. Возможно, что я ошибаюсь, и моему коронованному гостю ничего не грозит. Но чем черт не шутит.

Немного помедлив, я снял телефонную трубку, попросил соединить меня с тайным советником Тамбовцевым.

Услышав его голос в трубке, я коротко сказал:

– Александр Васильевич, добрый день. Скажите, вы можете сегодня быть у меня? …Когда? Как можно быстрее. …Да, дело архиважное, как говорит наш общий знакомый, Владимир Ильич Ульянов. …Через час? Хорошо – я вас жду.

5 октября (22 сентября) 1904 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека

– Господа, – император дождался, пока все приглашенные рассядутся вокруг стола с лежащими на нем бумагами и картами, – я хотел бы услышать ваше мнение о том, что у нас сейчас происходит на Дальнем Востоке и Тихом океане. Скажу сразу – мне не нравится то, что Россия с границей по Амуру оказалась прижата к тайге с зоной вечной мерзлоты и с недостаточным для ведения сельского хозяйства количеством пахотных земель. В то же время такими землями богата расположенная южнее малозаселенная Маньчжурия, через которую мы уже построили Китайско-Восточную железную дорогу.

– Мне не совсем понятно, ваше величество, – пожал плечами адмирал Ларионов, – войну с Японией за эту саму Маньчжурию мы вроде выиграли. Так не проще ли аннексировать ее по праву победителя?

– Ну, вот так прямо и аннексировать… – усмехнулся Михаил. – На нас и так все косятся, словно на средневековых разбойников, которые вышли на большую дорогу. Зачем нашим дипломатам лишняя головная боль?

– Ваше императорское величество, – улыбнулся адмирал Ларионов, – а что, эти самые иностранные державы никогда никого не аннексировали? Правда, они почему-то считают, что сие допустимо только для них, просвещенных европейцев, несущих свет цивилизации диким народам. А нам, сиволапым… – тут адмирал махнул рукой, – в общем, я скажу вам, что и в наши времена Россия всегда была виновата во всех бедах – от падения Тунгусского метеорита и гибели «Титаника» до наводнения в Южной Америке. Еще добавлю, что с европейцами нельзя играть в честную игру – обязательно обманут, предадут, да при этом еще и сделают виновными во всем произошедшем.

Император на некоторое время задумался.

– Как я понимаю, Виктор Сергеевич, – произнес он, – вы имеете в виду Берлинский конгресс – когда Россию предали все, даже, казалось бы, ее ближайшие союзники; и мой дед оказался перед перспективой войны с европейской коалицией?

– И Берлинский конгресс тоже, – уклончиво ответил адмирал Ларионов, – просто в настоящий момент, после нашей блестящей победы над Японией, а потом и после Формозского инцидента, Россия может себе позволить не обращать внимания на возмущенные вопли наших «преподавателей хороших манер». Но тянуть с принятием решения по Дальнему Востоку не стоит – как говорится, надо ковать железо, пока оно горячо.

– А может, хватит нам уже расширяться? – спросил император. – И так наша держава занимает территорию одной пятой обитаемой суши.

– Ваше императорское величество, – вступил в разговор генерал-майор Бережной, – империи вроде нашей обычно чувствуют себя хорошо, пока расширяются. Остановка в развитии, а уж тем более потеря части территории – это начало заката империи. Если Маньчжурию (и, кстати, Корею) сейчас не возьмем мы, то через двадцать или тридцать лет на них наложат руку другие государства; и не факт, что они будут дружественны нам.

– Я понял вашу мысль, Вячеслав Николаевич, – кивнул император, – и полагаю, что вы правы. Кстати, а что скажет по этому поводу уважаемый Александр Васильевич?

Тайный советник Тамбовцев раскрыл свою рабочую папку и произнес:

– Исходя из анализа данных, полученных от наших агентов за рубежом, международный политический расклад таков. Япония выпала из числа претендентов на роль великих держав и перешла в разряд государств-сателлитов, в данном случае Российской империи. Германия в настоящий момент союзна нам, и ей просто невыгодно ссориться с нами из-за Маньчжурии. Тем более что она кое-что получила по результатам прошедшей войны – причем, можно сказать, без единого выстрела.

– Ну, допустим, – сказал адмирал Ларионов, – при Формозе германским военным кораблям все же пришлось пострелять, но Британия не приняла вызова – воевать с двумя или даже с тремя мировыми державами ей не по плечу.

– А что это за третья держава? – поинтересовался император. – Неужели Черногория или Дания?

– Нет, конечно, – ответил адмирал Ларионов, – в случае возможного конфликта к нам с немцами вполне могла присоединиться Франция. Не из-за любви к России и Германии, а из-за того, что таким образом она могла надеяться избежать возможной германской оккупации. Именно это, и ничто другое, как я понимаю, остудило горячие головы в британском адмиралтействе и заставило короля Эдуарда сделать то, что он сделал.

– Вот-вот, – добавил тайный советник Тамбовцев, – Франция – это наш бывший союзник, который фактически предал нас. И в Париже после разрыва союза с Россией опасаются, что Германия сможет повторить то, что она проделала с Францией в 1870 году.

