Последняя хорошая страна

– Ники, – позвала его сестра. – Послушай меня, Ники.

– Я не хочу этого слышать.

Он не отрывал глаз от дна родника, где песок закручивался маленькими вихрями вместе с пузырящейся водой. Жестяная кружка висела на деревянной рогульке, вбитой в землю у ключа, и Ник Адамс смотрел на кружку и на воду, стекающую вниз и текущую по каменистому руслу вдоль дороги.

Он видел дорогу, по правую и по левую руку, поглядывал вверх, на склон, а потом вниз, на пристань и озеро, на деревянный мост через бухту и открытую водную гладь с белеющими парусами. Ник сидел, привалившись спиной к большому кедру, за которым начиналось поросшее кедрами болото. Его сестра устроилась на мху рядом с ним, обняв его рукой за плечи.

– Они дожидаются, когда ты придешь на ужин, – сообщила ему сестра. – Их двое. Они приехали на двуколке и спросили, где ты.

– Им кто-нибудь сказал?

– Никто не знал, где ты, кроме меня. Много поймал, Ники?

– Двадцать шесть.

– Хорошие?

– Тот самый размер, какой им нужен для обеда.

– Ох, Ники, лучше бы ты их не продавал.

– Она платит мне по доллару за фунт, – ответил Ник Адамс.

Его сестра загорела дочерна, ее карие глаза прекрасно гармонировали с темно-каштановыми волосами, в которых желтели прядки, выгоревшие на солнце. Она и Ник любили друг друга и не любили остальных. Они всегда причисляли других членов семьи к остальным.

– Они знают обо всем, Ники. – В голосе сестры слышалась безнадежность. – Они сказали, что показательно тебя накажут и отправят в исправительную школу.

– Доказательства у них есть только насчет одного, – ответил Ник. – Но, наверное, мне лучше на какое-то время уехать.

– Можно уехать и мне?

– Нет. Извини, малышка. Сколько у нас денег?

– Четырнадцать долларов и шестьдесят пять центов. Я их принесла.

– Они сказали что-нибудь еще?

– Нет. Только о том, что собираются дождаться твоего возвращения.

– Наша мать замучается их кормить.

– Она уже приготовила им ланч.

– И что они делают?

– Сидят на заднем крыльце. Спросили у матери о твоей винтовке, но я спрятала ее в дровяном сарае, как только увидела, что они подъезжают.

– Так ты ожидала их приезда?

– Да. А ты – нет?

– Пожалуй. Черт бы их побрал.

– И я того же мнения, – кивнула сестра. – Разве я еще недостаточно взрослая, чтобы уехать с тобой? Я спрятала винтовку. Я принесла деньги.

– Я беспокоился из-за тебя. Пока я сам не знаю, куда поеду.

– Конечно же, знаешь.

– Если мы уедем вдвоем, они приложат больше усилий, чтобы нас разыскать. Парня с девушкой заметить проще.

– Я могу переодеться парнем, – предложила сестра. – Я же всегда хотела быть мальчиком. Если я подрежу волосы, никто и не подумает, что я девчонка.

– Да, – кивнул Ник Адамс, – это правда.

– Давай что-нибудь придумаем, – взмолилась его сестра. – Пожалуйста, Ник, пожалуйста. Я могу быть помощницей, а без меня тебе будет одиноко. Разве нет?

– Мне одиноко уже теперь, когда я только думаю о разлуке с тобой.

– Видишь? И наша разлука может растянуться на годы. Кто знает? Возьми меня с собой, Ники. Пожалуйста, возьми. – Она поцеловала его и обняла обеими руками. Ник Адамс посмотрел на нее и попытался рассуждать здраво. Получалось с трудом. Но выбора не было.

– Не следовало бы мне тебя брать с собой. Но не следовало и делать всего того, что я сделал. Ладно, возьму тебя. Может, и уехать придется всего на пару дней.

– Все правильно, – закивала она. – Как только ты не захочешь, чтобы я оставалась с тобой, я тут же уеду домой. Обязательно уеду, если стану обузой или на меня придется тратить слишком много денег.

– Давай подумаем.

Ник Адамс посмотрел на дорогу, направо, налево, потом поднял голову к небу, по которому плыли послеполуденные облака, взглянул на белые паруса на озере.

– Я пойду через лес к харчевне за мостом и продам хозяйке форель. Она заказала ее на сегодняшний обед. Теперь на обед они предпочитают форель курице. Не знаю почему. Форель в хорошем состоянии. Я вычистил внутренности и завернул каждую в марлю, так что она свежайшая. Я скажу ей, что у меня проблема с егерями и они меня ищут, поэтому мне на какое-то время придется уехать отсюда. Я уговорю ее дать мне с собой небольшую сковороду, соль, перец, немного бекона и кукурузную муку. А еще мешок, чтобы сложить в него все. Возьму также сушеные абрикосы и чернослив, чай, много спичек и топор. Но я смогу взять только одно одеяло. Она должна мне помочь, потому что покупать форель так же нехорошо, как и продавать ее.

– Одеяло я достану, – заверила его сестра. – Я обмотаю им твою винтовку, принесу твои мокасины и свои, переоденусь в другой комбинезон и рубашку, а эту одежду получше спрячу, чтобы они думали, что я в ней. Принесу еще мыло, расческу и ножницы, нитки и иголки, «Лорну Дун» и «Швейцарских Робинзонов».

– Принеси все патроны двадцать второго калибра, которые только сможешь найти, – попросил Ник Адамс и внезапно добавил, заметив на дороге двуколку: – Уходим в лес. Чтобы они нас не заметили.

