9

Ненастье. – Гидравлический подъемник. – Изготовление оконного стекла и посуды. – Саговая пальма. – Поездки в кораль. – Прирост стада. – Вопрос журналиста. – Точные координаты острова Линкольна. – Предложение Пенкрофа

В первую же неделю марта погода изменилась. В начале месяца было полнолуние и все еще стояла невыносимая жара. Чувствовалось, что воздух насыщен электричеством; следовало опасаться, что на довольно долгое время установится период дождей и гроз.

И действительно, 2 марта с неистовой силой грянул гром. Ветер дул с востока, и град стал бить прямо по фасаду Гранитного дворца, – шум стоял такой, будто сыпалась картечь. Пришлось плотно затворить дверь и ставни на окнах, иначе затопило бы комнаты.

Увидев, что идет град, – а иные градины были величиной с голубиное яйцо, – Пенкроф стал бить тревогу: ведь его хлебное поле подвергалось большой опасности. И он немедля побежал на поле, где колосья уже подняли зеленые головки, и прикрыл его полотнищем от оболочки аэростата. Моряка тоже изрядно побил град, но он не жаловался.

Плохая погода продержалась с неделю, и все это время беспрерывно гремел гром. Гроза разражалась за грозой, – только затихнет одна, не отшумят еще глухие раскаты грома за горизонтом, а уже раздаются новые неистовые удары. Молнии зигзагами прорезали небо, сожгли немало деревьев на острове, а среди них и огромную сосну, возвышавшуюся близ озера, на опушке леса. Два-три раза молния ударила в песчаный берег и расплавила песок, превратив его в стекло. Когда инженер обнаружил «громовые стрелы», он подумал о том, что можно вставить в окна толстые и крепкие стекла, которые выдержат порывы ветра, потоки дождя и град.

Спешных работ на острове не было, и поселенцы воспользовались плохой погодой, чтобы поработать в Гранитном дворце, который они по-хозяйски обставляли все лучше, каждый день добавляя что-нибудь новое. Инженер устроил токарный станок и выточил на нем кое-какие туалетные принадлежности и кухонную утварь; сделал он и пуговицы, необходимые колонистам. Они смастерили козлы для оружия, которое содержали с редкостной аккуратностью, шкафы и полки. Поселенцы пилили, строгали, отделывали, обтачивали, и, пока стояли ненастные дни, в ответ на громовые раскаты раздавался визг и скрежет инструментов да жужжание станка.

О дядюшке Юпе тоже не забыли: около главного склада ему отвели отдельную комнатку, похожую на каюту, с подвесной койкой, покрытой подстилкой, – там ему было очень уютно.

– Молодец у нас Юп, всем-то он доволен, бранного слова от него не услышишь, – часто повторял Пенкроф. – Вот кто отменный слуга, Наб, право, отменный!

– Мой ученик, – отвечал Наб, – скоро меня догонит.

– Перегонит, – посмеивался моряк, – потому что ты, Наб, много болтаешь, а он помалкивает!

Юп действительно до тонкости знал свои обязанности. Он вытряхивал одежду, поворачивал вертел, подметал комнаты, прислуживал за столом, складывал дрова и, что особенно восхищало Пенкрофа, перед сном всегда укутывал одеялом достопочтенного моряка.

Здоровье у всех членов маленькой колонии – двуногих и двуруких, четвероруких и четвероногих – было превосходным. Жили колонисты на свежем воздухе, в краю с хорошим, умеренным климатом, заняты были умственным и физическим трудом; им нечего было опасаться болезней.

И в самом деле, все чувствовали себя великолепно. Герберт за этот год вырос на два дюйма. Его лицо стало строже, мужественнее, и по всему было видно, что из него выйдет хороший человек, наделенный физической и моральной силой. Когда у него оставалось время, свободное от работы, он учился; юноша прочитал все книги, найденные в ящике, а после практических занятий, которые были непосредственно связаны с жизнью на острове, он обращался к инженеру или журналисту; и те с радостью помогали ему пополнять образование: Сайрес Смит – в области науки, Гедеон Спилет – в знании языков.

Инженеру страстно хотелось передать юноше все то, что он знал, наставить его и примером и словом; к чести Герберта следует сказать, что он сделал большие успехи, занимаясь со своим учителем.

«Если я умру, – думал Сайрес Смит, – он заменит меня!»

Буря стихла 9 марта, но небо так и не прояснилось до конца этого последнего летнего месяца. Сильные электрические разряды нарушали спокойствие атмосферы, небо так и не обрело прежней ясности, почти все время лил дождь и клубился туман, выпало всего лишь три-четыре дня, благоприятствующих всевозможным походам.