– Это я прекрасно понимаю, – кивнул император, – я помню, как в самом начале войны с Японией Франция предала Россию, заявив, что наш союз касался только европейского театра военных действий. Поэтому я имею полное право закрыть глаза на то, что Германия сделает с Францией.

– Да, но не следует все же допускать полного распада Франции, – сказал тайный советник Тамбовцев, – чрезмерно усилившаяся Германия нам тоже ни к чему. Но поговорим пока о делах азиатских. Я полагаю, что Франция, просто из чувства самосохранения, не станет особо возмущаться нашему усилению на Дальнем Востоке. С Францией и Германией вроде все понятно. На европейском континенте, помимо политической мелюзги вроде Италии и Испании, существуют еще Австро-Венгрия, Турция и Великобритания. Австро-Венгрия находится в процессе политического развода с Германией и ищет новых союзников. И этот союз, скорее всего, будет составлен именно в такой конфигурации. Новый «Тройственный союз» для порядка повозмущается нашими притязаниями, но, как мне кажется, этим все и закончится. Один на один, или даже в союзе с Турцией, Австро-Венгрия с нами воевать не решится.

– А почему, Александр Васильевич, вы сразу заводите речь о войне, – поинтересовался император, – ведь в международном праве существуют и другие способы, с помощью которых государства выражают друг другу свое неудовольствие.

Генерал Бережной усмехнулся.

– Помнится, – с улыбкой произнес он, – ваш батюшка на подобные австрийские неудовольствия ответил тем, что швырнул послу Вены завязанную в узел вилку. На сем неудовольствие австрийцев и закончилось.

– Значит, у вас помнят об этом случае? – улыбнулся император. – Батюшка был человеком горячим. Да, вы правы – с Австро-Венгрией у нас отношения сложные, особенно на Балканах. Короче, мы переживем неудовольствие дедушки Франца-Иосифа. Что же касается Турции, то ее можно и не принимать всерьез. Да и не будет она особо возмущаться из-за того, что происходит на Дальнем Востоке. В случае чего можно намекнуть султану Абдул Гамиду о возможных неприятностях, связанных с Проливами, Константинополем и Великой Арменией. Он должен помнить, что может за этим последовать… Только я, в отличие от своего деда, не отдам приказ русским войскам остановиться в Сан-Стефано.

– Тогда, – резюмировал тайный советник Тамбовцев, – остается лишь одна Великобритания – и тут важно не то, что в Лондоне скажут, а то, что там сделают. Возможностей же что-то сделать у них немного, хотя пакостить нам они будут вне зависимости от нашего поведения. Союз с САСШ для них пока еще невозможен по причине сильнейшего изоляционизма последних. Ну, а про европейских союзников мы уже поговорили.

– Следовательно, – подвел итог император, – Маньчжурию необходимо занимать, причем не откладывая это дело в долгий ящик.

– Именно так, ваше величество, – кивнул тайный советник Тамбовцев, – Маньчжурию и Корею следует сделать нашими территориями. Но все надо проделать аккуратно и тихо, чтобы комар носа не подточил. Поскольку центральные власти в Пекине практически не контролируют обстановку на местах, то следует предложить им хорошую сумму за аренду этой территории на девяносто девять лет; причем договор следует составить так, что берем мы ее в аренду не у Китая, а у маньчжурской династии Цин, вотчиной которой Маньчжурия, собственно, и является. И возвратить ее мы обязуемся именно представителям этой династии. Для справки – династии Цин жить осталось всего несколько лет. Императрица Цыси успешно делает всё, чтобы ускорить падение династии.

– Умно придумано, – одобрительно кивнул император Михаил, – я велю господину Дурново начать работу над составлением соответствующего договора. Что же касается Кореи, то этот вопрос мы с ваном Коджоном решим кулуарно, как монарх с монархом. Благо вы, Виктор Сергеевич, сумели заключить с ним договор о протекторате сроком на 99 лет. Видно, сильно был напуган человек…

– Ну, я тут ни при чем, – развел руками адмирал Ларионов, – японцы – они кого хочешь напугают. Ну, а мне в тот момент требовался документ, делающий меня легитимным участником боевых действий. И вообще, династия Ли находится на закате, и ван наверняка уступит свою призрачную власть, которой у него фактически уже нет, оставив себе титул и ежегодное содержание.

– Хорошо, Виктор Сергеевич, – сказал император, завершая разговор, – я непременно пошлю вану предложение посетить Петербург вместе со своим наследником и прочими членами семьи. Ну что ж, господа, думаю, что на сегодня все. Всем спасибо и до свидания.

8 октября (25 сентября) 1904 года.

Северная Атлантика. Борт парохода «Тевтоник» компании «Уайт Стар Лайн».

Штабс-капитан Николай Арсеньевич Бесоев, он же отставной поручик князь Амиран Амилахвари

До Эдинбурга я и Натали добрались без приключений. Оттуда на поезде мы отправились в Ливерпуль, где нас уже ждала каюта первого класса на трансатлантическом лайнере «Тевтоник». На нем мы и отплыли в Нью-Йорк. Я немного почитал в справочнике про этот пароход и узнал, что в свое время «Тевтоник» был одним из самых быстроходных пассажирских судов в мире. От Ливерпуля до Нью-Йорка он шел в среднем пять суток. Так что менее чем через неделю мы с Натали окажемся в Новом Свете.

