«Pravda» значит «правда»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Закончив работу над «Звездным десантом», я переквалифицировался в каменщика (мой любимый отдых после писательства в молодые годы), установил фонтан в нашем нижнем ирригационном пруду и благоустроил его, а потом вернулся к работе над «Еретиком», он же «Чужак в стране чужой», и наконец завершил его – через десять с лишним лет после того, как замыслил этот роман. Я не торопился, поскольку он все равно не мог быть опубликован на коммерческой основе раньше, чем изменятся общественные «нравы». Я видел, как они меняются, и оказалось, что я правильно рассчитал время.

Многие говорили, будто им совершенно ясно, что «Чужак» написан в два приема и что разделительная линия четко прослеживается. Но не нашлось и двоих, указавших на одну и ту же разделительную линию… и я впервые признаюсь, что роман был написан не в два приема, а в четыре.

Никто не сможет ткнуть пальцем в реальные начало и конец каждой из частей, потому что «Чужак» – одно из немногих моих произведений, каждая деталь в котором была прописана в сюжете еще до начала работы, и затем я скрупулезно следовал этому плану. А места, на которые читатели указывают как на возможные «перерывы в работе», на самом деле запланированные «разделители», придающие тексту драматизм.

Затем мне пришлось этот чертов роман сокращать: в результате работы по сложному и подробному плану рукопись оказалась вдвое больше, чем ей следовало быть исходя как из коммерческих, так и сюжетных соображений. И на это сокращение ушло вдвое больше рабочего времени, чем на само написание.

А тем временем моя жена пошла на курсы углубленного изучения русского языка в университете штата Колорадо. Она всегда считала, что если уж берешься за какое-либо дело, то надо делать его на совесть, иначе не стоит и время на него тратить, поэтому целых два года она жила и дышала русским языком. Она не пропустила ни единого занятия, всегда тщательно готовилась к ним, наняла репетитора для устных занятий в дополнение к университетскому курсу, купила всевозможнейшие пособия по русскому языку на пластинках, установила их стопкой в автоматический проигрыватель и целыми днями слушала записи, занимаясь прочими делами, – у нас дома в каждой комнате стоит по динамику, и один большой в саду.

(Моей работе это нисколько не мешало; поскольку я тогда не знал русского совсем, для меня эти записи были просто шумом.)

Через два года она смогла читать, писать и говорить по-русски, понимать этот язык – и думать на нем.

Затем мы отправились в СССР.

Разумеется, и в другие страны тоже – моя симпатия к Польше и Чехословакии никогда не умирала, равно как и к захваченным странам Балтии. Следовало бы включить и страны Туркестана, но они, кажется, не столь угнетены – гораздо дальше от Москвы и вдали от проторенных путей. В целом мы пропутешествовали по СССР около десяти тысяч миль и увидели около двадцати городов. Тяжкий труд Джинни полностью окупился: мы увидели и услышали очень много, гораздо больше, чем узнали бы от политически инструктированного гида, – нам часто удавалось от него отделаться. Я нахватался кое-каких слов на русском, но говорить так и не научился: мог спросить или показать, как пройти в нужное место, заказать обед, оплатить счет – и ругаться по-русски (что очень важно!).

Эту статью я написал в отеле «Торни» в Хельсинки сразу после «бегства» (я испытывал именно такое ощущение) из Советского Союза. Более легкую по тону статью, следующую за «Pravda», я написал две-три недели спустя в Стокгольме. К тому времени мои нервы в свободном воздухе Скандинавии успокоились, и я смог разглядеть юмор в том, что вовсе не казалось смешным в тот момент, когда происходило.

«Pravda» – значит «правда».

Так написано в моем англо-русском словаре: «Pravda – правда». Словарям, конечно, можно доверять.

Говоря жесткими, скептичными словами Эла Смита, «давайте посмотрим фактам в лицо».