Укрывшись за кедрами, они легли ничком на пружинящий мох, прислушиваясь к мягким ударам копыт по песку и тихому шороху колес. Мужчины, сидевшие в двуколке, ехали молча, но Ник Адамс уловил их запах, когда они проезжали мимо, и запах лошадиного пота. Он и сам вспотел, когда двуколка приблизилась, испугавшись, как бы они не остановились, чтобы набрать воду из родника или просто напиться. Но они проехали дальше, к озеру.

– Это они, малышка? – спросил Ник.

– Да.

– Отползаем дальше, – прошептал Ник и пополз в лес, таща за собой мешок с рыбой. Земля заросла мхом, который мягко пружинил. Ник встал, спрятал мешок за стволом кедра и знаком показал девочке, чтобы шла дальше. Они уходили в глубь леса, передвигаясь бесшумно, как олени.

– Одного я знаю, – сказал Ник Адамс. – Паршивый сукин сын.

– Он сказал, что охотился за тобой четыре года.

– Знаю.

– Второй, который в синей рубашке и жует табак, приехал из центрального управления штата.

– Ладно, – кивнул Ник, – раз уж мы на них посмотрели, мне пора в путь. До дома доберешься?

– Конечно. Пойду через холм, не выходя на дорогу. Где мы встретимся вечером, Ники?

– Я все-таки думаю, что не стоит тебе уходить со мной, малышка.

– Я должна уйти. Ты не знаешь, как мне без тебя плохо. Я оставлю матери записку, что ухожу с тобой и что ты обо мне позаботишься.

– Хорошо, – согласился Ник. – Я буду у большой липы, в которую ударила молния. Над бухтой. Ты ее знаешь? У проселка, что ведет к дороге.

– Очень уж близко от дома.

– Я не хочу, чтобы тебе пришлось нести все барахло слишком далеко.

– Я сделаю все, как ты говоришь. Только не рискуй, Ники.

– Я бы с удовольствием взял винтовку, вышел на опушку и убил бы обоих мерзавцев, пока они на пристани. А потом привязал бы к каждому по железке со старой мельницы и утопил в проливе.

– А что станешь делать после этого? – спросила его сестра. – Кто-то ведь их послал.

– Никто не посылал первого сукиного сына.

– Но ты убил лося, и продал форель, и убил еще то, что они забрали из твоей лодки.

– Я имел полное право убивать.

Ему не хотелось упоминать, кого именно он убил, потому что эта добыча и была той вещественной уликой, которую они могли ему предъявить.

– Я знаю. Но ты не должен убивать людей. Вот почему я и иду с тобой.

– Хватит об этом. Но этих двоих я убил бы с радостью. Сучьи дети!

– Я знаю, – кивнула она. – Я бы тоже их убила. Но мы не будем убивать людей, Ники. Ты мне это обещаешь?

– Нет. Сейчас я даже не знаю, безопасно ли отнести ей форель.

– Я отнесу.

– Нет. Мешок слишком тяжелый. Я понесу его через лес и подойду к ее гостинице с черного хода. А ты зайдешь в гостиницу с главного входа и посмотришь, все ли там спокойно. Если да, найдешь меня около той большой липы.

– Через лес путь очень долгий, Ники.

– Путь назад из исправительной школы тоже долгий.

– Могу я пойти с тобой через лес? Ты останешься у большой липы, а я пойду в отель и, если все тихо, вернусь и отнесу рыбу.

– Хорошо, – кивнул Ник. – Но я бы хотел все же, чтобы ты сделала по-моему.

– Почему, Ники?

– Потому что, возможно, ты увидишь их на дороге и сможешь сказать мне, куда они поехали. Я буду ждать тебя за гостиницей на вырубке, там, где растет большая липа.

На вырубке Ник прождал час, а сестра все не приходила. А когда наконец появилась, было видно, что она чем-то взволнована и очень устала.

– Они в нашем доме, – доложила она. – Сидят на крыльце и пьют виски с имбирным элем. Лошадей они распрягли и пустили пастись. Сказали, что будут дожидаться твоего возвращения. Это наша мать сказала им, что ты пошел рыбачить на речку. Не думаю, что она отправила их туда, зная, что ты там. Надеюсь, что нет.

– Что насчет миссис Паккард?

– Я видела ее на кухне в гостинице, она поинтересовалась, где ты, и я ответила, что не знаю. Она сказала, что ждет тебя. Ты обещал ей принести рыбу на этот вечер, и она тревожится. Говорит, ты можешь ее принести.

– Хорошо. Рыба пока свежая. Я завернул ее в папоротник.

– Могу я пойти с тобой?

– Конечно.

Гостиница представляла собой деревянное строение с длинной верандой на озерной стороне. С нее широкие ступени вели к пирсу, который уходил далеко в воду. Ограждение пирса, ступени и ограждение веранды сработали из кедра. Как и стулья на веранде, на которых сидели люди средних лет в белой одежде. На лужайке лилась родниковая вода из трех трубок, и к ним вели узкие, вымощенные камнем тропинки. Вода пахла тухлыми яйцами, она была из минеральных источников. Ник и его сестра пили ее только в крайнем случае. Теперь, подойдя к гостинице с тыльной стороны, где был вход на кухню, они перешли по деревянному мостику ручей, который сбегал к озеру, и вошли на кухню с черного хода.

– Промой их и положи в ледник, Ники, – сказала миссис Паккард. – Я взвешу их позже.

– Миссис Паккард, – обратился к ней Ник, – могу я с вами минуту поговорить?

– Говори скорее. Видишь же, что я занята.

– Я бы хотел получить деньги прямо сейчас.

Миссис Паккард – симпатичная женщина с прекрасным цветом лица, в фартуке из льняной ткани поверх платья – кружила по кухне, давая наставления поварам.

