Сибил покидала их.

Она объявила об этом утром, после двух дней непрерывного отдыха.

Двух дней, в течение которых она лишь глубже зарывалась под одеяло, когда они пытались выяснить что-либо о ее связи с Клеопатрой.

Энамон сообщил им, что из ее комнаты доносятся непонятные стоны сексуального характера. Приглушенные и сдержанные, разумеется, но которые он слышал очень четко во время своих регулярных подходов к дверям ее спальни. Таким образом, было понятно, что контакт между Сибил и Клеопатрой по-прежнему сохраняется, что связь эта все еще сильна, и в данный момент она дарит американке наиболее приятные ощущения, связанные с воссоединением Алекса с его царицей.

«По крайней мере, она теперь хотя бы не мучается, – подумал Рамзес. – И ее не преследуют прежние безумные видения».

Но куда подевались эти видения? Может быть, просто изменилось ее отношение к ним? Может быть, они все так же владеют ею, только теперь она отдается им без прежнего замешательства и сопротивления? Судить об этом было невозможно, потому что Сибил внезапно перестала разговаривать со всеми. И сейчас, под воздействием какого-то непонятного прилива энергии, пришедшего словно из ниоткуда, она рвалась вернуться в свой номер лондонской гостиницы, к своей гувернантке, которая – она была в этом убеждена – с ума сходила от беспокойства.

Они ждали ее в главном зале. Обстановка была довольно официальная: все они неподвижно стояли, опустив руки, недалеко от того места, где три ночи назад встретили Сакноса. Энамон отсутствовал, но только потому, что в этот момент находился по другую сторону подвесного моста, ожидая Сибил там, чтобы отвезти ее в Лондон. Не было с ними также и Актаму, отправившегося на выполнение какого-то задания, в детали которого Бектатен их не посвящала.

– Но разумно ли это? – с сомнением в голосе спросил Рамзес, когда ожидание стало уже невыносимым.

– Разумно – что? – переспросила Бектатен. На ней было свободное платье из тяжелой дорогой парчи; блестящие черные волосы были завязаны в узел на затылке и скреплены золотой заколкой с изумрудами.

Эта царственная красота на миг увела мысли Рамзеса в сторону.

– Я имею в виду, разумно ли отпускать Сибил просто так, – сказал он. – Когда у нас осталось еще столько вопросов без ответа. Разумно ли это?

– Она не пленница, – возразила Бектатен. – Не моя и не твоя.

– А что, если она вдруг решит рассказать кому-то все о нас? О вас, обо мне, о Джулии Стратфорд…

– Да кто ей поверит? Она ведь пишет фантастические романы.

Рамзес согласно кивнул.

Бектатен говорила с ним довольно жестким тоном. Но, бросив на нее более внимательный взгляд, он не заметил на ее лице ни суровости, ни раздражения.

Наконец они услышали звук шагов по каменной лестнице.

Через мгновение появилась Сибил, в новой одежде, которую Джулия купила для нее в магазине в ближайшей деревне. На ней была белая кружевная блузка с воротником, украшенным жемчужинами, и такой же белый короткий жакет. Юбка была не такой длинной, как у большинства дам в начале двадцатого века, а достаточно короткой, чтобы Сибил могла свободно бегать, танцевать или кружиться, если ей вздумается. Золотистые волосы падали до плеч, выбившись из-под небольшого черного, как ночь, цилиндра, очень похожего на те, которые обожала носить Джулия во время их поездок по Европе. Рамзес с удовлетворением оценил, что Джулия внесла отпечаток своего вкуса в новый облик мисс Паркер. Возможно, это был знак того, что Сибил может вскоре вернуться, несмотря на то что она сейчас настояла на своем отъезде в атмосфере такой спешки и таинственности.

– Как я выгляжу? Хорошо? – робко спросила Сибил. – Выздоровевшей по крайней мере?

