Клеопатра не помнила, как оказалась в каюте, но сейчас она лежала в постели и рядом с ней суетился Тедди, который попеременно прикладывал к ее лбу, щекам и горлу мокрое полотенце. Ей было трудно дышать, и грудь, судорожно вздымаясь, оседала с таким напряжением, что это тупой болью отдавалось во всем теле.

Ему и раньше приходилось успокаивать ее после различных видений, но последнее было слишком мощным. После первых тяжелых дней после воскрешения ей были чужды боль и темнота. Но теперь эти миражи неожиданно, без предупреждения накрыли ее, словно туча прожорливой саранчи, способной уничтожить на своем пути все живое.

Она весьма смутно помнила, как ее отчаянные крики испугали других пассажиров и как Тедди успокаивал их какими-то нелепыми объяснениями.

«Это обычное головокружение, не более того, – твердил он им. – Она просто испугалась высоты, когда посмотрела вниз через перила».

И то лицо. Женское лицо. Кто же она такая, эта странная женщина?

«Рамзес, – подумала она, и имя это снова привело ее в ярость. Однако эта злость помогла ей сосредоточиться и прогнала последние следы паники. – Это все из-за того, что ты сделал со мной. Ты вызвал меня с того света только для того, чтобы я теперь мучилась, сходя с ума».

– Клеопатра, – позвал ее Тедди; голос его звучал слабо и неуверенно. На этот раз он воздержался от своего любимого обращения к ней – «моя царица». Хотя стоило ли этому удивляться? Она вела себя, скорее, как обезумевшая жрица, чем как коронованная особа.

– Перестань, – услышала она свой голос как будто со стороны.

– Ты должна отдохнуть, – настаивал он.

Он снова промокнул ей лицо влажным полотенцем, но случайное прикосновение его пальцев к ее шее как будто обожгло ее кислотой. Она резко дернулась, хватаясь за его руку. И только услышав сильный грохот, она осознала, что от этого ее движения он отлетел к противоположной стене каюты и ударился о комод. Она в своем полусознательном состоянии не рассчитала свою силу.

От выражения его лица ее охватила паника. Точно так же смотрела на нее та несчастная продавщица, которую она убила в Каире: те же выпученные от ужаса глаза, тот же немой вопрос с оттенком страха.

– Ты напугал меня, – сказала она.

Он не ответил. Попытался сделать движение головой, но не смог. Он продолжал смотреть на нее широко открытыми глазами.

– Ты смотришь на меня как на монстра, – возмутилась Клеопатра.

– Ничего подобного! – воскликнул он.

– Лжешь! – прорычала она.

Тедди поднялся и подошел, сел к ней на кровать и взял в свои ладони ее лицо. Она пришла в смятение, как будто ее мир перевернулся. Ее неожиданная вспышка ярости не прогнала его, не заставила в панике убежать из каюты, как тогда убежал Рамзес от ее воскрешающегося истлевшего тела.

– Единственное, чего я боюсь, это того, что у меня нет таких лекарств, которые помогли бы тебе в твоих страданиях. Хоть я и доктор, но я не могу вылечить то, чему не знаю названия. А видеть тебя такой для меня мучительно, моя царица.

– Но все про мои страдания знает Рамзи, – прошептала она. – Именно поэтому мы должны его найти.

– Конечно.

– Мне нужно было больше эликсира, – сказала она. – Должно быть, дело в этом. Он дал мне его недостаточно, так что мое сознание… оно… оно… – «Не мое» едва не сорвалось с ее губ, но эти непроизнесенные слова напугали ее саму, и она уткнулась лицом в подушку, точно маленькая девочка, с парализующей силой подавленная этим тягостным ощущением. «Мое сознание, мое тело. Они не принадлежат мне полностью».

Ее приводила в ужас сама мысль, что произошедший с ней прискорбный эпизод может повториться опять. Да, она просила Тедди научить ее жить в современном мире, однако, если состояние ее будет ухудшаться, она постепенно может стать зависимой от него, стать его рабыней.

Но он гладил ее волосы, ласкал губами шею, стараясь своей нежностью выманить ее из мрачной задумчивости.

– Моя царица, – шептал он. – Я здесь, моя царица.

– Докажи, – так же шепотом отозвалась она.

– Доказать что? – переспросил он.

– Докажи, что я по-прежнему твоя царица.

Сейчас она использовала свою неимоверную силу, чтобы бросить его на кровать. Оседлав его, Клеопатра сорвала с него рубашку, так что пуговицы разлетелись в разные стороны. И когда она ощутила под собой его восставшее мужское естество, когда увидела, как страх в его глазах сменяется желанием, когда почувствовала, что он жаждет ее, несмотря на то что она раскрыла перед ним самую страшную и отвратительную сторону своей воскрешенной натуры, снедающее ее глухое отчаяние отступило, а вкус его губ подействовал на нее как целительный бальзам, сладкий, точно божественный нектар.

А когда их обнаженные тела сплелись между собой и он глубоко вошел в нее, он произнес слова, которые она так мечтала услышать, причем сказаны они были без малейших колебаний или страха.

– Навсегда, – прошептал он. – Ты – моя царица навсегда.