– Ты же не собираешься продать мне форель? Или ты не знаешь, что это запрещено законом?

– Знаю, – кивнул Ник. – Форель я принес вам в подарок. А деньги хочу получить за нарубленные дрова.

– Я их принесу. Мне надо сходить во флигель.

Ник и его сестра вышли из кухни следом за миссис Паккард. На широкой дорожке, ведущей от кухни к леднику, она остановилась и, сунув руку в карман фартука, вытащила бумажник.

– И уезжай отсюда, – быстро и по-доброму сказала она. – Уезжай как можно скорее. Сколько тебе нужно?

– У меня есть шестнадцать долларов.

– Вот тебе двадцать. И оберегай эту малышку от неприятностей. Пусть идет домой и приглядывает за ними, пока они от тебя не отстанут.

– Как вы о них узнали? – спросил Ник.

– Покупать так же плохо, а то и хуже, чем продавать, – ответила она. – Ты держись подальше от дома, пока не уляжется вся эта возня. Ники, ты хороший мальчик, кто бы что про тебя ни говорил. Если станет совсем плохо, приходи к Паккардам. Если тебе что-то понадобится, приходи ночью. Я сплю чутко. Просто постучи в окно.

– Вы не собираетесь подавать их этим вечером, миссис Паккард? Вы не собираетесь подавать их вашим посетителям?

– Нет, – она покачала головой, – но и не собираюсь их выбрасывать. Паккард один может съесть полдесятка, и я знаю других, кто тоже не откажется. Будь осторожен, Ники, и все образуется. Но пока старайся не попадаться им на глаза.

– Малышка хочет пойти со мной.

– И не думай ее брать. – Миссис Паккард покачала головой. – Приходи вечером, и я снабжу тебя всем необходимым.

– Вы можете одолжить мне сковороду?

– Я соберу все, что нужно. Паккард знает, что тебе нужно. Денег я тебе больше не дам, чтобы ты не попал в какую-нибудь передрягу.

– Я бы хотел повидаться с мистером Паккардом, хочу кое о чем его попросить.

– Он даст все, что тебе нужно, Ник. Только не появляйся у магазина.

– Я попрошу малышку отнести ему записку.

– В любое время, когда тебе что-нибудь понадобится, – кивнула миссис Паккард. – Не волнуйся, Паккард будет следить за развитием ситуации.

– До свидания, тетя Холли.

– До свидания, – сказала она и поцеловала его. Пахло от нее чудесно, когда она его целовала. Так пахнет на кухне, когда там пекут пироги. Миссис Паккард пахла, как ее кухня, а ее кухня всегда пахла хорошо.

– Не волнуйся и не делай ничего дурного.

– Все у меня будет хорошо.

– Конечно, – кивнула она. – И Паккард что-нибудь придумает.

Они сидели среди высоких сосен на холме за домом. Наступил вечер, и солнце закатилось за холмы на другой стороне озера.

– Я нашла все, – доложила его сестра. – Мешок получится большой, Ники.

– Знаю. Что они делают?

– Плотно поужинали и теперь сидят на крыльце и пьют. Рассказывают друг другу истории о том, какие они умные.

– Пока особой изобретательности они не проявили.

– Они рассчитывают заморить тебя голодом. Пару ночей в лесу, и ты вернешься. Услышишь, как кричат гагары на пустой желудок, и вернешься.

– И что наша мать дала им на ужин?

– Просто ужас, – фыркнула его сестра.

– Ладно.

– Я собирала все по списку. Наша мать уже легла. У нее разболелась голова. Она написала письмо отцу.

– Ты видела его?

– Нет. Оно в ее спальне вместе со списком покупок на завтра. Ей придется написать новый список, когда утром выяснится, что еще многого не хватает.

– Много они выпили?

– Думаю, почти бутылку.

– Жаль, что мы не накапали в виски чего-нибудь, сшибающего с копыт.

– Я могу накапать, если ты скажешь как. В бутылку?

– Нет. В стакан. Но у нас таких капель нет.

– А может, есть в аптечке?

– Нет.

– Я могу накапать в бутылку успокоительного. У них в запасе еще бутылка. Или каломели. Я знаю, у нас она есть.

– Нет, – покачал головой Ник. – После того как они уснут, отлей мне половину содержимого второй бутылки. В какую-нибудь старую бутылку из-под лекарства.

– Я лучше пойду и послежу за ними, – ответила его сестра. – Жаль, что у нас нет капель, сшибающих с ног. Никогда о таких не слышала.

– На самом деле это не капли, – объяснил ей Ник. – Это хлоралгидрат. Проститутки подсыпают его в напиток лесорубов, если собираются их ограбить.

– Это, конечно, очень плохо, – ответила его сестра, – но нам стоило бы иметь его на крайний случай.

– Дай я тебя поцелую. На крайний случай. Иди в дом и приглядывай за ними. Я хочу знать, о чем они говорят, сидя в нашем доме.

– Ты обещаешь не злиться и не делать ничего дурного?

– Конечно.

– И лошадям тоже. Лошади не виноваты.

– И лошадям тоже.

– Жаль, что у нас нет капель, сшибающих с ног, – повторила еще раз сестра.

– Жаль, – согласился Ник. – Думаю, их не найти по эту сторону Бойн-Сити.

Они прокрались в сарай для дров и наблюдали, как двое мужчин сидят за столом на заднем крыльце. Луна еще не поднялась, дом окутала темнота, но их силуэты на фоне светящейся озерной глади были хорошо видны. Они уже не разговаривали – просто сидели, склонившись над столом. Затем Ник и его сестра услышали, как звякнул кубик льда.

– Эль закончился, – пожаловался один.

– Я же говорил, что так и будет, – ответил второй. – Но ты сказал, что нам его хватит.