– Вы выглядите совершенно потрясающе, – успокоила ее Джулия. – Хотя мнение мое, пожалуй, предвзято, потому что это я занималась вашим нарядом.

Джулия подошла к Сибил и, взяв ее за руки, слегка развела их в стороны, чтобы лучше рассмотреть, как сидит на ней одежда.

– Вы уверены, что должны ехать? – спросил Рамзес.

Сибил слегка вздрогнула, словно боясь прямого разговора о причинах витавшего в атмосфере напряжения.

– Да, – прошептала она. – Совершенно уверена.

– Что же привело вас к такому решению? – поинтересовалась Бектатен.

Если от вопроса Рамзеса Сибил вздрогнула, то при звуке голоса Бектатен она неподвижно застыла на месте. Был ли это страх? Благоговейный трепет? Впрочем, если она честно ответит на этот вопрос, будет уже не важно, какое из этих чувств подтолкнуло ее к этому.

Бектатен сделала несколько шагов по каменному полу в ее сторону. Двигалась она медленно и осторожно, как будто, сознавая свое влияние на Сибил, не хотела пугать ее своим быстрым приближением.

– Мы знаем, что сейчас она с Алексом Савареллом. Что они хотят уехать из Лондона, из Йоркшира, а возможно, и вообще из Британии. Вам что-то известно об этом, Сибил? Можете вы с помощью вашего контакта с ней понять, где они находятся?

Они не рассказывали Сибил о разговоре Алекса и Джулии накануне, но, похоже, услышанное ее нисколько не удивило.

Придерживала ли Бектатен эту информацию до самого последнего момента умышленно? Как последний шанс удержать ее здесь.

Некоторое время Сибил просто молчала.

Потом подалась вперед и нежно поцеловала Джулию в щеку.

А затем, к удивлению Рамзеса, обошла Джулию и направилась к старейшей из всех бессмертных на земле. Голова ее была высоко поднята, на губах застыла натянутая приветливая улыбка – явные признаки того, что поступок этот потребовал от нее всей ее отваги. Она мало знала о Бектатен, а все, что знала, было окутано пеленой страха; для нее царица была молчаливой слушательницей ее рассказов и вдохновительницей фатального прыжка Сакноса в пропасть. Хранительницей неведомых тайн и смерти. Под воздействием всех этих смешанных чувств она, казалось, очень тщательно подбирала слова.

– Я испытываю к вам чувство бесконечной благодарности, и оно будет со мной всегда, – сказала Сибил. – Вам проще всего было оставить меня наедине с моим смятением. Пропустить мимо ушей мои жалостливые призывы освободить Клеопатру из лап ее похитителей. И вы очень легко могли бы держать от меня в секрете все, что находится в этом замке, и все, что происходило в нем. Но вы этого не сделали.

Вместо этого вы сделали гораздо больше, чем просто прояснили странную природу моего состояния. Эту необычную связь, или как там еще можно назвать это явление. Все вы… – оглянувшись, она по очереди обвела взглядом всех присутствующих, – все вы сделали для меня намного больше, чем я заслужила. Видите ли, в моей жизни бывали такие периоды, когда окружающие считали меня окончательно безумной. Эти мои сны, похожие на реальность, моя любовь к волшебным историям. Моя нетерпимость к повседневной монотонности будней. Та страсть, с которой я стремилась познавать что-то новое и неизведанное. В глазах моих близких это были ненормальные вещи, которые в лучшем случае нужно было просто вытерпеть – и это даже тогда, когда мое писательство начало приносить семье значительный доход.

Таким образом, меня всегда воспринимали так, что я чувствовала себя идущей не в ногу со всем миром. Но, познакомившись со всеми вами, после того как вы привезли меня сюда, после того как позаботились обо мне, выслушали меня, после того как каждый из вас раскрыл передо мной тайну своей природы, я перестала чувствовать себя белой вороной и уже не испытаю этого чувства никогда.