1 мая 1960 года американский самолет-разведчик U-2 совершил нечто вроде незапланированной посадки в СССР. Это одновременно и «правда», и «pravda». За пределами этого голого факта «правда» и «pravda» весьма сильно расходятся.

ПРАВДА: 1 мая этот самолет приземлился неподалеку от Свердловска, в самом сердце Советского Союза, в 1500 милях от границы, которую он пересек. Самолет был покалечен, но пилот остался жив. Бо`льшая часть оборудования самолета, например радиоаппаратура, осталась целой. То, что уцелели пилот и оборудование, а также состояние поврежденного самолета предполагают вынужденную посадку – например, из-за отказа двигателей.

Самолет U-2 весьма скоростной и совершает полеты на очень больших высотах, 60–70 тысяч футов, или 18–21 километр. Кинетическая энергия движущегося объекта пропорциональна квадрату его скорости (E = ¹/₂MV²). Летящий с такой скоростью самолет обладает колоссальным запасом кинетической энергии. И если в него попадает зенитная ракета, то в следующую долю секунды происходит такое, по сравнению с чем лобовое столкновение двух водителей-лихачей покажется ласковым материнским шлепком. Столкновение с ракетой лишь дает толчок к разрушению самолета, основные же разрушения происходят из-за его огромной скорости – он буквально взрывается! В одно мгновение небо усеивается обломками.

Шансы пилота на выживание невелики. Он может спастись, если капсула катапультирования при попадании ракеты остается целой. Но шансы на то, что радио и другая относительно хрупкая аппаратура окажутся на земле неповрежденными, совершенно ничтожны. Тем не менее подобное оборудование было «извлечено» из «сбитого» U-2. С тем же успехом можно утверждать, что с неба упала корзина с яйцами и они не разбились.

Мы можем никогда не узнать правды о том, что же случилось с U-2. С невезучим пилотом Пауэрсом перед судом разговаривали только советские официальные лица.

Однако некоторым слишком нервным нашим согражданам следует прекратить бить себя в грудь и скорбеть о постигшем нас позоре. Фоторазведка – далеко не то же самое, что рейд бомбардировщика. Полет безоружного самолета над чужой территорией сильно отличается по весовой категории от того, что Хрущев сделал в Будапеште. В данном случае мы имеем дело с безопасностью Соединенных Штатов, а также – очень вероятно – с выживанием и уж наверняка со свободой всего человечества.

По международному законодательству, шпионаж не является ни незаконным, ни аморальным. Наказание же для пойманного шпиона всегда очень сурово – обычно он расплачивается собственной головой. По законам США, попытки шпионажа на территории СССР не являются наказуемыми, и точно так же законами СССР не запрещен шпионаж на территории США. В любом случае такие попытки не являются актом войны. На всем протяжении истории каждая страна пыталась узнать военные секреты потенциального противника и защитить свои собственные. Шпионаж – мудрая и необходимая страховка против непоправимой военной катастрофы.

Самой обнадеживающей новостью за последнее десятилетие является то, что нам целых четыре жизненно важных года успешно удавалось проводить над Советским Союзом воздушную фоторазведку. Кроме всего прочего, это означает, что у нас теперь имеются точные карты для нанесения ответного удара. СССР не нужно посылать самолеты-шпионы на территорию США для получения подобной информации, потому что прекрасные крупномасштабные карты с ясным указанием наших военных объектов и промышленных комплексов можно бесплатно получить, к примеру, от компании «Стандард ойл» или «Коноко». Карты еще лучшего качества советское посольство может совсем недорого заказать у нашей службы береговой и геодезической разведки. Советские агенты беспрепятственно перемещаются по стране, многие из них наслаждаются личной неприкосновенностью и полной свободой передвижения, обеспеченной паспортом ООН. Если красному шпиону требовались цветные воздушные снимки наших установок ПВО чуть южнее Канзас-сити – в самом центре Америки, – то до недавнего времени он мог нанять пилота и самолет в аэропорту Канзас-сити долларов за двадцать пять в час и щелкать камерой, сколько душе угодно, без риска угодить на виселицу или попасть под расстрел, чем рисковал за нас Френсис Пауэрс. И если бы мистер Эйзенхауэр не смог, использовав все возможные средства военной разведки, раздобыть ту информацию, которую СССР столь легко и дешево получил на нашей территории, то он бы в таком случае пренебрегал своими обязанностями.