Лайнер мне понравился – этакий «Титаник» в миниатюре. Черный корпус, белые надстройки, три скошенные назад мачты и две толстые желтые трубы с черным верхом. Размеры по масштабам XXI века скромные – 565 футов – по-нашему – 177 метров. В свое время он славился роскошью и комфортностью кают, хотя изначально строился как потенциальный войсковой транспорт. По соглашению с британским адмиралтейством, по меньшей мере половина его экипажа должна была числиться в резерве военно-морского флота Англии. Соглашение оговаривало и нижний предел скорости «Тевтоника» – не менее 17–19 узлов. На нем также была предусмотрена возможность установки дюжины скорострельных пушек. В военном варианте пароход мог принять тысячу кавалеристов вместе с лошадьми или две тысячи пехотинцев.

«Тевтонику» уже довелось послужить в Королевском военно-морском флоте. Во время англо-бурской войны на нем перевезли из Британии в Южную Африку не одну тысячу «томми». Ну, а потом, после окончания боевых действий, лайнер «демобилизовали», и он снова стал осуществлять регулярные переходы из Ливерпуля в Нью-Йорк.

У причала, куда мы с Натали подкатили в карете, нас встретили у трапа два дюжих стюарда. Они ловко подхватили наши чемоданы и кофры и повели нас по лабиринтам палуб и трапов туда, где находились наши каюты первого класса. Как пояснил один из них – словоохотливый парень с ярко-рыжей шевелюрой и веснушками, осыпавшими все его загорелое лицо, – судя по акценту, являвшийся уроженцем Ирландии, – на «Тевтонике» было три сотни мест для пассажиров в каютах первого класса, почти две сотни мест в каютах для пассажиров, следовавших вторым классом, и восемьсот пятьдесят мест для пассажиров третьего класса.

Нам с Натали досталась каюта первого класса, как писали в наше время в объявлениях об обмене: «со всеми удобствами». Компания «Уайт Стар Лайнз» не скупилась и старалась поразить своих клиентов роскошью и удобством апартаментов на своих трансатлантических лайнерах. Расчет был верный – «хозяева жизни» того времени желали путешествовать в привычных для себя условиях. Наш шеф, Александр Васильевич Тамбовцев, настоял на том, чтобы мы отправились в Америку именно первым классом. И даже не потому, что хотел сделать приятное мне и Натали.

– Видишь ли, Коля, – сказал он, – к пассажирам первого класса не так придирчивы таможенные, пограничные и эмиграционные служащие. Они прекрасно понимают – с кем имеют дело, и стараются без нужды не докучать им нескромными вопросами. Ну, и кроме того, как ты прекрасно знаешь, путешествие – прекрасный повод для новых знакомств. Среди ваших соседей по палубе могут оказаться весьма полезные для вас в дальнейшем люди. Так что вы там не засиживайтесь и не залеживайтесь в каюте, – тут Дед усмехнулся, а я смущенно потупил глаза, понимая, на что он намекает, – а чаще прогуливайтесь по палубе, посетите музыкальный салон, вечером сходите на дискотеку, или как она там у них сейчас называется. В общем, используйте время с пользой.

И вот мы на борту «Тевтоника». Расположившись в нашей каюте, мы с Натали привели себя в порядок, переоделись, а потом вышли на палубу для «благородных» и стали прогуливаться по ней, наблюдая, как наш лайнер медленно отчаливает от причала и, влекомый трудягами-буксирами, движется к выходу из порта.

Натали доверчиво прижалась ко мне. Начиналось наше заморское приключение. Но она была со мной, а я – с ней, и потому все трудности и опасности мы будем делить пополам. А это уже хорошо. Я обнял ее за плечи, она положила мне голову на грудь, и мы замерли, желая остановить то мгновение, которое было действительно прекрасно…

Старик «Тевтоник» оказался хорошим ходоком. В свое время он завоевал «Голубую ленту» – переходящий приз, учрежденный Сэмюэлем Кунардом и дававший право самому быстроходному трансатлантическому лайнеру поднимать на мачте корабля-рекордсмена голубой вымпел. В 1897 году этот вымпел отобрал у «Тевтоника» германский лайнер «Кайзер Вильгельм дер Гроссе». А сейчас «Голубая лента» принадлежит германскому же лайнеру «Дойчланд». Времена меняются, и немецкие судостроители стали законодателями мод в судостроении.

Форштевень «Тевтоника» как острым ножом вспарывал морские волны. А на палубах и в каютах лайнера текла размеренная жизнь. Здесь было все для того, чтобы пассажиры из числа «благородных» чувствовали себя как дома. На «Тевтонике» имелись прекрасные салоны, большая библиотека, парикмахерская, где дамы могли сделать себе изысканную прическу и маникюр.

Мы завтракали, обедали и ужинали в салоне, который был отделан в стиле ренессанс и украшен позолоченными барельефами тритонов и нимф, инкрустированными слоновой костью. Стены в курительном салоне были обиты натуральной кожей. На стенах салонов и коридоров висели картины с изображениями старинных кораблей.