Я стала посвященной, мне открылась великая истина. Наши души, которые мы считаем неотъемлемой частью нашего тела, бессмертны. И они следуют каждая своей дорогой. Я обладаю душой, которая когда-то принадлежала другой женщине, и после моей смерти моя душа продолжит свое странствие. Большинство же людей живут и умирают, так и не познав этой замечательной истины. Но мне она открылась.

Бектатен кивнула и улыбнулась.

– И за это я благодарна вам, – закончила Сибил. – И буду благодарна всегда.

С этими словами Сибил протянула Бектатен руку. Рамзесу на мгновение показалось, что та может отвергнуть этот жест, что сочтет ниже своего достоинства пожимать руку смертной женщине. В каком-то смысле, она действительно не приняла его. Но, проигнорировав протянутую руку Сибил, царица вместо этого нежно взяла ее за плечи.

– В этом доме вам всегда будут рады, – сказала Бектатен. – Как и в любом другом месте, которое я буду называть домом на тот момент.

Немного наклонившись вперед, Бектатен поцеловала Сибил в лоб:

– Прощай, Сибил Паркер. Счастливого тебе пути, и оставайся такой же смелой, какой была до сих пор. Потому что те тайны, которые ждут тебя впереди, неизвестны даже мне.

Сибил часто заморгала, глотая подступившие слезы, а затем повернулась к Рамзесу.

Он поцеловал ее в щеку и передал в теплые объятия Джулии, после чего Сибил решительно развернулась и направилась к выходу.

Но прежде чем она успела выйти, Джулия бросила ей вслед:

– Сибил, вы действительно верите, что мы причинили бы ей вред, после того как помогли вам найти ее? Именно поэтому вы хотите сейчас разыскать ее в одиночку?

Рамзес испытал облегчение оттого, что вопрос этот напоследок все же был задан. И что они, завершая это прощание, сделали все возможное, чтобы узнать истинные мотивы, руководившие этой женщиной.

Ответила Сибил не сразу.

– Нет, – наконец сказала она. – Я считаю, что она причинила вам много бед, и прошло еще слишком мало времени, чтобы ваши раны, нанесенные ею, полностью затянулись.

– А что будет, если она захочет причинить вред вам? – спросил Рамзес.

Сибил нервно сглотнула. Значит, страх ее все-таки никуда не пропал. И это хорошо, подумал Рамзес. Хорошо, что она хотя бы не исключает такой возможности. И будет всегда помнить об этом, что бы она ни задумала.

– Я надеюсь только на одно. Что я являюсь ключом к ее восстановлению. Если мне не удастся этого сделать, тогда уже ничто не сможет спасти ни ее, ни меня. В этой жизни, по меньшей мере.

И, прежде чем они успели задать ей следующий вопрос, Сибил шагнула за порог и решительно закрыла за собой дверь.

– Восстановление, – задумчиво прошептала Джулия. – Что бы это могло означать?

– Не знаю, – ответила Бектатен. – Будем надеяться, что Сибил Паркер это знает.

С этими словами она повернулась к ним лицом.

– Пойдемте со мной, – сказала она. – Вы оба.

Они вошли в арсенал, и Джулия ахнула.

На столе, где три ночи назад Бектатен раскладывала перед ними свое оружие, лежал Сакнос. Его нагое тело было безжизненным, лицо отекло – скорее всего, оттого, что он некоторое время пребывал в воде. Но не слишком долго – Рамзесу не раз доводилось видеть, что становилось с телами, извлеченными из Нила или Средиземного моря спустя несколько дней, а тело Сакноса пребывало в гораздо лучшем состоянии.

Они сделали гипсовый слепок с его лица, идеальную посмертную маску, которая сейчас просыхала на стене. На столе за спиной у Бектатен были разложены подробные наброски его головы и торса, сделанные с разных сторон. Можно было не сомневаться, что они будут храниться на страницах ее дневников-шактани или в какой-то ее большой библиотеке, которую им еще не показывали, – единственные упоминания о человеке по имени Сакнос, который когда-то жил и дышал на этой земле.