Поэтому, если вы услышите, как некто воет о том, насколько «постыдными» были полеты U-2, отнимите у него леденец и отшлепайте его этим же леденцом.

PRAVDA: Толстому парню со скверными манерами потребовалось пять дней, чтобы решить, какую именно pravdu скормить своему народу. Должно быть, ситуация для него оказалась еще более затруднительной, чем для нас, потому что целых четыре года он был совершенно не способен остановить эти полеты, несмотря на похвальбы и все новые типы ракет, несмотря на то что каждый полет наверняка наблюдался на экранах советских радаров.

Х. мог и промолчать. В этом случае у информационных агентств свободного мира почти не было бы шансов узнать об инциденте, а у миллионов русских шансов не осталось бы и вовсе. Конечно, в ЦРУ стало бы известно о пропавшем самолете-разведчике. Но зачем разглашать секретные сведения?

Х. мог подлакировать инцидент, придать ему новую окраску и использовать как пропаганду.

Или же Х. мог просто сказать правду. Эта альтернатива упоминается лишь как теоретическая возможность, чтобы исчерпать все варианты, поскольку простая правда марксистско-ленинскими доктринами не предусматривается. Здесь и пролегает существенное различие между правдой и pravda.

Для Запада правда состоит из полного набора фактов без искажений.

Pravda – это то, что служит Мировой Коммунистической Революции. Она может быть смесью фактов и фальсификаций или же просто явной, звонкой и оглушительной ложью. В редких случаях и по чистой случайности pravda может соответствовать фактам. Мне такие случаи неизвестны, но статистически вероятно, что за последние сорок три года они могли несколько раз произойти.

Это сравнение не является простым цинизмом. Я взываю к авторитету самого В. И. Ленина, к его тактике революции. Согласно доктринам диалектического материализма, простая правда (какой мы ее знаем) отвергается на уровне концепции. Она не может иметь собственного существования, отделенного от потребностей и целей Коммунистической партии и мировой революции. Наша врожденная привычка полагать, что собеседник по большей части обычно говорит правду, может оказаться нашей величайшей слабостью в отношениях с Кремлем.

Очевидно, Х. и его единомышленники испытывали значительные затруднения, решая, какой же должна быть pravda об U-2. Они потратили на размышления почти неделю. Я в это время был в Москве и не видел совершенно никаких признаков того, что 1 мая произошел какой-либо инцидент. Русские продолжали относиться к нам, американским туристам, со своей обычной приторной вежливостью, а в ежедневном листке (мне неловко даже назвать это «газетой») под названием «PRAVDA» не было и намека на U-2. Так продолжалось несколько дней. Это впечатление сложилось у меня вовсе не потому, что я зависел от гида-переводчика «Интуриста», поскольку моя жена читает, пишет, понимает и достаточно свободно говорит по-русски. У нее нет русских корней. Она выучила русский язык за два года упорных занятий на вечерних курсах Колорадского университета и у частного преподавателя.

После 1 мая мы отправились в Казахстан, в город Алма-Ату, расположенный в 2000 милях от Москвы. Это севернее Индии и совсем недалеко от границы Красного Китая. «Неделя вежливости с американцами» продолжалась. Трое американцев, единственные иностранные путешественники в этой отдаленной части Азии, пользовались безраздельным вниманием со стороны алма-атинского директора «Интуриста», двух школьных учителей (оторванных от преподавания ради выполнения роли гидов), двух шоферов и большей части персонала гостиницы. Нам нужно было лишь высказать пожелание – и его тут же исполняли.

В четверг, 5 мая, pravda все еще заключалась в том, что ничего не случилось. Но только с утра.

