Глава XXXIII

Мистер Линд приходит на помощь

Появление такого человека, как предприимчивый Польк Линд, на жизненном пути Эйлин, да еще в тот момент, когда в ее семейных делах наступил разлад, было одной из причуд судьбы, которые нельзя объяснить простой случайностью, хотя истинная природа их никем еще не разгадана. Эйлин в одиночестве печально размышляла над своей горькой участью, над своими ошибками. И вот появился Польк Линд – неотразимый, напористый Лотарио из города Чикаго… Среди окружавших Эйлин мужчин не было никого – исключая, разумеется, Каупервуда, – кто в такой мере отвечал бы ее требованиям и вкусам, как обольстительный мистер Линд.

Он и в самом деле был не лишен привлекательности. Сравнительно молодой – ровесник Эйлин, получивший в свое время если не образование, то воспитание в одном из наиболее привилегированных американских колледжей, он со вкусом одевался, со вкусом выбирал друзей и вообще умел жить со вкусом, а по существу, был повесой и распутником. С юных лет он любил азартную игру, много пил, но это почти не отражалось на его железном здоровье; поглотив несметное количество алкоголя, Линд бывал разве что «под хмельком». Немалое место в его жизни занимала также страсть к женщинам, которую Гиббон назвал «самым приятным из наших пороков». Упорное, терпеливое, жестокое накопление богатства, которому посвятил себя его отец, создавая свое гигантское предприятие, интересовало Полька Линда не больше чем священные таинства халдеев. Он признавал, впрочем, что доходное предприятие само по себе превосходная штука, и любил иногда поразмышлять о грандиозных линдовских заводах, раскинувшихся на огромном пространстве, мысленно представляя себе бесконечные однообразные ряды кирпичных строений, высокие дымящиеся трубы, пронзительные заводские гудки. Но принимать какое-либо участие в унылой рутине управления всей этой машиной – нет уж, увольте!

Для Эйлин наибольшая опасность таилась сейчас в ее непомерном тщеславии и самолюбии. Трудно было бы найти более тщеславное и вместе с тем сильнее истосковавшееся по любви существо, чем она. Почему, почему, спрашивала себя Эйлин, приходится ей вечно сидеть в одиночестве, терзаясь думами о Фрэнке, изводясь от ревности и тоски, в то время как он порхает где-то словно мотылек и наслаждается всеми радостями жизни? Что мешает ей, пока красота еще не увяла, подарить ее другим мужчинам, которые сумеют оценить этот дар? Разве такое возмездие Фрэнку не было бы справедливым? Но Каупервуд был все еще дорог Эйлин; даже сейчас, даже в мыслях она не могла решиться на измену. Он умел быть так очарователен, так нежен, когда ему хотелось ее приласкать.

Когда Польк Линд напомнил Эйлин ее обещание позавтракать с ним, она сначала ответила отказом, и на этом все могло бы кончиться, если бы обстоятельства сложились по-другому. Но случилось так, что именно в это время Эйлин стала чуть ли не ежедневно получать все новые доказательства неверности Каупервуда, все новые напоминания о его изменах.

Так, явившись однажды к Хейгенинам, с которыми она старалась поддерживать дружбу, пока правда не выплыла наружу, Эйлин услышала, что «миссис Хейгенин нет дома». Вскоре после этого «Пресс», всегда писавшая о Каупервуде в дружественном тоне, что побуждало Эйлин читать именно эту газету, внезапно резко изменила свою позицию и разразилась нападками по его адресу. Сначала это были лишь патетические возгласы по поводу того, что намерения Каупервуда и проводимая им политика идут вразрез с интересами города. Но затем появилась передовая, в которой Каупервуд уже попросту именовался «филадельфийским авантюристом», «грабителем», «бессовестным прожектером» и так далее и тому подобное. Эйлин мгновенно поняла, в чем причина такой перемены, но была слишком погружена в свое горе, чтобы пускаться в объяснения с Фрэнком. Она чувствовала себя совершенно беспомощной перед лицом всех этих обвинений и угроз, направленных против Фрэнка, и не видела никакого выхода из своего отчаянного положения.

