Глава XV

Новая любовь

Сближению Каупервуда и Риты Сольберг невольно способствовала сама Эйлин: она заинтересовалась Гарольдом, который возбудил в ней не то чтобы настоящее чувство, а скорее какую-то нелепую сентиментальную нежность. В присутствии женщин, особенно женщин красивых, Сольберг мгновенно воспламенялся, становился необычайно учтив и предупредителен и сумел этим понравиться Эйлин. Она решила непременно найти ему учеников, а кроме того, ей доставляло удовольствие бывать в студии у Сольбергов. Эйлин скучала без общества. А Каупервуд, ради миссис Сольберг, охотно сопровождал ее. Преследуя свои собственные цели, он коварно поощрял это знакомство и то предлагал Эйлин пригласить Сольбергов к обеду, то советовал ей устроить у себя музыкальный вечер, чтобы дать возможность Гарольду выступить и немного заработать. Каупервуды приглашали Сольбергов в свою ложу, посылали им билеты на концерты, по воскресеньям и даже в будни возили их кататься.

Сама жизнь с ее физиологическими законами часто берет на себя роль сводни. Поскольку Каупервуд непрестанно и взволнованно думал о Рите, Рита тоже стала думать о нем. И с каждым днем он представлялся ей все более привлекательным, властным и необыкновенным. Чувствуя его влечение, она мучительно боролась со своей совестью. Правда, ничего еще не было сказано, но Каупервуд искусно вел осаду, постепенно преграждая Рите все пути к отступлению – один за другим. Однажды, когда ни Эйлин, ни Каупервуд не могли приехать к чаю, который по четвергам устраивали у себя Сольберги, Рита получила огромный букет великолепных темно-красных роз. «Для уголков и уголочков вашей студии» – было написано на карточке. Рита прекрасно знала, от кого эти розы и каких денег они стоят. Цветов было не меньше чем на пятьдесят долларов, и от букета веяло той непривычной для нее роскошью, которую могли позволить себе только очень богатые люди, финансовые воротилы, крупные биржевики. Рите ежедневно попадались на глаза газетные объявления банкирской конторы Каупервуда. Как-то раз она столкнулась с ним лицом к лицу в магазине Мэррила. Время было около полудня, и Каупервуд предложил ей пойти куда-нибудь позавтракать, но Рита сочла своим долгом отказаться. Он всегда глядел на нее в упор, настойчиво и маняще. Рите льстило, что ее красота дает ей над ним такую власть. Против воли в голову ей закрадывалась мысль о том часе, когда этот смелый, обаятельный человек обнимет ее так, как и не снилось Сольбергу. Однако внешне жизнь ее текла по-старому, она по-прежнему немного играла на рояле, ходила по магазинам, ездила в гости, читала, сетовала на лень и неспособность Гарольда, и лишь иногда ею вдруг овладевала странная задумчивость, и перед нею возникал образ Каупервуда. Какие у него сильные, красивые руки, а взгляд ласковый и вместе с тем твердый, всевидящий. Пуританству Уичиты (уже несколько поколебленному жизнью в кругу чикагской богемы) приходилось туго в борьбе с изворотливостью и коварством нового времени, воплощенными в этом человеке.

– Вы какая-то неуловимая, – сказал ей Каупервуд однажды вечером в театре, когда Эйлин с Гарольдом вышли в фойе и они остались вдвоем в ложе. В зале стоял гул голосов, и можно было говорить без опаски. Миссис Сольберг была очаровательна в вечернем кружевном платье.

– Вы находите? – смеясь, ответила Рита, польщенная замечанием Каупервуда и покоренная его близостью. Она все больше поддавалась его настроению, любое его слово рождало в ней трепет. – А по-моему, я существо весьма материальное, – добавила она и взглянула на свои сложенные на коленях полные красивые руки.