– Эти наброски сделаны вашей рукой? – поинтересовался Рамзес.

– Нет, этим талантом у нас наделен Актаму, – ответила она.

– Тогда в ваших дневниках есть где-то рисунки вашего царства, – с придыханием прошептала Джулия. – Должны быть. Скажите нам, прошу вас.

– Конечно, есть. Но какие-то следы, лоскутки памяти о Шактану остались сегодня в Африке. Например, слова из нашего древнего языка живут в языке народа ашанти. Прически и боевая раскраска лиц молодых воинов племени масаи в точности отображают стражников моего дворца. Стройные остроконечные пирамиды в Куше и Мероэ очень похожи на те, которые были повсеместно возведены на наших землях. На тех землях, которые нынче превратились в пустыню Сахара. Падение Шактану дало начало десяти большим народам, заселившим впоследствии юг Африки, каждый из которых унес с собой частичку нашей истории и культуры. И я с восхищением нахожу следы моего царства, укоренившиеся в других местах, в других странах, среди других племен.

– Но истинное происхождение их известно только вам, – заметил Рамзес.

– Энамон также знает это. И Актаму знает. – Бектатен опустила взгляд на Сакноса и нежно провела пальцами по длинной пряди его волнистых черных волос. – И Сакнос знал.

Последние слова она произнесла едва слышно.

Какие эмоции обуревали ее сейчас, когда она касалась этого падшего человека? Было ли это материнским прикосновением или скорбным касанием возлюбленной? Или же нежность и внимание бессмертной царицы объединили в себе и то и другое, создав какое-то еще более сильное чувство?

Рамзес задумался: интересно, что видела она, когда наблюдала за последним смертельным шагом этого мужчины? Была ли она в плену воспоминаний о нем? Может быть, когда он разбился, в ней вдруг проснулась нежность, неожиданная для нее самой? Или она просто скорбела о царстве, которое они с ним когда-то делили? Вспоминала ли она свой дворец, свои покои, высокие стройные пирамиды ее царства, усеивавшие территории, которым суждено было стать безжизненными засушливыми пустынями? А может быть, ей виделась большая стая птиц, которые без устали, снова и снова, кружили над дворцом? Тех самых птиц, которые выдали ее секрет человеку, предавшему ее в конечном счете?

Все это было возможно. Все это было даже более чем возможно.

Бессмертие, которое обрел Рамзес, увеличило объем его памяти, расширило сеть ее каналов, распахнуло коридоры его сознания, по которым память наполнялась новыми фактами и по которым он мог вызывать любые свои воспоминания. Он только сейчас понял, что, пусть неосознанно, считал Клеопатру обреченным созданием именно из-за того, что его воспоминания становились все богаче, в то время как она свои постепенно утрачивала.

Бектатен повернулась к своему шкафу.

И вынула оттуда какой-то флакон. Находившаяся в нем жидкость по цвету отличалась от всего, что она показывала им до этого. Но Джулия, видимо, приняла это за эликсир, потому что, когда Бектатен открыла бутылочку, она испуганно вскрикнула:

– Нет! Нет, вы не должны…

Вместо ответа Бектатен взмахнула в ее сторону рукой плавным и немного пренебрежительным жестом. После чего тонкой струйкой пролила эту голубоватую жидкость на торс Сакноса по всей его длине. В считаные минуты человеческая плоть – плоть смертного – начала как бы растворяться. Далее царица повторила этот процесс, выплескивая зелье тонкими струйками ему на голову, от носа до середины лба, а затем на шею и по длине обеих ног.

В последующие несколько минут все его тело рассыпалось, образуя кристаллический порошок, который в свою очередь постепенно куда-то исчезал. К моменту, когда весь процесс полностью завершился, на столе остались лишь едва заметные дорожки пыли, но они даже не напоминали силуэт мертвого тела, только что распростертого здесь.

Выходит, она пригласила их на своего рода похороны. На что-то вроде последнего прощания.