Натали флиртовала с модно одетыми джентльменами, которые, восхищенные красотой моей любимой, старались всеми силами привлечь к себе внимание. Но им вскоре приходилось знакомиться и со мной, когда Натали представляла меня как своего супруга. Кое-кто из наших новых знакомых представлял оперативный интерес. Обменявшись визитками, мы договаривались по прибытии в Нью-Йорк снова встретиться с ними в, так сказать, более спокойной обстановке.

Как ни странно, но и для тех, кто следовал третьим классом – в основном это были эмигранты, – тоже были созданы некоторые удобства. Для них имелось большое крытое помещение на верхней палубе и даже специальные «семейные» кубрики. А обеденный салон для эмигрантов был настолько большим, что некоторые ехидные пассажиры из числа «благородных» спрашивали у капитана «Тевтоника», не собирается ли он на своем пароходе устраивать балы для нищих.

Осенняя Атлантика была на удивление спокойной. Волнения особого не было, и наш лайнер плавно покачивался на волнах, дымя своими трубами. Я не удержался и рассказал Натали о том, что примерно таким же курсом в 1912 году шел «Титаник», который холодной апрельской ночью столкнулся с гигантским айсбергом.

– В морской пучине погибло полторы тысячи человек, – закончил я свой рассказ, – а спаслось всего семьсот двенадцать человек. Эту страшную трагедию вспоминают даже в XXI веке.

– Боже мой, Николя, как это страшно! – воскликнула Натали. – А с нашим пароходом такое может произойти? Ведь такое с нами не случится, правда?

– Нет, милая, не бойся, – я обнял свою любимую, – с нами ничего плохого не случится. Это тебе говорю я. Моя «чуйка» еще никогда меня не обманывала. Да и «Тевтоник» в нашей истории вполне благополучно отплавал свое, без каких-либо аварий и чрезвычайных происшествий.

И действительно, «Тевтоник» дошел до берегов Нового Света. Мы увидели с верхней палубы лайнера циклопическую статую Свободы, установленную на острове Бедлоу в 1886 году. Но мне этот символ Североамериканских Соединенных Штатов почему-то напомнил изображение кровавой богини Гекаты.

Вдоволь полюбовавшись на открывшийся перед нами вид на Манхеттен и на гавань Нью-Йорка, мы отправились в свою каюту. Надо было успеть переодеться и собрать вещи. Еще немного – и мы ступим на землю Америки. Нам предстоит большая работа, но мы там будем не одни, и, я надеюсь, справимся с поставленными перед нами задачами…

11 октября (28 сентября) 1904 года, 17:00.

Санкт-Петербург, Новая Голландия, Особое техническое бюро, комната № 112

Сотрудники опричной конторы царя Михаила, вежливые и невозмутимые, как английские дворецкие, быстро накрыли большой круглый стол всем тем, что необходимо для чаепития. Они принесли большой, пышущий жаром самовар, а также разложили перед каждым участником встречи «паркеровские» ручки местного производства и остро заточенные карандаши, после чего тихо удалились, прикрыв за собой дверь.

– Господа, – произнес контр-адмирал Григорович, когда за сотрудниками ГУГБ закрылась дверь, – как вы понимаете, раз уж нас по поручению государя-императора собрали в стенах этого заведения, то понятно, что вопрос, который будет обсуждаться на этой встрече, носит чрезвычайно важный и секретный характер. Я знаю, что все вы патриоты нашей Родины России и сделаете все необходимое для того, чтобы у нашего флота были лучшие в мире подводные лодки…

При упоминании имени монарха присутствующие молча покосились на парадный портрет, висящий на торцевой стене, где его императорское величество Михаил II был запечатлен в полярной морской куртке на мостике всплывшей на Северном полюсе подводной лодки. Брови самодержца были сурово сведены, а на губах застыла улыбка.

Инженер Налетов, инженер-механик Бубнов и лейтенант Беклемишев молчали, приводя в порядок мысли после посещения прибывшей из будущего дизельной подводной лодки «Алроса». Прежде чем высказываться по этому вопросу, требовалось для начала осмыслить все увиденное и услышанное за последние несколько часов.

Первая русская подводная лодка «Дельфин», еще совсем недавно казавшаяся им пределом совершенства, теперь выглядела устаревшей, как драккар викингов. Но в то же время ни Бубнов, ни Налетов во время посещения «Алросы» не увидели на ней ничего сверхъестественного. Если поставить рядом тот же «Дельфин» и подлодку из будущего, то твердо можно было сказать, что они самая что ни на есть родня. Так что задание императора будет выполнено и перевыполнено, и ничего невозможного в полученном от царя задании нет.

Молчал и Густав Васильевич Тринклер. Сейчас, когда на Путиловском заводе для серийного производства моторов его конструкции для дальних рейдеров спешно расширялись производственные мощности, он был готов принять следующий заказ на судовые моторы аналогичной конструкции, но значительно меньшей мощности и габаритов. Например, мощностью в тысячу, пятьсот и двести пятьдесят лошадиных сил. Тысячесильные моторы планировались для установки на торпедные катера и подводные лодки крейсерского класса, пятисотсильные – на подводные лодки среднего класса, а двухсотпятидесятисильные – на подлодки-малютки. Также все три эти класса так называемых «компактных» судовых моторов могли устанавливаться на железнодорожные локомотивы, иначе называемые тепловозами.

