Глава LXVI

На борту парохода Каупервуд почувствовал себя одиноким – очень одиноким. Он только сейчас понял, что ни он сам, да и никто другой, ничего не знает о жизни и ее творце. Вот он стоит на пороге перемены, которая приподнимет для него завесу над великой, удивительной тайной, а как это получилось, почему – кто знает…

Он телеграфировал доктору Джеймсу, чтобы тот встретил его на пристани, и тотчас получил следующий ответ: «Добро пожаловать в Нью-Йорк. Буду встречать. Ваш Джефф из Монте-Карло». Это послание рассмешило Каупервуда, и в эту ночь он спал спокойно. Перед сном он взял бумагу и чернила и набросал телеграмму Беренис, ехавшей на пароходе «Король Хокон» под именем Кэтрин Трент: «Мы только день в разлуке, а мне кажется, десять лет. Спокойной ночи, моя прелесть, одна мысль, что ты рядом, приносит утешение и отраду». В воскресенье утром Каупервуд, проснувшись, почувствовал, что он совсем ослаб. Одеваясь с помощью своего лакея, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой; пришлось снова лечь в постель на весь день. Сначала это нисколько не взволновало его спутников – Джемисона, его помощника мистера Хартли и лакея Фредериксона: они думали, что Каупервуд просто отдыхает. Но к вечеру он попросил Джемисона вызвать судового врача: что-то ему нехорошо. Доктор Кэмден, осмотрев больного, заявил, что положение серьезное, да и температура – 39,7; надо известить его личного врача, пусть встречает утром пароход с каретой «скорой помощи».

Услышав это, Джемисон на собственный страх и риск телеграфировал Эйлин, что муж ее очень болен, что его надо будет увезти с парохода в карете «скорой помощи», и просил указаний – как быть дальше. Эйлин тотчас ответила, что дом мистера Каупервуда сейчас переделывается, расширяется картинная галерея, всюду невообразимый шум и беспорядок; поэтому самое правильное – отвезти мистера Каупервуда в отель «Уолдорф-Астория», где можно будет обеспечить ему должный уход и где ему, несомненно, будет удобнее.

Когда доктор Кэмден впрыснул Каупервуду морфий и ему стало немного легче, Джемисон прочел вслух телеграмму Эйлин.

– Да, так будет лучше, – слабым голосом согласился Каупервуд, – закажите для меня номер.

Рухнули все его планы, и о чем бы он ни думал – все вызывало в нем чувство безграничной усталости. Что-то будет с его домом! С картинной галереей! А больница, которую он собирался основать! И ведь он хотел вернуться в Лондон к своим делам, к постройке метрополитена! Но нет, довольно – он не хочет больше думать ни о чем и ни о ком, кроме Беренис.

Так он пролежал до утра, когда пароход вошел в нью-йоркский порт и стал пришвартовываться. По царившему вокруг шуму, грохоту и движению Каупервуд понял, что путешествие окончено.

Тем временем доктор Джеймс, наняв лодку, подъехал к борту «Императрицы», все еще стоявшей на дальнем рейде, и, расспросив доктора Кэмдена и Джемисона об их дальнейших планах, направился в каюту Каупервуда.

– Здравствуйте, Фрэнк! Вот и я! – провозгласил он с порога. – Ну, как вы себя чувствуете? Вот увидите: все сразу пройдет, как только я дам вам нужное лекарство. И извольте ни о чем не тревожиться. Предоставьте уж все мне, своему сподвижнику по Монте-Карло.

– Я знал, что если вы придете, Джефф, – слабым голосом сказал Каупервуд, – все будет в порядке.

И он благодарно сжал руку врача.

– Мы решили перевезти вас в «Уолдорф» в карете «скорой помощи», – продолжал Джеймс. – Вы ведь не возражаете? Право, так будет лучше: вы легче перенесете поездку, вот увидите.

– Я не возражаю, – отвечал Каупервуд. – Но только постарайтесь оградить меня от репортеров – хотя бы пока я не устроюсь в отеле. Я не уверен, что Джемисон сумеет справиться с ними.

– Предоставьте это мне, Фрэнк. Я обо всем позабочусь. Для вас сейчас главное – лежать и молчать. Я приеду попозже, тогда и поговорим. А сейчас пойду займусь делами.

В эту минуту вошел Джемисон.

– Идемте, Джемисон, – сказал Джеймс. – Прежде всего нам надо повидать капитана.

И они вместе вышли из каюты.

Через три четверти часа карете «скорой помощи», ожидавшей неподалеку от порта, было приказано дать задний ход и подъехать к выходу № 4, где было так пустынно, словно уже все сошли на берег и на судне не осталось ни одного пассажира. Два санитара с полотняными носилками проследовали за Джемисоном в каюту Каупервуда и перенесли его в карету. Дверцы захлопнулись, шофер позвонил в гонг, и автомобиль помчался; в кучке репортеров, стоявших поблизости, раздались удивленные восклицания:

– Что это значит? Ловко же нас провели! Кто бы это мог быть?