– Принеси воды. Ведро и ковшик на кухне.

– Я уже выпил достаточно. Пойду спать.

– Не будешь дожидаться пацана?

– Нет. Хочу спать. Ты жди.

– Думаешь, сегодня он не придет?

– Не знаю. Хочу спать. Разбуди меня, когда тебя тоже потянет на сон.

– Я могу просидеть хоть всю ночь, – похвалился местный егерь. – Много ночей ловил рыбу с фонарем не смыкая глаз.

– Я тоже, – ответил мужчина, приехавший из центрального управления штата. – Но сейчас мне надо хоть немного поспать.

Ник с сестрой наблюдали, как он идет к двери. Мать сказала мужчинам, что они могут занять спальню рядом с гостиной. Было видно, как он чиркнул спичкой. Потом окно вновь стало темным. Они наблюдали за егерем, сидящим за столом, пока тот не положил голову на руки. Вскоре донесся его храп.

– Дадим ему немного времени, чтобы убедиться, что он крепко заснул, – прошептал Ник. – Потом возьмем вещи.

– Ты останешься по другую сторону забора, – ответила его сестра. – Я могу ходить по дому и двору, это нормально. Но он может проснуться и увидеть тебя.

– Хорошо, – согласился Ник. – Но отсюда я все унесу. Большая часть здесь.

– Ты сможешь найти все без фонаря?

– Конечно. Где винтовка?

– Лежит на задней потолочной балке. Не поскользнись и не развали дрова, Ник.

– Не волнуйся.

Она пришла к забору в дальнем углу участка, где за поваленной большой сосной Ник укладывал вещи в мешок. Прошлым летом в сосну ударила молния, а осенью ее свалило на землю сильным ветром. Луна уже поднялась над холмами, и ее света, проникающего под кроны деревьев, вполне хватало, чтобы видеть, что и в каком порядке он кладет в мешок. Сестра опустила на землю узел с вещами, который принесла из дому.

– Они дрыхнут, как свиньи, Ники.

– Хорошо.

– Тот, что приехал из центрального управления, храпит, как и этот егерь на крыльце. Думаю, я захватила все.

– Молодец, малышка.

– Я написала матери записку насчет того, что ухожу с тобой, чтобы удержать тебя от беды, и чтобы она никому не говорила, и что ты обо мне позаботишься. Подсунула ей под дверь. Мать ее заперла.

– О черт! – пробормотал Ник. Потом поправился: – Прости, малышка.

– Это не твоя вина, и со мной тебе хуже не будет.

– Ты ужасная.

– Разве мы не можем быть счастливы?

– Само собой.

– Я принесла виски, – добавила она. – Немного оставила в бутылке. Каждый подумает, что виски выпил другой. Все равно у них есть еще одна бутылка.

– Одеяло ты принесла?

– Конечно.

– Тогда нам пора уходить.

– Все будет в полном порядке, если пойдем туда, куда я задумала. Мое одеяло занимает в мешке много места. Я понесу винтовку.

– Хорошо. Какая у тебя обувь?

– Мокасины.

– Что ты взяла почитать?

– «Лорну Дун», «Похищенного» и «Грозовой перевал».

– Книги для твоего возраста, кроме «Похищенного».

– «Лорна Дун» – нет.

– Мы будем читать их вслух, чтобы растянуть на больший срок. Однако, малышка, ты прибавила нам хлопот, так что лучше поторопиться уйти. Эти мерзавцы не могут быть совсем тупыми. Может, дело в том, что они напились.

Ник завязал заплечный мешок, подтянул лямки, надел мокасины. Обнял сестру за плечи.

– Ты действительно хочешь пойти?

– Я должна пойти, Ники. Не проявляй слабость и нерешительность. Я оставила записку.

– Хорошо, – кивнул Ник. – Пошли. Будешь нести винтовку, пока не устанешь.

– Я готова, – кивнула сестра. – Давай помогу тебе надеть мешок.

– Ты знаешь, что спать нам не придется? Дорога предстоит дальняя.

– Знаю. Я правда могу не спать всю ночь, как хвастался тот егерь, который сейчас храпит за столом.

– Может, когда-то и он мог, – предположил Ник. – Но главное, что ты должна делать, так это держать ноги в хорошем состоянии. Мокасины тебе не трут?

– Нет. И кожа огрубела, потому что я все лето проходила босиком.

– С моими тоже все в порядке. Ладно, пошли.

Они зашагали по мягкой подстилке из сосновых иголок, в окружении высоких деревьев без подроста. Когда поднимались по склону, луна, проглядывая сквозь кроны, высвечивала фигуры Ника с большим заплечным мешком и его сестры с винтовкой двадцать второго калибра в руках. На вершине они оглянулись и увидели озеро, залитое лунным светом. Ночь выдалась ясной, и они разглядели темный мыс, а за ним высокие холмы на дальнем берегу.

– Мы можем со всем этим попрощаться, – вздохнул Ник Адамс.

– До свидания, озеро, – откликнулась его сестра. – Я люблю тебя тоже.

Они стали спускаться по склону. Прошли через длинное поле и яблоневый сад, перелезли через изгородь, вышли на другое поле, где осталась одна стерня. Проходя по нему, увидели справа бойню, амбар в низине и большой бревенчатый фермерский дом на другом холме, повернутый фасадом к озеру. Лунный свет освещал дорогу, обсаженную пирамидальными тополями, которая сбегала к озеру.

– Ноги не болят, малышка? – спросил Ник.

– Нет, – ответила сестра.

– Я выбрал обходной путь из-за собак, – объяснил Ник. – Они бы замолчали, едва унюхав нас, но кто-нибудь мог услышать их лай.