Поскольку Густаву Тринклеру были известны некоторые подробности техзадания на новое семейство моторов, то его подчиненные уже приступили к их эскизному проектированию. И вызов на это совещание подтвердил правильность такого решения.

Молчали и кавторанг Павленко и кандидат технических наук Воронов. Первый – по привычке военного человека держать глаза и уши открытыми и не лезть в разговор, пока не спросят; а второй потому, что еще весной, перед началом работы над проектом дальних рейдеров, он имел беседу с императором.

– Поймите, Петр Геннадьевич, – сказал тогда самодержец, – вы в своей команде, конечно, люди умные и, более того, достигшие определенных научных высот. Но признайтесь – вы отнюдь не гении, а очень крепкие середняки, так называемый третий состав, ибо иных в эту командировку и не послали бы. А вот те, кому вы по нашей просьбе будете оказывать помощь – они и есть настоящие гении, решающие задачи, которые до них никто не решал. Делают они это с помощью своего разума, технического таланта или божественного озарения. Так как нам нужны не только отдельные проекты особо удачных кораблей, но и собственная, лучшая в мире кораблестроительная школа, то я попрошу вас как можно аккуратнее передать нашим специалистам ваш технический багаж, делать для них все расчеты. А в сам процесс проектирования вмешиваться следует только тогда, когда вы конкретно увидите, что конструкторская мысль наших гениев свернула на тупиковый путь развития. При этом вы должны как можно более подробно обосновать свою рекомендацию, почему именно так делать не стоит ни в коем случае – чтобы они поняли, а не просто заучили. А то ведь научная мысль, она такая – если что-то непонятно, то все равно свернет в тупик и будет пытаться пробиться через него силой.

Вот потому-то Петр Геннадьевич и предпочитал помалкивать – ведь люди, с которыми ему довелось тут поработать, действительно были гениями от судостроения. Во время подготовки проекта дальнего рейдера он бок о бок трудился с такими корифеями, как вице-адмирал Степан Осипович Макаров, академик Алексей Николаевич Крылов, а также тоже присутствующий здесь старший инженер-механик Иван Григорьевич Бубнов. Кили первых дальних рейдеров уже были установлены на стапеле, и император Михаил двинул вперед следующую фишку – подводный флот.

Со злосчастным «Дельфином» команда Бубнова возилась вот уже два года и пока еще не сумела изжить детские болезни конструкции. В то же время надо было понимать, что мировая инженерная мысль не стоит на месте, и Британская империя, самая богатая страна мира, охраняющая, как цербер, свои раскинувшиеся по свету владения, в самое ближайшее время выдаст на-гора очередной сюрприз. Российская военно-морская разведка выяснила, что техническое задание, выданное адмиралом Фишером для проектирования будущего сверхброненосца, включало в себя десять-двенадцать двенадцатидюймовых орудий главного калибра в башнях, как на последних классических броненосцах «Лорд Нельсон», стандартное водоизмещение восемнадцать тысяч тонн, четырехвальную силовую паротурбинную установку мощностью сорок тысяч лошадиных сил и полную скорость хода двадцать пять узлов.

Конечно, если сложить два и два, то получалось, что бронирование такого корабля либо должно быть скорее крейсерским, чем линейным (ибо основной запас водоизмещения съедали корпус, силовая установка, вооружение и запас топлива), либо этот корабль сможет брать на борт мало топлива и будет действовать только на небольшом расстоянии от своих баз.

В британском адмиралтействе так сильно напугались еще не рожденных «Измаилов», что, по непроверенным данным, собирались наклепать целую дюжину подобных уродцев. Но как бы то ни было, назревала очередная гонка военно-морских вооружений, и Россия собиралась дать на нее свой любимый асимметричный ответ – одновременно с тем, как Германия даст ответ симметричный. И вот тогда можно будет полюбоваться – как на это отреагируют лорды британского адмиралтейства.

Первым подал голос старший инженер-механик Иван Григорьевич Бубнов, который, как уже говорилось, ранее уже участвовал в совместной работе с группой сотрудников СПМБМ «Малахит», возглавляемой Петром Геннадьевичем Вороновым.

– Господин контр-адмирал, – с некоторой обидой сказал он, – а собственно, зачем мы вам здесь, когда все очень быстро и качественно могли бы сделать господа из будущего, которые на проекте «Измаилов» и так взяли на себя половину работы?