Позади них на стене висела посмертная маска Сакноса и лежали рисунки его тела, которое только что исчезло прямо у них на глазах. Вместе с упоминаниями в шактани эти предметы были последними свидетельствами существования человека по имени Сакнос, первого министра давно погибшего царства Шактану.

– Нужно иметь и других свидетелей, – странно произнесла Бектатен.

В ее глазах стояли слезы. Она поднесла к лицу пальцы, те самые пальцы, которые только что ласкали длинные пряди волос Сакноса, и осторожно втянула носом их запах. Последний момент контакта с человеком, которого она минутой назад обратила в пыль. Что-то вроде прощального поцелуя, наверное. Что бы ни означал для нее этот жест, он помог ей сдержать слезы, иссушив их усилием могучей воли.

– Если человек живет вечно, ему уже недостаточно иметь только собственные взгляды, собственные записи, собственные воспоминания. Поэтому сегодня, в двадцатом столетии, в этот день тысяча девятьсот четырнадцатого года, я прощаюсь с одним из своих свидетелей. И приветствую двух новых.

Она улыбнулась им очень теплой улыбкой.

– Я надеюсь, моя царица, – сказал Рамзес, – что мы будем для вас не просто свидетелями.

– И я, – прошептала Джулия, – я тоже на это очень надеюсь, моя царица.

– Как и я, – кивнула в ответ Бектатен.

Внезапно из главного зала донесся какой-то непонятный шум. Джулия вздрогнула и испуганно схватила Рамзеса за руку, но Бектатен только усмехнулась.

– Похоже, это вернулся Актаму, – сказала она и повела их к нему навстречу.

Лай они услышали, еще не дойдя до зала.

Джулия заколебалась в нерешительности, прежде чем войти, но потом почувствовала на талии руку Рамзеса, которая аккуратно подталкивала ее вперед.

Бектатен смело, без всякого страха прошла мимо них. Они все вместе свернули за угол. Картина, открывшаяся перед ними, могла поначалу показаться угрожающей. Но уже через минуту Рамзес понял, что собаки, бегавшие по просторной комнате, не преследовали Актаму, а кружили вокруг него, как планеты вокруг Солнца. Когда же тот время от времени наклонялся, чтобы погладить одну из них, остальные тут же подскакивали к нему, подставляя свои морды, чтобы он и им почесал за ухом или под горлом.

Зрелище было поистине потрясающим – более десятка огромных мощных псов, подчиняющихся воле одного человека! Но теперь эти животные уже не находились под действием чар «ангельского соцветия» – по крайней мере, не в данный момент, хотя Джулия сначала подумала именно так. Как и Бастет, кошка с внимательным взглядом, преданно охранявшая Сибил во время всего ее пребывания в этом замке, эти бывшие псы-убийцы под влиянием волшебного зелья навеки изменили свой жестокий нрав. И все это случилось с ними в тот короткий промежуток времени, когда они находились во власти человеческого сознания.

Бектатен легко двигалась среди них, разведя руки в стороны. Несколько громадных собак сразу стали тереться у ее ног, словно послушные подданные, подставляя свои большие истосковавшиеся по ласке головы под ее открытые ладони. И она с удовольствием гладила и почесывала их. Рамзесу казалось, что он чуть ли не впервые видит ее смеющейся. Просто сейчас это был искренний смех счастливого человека.

– Какие славные животные, – сказала царица. – Они мне нравятся.

В этот момент, наблюдая, как она движется среди этих покорных созданий, Рамзес вдруг осознал, что на самом деле она сделала для него, открывшись ему и поведав свою историю. Повстречавшись ему во время запутанного и загадочного конфликта, Бектатен положила конец его многолетним бесцельным скитаниям. Потому что даже во время счастливого времяпрепровождения с Джулией его никогда не покидало некоторое беспокойство, и он понимал, что если не сможет вписаться в современный мир или в некое подобие современной жизни, то его существование снова станет лишь бесконечным одиночеством бессмертного. Одиночеством, которое вскоре охватит и Джулию, несмотря на то что они вместе путешествуют, любят друг друга, вместе вкушают величайшие чувственные удовольствия, доступные человеку. Но Джулия слишком недавно приобщилась к бессмертию, чтобы понимать, каким сокрушительным грузом может со временем стать это одиночество. А он ведь это знает. Знает даже слишком хорошо.