– Я знаю, – кивнула его сестра. – Если б они замолчали, сразу бы стало ясно, что это мы здесь прошли.

Впереди высились громады холмов. Брат с сестрой пошли краем пшеничного поля, перебрались через неглубокий ручей, текущий от родника, оставили позади еще одно поле со стерней, остановились у изгороди, отделявшей поле от песчаной дороги. За ней начинался лес.

– Подожди, пока я переберусь через изгородь и помогу тебе, – повернулся Ник к сестре. – Я хочу посмотреть на дорогу.

С высоты изгороди были видны холмы, темный лес у их дома и серебрящееся под лунным светом озеро. Ник посмотрел на дорогу.

– Они не смогут выследить наш путь, и я не думаю, что они заметят наши следы на глубоком песке, – пояснил он сестре. – Мы пойдем по разные стороны дороги, чтобы сбить их с толку.

– Ники, честно говоря, я не верю, что им хватит ума хоть кого-то выследить. Посмотри, они просто ждали твоего возвращения, да еще и напились – и до ужина, и после него.

– Они побывали на пристани, где я был. Если бы ты не предупредила меня, они бы меня поймали.

– Не требовалось большого ума, чтобы понять, что ты будешь на большом ручье, если наша мать сказала им, что ты пошел рыбачить. После моего ухода они, наверно, выяснили, что все лодки на месте, и из этого сделали вывод, что ты на ручье. Все знают, что ты обычно рыбачишь ниже прядильной фабрики и фабрики яблочного сидра. Они слишком туго соображают.

– Возможно, – не стал спорить Ник. – Но я едва успел увернуться от них.

Его сестра протянула ему винтовку, прикладом вперед, пролезла между поперечин. Когда встала рядом с ним на дороге, он положил руку ей на голову и погладил по волосам.

– Ты очень устала, малышка?

– Нет, все отлично. Я даже счастлива быть усталой.

– Пока ты не устанешь совсем, ты пойдешь по песчаной части дороги, изрытой копытами лошадей. Песок там такой мягкий и сыпучий, что твоих следов не останется. Я пойду по обочине, где песок твердый.

– Я тоже могу пойти по обочине.

– Нет, я не хочу, чтобы ты оцарапалась.

Они поднимались по пересеченной местности к гребню гряды, которая разделяла два озера. По обеим сторонам дороги, на месте вырубленного строевого леса, прямо к обочине подступал подрост малины и ежевики. За вырубкой стеной стоял лес. Вершина каждого холма впереди казалась зазубриной в стене леса. Луна уже скатывалась к горизонту.

– Как себя чувствуешь, малышка? – спросил Ник.

– Я прекрасно себя чувствую, Ники. Так, наверное, всегда себя чувствуешь, если убегаешь из дома, правда?

– Нет. Обычно ощущаешь одиночество.

– И тебе бывало очень одиноко?

– Так одиноко, что хотелось выть. Это ужасно.

– Думаешь, со мной тебе будет одиноко?

– Нет.

– Тебя не огорчает, что с тобой пошла я, а не Труди?

– Почему ты все время говоришь о ней?

– Я не говорила. Возможно, ты о ней думал, вот и решил, что я о ней говорю.

– Ты слишком уж умная, – покачал головой Ник. – Я думал о ней, потому что ты сказала мне, где она, а узнав, где она, я начал размышлять о том, что она делает, и все такое.

– Наверное, не стоило мне идти.

– Я говорил, что не стоит тебе идти.

– Ох, черт, – вырвалось у его сестры. – Мы будем ссориться, ничем не отличаясь от остальных? Я тотчас же вернусь. Тебе не обязательно брать меня с собой.

– Заткнись, – бросил Ник.

– Пожалуйста, не говори так, Ник. Я вернусь или останусь, как ты мне скажешь. Но ссориться не буду. Разве мы не навидались семейных ссор?

– Да.

– Я знаю, что навязалась. Но сделала все так, чтобы ты не попал из-за этого в беду. И с моей помощью ты им не попался.

Они добрались до гребня и смогли увидеть оттуда озеро, хотя теперь оно выглядело узким и больше напоминало большую реку.

– Мы пойдем через лес, – сказал Ник. – Потом доберемся до старой дороги для вывоза леса. Оттуда ты пойдешь домой, если захочешь.

Он снял заплечный мешок и прислонил к стволу дерева, а его сестра туда же поставила винтовку.

– Присядь, малышка, и давай отдохнем, – сказал Ник. – Мы оба устали.

Ник лег головой на заплечный мешок, а его сестра устроилась рядом, ее голова легла на его плечо.

– Я не собираюсь возвращаться, если только ты не отправишь меня домой, – сказала она. – Просто я не хочу ссориться. Пообещай, что мы не будем ссориться.

– Обещаю.

– Я не буду больше упоминать Труди.

– К черту Труди.

– Я хочу стать полезным и хорошим напарником.

– Ты уже им стала. Ты не станешь мешать, если меня охватит вдруг беспокойство и я захочу немного побыть один?

– Нет. Мы будем заботиться друг о друге и хорошо проведем время. Мы можем отлично провести время.

– Ладно. Начнем отлично проводить его прямо сейчас.

– По мне все замечательно с того самого момента, как мы двинулись в путь.

– Мы прошли только один достаточно трудный участок, а теперь нам предстоит пройти действительно трудный участок, и мы окажемся на месте. Мы даже можем подождать, пока рассветет. Ты поспи, малышка. Тебе тепло?

– Да. Я же в свитере.

Она свернулась калачиком рядом с ним и заснула. Через какое-то время заснул и Ник. Проспал два часа, пока его не разбудил утренний свет.

Ник вел сестру кружным путем через посадки на месте вырубленного леса, пока они не вышли к старой дороге, по которой этот лес вывозили.