– Иван Григорьевич, – укоризненно покачал головой адмирал Григорович, – ну что вы, право слово, капризничаете как ребенок. Господа из будущего призваны помочь вам избежать уже известных им ошибок, а также сделать с помощью своих машинок большую часть расчетов. Вот вы вместе с господином Беклемишевым уже полтора года пытаетесь довести до ума свой «Дельфин», а до сих пор еще не знаете, что бензиновые и керосиновые двигатели, вследствие большой пожароопасности и взрывоопасности паров этого топлива, для подводных лодок категорически противопоказаны. А узнать об этом вы могли только после того, как взорвались бы пару раз на своем моторе «Даймлер», причем погибли бы люди, а лодка получила повреждения. В замкнутом пространстве с бензином шутки плохи. Кроме того, помните, как вы этим летом вместе со своим «Дельфином» разок чуть было безвозвратно не нырнули на дно, а двенадцать человек вашей команды спастись так и не смогли? Скажите, кто ж такой умный из вас придумал выпускать воздух из балластных цистерн внутрь лодки, а не в забортное пространство? Могу сказать вам, что за все те сведения, которые сообщат вам Петр Геннадьевич и его коллеги, там, в том мире, уже заплачено жизнями подводников и погибшими подводными кораблями. А посему, пожалуйста, будьте добры слушать, что вам скажут, и мотать на ус. И помнить, что настоящую школу подводного судостроения оставить нам можете только вы, и никто другой.

В ответ на эту речь адмирала Бубнов и Беклемишев согласно кивнули и уже более дружелюбно посмотрели на Воронова. Строгих учителей обычно никто не любит, но потом их благодарят и вспоминают с теплым чувством.

И тут подал голос единственный по-настоящему штатский участник этой встречи, инженер-железнодорожник Михаил Петрович Налетов.

– Господин контр-адмирал, – спросил он Григоровича, – скажите, а зачем меня, простого железнодорожного техника, вызвали в Петербург аж из самого Дальнего?

– А затем, – ответил адмирал Григорович, – что по данным, полученным от наших потомков, в их прошлом вы в условиях осажденного Порт-Артура менее чем за полгода сумели спроектировать, построить, спустить на воду и довести до ходовых испытаний подводный минный заградитель водоизмещением в двадцать пять тонн, рассчитанный на четыре якорные мины. Это тоже есть настоящее чудо технической мысли и организационного таланта. Потом по вашим чертежам был построен подводный минный заградитель «Краб» на пятьсот тонн надводного и семьсот тонн подводного водоизмещения, рассчитанный на транспортировку шестидесяти якорных мин. Этот корабль сумел открыть свой боевой счет – на скрытно выставленных им минах подорвались несколько вражеских транспортов. «Дельфин» господина Бубнова, кстати, так и не смог похвастать какими-либо боевыми успехами. Ведь признайтесь, вы ведь уже думали над этим вопросом?

– Да, господин контр-адмирал, – кивнул инженер Налетов, – такая мысль у меня возникла после разгрома японского флота. Я подумал, что противник мог бы закупорить гавань Порт-Артура и нанести огромный урон нашему флоту, если бы использовал подводные заградители, способные тайком от наших моряков выставлять минные банки.

– Ну, вот и замечательно, – улыбнулся адмирал Григорович, – значит, мы в вас не ошиблись. А теперь давайте послушаем, что нам скажет капитан второго ранга Павленко, который досконально изучил все эти подводные лодки.

– Коллеги, – начал свой доклад кавторанг, – подводные силы – это один из трех китов, на котором наряду с надводными кораблями и морской авиацией будут стоять военно-морские флоты в XX веке. На данный момент я считаю, что Российскому флоту необходимо иметь в своем составе подводные лодки трех классов.

Первые – класса «малютка», то есть подводные лодки водоизмещением: надводное – порядка ста семидесяти тонн, подводное – порядка двухсот пятидесяти. Вооружение – два носовых трубчатых торпедных аппарата без запасных торпед и турель для пулемета на рубке. Такие лодки предназначены для атаки противника у своих берегов или при поддержке судна-матки – для действий внутри вражеских баз. Поэтому боевых действий в надводном положении они вести не должны, и пушка для них – излишняя роскошь.

Вторые – подводные лодки среднего водоизмещения: семьсот тонн – надводное, тысяча тонн – подводное. Вооружение – четыре носовых и два кормовых трубчатых торпедных аппарата. Каждый аппарат имеет одну торпеду в боевом положении и одну запасную на стеллажах. Из дополнительного вооружения они могут иметь пушку в семьдесят пять миллиметров и пулемет. В этом же среднем классе могут быть построены средние подводные минные заградители типа «Краб». На вооружении у «Крабов» могут быть: пушка, два носовых торпедных аппарата и две минных галереи общей вместимостью – шестьдесят якорных мин.

Такие подводные лодки предназначены для прерывания вражеского торгового судоходства и противодействия боевым кораблям противника на расстоянии до пятисот морских миль от своих баз. По опыту нашего прошлого, для уничтожения невооруженных торговых судов малого тоннажа зачастую выгоднее использовать пушку вместо торпед, или, как их тут у вас еще называют – самодвижущихся мин. Но при этом можно нарваться на вооруженное судно-ловушку, прикинувшуюся мирным каботажником. Лодка – плохой надводный корабль, и в артиллерийском бою она будет, скорее всего, потоплена.

– Господин капитан второго ранга, – воспользовавшись паузой, спросил лейтенант Беклемишев, – а как же международные конвенции, которые требуют досмотра неприятельских торговых судов и снятия с них команды в случае потопления? В подводную лодку кота лишнего не засунешь, не то что неприятельскую команду.