Он узнал это еще много столетий назад.

Поэтому теперь ему стало понятно, что на самом деле означал приезд Бектатен в Англию.

Ее история, история эликсира была одновременно и его историей тоже. В ее саду и в тех снадобьях, зельях и лекарствах, которые она получала из произрастающих в нем трав, таились бесконечные волшебные возможности, пока что неведомые ему. Теперь он был окончательно убежден в том, что именно в этом будущем познании и заключается для него спасение от последствий недостатка воображения, о котором говорила его царица.

Она спасет его еще от очень многих вещей.

В итоге она обрела своих свидетелей, а они обрели настоящую царицу.

Ранний вечер принес с собой относительное спокойствие и тишину, а также послужил поводом к тому, чтобы зажечь факелы в тех уголках замка, куда не дошло электрическое освещение.

Бесконечная песня ветра время от времени прерывалась голосами Бектатен и Актаму, которые обсуждали, где им разместить пятнадцать новых обитателей и как за ними ухаживать.

А может быть, развезти собак по многочисленным замкам и поместьям Бектатен?

В конце концов было решено, что пока еще слишком мало известно о том, насколько изменился их нрав, чтобы планировать какие-то поездки с этими псами по всему свету. Поэтому на данный момент они останутся в Корнуолле вместе с самой Бектатен и ее людьми.

По крайней мере, это было решением на какое-то время, до первой провинности: одна из собак могла, например, повредить что-нибудь из дорогой мебели, и тогда Бектатен определенно вернется к своим сомнениям на их счет.

Утром Джулии надо было возвращаться в Лондон, чтобы успокоить волнующуюся прислугу их дома в Мейфэр. Чтобы подтвердить, что у них с мистером Рамзи все в порядке и они не собираются окончательно покидать особняк в престижном лондонском районе. А пока в замке наступили мир и покой, некая передышка после трагической череды отравлений, похорон и самоубийства бывшего бессмертного. Рамзес, воспользовавшись представившимся затишьем, потихоньку ускользнул из главного зала и отправился в библиотеку Бектатен, расположенную в башне.

Здесь его ждал ключ к пониманию древнего языка народа Бектатен, который, записанный ею для него на листке бумаги, он нашел на том же месте, где оставил. Листок этот ему предстояло сжечь, как только он освоит эту информацию, поскольку царица хранила тайну своего языка, на котором были написаны ее дневники, не менее строго, чем секрет самого эликсира.

Он уже в значительной мере усвоил этот язык, потому что его бессмертный мозг впитывал новые знания поразительно быстро – так же быстро, как и запоминал целые страницы из книг по истории, которые он запоем читал сразу после своего пробуждения в этом столетии. Но, прежде чем делать следующий шаг, он должен был убедиться в прочности заложенного фундамента. Поэтому он сел и еще раз повторил, как символы древнего языка Бектатен передаются звуками недавно освоенного им английского языка.

В этот же день, но чуть раньше он уже перевел страницу простых английских предложений на язык Шактану, и Бектатен одобрила его работу. Каким еще должен быть сигнал, чтобы он понял, что может начинать?

И Рамзес Великий, в прошлом Рамзес Проклятый, встал со стула и, подойдя к книжным полкам, взял первый том дневников-шактани.

А потом он зажег все свечи в комнате, устроился в наиболее удобном кресле и, перевернув первую страницу тома в тяжелом кожаном переплете, погрузился в чтение, которое, без сомнения, станет одним из самых фантастических приключений в его жизни.