– Мы не могли оставлять следы, сворачивая на нее с главной дороги, – объяснил он сестре.

Лесная дорога так заросла, что ему приходилось то и дело нагибаться, чтобы не задевать головой о ветки.

– Это прямо-таки тоннель, – прокомментировала его сестра.

– Иногда можно увидеть небо.

– Я здесь когда-нибудь бывала?

– Нет. Я брал тебя охотиться в более близкие места.

– Она ведет к тайному убежищу?

– Нет, малышка. Нам нужно пробраться через очень серьезные завалы. Там, куда мы направляемся, никто не бывает.

Они долго шли по этой лесной дороге, а потом свернули на другую, еще более заросшую. Она вывела их на поляну, где среди иван-чая и кустов стояли бревенчатые домики лагеря лесорубов. Заброшенные, некоторые с провалившимися крышами. Но у дороги бил родник, и они попили воды. Солнце еще не успело подняться высоко, и ранним утром оба чувствовали себя совершенно вымотанными после ночи пути.

– Дальше рос сосновый лес, – объяснил Ник. – Они валили его ради одной коры, а стволы оставляли на месте.

– А что случилось с дорогой?

– Должно быть, они сначала рубили деревья в дальнем конце, а кору подвозили к дороге, чтобы потом вывезти, и продвигались все ближе к дороге, пока не вырубили все.

– И тайное убежище за этими завалами?

– Да. Мы пройдем через завал, потом по дороге, снова через завал и придем в нетронутый лес.

– Почему они оставили его, если вырубили все остальное?

– Не знаю. Наверное, тот участок принадлежал какому-то человеку, который не хотел его продавать. Они вырубили все вокруг, но нетронутый участок остался, и дороги к нему нет.

– Но почему люди не могут добраться туда по реке? Река же должна откуда-то течь?

Они решили отдохнуть, прежде чем отправиться к первому завалу, и Ник с удовольствием ей все объяснял.

– Видишь ли, малышка, река пересекает главную дорогу, по которой мы шли, и течет по земле фермера. Фермер огородил эту землю для пастбища и гоняет оттуда людей, которые хотят ловить рыбу. Поэтому они останавливаются у моста. А на другом берегу реки, на участке напротив пастбища и его дома, он держит быка. Бык злобный и набрасывается на всех, кто посмеет ступить на его территорию. В жизни не видел более злобного быка, он всегда остается злобным и охотится на людей. За землей фермера начинается болото, на котором встречаются трясины, и, если хочешь перейти его, надо обязательно знать, где они находятся. Но даже если и знаешь, перейти его далеко не просто. После болота и находится это тайное место. Мы идем к нему через холмы – можно сказать, с тыла. А уж после тайного места начинается настоящее болото. Пройти через него нет никакой возможности. А теперь, пожалуй, начнем разбираться с первым завалом.

* * *

Первый завал и второй, почище первого, остались позади. Ник множество раз залезал на бревна – некоторые громоздились выше его головы, другие доходили только до пояса, – брал винтовку, клал на ствол, подтягивал сестру, помогал ей спуститься вниз на другую сторону или сам спускался первым, брал винтовку и помогал спуститься сестре. Они перелезали или обходили огромные кучи веток, на завалах нещадно палило солнце, пыльца амброзии и иван-чая тонкой пылью осаждалась на волосы девочки, заставляя ее чихать.

– Чертовы завалы, – сказала она, повернувшись к Нику.

Они отдыхали, усевшись на поваленном голом стволе, срубленном, ободранном и оставленном лежать корьевщиками. Ствол покрывал слой серой гнили, как и все здесь стволы, пни и ветви. На этом сером фоне яркими выглядели только буйные заросли сорных трав.

– Это последний завал, – успокоил ее Ник.

– Я их ненавижу. И эти сорняки – будто цветы на заброшенном кладбище.

– Ты видишь, почему я не хотел и пытаться пройти здесь в темноте.

– У нас бы и не вышло.

– Да. Зато никто не станет преследовать нас через эти завалы. А теперь мы выйдем отсюда в хорошую часть леса.

От солнцепека на завалах они спрятались в тени высоких деревьев. Завалы поднимались на гребень, спускались с него, после чего уступали место лесу. Теперь они шли по коричневой подстилке из опавшей хвои, которая пружинила у них под ногами. Не было ни кустов, ни подроста между толстенными стволами, а самые нижние ветки росли на высоте не ниже шестидесяти футов. В тени царила прохлада, а в верхушках деревьев шумел ветер. Солнечные лучи не пробивали их плотные кроны, и Ник знал, они смогут это сделать только около полудня, когда солнце окажется над ними. Сестра взяла его за руку и шагала рядом, чуть ли не прижавшись.

– Я не боюсь, Ники. Но ощущения какие-то странные.

– У меня тоже, – ответил Ник. – Всегда.

– Я никогда не бывала в таком лесу.

– Это единственный участок девственного леса.

– Нам долго идти по нему?

– Достаточно.

– Я бы испугалась, если б была одна.

– Он и правда вызывает какие-то странные ощущения. Но я не боюсь.

– Я об этом и сказала.

– Знаю. Возможно, мы так говорим, потому что боимся все же.

– Нет. Я не боюсь, потому что ты рядом. Хотя знаю, что одна бы боялась. Ты никогда ни с кем сюда не приходил?

– Нет. Всегда один.

– И ты не боялся?

– Нет. Но всегда чувствовал себя как-то странно. Как вроде бы должен был чувствовать себя в церкви.

– Ники, место, где мы собираемся жить, не такое величественное, как это?