После полудня климат резко изменился. Приближенные Х. наконец-то решили, какой будет pravda, а именно: американский военный самолет пытался пересечь границу Советского Союза. Как только он это сделал, советская ракета сбила его на высоте 60 тысяч футов. Советский народ очень обеспокоен тем, что Америка совершила подобный акт неприкрытой агрессии. Советский народ хочет мира. Таких агрессий он больше не потерпит. Впредь он будет не только сбивать все подобные самолеты, но и уничтожит базы, с которых они взлетели. Такова оказалась новая pravda Х. в конце его пятичасовой речи.

Единственная связь между pravdoi и фактом заключается в существовании американского самолета, лежащего на советской земле. Место инцидента сместилось на 1500 миль. Самолет «сбит» на очень большой высоте (если это так, то выставленные в парке Горького останки самолета столь же фальшивы, как и обещания безопасности, которые Х. давал Надю и Палу Малетеру). Четыре долгих года унизительных неудач даже не упоминаются. Pravda подавила истину и превратила инцидент в триумф советского оружия. Советские газеты и радиостанции (все – государственные) высказывали ту же версию. Весь этот период «Голос Америки» глушился. Х. хотел быть уверен, что его рабы не услышат ничего, кроме pravda.

Мы узнали о ней, когда нам приказали – а не пригласили – явиться в алма-атинский офис директора «Интуриста». Там нам прочитали длительную, очень суровую, но отеческую лекцию об агрессивной политике нашего правительства, в которой была тщательно пересказана pravda об U-2.

Едва я все понял, я сделал то, что ни одному американцу не следует делать в Советском Союзе. Я совершенно вышел из себя и накричал на директора, изложив ему все претензии США к Советскому Союзу. Моя рыжеволосая жена весьма решительно поддержала меня, обрушив на него все, что она думает по поводу советских лагерей рабского труда, перечислив их названия и показав их местонахождения на висевшей в кабинете директора большой карте Союза, да еще упомянув, сколько людей в них погибло, включая американцев.

Мы выскочили из кабинета директора, вернулись в номер, и тут нас затрясло. Я вышел из себя, потерял самообладание и тем самым подверг опасности не только себя, но и жену. Я забыл, что сейчас меня не защищает наш Билль о правах, что я сейчас не настолько свободен, чтобы без последствий накричать на официальное лицо, и что от возможной помощи меня отделяет как минимум 2000 миль.

Коммунизму нет дела до личности. Советы уничтожили во время «строительства социализма» от 20 до 30 миллионов своих же граждан. За Троцким шли по пятам, пока не прикончили. Моего однокашника убили в поезде в Западной Европе на перегоне между станциями, а тело сбросили на ходу. Террор и смерть – такие же неотъемлемые части их тактики, как и искажение правды. А сейчас их команду возглавляет «освободитель» Будапешта, «миротворец» Украины – комик-мясник, лично ответственный за смерть миллионов невинных людей.

Все это мне было известно. Я знал также и то, что наша политика неузнаваемо изменилась, смягчилась по сравнению с тем временем, когда Тедди Рузвельт пригрозил смертью всем виновным в гибели американских граждан за границей – и привел эту угрозу в исполнение. В наше печальное время ни один американский гражданин за рубежом не может рассчитывать на защиту Государственного департамента. Мы даже добровольно лишили своих солдат конституционных прав, призывая их в армию и посылая, не спросив их желания, в чужие страны. Мы до сих пор позволяем красным китайцам держать в плену сотни наших парней, захваченных почти десять лет назад в Корее. Мы даже пальцем не шевельнули, чтобы их вызволить. Я с холодным удовлетворением осознавал, что вел себя как свободный человек, как американец. Но я не мог искренне похлопать себя по спине. Гнев мой был скорее рефлексом, а не мужеством. И если нам с женой придется отправиться в советский трудовой лагерь, то гордостью там сыт не будешь.