– Какие там конвенции, лейтенант! – сардонически усмехнулся Павленко. – Уже следующая война на море будет вестись без каких-либо правил. Подводные лодки – да и не только они – будут топить все, что плавает: боевые корабли, санитарные и войсковые транспорты и даже пассажирские лайнеры. На суше противоборствующие войска будут травить друг друга газами и десятками тысяч косить наступающих солдат из пулеметов. С аэропланов и дирижаблей на мирные города посыплются бомбы, а в ответ в небо поднимутся другие аэропланы, задачей которых будет захват и удержание контроля над небом. И наша задача, господа офицеры – сделать так, чтобы из этой страшной войны Россия вышла не только победившей, но еще и усилившейся, и окрепшей.

– Да, господа, – подтвердил адмирал Григорович, – Александр Владимирович абсолютно прав, и его слова – это не ужасное пророчество Сивиллы, а точное описание методов ведения войн в XX веке. Прошу запомнить – если государь-император отдаст приказ начать неограниченную подводную войну против любой враждебной нам державы, то вы его выполните. Потому что на войне как на войне. Но теперь мы хотим услышать о третьем типе подводных лодок, которые хочет предложить нам господин Павленко. Насколько я понимаю, это будут своего рода подводные крейсера?

– Вы абсолютно правы, Иван Константинович, – подтвердил Павленко, – третий тип подводных лодок так и называется – «крейсерские». Имея водоизмещение: надводное – полторы тысячи тонн, и подводное – две тысячи триста тонн, они предназначены для дальних океанских походов и действий на коммуникациях противника в любой точке мирового океана. Их стандартное вооружение должно быть следующим: одна пушка калибром сто миллиметров, одна пушка калибром семьдесят пять миллиметров, шесть носовых и четыре кормовых торпедных аппарата. Каждый аппарат должен иметь одну торпеду в боевом положении и две – на стеллажах. В варианте минного заградителя лодки этого класса должны иметь готовыми к бою четыре носовых торпедных аппарата и сто двадцать якорных мин. При этом надо иметь в виду, что при проектировании и постройке все торпедные лодки и подводные минзаги имели бы как можно больше схожих конструкционных элементов и одинакового оборудования. Это должно облегчить обучение команд и удешевить производство самих лодок. На этом, коллеги, у меня всё.

– Ну вот и отлично, – подвел итог совещания адмирал Григорович, – я думаю, что господ конструкторов надобно бы оставить с их техническими вопросами, а нам, господам офицерам, стоит отправиться в соседнюю комнату, где, мы в свою очередь, сможем обсудить вопросы тактики и стратегии войны на море в самом ближайшем будущем.

13 октября (30 сентября) 1904 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Глава ГУГБ Тайный советник Тамбовцев Александр Васильевич

Неделю назад мы в этом помещении обсуждали с императором, адмиралом Ларионовым и генералом Бережным некоторые вопросы внешней и внутренней политики. Одной из основных обсуждаемых тем стала тема Маньчжурии. Общее решение было таково – надо брать! Как именно – это уже вопрос чисто технический. С моей точки зрения, лучше всего было бы превратить эту, граничащую с Российской империей, часть Китая в наш протекторат. А далее, после падения династии Цин, возможен и вариант «Маньчжоу-Го», только на этот раз малолетним императором Пу И будет управлять не японский, а русский советник. Впрочем, технические вопросы будут еще доработаны, главное же – принципиальное согласие императора на проведение мягкой «бухаризации» Маньчжурии.

Видимо, Михаил посоветовался кое с кем и решил продолжить обсуждение этой темы, но уже не с точки зрения политической или военной. Он передал мне приглашение прибыть в Готическую библиотеку Зимнего, которая давно уже стала чем-то вроде рабочего кабинета царя. Здесь он решил продолжить разговор о Маньчжурии в присутствии Петра Аркадьевича Столыпина. Он сейчас плотно занимается подготовкой переселенческой программы крестьянского населения из Центральной России, и Маньчжурия вполне может стать местом, куда на Дальнем Востоке направятся основные потоки переселенцев.

У меня тоже были кое-какие наметки по этому поводу, и потому я захватил с собой свой рабочий блокнот, в котором сделал выписки из литературы нашего времени, в которой этот вопрос не раз обсуждался.

Поздоровавшись со мной, Михаил сделал приглашающий жест рукой, предложив мне присесть за стол, рядом с пришедшим чуть раньше Столыпиным, и, повернувшись к Петру Аркадьевичу, сказал ему:

– Ну вот, господа, у нас полный кворум. Господин министр, прошу вас изложить ваши тезисы о возможной аграрной колонизации Маньчжурии.

Столыпин начал свой доклад, рассказав для начала о планах господина Витте и Куропаткина создать вдоль КВЖД некую «Желтороссию». В этих планах было немало дельных мыслей, но не было главного – единой государственной политики освоения новых земель. Ну и реальной возможности воплотить эти планы в жизнь, ибо все упиралось в финансы, а их Сергей Юльевич уже по старой привычке собирался получить в качестве кредитов в милой его сердцу Франции. Нас такой источник финансирования, естественно, не устраивал.

Да и среди рассуждений сторонников колонизации Маньчжурии хватало откровенных идиотов. Например, один «теоретик», скромно пожелавший остаться неизвестным, в своем опусе «Китай или мы» без затей предложил ввести в Маньчжурии… рабство. Вот так, ни больше ни меньше… Китайские семьи, по его мнению, должны были бесплатно распределяться среди русских землепашцев, причем крестьянам отдавалось бы «право даровать им жизнь или смерть». На полном серьезе в этой книге даже обсуждались цены на «желтый товар».