А еще несколько дней спустя, просматривая «Сэтердей ревью», усердную вестницу всех светских сплетен города, Эйлин наткнулась на скандальную заметку, которая нанесла ей окончательный удар.

«За последнее время в высших кругах чикагского общества, – говорилось в заметке, – вызывают немало толков любовные похождения некоего субъекта, обладающего большим состоянием и довольно сомнительной известностью. Господин этот делал в свое время безуспешные попытки втереться в лучшие дома Чикаго. Нам нет нужды называть здесь его имя, так как всем, кто знаком с последними событиями чикагской общественной жизни, будет ясно, кого мы имеем в виду. И без того грязная репутация этого авантюриста недавно обогатилась, как говорят, еще двумя бесчестными поступками. Его последние жертвы: жена весьма почтенного чикагского коммерсанта и дочь не менее уважаемого общественного деятеля. Следует отметить, что такими подвигами вышеупомянутый субъект, естественно, нажил себе могущественных врагов и в светских, и в деловых кругах, ибо муж одной из дам, о которых было сказано выше, и отец другой пользуются большим весом и влиянием в городе. Уже не раз говорилось о том, что Чикаго не должен и не станет терпеть разбойничьи приемы, к которым прибегает этот господин во всех своих финансовых и общественных делах, однако до сих пор еще не было принято сколько-нибудь серьезных мер, чтобы от него избавиться. Особенное изумление вызывает у всех то, что жена этого субъекта, которую он привез сюда из Восточных штатов и которая, как говорят, самым скандальным образом пожертвовала и своей репутацией, и семейным очагом другой женщины ради сомнительного удовольствия разделить с ним его судьбу, продолжает оставаться с этим человеком и по сей день».

Все было ясно. Отец «одной из дам» – это, конечно, Хейгенин, или быть может, Кокрейн; скорее Хейгенин. Муж другой… но кого же они имеют в виду? Эйлин ничего не слышала о связи Каупервуда с какой-либо замужней женщиной. Рита Сольберг? Нет, не может быть, это уже далекое прошлое. Значит, какое-то новое любовное приключение, о котором она даже и не подозревала. И снова Эйлин сидела одна и думала, думала… Теперь, сказала она себе, если Линд еще раз пригласит ее, она примет его приглашение.

Встреча Эйлин с Польком Линдом произошла спустя несколько дней в раззолоченном зале ресторана Ришелье. Эйлин твердила себе, что Линд ей совершенно безразличен, однако, как ни странно, уделила в тот вечер сугубое внимание своему туалету. Стоял февраль, холодный ветер наметал на улицах сверкающие белизной сугробы, и Эйлин надела темно-зеленое шерстяное платье с большими пуговицами из ляпис-лазури, сходившимися углом на ее груди, от плеч к талии, котиковую шапочку с изумрудным пером, котиковый жакет, тоже отделанный огромными серебряными пуговицами ручной работы, и бронзовые туфельки. Подумав, Эйлин прибавила к этому туалету серьги из ляпис-лазури в форме цветка и тяжелый гладкий золотой браслет.

Линд устремился ей навстречу; на его красивом смуглом лице было написано восхищение.

– Как вы очаровательны! – воскликнул он, когда они сели за столик. – С каким вкусом вы умеете подобрать тона! Эти серьги необыкновенно идут к вашим волосам.

Польк Линд неизменно пугал Эйлин своим беззастенчивым восторгом, но она невольно покорялась его настойчивой лести, упорной, непреклонной воле, скрытой под маской светского обольстителя. Даже в тонких смуглых мускулистых руках Линда чувствовалась незаурядная сила, так же как в его твердом подбородке и в улыбке, обнажавшей ряд ровных белых зубов.

– Итак, вы все-таки пришли, – в упор глядя на нее, произнес он. Она смело встретила его взгляд, но тут же отвела глаза.

Линд внимательно, неторопливо разглядывал ее подбородок, рот, небольшой, слегка вздернутый нос. Яркий румянец, крепкие, сильные руки и плечи, обрисованные плотно облегающим платьем, – в Эйлин было то, что он больше всего ценил в женщинах: неуемная жизненная сила. Чтобы прервать молчание, Линд заказал коктейль и виски и стал уговаривать Эйлин выпить, но она отказалась. Тогда он вынул из кармана небольшой футляр.