Я начал ожидать стука в дверь, о котором вы читали в «Слепящей тьме», – стука, означавшего, что следующим твоим адресом будет Воркута или Караганда. Сам адрес значения не имеет. Ты уже никогда-никогда больше не получишь писем.

Страх мой имел под собой основание. Я читал «Невиновного посла» Филипа Уайли и знаю, что случилось с его братом. И живо припомнил книгу Кравченко «Я выбрал свободу».

Но стук этот так и не раздался, потому что политический климат, созданный новой pravda, можно было выразить фразой: «Мы больше сожалеем, чем сердимся». На следующее утро, 6 мая, нам снова велели явиться в кабинет директора. Но мы решили держаться вызывающе и отказались. В конце концов нам разрешили взять билет на самолет до Ташкента.

Эта pravda продолжалась двенадцать дней, пока Х. не сорвал намечавшуюся встречу на высшем уровне и не сообщил новую pravda.

Мы прибыли в Ленинград как раз в тот день, когда города достигла весть о том, что встреча не состоится и что президент Эйзенхауэр отменил намеченную поездку в СССР, а Х. возвращается в Москву через Восточный Берлин.

Климат внезапно сильно похолодал.

Месяцем раньше в Москве мы познакомились с двумя русскими в первый же день, едва вышли на улицу. Мужчина был техническим переводчиком, а женщина – куратором музея. Они были очень дружелюбны и провели с нами почти три часа, задавали вопросы об Америке и охотно отвечали на вопросы о Советском Союзе. С того дня такое случалось почти ежедневно, случайные знакомства с советскими гражданами завязывались у нас на улицах, в парках, в ресторанах, в театральных антрактах – буквально везде. Все они с интересом расспрашивали об Америке, были очень дружелюбны и необыкновенно вежливы. Подобное отношение отдельных советских граждан к отдельным американцам продолжалось все время, пока действовала первая pravda, и закончилось 6 мая. Во время второй pravda (той самой «Мы больше сожалеем…») оно лишь чуть подостыло.

Парижская пресс-конференция Х. породила новую pravdu. С того момента, когда мы прилетели в Ленинград, и вплоть до дня нашего отъезда в Хельсинки ни один советский гражданин, за исключением сотрудников «Интуриста», исполнявших свои профессиональные обязанности, не заговаривал с нами ни при каких обстоятельствах. Ни один.

Имея дело с «Интуристом», всегда трудно понять, возникают ли твои затруднения из-за чудовищной волокиты или же из-за намеренного обструкционизма. В Ленинграде нам сразу стало ясно, что «Интурист» теперь просто не желает нас обслуживать. Даже носильщик, относивший в номер чемоданы, вел себя неприлично.

На первый день у нас был запланирован визит в Эрмитаж – один из величайших художественных музеев мира. Запланирован на этот день и на это время еще в американском представительстве «Интуриста».

К назначенному времени наш гид (вы обязаны его иметь) не вызвал машину. Через некоторое время она все-таки появилась, а гид сказал: «А сейчас мы поедем на стадион».

Мы сказали, что хотели бы поехать в Эрмитаж, как было запланировано. Гид ответил, что Эрмитаж закрыт. Мы попросили отвезти нас в другой музей (в Ленинграде их много). Мы объяснили также, что нам вовсе не интересно осматривать очередной стадион.

Но все же мы поехали на стадион.

Это было все, что разрешил нам посмотреть в тот день «Интурист».

Вернувшись в отель, мы обнаружили кого-то в своем номере. В Ленинграде это стало правилом. Поскольку в отелях «Интуриста» горничные или почти ничего не делают, или, напротив, вездесущи, мы не сразу пришли к выводу, что нам намеренно причиняют неудобства. Но когда следующим вечером мы обнаружили в номере шестерых мужчин, деловито отдирающих различные трубы, вопрос о преднамеренности перестал быть вопросом. Гостиничный номер с отодранными трубами и полом, усеянным щепками и штукатуркой, лишь ненамного лучше отсутствия номера как такового.