Каупервуд, всем существом ощущавший ее материальность, так же как и своеобразие этой натуры, куда более богатой, чем натура Эйлин, был глубоко взволнован. Чувства, настроения, фантазии, владевшие ее душой, передавались ему без слов, как дуновение ветерка, восхищая его и вызывая ответное волнение в крови. В Рите было не меньше жизненной энергии, чем в Эйлин, но она была тоньше, нежнее и богаче духовно. «Или Эйлин мне уже прискучила? – спрашивал он себя временами. – Нет, не может быть», – решал он тут же. Но Рита Сольберг, несомненно, самая привлекательная женщина, какую он когда-либо встречал.

– И все-таки вы неуловимая, – продолжал он, наклоняясь к ней. – Вы напоминаете мне что-то, чего даже не выразишь словами, – переливы красок, аромат, обрывок мелодии, вспышку света. Я теперь только о вас и думаю. Вы очень тонко судите о картинах. Мне нравится ваша игра на рояле, вы вкладываете в нее частицу себя. Вы уводите меня в другой мир, отличный от того, в котором я живу. Вы меня понимаете?

– Я рада, если это так. – Она глубоко и несколько театрально вздохнула. – Но вы рисуете уж слишком привлекательный портрет, я еще бог весть что о себе возомню. – И Рита сделала очаровательную гримаску, округлив и выпятив губки. Разгоряченная, раскрасневшаяся, она задыхалась от обуревавших ее чувств.

– Да, да, вы такая, – настойчиво продолжал Каупервуд, – такой я всегда вас ощущаю. Вы знаете, – он еще ниже склонился к ее креслу, – порой мне кажется, что вы еще совсем не жили, ничего не видели, а ведь это много прибавило бы к вашему совершенству. Мне бы хотелось, чтобы вы побывали за границей – со мной или даже без меня. Я восхищаюсь вами. А я для вас значу хоть что-нибудь?

– Да, но… – Она помедлила. – Я боюсь этого всего и вас боюсь. – Ее губки опять капризно выпятились – милая привычка, пленившая его еще в первый день знакомства. – Лучше поговорим о другом. Гарольд ужасно ревнив. И что подумает миссис Каупервуд?

– Я знаю, но стоит ли сейчас тревожиться об этом? И какой Эйлин вред от того, что я беседую с вами? Жизнь в общении индивидуальностей, Рита. А у нас с вами очень много общего. Разве вы этого не чувствуете? Вы самая интересная женщина, которую я когда-либо встречал. Вы открываете мне что-то новое, о чем я никогда даже и не подозревал раньше. Вы должны это понять. Скажите мне правду, посмотрите мне в глаза: вы ведь недовольны своей жизнью? Не так счастливы, как могли, как хотели бы быть?

– Нет. – Она задумчиво разглаживала пальцами веер.

– Вы несчастны!

– Когда-то мне представлялось, что я счастлива. Но это было давно.

– И неудивительно! – горячо подхватил он. – Вы не можете довольствоваться ролью, которую выполняете теперь, она слишком для вас ничтожна. У вас собственная индивидуальность, а вы жертвуете ею, чтобы курить фимиам другому человеку. Я не хочу этим сказать, что мистер Сольберг не талантлив, но с ним вы никогда не будете счастливы. Меня поражает, как вы этого сами не понимаете.

– Ах, откуда вам знать! – воскликнула она, и в голосе ее прозвучала усталость.

Он посмотрел на нее в упор, и по ее телу пробежала сладостная дрожь.

– Давайте прекратим этот разговор, – сказала она поспешно, – лучше…

Каупервуд положил руку на спинку ее кресла, – он почти касался ее плеча.

– Рита, – сказал он, снова называя ее по имени, – вы изумительная женщина!

– О! – произнесла она чуть слышно.