– Нет. Не волнуйся. Там весело. Тебе понравится, малышка. Тебе там будет хорошо. Это такой лес, каким он был в стародавние времена. Это как последняя хорошая страна, которая еще осталась. Никто и никогда не доберется сюда.

– Я люблю стародавние дни. Но я не хочу, чтобы все было так величественно.

– Не все тогда было величественно. Но сосновые леса были.

– Гулять здесь так здорово. Я думала, что гулять среди сосен за нашим домом просто чудесно, но здесь еще лучше. Ники, ты веришь в Бога? Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Я не знаю.

– Ладно. Можешь не говорить. Но ты не будешь возражать, если перед сном я помолюсь?

– Нет. Я напомню тебе, если ты забудешь.

– Спасибо. Потому что в таком лесу я вдруг чувствую себя жутко религиозной.

– Вот почему кафедральные соборы строят похожими на этот лес.

– Ты никогда не видел кафедрального собора, да?

– Не видел. Но я читал о них и могу их себе представить. И это лучший кафедральный собор, который у нас здесь есть.

– Ты думаешь, мы когда-нибудь сможем поехать в Европу и увидеть кафедральные соборы?

– Конечно, сможем. Но сначала мне надо выпутаться из этой передряги и научиться зарабатывать деньги.

– Ты думаешь, что сможешь зарабатывать деньги писательством?

– Если у меня будет получаться.

– Может, у тебя получится, если ты будешь писать что-нибудь более веселое? Наша мать говорит, что все написанное тобой слишком мрачно.

– Это слишком мрачно для «Сент-Николаса», – ответил Ник. – Мне этого не говорят, но им не нравится то, что я пишу.

– Но «Сент-Николас» – наш любимый журнал.

– Знаю, – кивнул Ник. – Но для них я уж слишком мрачный. И при этом еще совсем не взрослый.

– Когда мужчина становится взрослым? Когда женится?

– Нет. Пока ты не взрослый, тебя отправляют в исправительную школу, а как только становишься взрослым, сажают в тюрьму.

– Я рада, что ты еще не взрослый.

– Они никуда меня не пошлют, – ответил Ник. – И давай не говорить о мрачном, даже если я пишу мрачно.

– Я не думаю, что это мрачно.

– Знаю. Но все остальные так думают.

– Попытаемся стать чуть веселее, Ники, – предложила сестра. – Этот лес делает нас чересчур серьезными.

– Мы скоро выйдем из него, – пообещал ей Ник, – и тогда ты увидишь, где мы будем жить. Ты голодна, малышка?

– Немного.

– Понятное дело. Тогда съедим по яблоку.

Они спускались вниз по длинному склону, когда увидели впереди солнечный свет, пробивающийся между стволами деревьев. Здесь, у края леса, росли зимолюбка и митчелла, появилась трава. Между толстыми стволами проглядывал и луг, который спускался к белым березам, растущим вдоль речки. За речкой и линией берез тянулось темно-зеленое болото, уходящее к далеким темно-синим холмам. Между болотом и холмами находился залив озера, но увидеть его они не могли, только чувствовали, что он там.

– Вон родник, – показал Ник, – и камни, где я разбивал лагерь.

– Здесь прекрасно, Ники, прекрасно, – воскликнула его сестра. – Озеро мы тоже сможем увидеть?

– Есть место, откуда его видно. Но лагерь нам лучше разбить здесь. Я принесу дров, и мы приготовим завтрак.

– Камни кострища такие древние.

– Это очень древнее место. Камни для кострища остались от индейцев.

– Как ты нашел сюда дорогу через лес без тропинок и отметок на деревьях?

– Разве ты не заметила палки-указатели на трех гребнях?

– Нет.

– Как-нибудь я тебе покажу.

– Твои?

– Нет. Остались от прежних времен.

– Почему ты мне их не показал?

– Не знаю, – ответил Ник. – Возможно, хотел выпендриться.

– Ники, здесь они нас никогда не найдут.

– Надеюсь на это.

Примерно в то время, когда Ник и его сестра подошли к первому завалу, егерь, который спал на крыльце дома, стоящего в тени деревьев над озером, проснулся от лучей солнца, которое поднялось над равниной за домом и светило ему в лицо.

Ночью егерь встал из-за стола, чтобы выпить воды, а вернувшись с кухни, лег на пол, подложив под голову диванную подушку. Проснувшись, он сообразил, где находится, и поднялся. Спал он на правом боку, потому что под левой рукой крепилась плечевая кобура с револьвером «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра. Проснувшись, он нащупал револьвер, отвернулся от солнца, слепившего глаза, прошел на кухню и выпил воды из ведра, которое стояло рядом со столом. Служанка разжигала плиту, и егерь спросил: «Как насчет завтрака?»

– Никакого завтрака, – ответила служанка. Она спала в сарайчике за домом и пришла на кухню получасом раньше. Спящий на полу егерь и практически пустая бутылка виски на столе вызвали у нее испуг и отвращение. Поэтому она злилась.

– Как это, никакого завтрака? – спросил егерь с черпаком в руке.

– Вот так.

– Почему?

– Есть нечего.

– А кофе?

– Кофе нет.

– Чай?

– Ни чая. Ни бекона. Ни муки. Ни соли. Ни перца. Ни кофе. Ни сухих сливок. Ничего.

– Что ты такое говоришь? Вчера вечером еды хватало.

– А сегодня ее нет. Наверное, все унесли бурундуки.

Сотрудник лесной охраны, приехавший из центрального управления, поднялся, когда услышал их разговор, и вышел на кухню.

– Как чувствуете себя утром? – спросила его служанка.

Мужчина проигнорировал ее и обратился к коллеге:

– Что тут такое, Эванс?

– Этот сукин сын приходил сюда ночью и унес с собой всю еду.