В ту пору самка онагра произвела на свет детеныша, на удивление крепкого – тоже самку. В корале увеличивалось и поголовье муфлонов: в сараях блеяли ягнята, к великой радости Наба и Герберта, – у каждого из них были любимцы среди новорожденных.

Поселенцы попробовали приручить пекари, и опыт великолепно удался. Около птичьего двора выстроили хлев, и вскоре там появились поросята, жаждавшие приобщиться к цивилизации, то есть откормиться благодаря заботам Наба. Дядюшке Юпу поручили носить им ежедневно пищу – помои, кухонные отбросы, и он добросовестно выполнял свои обязанности. Правда, иногда он потешался над своими подопечными и тянул их за хвостики, но делал это любя, а не со зла – его очень забавляли хвостики, завитые колечком, словно игрушечные, ведь натура у него была совсем детская.

Как-то в марте Пенкроф напомнил инженеру об одном его обещании, которое тот до сих пор не выполнил.

– Вы обещали сделать машину взамен длинной лестницы Гранитного дворца, мистер Сайрес, – сказал ему моряк. – Неужели вы так ее и не устроите?

– Вы говорите о лифте? – спросил инженер.

– Лифт так лифт, это как вы хотите, – ответил моряк. – Дело ведь не в названии, только бы без труда добираться до нашего жилья.

– Да тут нет ничего сложного, Пенкроф, но будет ли от подъемника польза?

– Разумеется, будет, мистер Сайрес. Всем необходимым мы обзавелись, подумаем-ка теперь об удобствах. Для людей, если вам угодно, подъемник – роскошь, но когда ты с грузом, он – необходимость. Ведь не так уж удобно карабкаться по длинной лестнице с тяжелой ношей!

– Хорошо, Пенкроф, попробуем доставить вам это удовольствие, – сказал Сайрес Смит.

– Но у нас ведь нет машины?

– А мы ее сделаем.

– Паровую машину?

– Нет, водяную.

И действительно, в распоряжении инженера была естественная сила, которой можно было воспользоваться без особого труда, чтобы привести в действие подъемник.

Достаточно было увеличить количество воды в небольшом канале, отведенном от озера и снабжавшем водой Гранитный дворец. Поселенцы расширили отверстие, пробитое в скалах и поросшее травой в верхнем конце прежнего водостока, и целый водопад ринулся в канал – избыток воды уходил во внутренний колодец. Под водопадом инженер установил цилиндр с лопастями, который был соединен с колесом, находящимся снаружи и обмотанным прочным канатом; к канату привязали подъемную корзину. При помощи длинной веревки, свисавшей до земли и позволявшей включать и выключать гидравлическое приспособление, можно было подняться в корзине до дверей Гранитного дворца.

17 марта, к всеобщему удовольствию, подъемник заработал в первый раз. Отныне это простое устройство, заменившее примитивную лестницу, о которой никто и не думал сожалеть, поднимало наверх уголь, продовольствие и самих поселенцев. Топ был просто в восторге от усовершенствования: ведь он не мог соревноваться в ловкости с дядюшкой Юпом и с трудом карабкался по лестнице; прежде Набу и даже Юпу часто приходилось нести его на спине, когда они поднимались в Гранитный дворец.

В те дни Сайрес Смит попробовал изготовить стекло, – дело было новое, но он воспользовался старой гончарной печью. Возникло много затруднений, и после ряда бесплодных попыток ему все же удалось устроить мастерскую для выделки стекла, – Гедеон Спилет и Герберт, подлинные помощники инженера, не выходили из нее несколько дней.

В состав стекла входят песок, мел и сода (углекислый или сернокислый натрий). На берегу было сколько угодно песка, из отложений известняка поселенцы добывали мел, из водорослей – соду, из серного колчедана – серную кислоту, а из земных недр – каменный уголь для нагревания печи до нужной температуры. Итак, у Сайреса Смита было все необходимое для производства стекла.

Оказалось, что всего труднее изготовить «трость» стеклодува – железную трубку пяти-шести футов длиной, одним концом которой набирают расплавленную стеклянную массу. Но Пенкроф взял тонкую длинную полосу железа, свернул ее наподобие ружейного ствола – получилась трубка, которой колонисты вскоре и воспользовались.

28 марта печь накалили. Сто частей песку, тридцать пять мелу, сорок сернокислого натрия смешали с двумя-тремя частями угольного порошка и эту массу положили в тигли из огнеупорной глины. Когда все это расплавилось под действием высокой температуры в печи, вернее, превратилось в вязкое месиво, Сайрес Смит набрал в трубку немного стекольной массы и стал ее перемешивать на заранее приготовленной металлической пластине, придавая массе форму, удобную для дутья; затем он протянул трубку Герберту и предложил ему подуть в нее.

– Так, будто выдуваешь мыльные пузыри? – спросил юноша.