Немного посмеявшись над автором – явным кандидатом в пациенты «дома скорби», – мы с Михаилом снова стали слушать доклад Столыпина.

Он сообщил, что Витте все же успел сделать немало (сколько при этом было украдено денег из казны, Петр Аркадьевич скромно промолчал). Построена была Китайско-Восточная железная дорога с множеством станций, город Харбин и торговый порт Дальний.

– Только, ваше величество, – заявил Столыпин, – господин Витте проглядел одну опасность, которая таилась в ускоренном развитии «Желтороссии». А именно – встречной китайской колонизации. Для строительства железной дороги требовались рабочие руки. И подрядчики, стараясь сэкономить на заработной плате рабочих, предпочитали нанимать китайцев, а не русских, которым пришлось бы платить большее жалованье. А те, найдя для себя источник дохода, привозили в Маньчжурию своих родственников и членов семей. Таким образом, вокруг чисто русских поселков и железнодорожных станций возникали китайские поселения. К чему это может привести – мы имели «удовольствие» видеть во время мятежа 1900 года. Харбин оказался в осаде, а китайская артиллерия обстреливала Благовещенск. И еще. В китайских поселениях власть быстро оказалась в руках бандитов и торговцев опиумом. Там процветает проституция, оттуда расползались заразные болезни – словом, в наличии имелись все пороки Востока. С ними необходимо бороться, и как можно решительнее. Только сделать это не так-то просто. Китайцы, привыкшие к жестокости и кровожадности своих правителей, спокойно относятся к тюремному заключению и не боятся виселицы. Ведь это не изощренная восточная казнь, где палачи стараются подольше и с максимальными муками отправить к праотцам приговоренного к смерти.

– Так что же вы предлагаете, Петр Аркадьевич? – спросил Михаил. – Как нам следует колонизировать Маньчжурию? Или этого вообще не стоит делать?

– Нет, ваше величество, – покачал головой Столыпин, – плодородные земли Маньчжурии и мягкий климат дадут нам возможность снабжать продовольствием весь наш Дальний Восток и избавить от необходимости доставлять все необходимое для жизни из России. Только эта колонизация должна идти бок о бок с вытеснением из Маньчжурии китайцев, приехавших туда на заработки. В первую очередь надо выселить тех, кто связан с торговцами опиумом, хунхузами и содержателями борделей. А главарей бандитов казнить публично с полной конфискацией их неправедно нажитого имущества. Всех русских крестьян, которые поселятся в Маньчжурии, надо обучать военному делу, разрешить им хранение оружия и обязать, в случае необходимости, выступить на охрану своих поселений от бандитов. Но не превращать их в еще одно казачье войско. В свое время, еще при господине Витте, шли разговоры о создании Сунгарийского казачьего войска. Только, как мне кажется, оно не понадобится. Имеющихся в наличии казаков вполне хватит для того, чтобы обеспечить безопасность границ империи.

– Насчет вытеснения китайского уголовного элемента, – сказал я, – полностью с вами согласен, Петр Аркадьевич. Нам эти гнойники ни к чему. И вооружение русских поселенцев – тоже мысль вполне здравая. Только стоит ли поголовно выселять всех китайцев? Среди них есть весьма толковые и умные люди, которые могли бы принести немало пользы России. Для них и их детей я построил бы русские школы, где они бы учились не только русскому языку, но и пропитывались бы русским духом. И еще – я поощрял бы переход китайцев в православие. Вспомните – как китайцы-«боксеры» жестоко расправлялись со своими соотечественниками-христианами. Это неспроста – они чувствовали, что такие китайцы опаснее для них, чем сами русские. Ваше величество, помимо всего прочего, следует продумать создание в Маньчжурии инфраструктуры для будущих поселенцев. Я имею в виду машинно-тракторные станции, ветеринарные станции и ссудные кассы, где за символический процент переселенцы смогут получить кредит на обзаведение, приобретение сельскохозяйственных орудий, скота, на строительство дома. Жалеть денег на это не надо – потом все это вернется сторицей.

– Я понял вас, Александр Васильевич, – задумчиво сказал Михаил. – Действительно – мало принять решение о колонизации Маньчжурии, гораздо труднее добиться исполнения этих решений. Петр Аркадьевич, я попрошу вас подработать ваш проект с господином Тамбовцевым. Нужно предусмотреть всё – от транспортировки поселенцев до снабжения их в первое время всем необходимым для жизни, охраны их от бандитов и жуликов.

– В общем, – резюмировал император, – исходя из всего мною здесь услышанного, я предлагаю создать специальный комитет, глава которого будет подчиняться непосредственно мне, и который будет заниматься исключительно колонизацией Дальнего Востока вообще и Маньчжурии в частности. В состав его должны войти представители министерств: транспорта, финансов, иностранных дел, внутренних дел, военного министерства, наконец. И все они должны работать на одно дело – создание на восточных окраинах России нового промышленного центра, который обеспечит могущество империи на Тихом океане.