Однажды в Ленинграде мы пошли на балет. В советских театрах антракты очень долгие, около получаса, и прежде именно в антрактах нам удавалось завязывать самые интересные знакомства с русскими.

Но не сейчас, после того как в Париже Х. открылась новая pravda. С нами не заговорил ни один человек. Ни один русский даже не захотел встретиться с нами глазами. Единственный знак личного внимания в тот вечер – явно преднамеренный толчок локтем в ребро – мы получили от какого-то майора в форме. Неделя советско-американской дружбы переносится на неопределенный срок, всем спасибо.

Как может поведение и отношение 200 миллионов людей включаться и выключаться, словно лампочка? Как из одного набора фактов можно создать три различные pravda? С помощью полного контроля над всеми средствами общения, от колыбели до могилы.

Почти все советские женщины работают. Дети их воспитываются в детских садах в среднем с возраста 57 дней. Так нам сказали, и увиденное это подтвердило. Мы побывали в нескольких детских садах, в колхозах и на предприятиях. Судя по вывешенным распорядкам дня, эти дети проводят в детском саду ежедневно по 13,5 часа, а с матерью – лишь пару часов перед сном. В колхозе имени 40-летия Октября неподалеку от Алма-Аты дети постарше в одном из детских садов показали нам небольшое представление. Сначала девочка прочитала стихи. Потом мальчик прочел отрывок из прозы. Потом все вместе спели. Дети были чистые и симпатичные, здоровые и счастливые. Наш гид ничего не стал переводить, так что, скорее всего, это было нечто вроде обычного развлекательного представления, которое можно увидеть в любой день в любом американском детском саду.

Однако моя жена понимала по-русски.

Стихи были о жизни Ленина.

Отрывок из прозы был на тему семилетнего плана. Песня была о том, как «мы должны защищать нашу революцию».

Этим малышам было не больше шести.

Вот как это делается. Начиная с колыбели никому не дают слушать ничего, кроме официальной версии. Так pravda становится для советских детей правдой.

А что означает подобная дрессировка для личности, которой уже достаточно лет и которая вполне может делать собственные выводы? 14 мая мы ждали вылета в аэропорту Киева. Погода была плохая, самолеты опаздывали, и в комнате ожидания «Интуриста» скопилось около тридцати иностранцев. Один из них спросил, куда мы летим, и жена ответила, что в Вильно.

– Вильно? Где это?

Жена ответила, что это столица Литвы, одной из ранее независимых балтийских республик, захваченной СССР более двадцати лет назад, – и это простая историческая правда, столь же неоспоримая, как высадка в Нормандии или бомбежка Перл-Харбора.

Но правда не есть pravda.

Присутствовавшая при этом молодая женщина – гид «Интуриста» – понимала по-английски, и она немедленно прервала мою жену, опровергла ее слова и заверила нас, что Литва всегда была частью Советского Союза.

Единственными результатами спора стали шум и возмущение. Не было никакой возможности изменить убеждения этой молодой женщины. Она рассказала нам pravdu, выученную в школе, вот и все. Вероятно, ей было около трех лет, когда свершился этот акт международного насилия. У нее не было личных воспоминаний об этом периоде. Она не была в Вильно, хотя от Киева до него менее 400 миль. (Советские люди мало путешествуют. Дороги, за редкими исключениями, ужасны, а железнодорожная сеть слабо развита. От русских требуют пользоваться внутренними паспортами и получать внутренние визы для поездки в каждый город, а также путешествовать через «Интурист», как и иностранцам. Поэтому путешествий ради удовольствия, за исключением специальных мест отдыха у Черного моря, почти не бывает.)

Вступив в дискуссию с официальной pravdoi, мы стали просто наглыми лжецами, и женщина ясно дала нам понять, что таковыми она нас и считает.