Прошло дней десять, прежде чем Каупервуд снова увидел Риту. Как-то раз, под вечер, Эйлин заехала за ним в контору в новом экипаже, захватив по пути Сольбергов, чтобы ехать вместе кататься. Эйлин правила, и Гарольд сидел рядом с ней впереди, Каупервуду же с Ритой были предоставлены места на заднем сиденье. Эйлин даже в голову не приходило, что Каупервуду нравится миссис Сольберг, – так осторожно он себя вел. К тому же она не сомневалась в своем превосходстве над Ритой: как же, ведь она и красивее, и лучше одевается, а следовательно – Рите и думать нечего равняться с ней. Она не подозревала, какой притягательной силой обладала миссис Сольберг в глазах Каупервуда, – при всей его деловитости и кажущейся прозаичности, под внешностью уравновешенного, положительного человека в нем скрывалось немало внутреннего огня и даже романтики.

– Чудесно, – сказал Каупервуд, опускаясь на мягкое сиденье рядом с Ритой. – Какой прекрасный вечер! И что за прелестная соломенная шляпка с розами, и как она идет к вашему платью! – Розы были красные, платье белое, с пропущенной сквозь мережку узенькой зеленой лентой. Рита прекрасно понимала, отчего Каупервуд в таком приподнятом настроении. Как он не похож на Гарольда, какой он сильный, жизнерадостный, ловкий! Гарольд – тот целый день сегодня проклинал судьбу, жизнь, преследующие его неудачи.

– Я бы на твоем месте не жаловалась, – заметила она с горечью. – Надо больше работать и меньше бесноваться.

В ответ он раскричался, устроил сцену, а она ушла гулять. Едва она вернулась, за ними заехала Эйлин. Это было очень кстати. Рита сразу повеселела и побежала одеваться. Сольберг последовал ее примеру. Счастливые и довольные с виду, словно ничего и не произошло, они отправились в путь. Теперь, слушая Каупервуда, Рита радостно поглядывала по сторонам. «Да, я красива, – думала она, – и он от меня без ума. Как это было бы упоительно, если б только мы посмели». Но вслух сказала:

– Ничего хорошего во мне нет! Просто день выдался прекрасный. Платье самое обыкновенное, а я даже немножко расстроена сегодня.

– Что-нибудь случилось? – участливо спросил он под стук экипажей, заглушавший их голоса. – Может быть, я могу быть вам полезен? – Каупервуд рад был бы случаю вывести Риту из затруднительного положения, оказать ей услугу и покорить ее своей добротой. – Сейчас мы проедемся в Джексон-парк, пообедаем там в павильоне и вернемся в город при луне. Хорошо, правда? Так улыбнитесь же, будьте веселы, как всегда. О чем вам грустить? Я готов сделать для вас все, что вы пожелаете, все, что в моих силах! У вас может быть все, чего бы вы ни захотели. Что тревожит вас? Вы знаете, как вы мне дороги. Расскажите мне о своих затруднениях, позвольте мне избавить вас от всяких забот.

– Нет, вы для меня ничего не можете сделать – во всяком случае, сейчас. Затруднения? Ну, какие там затруднения. Все пустяки!

Она даже о себе говорила с небрежной отчужденностью, в которой была какая-то особая прелесть. Каупервуд был очарован.

– Но вы-то для меня не пустяк, Рита, – мягко сказал он, – так же как и все, что вас касается. Я вам говорил, как много вы для меня значите. Неужели вы сами этого не видите? Для меня вы самая сложная из всех загадок и самая чудесная. Я без ума от вас. Со времени нашей последней встречи я все думал, думал. Если у вас есть какие-то заботы, тревоги, поделитесь со мной. У меня сейчас только одна забота – вы. Соедините свою жизнь с моей, и я устрою так, что вы будете счастливы. Вы нужны мне, а я – вам.

– Да, – сказала она, – я знаю… – И запнулась. – Ничего особенного не произошло, мы с Гарольдом немножко повздорили.

– Из-за чего?

– Из-за меня. – Она опять капризно выпятила губки. – Я не могу вечно курить фимиам, как вы тогда сказали. – Слова Каупервуда ей запомнились. – Но это все позади. Смотрите, какой чудесный день, просто вос-хи-ти-тельный!