Попытка узнать, кто же это так серьезно болен, что пришлось вызывать карету «скорой помощи», ни к чему не привела; тогда один из репортеров вспомнил, что у него есть на пароходе знакомая сиделка, и вскоре принес потрясающую новость: неизвестный больной – не кто иной, как Фрэнк Алджернон Каупервуд, знаменитый финансист. Но чем он болен? И куда его отвезли? Кто-то предложил узнать это у миссис Каупервуд, и тотчас несколько человек бросились к ближайшему телефону, чтобы расспросить Эйлин, правда ли, что ее мужа увезли с «Императрицы» в карете «скорой помощи», и если да, то где он теперь. Это верно, ответила она, он болен, и его, разумеется, отвезли бы в особняк на Пятой авеню, но дело в том, что особняк сейчас перестраивается, – ведь он должен будет вместить богатейшую коллекцию живописи и скульптуры, которая все еще пополняется и со временем станет собственностью города Нью-Йорка. А пока что мистер Каупервуд пожелал поселиться в «Уолдорф-Астории» – там ему будет обеспечен должный уход и покой, чего ему нельзя сейчас предоставить дома.

И вот к часу дня все газеты уже пестрели сообщениями о прибытии Каупервуда, его болезни и о том, где он находится; однако доктор Джеймс распорядился, чтобы без его письменного разрешения к Каупервуду не пропускали ни одного посетителя, – три сиделки были обязаны следить за этим.

Меж тем Каупервуд, понимая, что до Беренис могут дойти тревожные вести о его болезни, попросил доктора Джеймса послать ей на пароход – она все еще находилась в пути – следующую телеграмму: «Сообщения о моей болезни крайне преувеличены. Поступай, как условились. Нахожусь на попечении доктора Джеймса. Он скажет, что тебе делать. Любящий тебя Фрэнк».

Вести были невеселые, и все же Беренис несколько утешило, что Каупервуд был в состоянии телеграфировать, чтобы успокоить ее. Но что с ним, неужели болезнь обострилась? Во всяком случае, как бы это ни кончилось, ее место – рядом с ним.

Однако под вечер, проходя через салон, она увидела на доске для сообщений известие, которое потрясло и испугало ее: «Знаменитый американский финансист и железнодорожный магнат, владелец лондонской подземки, Фрэнк Каупервуд внезапно заболел на борту парохода «Императрица» и по прибытии в Нью-Йорк отвезен в отель «Уолдорф-Астория»».

Ошеломленная, расстроенная холодными словами газетного сообщения, Беренис все же облегченно вздохнула, узнав, что Каупервуд в отеле, а не у себя дома. Ей ведь приготовлен там номер, так что она будет хотя бы поблизости. Правда, не исключено, что она может столкнуться там с Эйлин, – это было бы тягостно не только ей, но и Каупервуду. Да, но он просил, чтобы она не отступала от прежних планов и остановилась в отеле, – значит, он что-то придумал. Однако в какое двусмысленное положение она себя ставит! Как это не похоже на уединение Прайорс-Кова, где можно было не опасаться сплетен и пересудов! А хватит ли у нее решимости и сил, чтобы пройти через такое испытание? И все же, как это ни трудно, как ни опасно, она должна быть рядом с ним, а там будь что будет. Он нуждается в ней, и она должна прийти ему на помощь.

Приняв это решение, Беренис, как только пароход пристал на следующее утро к берегу и таможенники осмотрели ее багаж, тотчас отправилась в отель «Уолдорф-Астория» и преспокойно зарегистрировалась под именем Кэтрин Трент. Но, оставшись одна в своем номере, она призадумалась. Как все сложно и запутано. Что же теперь делать? Эйлин, наверное, уже у него. Ее размышления были прерваны телефонным звонком: доктор Джеймс сообщал, что Каупервуд хочет ее видеть, он находится в номере 1020. Беренис от души поблагодарила и сказала, что сейчас придет. Доктор Джеймс добавил, что хотя Каупервуду пока и не грозит особая опасность, он все же приказал никого к нему не пускать в течение нескольких дней – никого, кроме Беренис: больному прежде всего необходим отдых и покой.

В номере 1020 Беренис тотчас провели к Каупервуду: он полулежал, весь обложенный подушками, очень бледный, с каким-то отсутствующим видом, но, едва вошла Беренис, лицо его оживилось. Она наклонилась и поцеловала его.

– Дорогой мой! Какое несчастье! Я так боялась, что это путешествие окажется тебе не под силу. И меня не было с тобой! Но доктор Джеймс уверяет, что это не опасно. Помнишь, ты ведь быстро оправился после первого приступа; уж конечно, если как следует за тобой ухаживать, ты и на этот раз скоро поправишься. Ах, если б только я могла быть все время с тобой! Я бы тебя очень скоро поставила на ноги!

– Но, Беви, дорогая, – заметил Каупервуд, – уже от одного того, что я смотрю на тебя, мне становится лучше. Конечно, мы устроим так, чтобы ты бывала у меня. Правда, обо мне сейчас слишком много кричат в газетах, и чем меньше это тебя коснется, тем легче у меня будет на душе. Но я объяснил Джеффу, в чем дело, он все понимает и сочувствует нам. Больше того – он будет сообщать тебе, когда можно меня навестить. Ты ведь знаешь, тебе надо избегать только одного человека. Но ты будешь держать постоянную связь с доктором Джеймсом; я думаю, все обойдется благополучно, пока я здесь. Я уверен, все будет в порядке.

– Какой ты у меня мужественный, мой Фрэнк. Ты же знаешь, я согласна на все, лишь бы находиться подле тебя. Я буду как можно осмотрительнее и осторожнее. А пока – я люблю тебя и буду все время за тебя молиться.

Она наклонилась и снова поцеловала его.