– Вот именно, – ответил инженер.

Герберт набрал воздуха и, старательно вращая трубку, стал дуть в нее сильно, но осторожно, выдувая стеклянный пузырь. Добавили еще стекольной массы, и немного погодя образовался пузырь диаметром в один фут. Тогда Сайрес Смит взял трубку из рук юноши и стал ее раскачивать, как маятник, – мягкий стеклянный пузырь вытянулся и принял форму конусообразного цилиндра.

Итак, удалось выдуть стеклянный цилиндр с двумя полусферическими поверхностями на концах, их без труда срезали острым ножом, смоченным в холодной воде; таким же способом разрезали цилиндр в длину, снова нагрели и, размягчив, положили на металлическую пластину, затем раскатали деревянной скалкой.

Так приготовлено было оконное стекло. Повторив пятьдесят раз тот же процесс, они получили пятьдесят стекол. И вот в окна Гранитного дворца вставили стекла, не очень прозрачные, но все же хорошо пропускающие свет.

Изготовление стеклянной посуды, стаканов и бутылок стало для поселенцев развлечением. Все шло в ход, даже если плохо получалось. Пенкроф тоже испросил разрешения «подуть», – и какое же это доставило ему удовольствие! Правда, он дул с такой силой, что его творения приобретали самые удивительные формы, искренно его восхищавшие.

Как-то, отправившись в экспедицию, поселенцы обнаружили дерево новой породы, которое внесло еще большее разнообразие в их питание.

В тот день Сайрес Смит и Герберт пошли на охоту в леса Дальнего Запада, на левый берег реки Благодарения; как всегда, юноша задавал инженеру уйму вопросов, на которые тот с удовольствием отвечал. Но охота, как и любое дело, требует внимания, иначе успеха не добьешься. Сайрес Смит вообще не был охотником, а Герберт увлекся химией и физикой, поэтому немало кенгуру, водосвинок и агути спаслись от их пуль, хотя и находились на расстоянии ружейного выстрела. И вдруг, когда день уже был на исходе и охотники, казалось, провели время без всякой пользы, Герберт остановился и радостно воскликнул:

– Ах, мистер Сайрес, взгляните-ка на это дерево!

И он указал ему на деревце, скорее на куст, ствол которого был покрыт чешуйчатой корой, а листья испещрены параллельными прожилками.

– Что же это за дерево, оно похоже на маленькую пальму? – спросил Сайрес Смит.

– Это cycas revoluta, оно изображено на рисунке в нашей энциклопедии естественных наук.

– Что-то на кусте не видно плодов.

– Плодов нет, мистер Сайрес, – ответил Герберт, – зато в стволе содержится мука – природа нас снабдила мукой.

– Так, значит, это саговая пальма?

– Да, саговая пальма.

– Что же, для нас, дружок, пока не уродится пшеница, это драгоценная находка. За дело, и дай-то Бог, чтобы ты не ошибся!

Герберт не ошибся. Он разрубил ствол дерева, состоящий из пористой коры и мучнистой сердцевины, которая проросла волокнами, разделенными концентрическими кольцами из того же вещества. Крахмал был пропитан клейким соком неприятного вкуса, но его легко было удалить. Получалась очень питательная мука наилучшего качества; некогда закон запрещал вывозить ее из Японии.

Сайрес Смит и Герберт, тщательно обследовав тот участок лесов Дальнего Запада, где росли «cycas revoluta», сделали отметки на деревьях и поспешили вернуться в Гранитный дворец, чтобы рассказать товарищам о своем открытии.

На другой день поселенцы отправились за мукой, и Пенкроф, все более и более восторгавшийся островом, сказал инженеру:

– Не думаете ли вы, мистер Смит, что есть на свете острова для потерпевших крушение?

– Что вы хотите сказать, Пенкроф?

– А то, что есть на свете такие острова, возле которых не страшно потерпеть крушение, – там бедняги вроде нас из всех бед выйдут!

– Может быть, – с улыбкой ответил Сайрес.

– Так оно и есть, мистер Сайрес, – продолжал Пенкроф, – и ясно, что остров Линкольна к ним и принадлежит.

В Гранитный дворец вернулись с обильной жатвой – со стволами саговой пальмы. Инженер устроил пресс, отжал клейкий сок, смешанный с крахмалистым веществом, и получил довольно много муки; в руках Наба она превратилась в печенье и пудинги. Вкус хлеба напоминал им настоящий пшеничный хлеб.

В ту пору онагры, козы и муфлоны, находившиеся в корале, ежедневно давали поселенцам молоко. Поэтому приходилось часто бывать в корале; ездили в повозке, вернее, в легкой коляске, которая ее заменила; когда приходила очередь Пенкрофа, он брал с собой Юпа и заставлял его править; Юп хлопал кнутом, выполняя порученное ему дело с обычной своей сообразительностью.