Каупервуд поглядел на нее и покачал головой. Как она мила в своей непоследовательности! Правя лошадьми и разговаривая с Сольбергом, Эйлин ничего не слышала и не видела. Она была поглощена своим спутником, а кроме того, ее внимание отвлекал поток экипажей, устремлявшихся к югу по Мичиган-авеню. Мелькавшие мимо деревья с нежной молодой листвой, зеленеющий газон, вскопанные клумбы, распахнутые окна домов – вся неотразимая прелесть весны вызывала в Каупервуде радостное ощущение жизни, заново начинавшейся и для него. Если бы упоение, которое он сейчас испытывал, могло быть видимо, оно окружило бы его сияющим ореолом. Миссис Сольберг чувствовала, что ей предстоит провести чудесный вечер.

Обедали в парке, на открытом воздухе, ели цыплят, жаренных в сухарях; пили шампанское и ели вафли – словом, все было, как водится. Эйлин, польщенная тем, что Сольберг в ее обществе очень оживлен, дурачилась, провозглашала тосты, смеялась, бегала по лужайке и веселилась вовсю. Гарольд открыто ухаживал за ней, как делали все мужчины, пытался было даже объясниться в любви. Эйлин шутливо его обрывала, называя «несносным мальчишкой» и требуя, чтобы он «перестал сейчас же!». Она была настолько уверена в себе, что, вернувшись домой, не побоялась рассказать Каупервуду, как легко воспламеняется Сольберг и как она все время над ним подтрунивала. Каупервуд, не сомневавшийся в ее верности, отнесся к этому рассказу весьма благодушно. Сольберг, болван, пусть себе ухаживает за Эйлин, – это как нельзя более кстати.

– Гарольд неплохой малый, – заметил он. – Я ничего против него не имею, но скрипач он, по-моему, довольно посредственный.

После обеда вся компания поехала по берегу озера за город, где начиналась прерия с разбросанными там и сям темными купами деревьев. Небо было чисто, и ярко светила луна, заливая серебристым сиянием безмолвные поля и неподвижную поверхность озера. Расточаемый Каупервудом яд, который Рита в последнее время поглощала в огромных дозах, оказывал на нее свое разрушительное действие. Пылкая и смелая при всей своей кажущейся апатичности, Рита была из тех женщин, в которых чувство пробуждает решительность. Каупервуду удалось поразить ее воображение; она понимала, что он гораздо значительнее всех, кто ее окружал. Разве не счастье быть любимой таким человеком? Какая у них могла бы быть яркая, интересная жизнь! Мысль о связи с Каупервудом и привлекала, и страшила ее, словно яркий огонек в темноте. Чтобы побороть свое волнение, она заговорила об искусстве, об общих знакомых, о Париже, Италии; Каупервуд поддерживал этот разговор и все время тихонько гладил ее руку, а раз, когда экипаж въехал в тень деревьев, притянул к себе ее голову и коснулся губами ее щеки. Рита вспыхнула, затрепетала, побледнела, захваченная врасплох бурей новых ощущений, но все же справилась с собой. Вот оно, счастье! Она понимала, что прежней жизни наступил конец.

– Будьте завтра в три за мостом на Рош-стрит, – сказал Каупервуд, понижая голос. – Я приеду за вами. Вам не придется ждать ни минуты.

Она медлила с ответом, раздумывая, грезя наяву, завороженная ослепительным будущим, которое он открывал перед ней, готовая покориться чужой непреклонной воле.

– Вы приедете? – настойчиво спросил он.

– Постойте, – проговорила она еле слышно. – Дайте подумать… Могу ли я?

Она все еще медлила.

– Да, – сказала она немного погодя и глубоко, всей грудью вдохнула воздух. – Да! – снова повторила она, словно что-то решив про себя.

– Любимая, – прошептал он, сжимая локоть Риты и вглядываясь в ее освещенный луною профиль.

– Что я делаю? – прошептала она, бледнея и задыхаясь от волнения.