– Вы помните тот вечер, в казино? Вы обещали принять от меня что-нибудь на память, – сказал он. – Небольшую безделушку. Угадайте, что в этом футляре?

Эйлин растерянно посмотрела на Линда. В таком футляре могли быть только драгоценности.

– О нет, нет, вы не должны этого делать, – запротестовала она. – Ведь я согласилась только в том случае, если мы выиграем. А мы проиграли – значит, не о чем и говорить. Наоборот, я еще сержусь на вас за то, что вы не позволили мне заплатить мой проигрыш.

– Вот это поистине было бы весьма галантно с моей стороны, – рассмеялся Линд, играя длинным лакированным футляром. – Что же хорошего, если б я оказался таким невежей? Докажите, что вы настоящий игрок, настоящий товарищ, как говорится. Угадайте, и коробочка ваша.

Эйлин кокетливо надула губки – как он настойчив!

– Ну что ж, попробую, – снисходительно сказала она. – Просто ради шутки, конечно. Это, вероятно, серьги, или булавка, или браслет…

Линд молча открыл футляр, и Эйлин увидела золотое ожерелье в виде виноградной лозы тончайшей филигранной работы; в центре его, среди золотых листьев, сверкал большой черный опал. Линд знал, что поразить воображение Эйлин, имевшей уйму драгоценностей, можно только чем-то незаурядным. Он внимательно следил за ней, пока она рассматривала ожерелье.

– Какая тонкая работа! – воскликнула Эйлин. – И какой чудесный опал! Очень странная форма. – Она перебирала ожерелье листик за листиком. – Но это безумие! Я не могу принять такой подарок. У меня и без того куча драгоценностей, и к тому же… («А что, если Фрэнк увидит это ожерелье? Как объяснить ему, откуда оно взялось? – думала Эйлин. – Он ведь сразу догадается!»)

– И к тому же? – вопросительно повторил Линд.

– Нет, ничего, просто не могу принять это, вот и все.

– Неужели вы не хотите взять его на память, если даже… Помните наш уговор?

– Если что?

– Если даже за этим ничего не последует. Пусть у вас останется хоть память обо мне…

Он сжал ее пальцы своей большой, сильной рукой.

Год, даже полтора назад Эйлин с улыбкой отняла бы руку. Теперь она заколебалась. К чему быть недотрогой, если Фрэнк так жесток к ней?

– Скажите, я ведь не совсем безразличен вам? – спросил Линд, заметив колебание Эйлин и еще крепче сжимая ее пальцы.

– Да, конечно, вы мне нравитесь… Но и только. – Однако, сказав это, она невольно зарделась.

Линд молчал, не сводя с нее упорного, горячего взора. Чувственное волнение охватило Эйлин, и на мгновение она забыла о Каупервуде. Это было удивительное, совсем новое для нее ощущение. Она вся горела ответным огнем, а Линд смотрел на нее, улыбаясь ласково и ободряюще.

– Почему вы не хотите быть мне другом, Эйлин? Я знаю, вы несчастливы, я вижу это. И я несчастлив тоже. У меня проклятый, беспокойный характер, и я много натерпелся из-за этого в жизни. Мне нужен друг, который любил бы меня. Почему вы не хотите мне помочь? Мы с вами созданы друг для друга, я чувствую это. Неужели вы так сильно любите его? – Линд разумел Каупервуда. – Неужели ваше сердце совсем закрыто для других?

– Люблю ли я его!.. – с горечью повторила Эйлин, и слова ее прозвучали почти как отречение. – Ему это все равно, он больше не любит меня. Дело не в нем.

– А в чем же? Я вам не нравлюсь? Вам скучно со мной? Вы не чувствуете, что мы подходим друг другу? – И снова его рука коснулась ее руки.

Эйлин не противилась этой ласке.

– Нет, нет, не то, – сказала она горячо, внезапно вспомнив все, весь свой долгий путь с Каупервудом, его любовь, его страстные уверения. Как мечтала она о жизни с ним, какие строила планы! А теперь сидит здесь, в ресторане, и кокетничает с чужим, малознакомым человеком, позволяя ему жалеть себя! Эта мысль жгучей болью отозвалась в ее сердце. Она сжала губы, но горячие непрошеные слезы уже прихлынули к ее глазам.