В общем, все шло отлично и в Гранитном дворце и в корале, и колонисты не сетовали бы, не будь они оторваны от родины. Они так приспособились к условиям жизни на острове, так привыкли к нему, что с печалью и сожалением покинули бы этот гостеприимный край!

Но любовь к родине владеет сердцем человека с непреодолимой силой, и если бы поселенцы приметили корабль, то стали бы подавать сигналы, привлекая внимание команды, и уехали бы… А пока они жили беспечальной жизнью и скорее боялись, нежели хотели, чтобы ее нарушило какое-либо событие.

Но кто может похвалиться тем, что счастье вечно, что ты огражден от превратностей судьбы! Поселенцы часто беседовали об острове Линкольна, на котором жили уже больше года, и однажды затронули вопрос, который привел к важным последствиям.

Дело было в воскресенье, 1 апреля, в первый день Пасхи, – Сайрес Смит и его товарищи посвятили время отдыху и молитве. День выдался отличный – такая погода бывает в октябре в Северном полушарии.

После обеда все собрались под навесом из зелени на краю плато Кругозора и смотрели, как постепенно меркнет небосклон. Вместо кофе Наб подал напиток из бузины; разговор шел об острове, о том, как одиноко стоит он среди Тихого океана, как вдруг Гедеон Спилет спросил:

– Скажите-ка, дорогой Сайрес, вы не определяли положение нашего острова при помощи секстана, найденного в ящике?

– Нет, – ответил инженер.

– А ведь стоило бы это сделать, секстан – прибор совершенный, им точней определишь координаты, чем тем способом, которым вы пользовались.

– А чего ради? – спросил Пенкроф. – Ведь положение острова не изменится.

– Конечно, – заметил Гедеон Спилет, – но, быть может, из-за несовершенства прибора обсервация и неправильна, результаты теперь легко проверить…

– Вы правы, любезный Спилет, – ответил инженер, – следовало сделать это раньше; впрочем, если ошибка и вкралась, то она не превышает пяти градусов долготы или широты.

– Как знать? – продолжал журналист. – Как знать, не ближе ли мы к обитаемой земле, чем думаем?

– Завтра узнаем, – ответил Caйpec Смит, – если бы не такой недосуг, мы уже знали бы это.

– Ну и отлично, – сказал Пенкроф, – мистер Сайрес такой мастер, что не мог ошибиться, и если остров не сдвинулся с места, то находится именно там, куда он его поместил!

– Увидим.

На другой же день при помощи секстана произвели необходимые обсервации, чтобы проверить координаты, которые инженер определил раньше.

По первоначальным данным остров Линкольна находился:

между 150° и 155° западной долготы,

между 30° и 35° южной широты.

Последующие совершенно точные вычисления дали:

150°30’ западной долготы,

34°57’ южной широты.

Таким образом, несмотря на несовершенный способ измерений, Сайрес Смит в первый раз определил координаты с такой точностью, что его ошибка не превысила пяти градусов.

– Ведь теперь у нас есть не только секстан, но и атлас, – сказал Гедеон Спилет. – Посмотрим-ка, дорогой Сайрес, в каком именно месте Тихого океана расположен остров Линкольна.

Герберт принес атлас, изданный, очевидно, во Франции, – потому что географические названия были на французском языке.

Развернули карту Тихого океана; инженер с циркулем в руке собрался определить местоположение острова.

Вдруг он замер на месте, говоря:

– Да в этой части Тихого океана на карту нанесен остров.

– Остров! – воскликнул Пенкроф.

– Наш, конечно? – сказал Гедеон Спилет.

– Нет, – ответил инженер. – Этот остров расположен на сто пятьдесят третьем градусе долготы и тридцать седьмом градусе одиннадцатой минуте широты, на два градуса с половиной западнее и на два градуса южнее острова Линкольна.

– Что же это за остров? – спросил Герберт.

– Остров Табор.

– Остров велик?

– Нет, это маленький островок, затерянный в Тихом океане, – на него, вероятно, никто не высаживался!

– А мы высадимся, – заявил Пенкроф.

– Мы?

– Да, мистер Сайрес. Построим палубное судно, я берусь им управлять. А в каком мы расстоянии от острова Табор?

– Приблизительно в ста пятидесяти милях к северо-востоку, – ответил Сайрес Смит.

– В ста пятидесяти милях! Сущие пустяки, – заявил Пенкроф. – При попутном ветре будем там через двое суток.

– А зачем? – спросил журналист.

– Да так просто. Надо же посмотреть!

После такого ответа колонисты решили, что судно будет построено и что они пустятся в плавание в октябре, когда наступит хорошая погода.