Около полудня в воскресенье, 15 мая, мы спускались по дорожке парка, окружающего холм, на вершине которого стоит вильнюсский замок. Нам повстречалась группа из шести или восьми курсантов Советской армии. Иностранцы в Вильно вызывают большое любопытство. Туристов здесь почти не бывает. Поэтому они остановились, и мы немного поговорили: я – через нашего гида, а жена – напрямую, по-русски.

Вскоре один из курсантов спросил нас, что мы думаем о их новой пилотируемой космической ракете. Мы ответили, что еще не слышали о ней: что это такое и когда ее запустили? Он рассказал нам, а другие курсанты слушали и подтверждали, что ракету запустили как раз сегодня и в этот самый момент русский астронавт находится на околоземной орбите. Так что` мы об этом думаем?

Я поздравил их с таким замечательным достижением, но в глубине ощутил отвратительную слабость. Советский Союз еще раз больно щелкнул нас по носу. Но позднее в тот же день наш гид внимательно посмотрел на нас и осторожно скорректировал услышанную историю: курсант ошибся, ракета не была пилотируемой.

Вечером мы попытались раздобыть экземпляр «Pravda», но не смогли отыскать в Вильно ни одного. Позднее от других американцев мы слышали, что в тот вечер «Pravda» нельзя было достать и в других городах СССР. Но этого я не могу утверждать наверняка, поскольку передаю лишь то, что мне рассказывали. Мы также пытались поймать «Голос Америки», но его глушили. Мы послушали несколько советских радиостанций, но никакого упоминания о ракете не было.

Это та самая ракета, которую Советы пытались вернуть на Землю и позднее признали, что возникли какие-то неполадки с тормозными двигателями, – они сработали, когда ракета находилась в неправильном положении.

Так каков же ответ? Действительно ли в ракете находился лишь манекен, как теперь утверждает «Pravda»? Или же в космосе сейчас летает мертвый русский космонавт – ставший оруэлловской неличностью в тот самый момент, когда стало ясно, что вернуть его не удастся?

Я уверен в одном: в полдень 15 мая группа курсантов единодушно утверждала, что ракета была пилотируемой. И эта pravda стала другой лишь к вечеру того же дня.

А что касается неличностей…

Имя Распутина очень хорошо известно в Америке. Но я так и не смог отыскать в России хотя бы одного человека, признавшего бы, что он о нем слышал. Он – неличность.

Джон Пол Джонс известен каждому американскому школьнику. После американской революции Екатерина Великая пригласила его в Россию, где он служил адмиралом и помогал развивать русский флот, в то время еще незначительный. Много раз я пытался отыскать его портрет в советских исторических музеях, десятки раз спрашивал о нем образованных советских граждан, но безрезультатно. В русской истории Джон Пол Джонс стал неличностью.

Троцкий и Керенский пока еще неличностями не стали. Живы еще слишком многие люди, помнящие об их немаловажной роли в недавней российской истории. Но когда-нибудь и они станут неличностями, хотя Керенский и сейчас живет в Калифорнии. В СССР всегда молчаливо предполагается, что именно коммунисты свергли царя. И это не оставляет места доктору Керенскому. Если загнать советского гида в угол, он может признать, что была такая личность, как Керенский, а потом сменит тему. То же самое относится и к Троцкому: его роль, какой бы они ни была, стирается из исторических записей. Мы видели буквально тысячи портретов Ленина, включая несколько сот групповых фотографий, запечатлевших, вероятно, все важные коммунистические персоны эпохи революции. Ни на одной из них не было Троцкого, хотя многие из них считаются фотографиями тех лет, когда Ленин и Троцкий еще были партнерами и приятелями.

Так изготовляются неличности. Так создается pravda.

В этом году темой первомайских праздников был лозунг «Миру – мир». Прекрасное утверждение. Но вряд ли будет безопасным предполагать, что словарное определение слова «мир» имеет какую-то связь с официальным коммунистическим значением, потому что даже вчерашняя pravda завтра может измениться.

«Подчиняться неизбежному» означает «Держать удар» – но это вовсе не значит «Стелись под вертухаев».

Л. Лонг