Линд увидел, что она готова расплакаться. Ему стало жаль ее, но она была красива, и он решил сыграть на ее настроении.

– Зачем же плакать, любимая? – сказал он нежно, глядя на ее пылающие щеки и ярко-синие полные слез глаза. – Вы красавица, вы молоды, обаятельны. Разве ваш муж – единственный мужчина на свете? Почему вы хотите хранить ему верность, хотя его измены для вас не тайна? Об этой истории с миссис Хэнд говорит весь город, а вы встретили человека, который искренне полюбил вас, и отвергаете его любовь. Если ваш муж не ценит вас, то ведь есть другие, которые ценят.

Услышав имя миссис Хэнд, Эйлин насторожилась.

– О какой истории вы говорите? – спросила она, подняв брови.

– Как, разве вы не знаете? – удивился Линд. – Я был уверен, что вам все известно, иначе никогда не заговорил бы об этом.

– О, я догадываюсь! – воскликнула Эйлин с горькой усмешкой. – Уже столько было всяких историй. «Жена крупного финансиста…» – так, кажется, сказано в «Сэтердей ревью»?.. Так вот кого они имели в виду! Значит, у него роман с миссис Хэнд?

– Да, по-видимому, – отвечал Линд. – Мне очень жаль, что я заговорил об этом. Вот уж действительно поневоле попал в сплетники.

– Круговая порука? – насмешливо спросила Эйлин.

– Нет, не потому. Не нужно быть злюкой. Я вовсе не такой скверный, как вам кажется. Просто это не в моих правилах. В конце концов, все мы не без греха.

– Да, да, конечно, – рассеянно подтвердила Эйлин, думая о миссис Хэнд. Так вот это, значит, кто! Последнее увлечение Фрэнка! – Ну что ж, во всяком случае, я не могу не одобрить его выбор, – сказала она, вымученно улыбнувшись. – Все равно этих женщин было уже так много! Одной больше, одной меньше.

Линд усмехнулся. Он и сам одобрял выбор Каупервуда и решил, что лучше переменить тему беседы.

– Не стоит больше говорить об этом, – сказал он. – Не сокрушайтесь из-за него, дорогая. Возьмите себя в руки. Тут уж ничего нельзя изменить. – Он снова сжал ее пальцы. – Ну как, согласны?

– О чем это вы?

– О, вы же знаете! Принять это ожерелье… И меня в придачу? – Его глаза улыбались, в них была и ласка, и вызов.

Эйлин покачала головой.

– Вы просто скверный, избалованный мальчик, – сказала она уклончиво. Сделанное ею открытие снова пробудило в ней мстительные чувства. – Дайте мне подумать. Не заставляйте меня брать это ожерелье сегодня. Я не могу. Все равно мне не придется его надевать. Давайте встретимся еще раз. – Она сделала неопределенный жест, и Линд поймал на лету ее руку и погладил.

– Хотите пойти со мной в мастерскую к моему приятелю-художнику? – спросил он как бы между прочим. – Это здесь неподалеку. Вы увидите прелестную коллекцию пейзажей. Вы ведь любите картины, я знаю. У вашего супруга есть превосходные полотна.

Эйлин мгновенно поняла, куда он клонит, поняла инстинктивно. Эта мастерская, очевидно, просто холостяцкая квартира.

– Только не сегодня, – сказала она нервно, испуганно. – Нет-нет, не сегодня. Как-нибудь в другой раз. Теперь мне пора домой. Мы еще увидимся.

– А это? – спросил Линд, указывая на футляр.

– Пусть пока останется у вас, до нашей следующей встречи. Быть может, я и надумаю потом принять ваш подарок…

Эйлин была рада, что все так благополучно кончилось и она может вернуться домой. У нее сразу отлегло от сердца. Однако Линд отнюдь не был ей безразличен, и все чувства ее были в смятении, словно клочья гонимых ветром облаков. Ей просто хотелось отдалить, хоть немного отдалить неизбежное.