– Не смейте выражаться на моей кухне. – Служанка топнула ногой.

– Пошли отсюда. – Приехавший из центрального управления двинулся к двери на крыльцо. Оба вышли и захлопнули дверь за собой.

– И что это значит, Эванс? – Приехавший из центрального управления указал на большую бутылку «Олд грин ривер», в которой виски осталось меньше четверти. – Ты, видать, набрался.

– Я выпил не больше твоего. Сидел за столом…

– И что делал?

– Ждал, когда появится этот чертов мальчишка.

– И пил.

– Не пил. Потом встал и где-то в половине пятого пошел на кухню выпить воды. Лег у двери, потому что устал сидеть.

– Почему ты не лег на крыльце?

– Так он бы меня не увидел, если бы захотел войти в дом с заднего крыльца.

– И что случилось?

– Наверное, он влез через окно, зашел на кухню, пока я сидел на крыльце, и забрал все, что ему требовалось.

– Чушь.

– А что делал ты? – спросил местный егерь.

– Я спал, как и ты.

– Ладно. Давай не будем ссориться. Толку от этого не будет.

– Позови служанку.

Едва служанка вышла на крыльцо, приехавший из центрального управления обратился к ней:

– Скажи миссис Адамс, что мы хотим с ней поговорить.

Служанка хотела что-то сказать, но передумала, развернулась и ушла на кухню, захлопнув за собой дверь.

– Ты лучше убери полную и пустую бутылки, – предложил приехавший из центрального управления местному егерю. – Они нам пользы не принесут. Или хочешь выпить?

– Нет, благодарю. Сегодня у нас рабочий день.

– А я глотну, – решил гость. – Потому что поделено не поровну.

– Я не прикасался к бутылке после того, как ты ушел, – твердил свое местный егерь.

– Что ты мне заливаешь?

– Ничего я не заливаю.

– Ладно. – Приехавший из центрального управления поставил бутылку на стол и повернулся к служанке, которая вышла на крыльцо и закрыла за собой дверь. – Что она сказала?

– Она сказала, что у нее болит голова и она не может говорить с вами. Она сказала, что у вас есть ордер на обыск, так что вы можете обыскать дом, если хотите, а потом вы должны уйти.

– Что она сказала насчет парня?

– Она его не видела и ничего о нем не знает.

– Где остальные дети?

– Они уехали в гости в Шарльвуа.

– К кому?

– Я не знаю. Она не знает. Они поехали на танцы. А потом останутся на воскресенье у друзей.

– А что за ребенок бегал здесь вчера?

– Я не видела здесь никакого ребенка.

– Бегал, бегал.

– Может, кто-то из друзей детей, о которых вы спрашиваете. Может, ребенок кого-то из отдыхающих. Мальчик или девочка?

– Девочка лет одиннадцати или двенадцати. Карие глаза и каштановые волосы. Веснушки. Очень загорелая. В комбинезоне и мальчишеской рубашке. Босоногая.

– Таких тут пруд пруди, – ответила служанка. – Вы говорите, одиннадцати или двенадцати лет?

– Вот дерьмо, – вырвалось у приехавшего из центрального управления. – Ничего не добьешься от здешних тупиц.

– Если я тупица, то кто он? – Служанка указала на местного егеря. – Кто у нас мистер Эванс? Его дети и я ходили в одну школу.

– Кто эта девочка? – спросил ее Эванс. – Говори, Сюзи. Я все равно выясню.

– Я не знаю, – ответила Сюзи-служанка. – Кто теперь только сюда не приходит! У меня такое ощущение, что я в большом городе.

– Ты же не хочешь нажить себе неприятности, Сюзи? – спросил Эванс.

– Нет, сэр.

– Я серьезно.

– Вы тоже не хотите нажить себе неприятностей, правда? – спросила его Сюзи.

Выйдя из сарая, который они досконально обыскали, приехавший из центрального управления повернулся к местному егерю.

– Нам похвастаться нечем, так?

– В доме его нет. Он запасся всем необходимым и наверняка взял с собой винтовку. Но он все равно где-то неподалеку. Я его найду. Умеешь брать след?

– Нет. Честно говоря, нет. А ты умеешь?

– На снегу, – ответил местный егерь и рассмеялся.

– Но нам и не обязательно брать его след. Мы должны подумать, где он может быть.

– Он бы не взял с собой так много, если бы собрался на юг. Он бы взял самое необходимое и отправился на железнодорожную станцию.

– Я не могу сказать, что он взял из сарая для дров, но из кухни исчезло много чего. Он где-то здесь. Мне надо узнать, чем он занимался, кто его друзья, где он предпочитал охотиться и рыбачить. Ты организуй его поиски в Шарльвуа, и в Петоски, и в Сент-Игнасе, и в Шебойгане. Куда бы ты отправился, окажись на его месте?

– Я бы пошел на Верхний полуостров.

– Я тоже. Он там наверняка бывал. Добраться туда проще всего на пароме. Но между нами и Шебойганом огромная территория, а он прекрасно знает местность.

– Пожалуй, нам лучше заглянуть к Паккарду. Сделать это надо прямо сейчас.

– Что помешает ему уйти в Ист-Джордан или Гранд-Траверс?

– Ничего. Но это не его территория. Он пойдет в то место, которое хорошо знает.

Сюзи вышла из дома, когда они открывали ворота.

– Можете вы довезти меня до магазина? Мне нужно купить кое-что из бакалеи.

– С чего ты взяла, что мы собираемся в магазин?

– Вчера вы говорили о том, что собираетесь заехать к мистеру Паккарду.

– И как ты довезешь покупки до дома?

– Думаю, меня кто-нибудь подбросит по дороге или по озеру. Сегодня суббота.

– Хорошо, – кивнул местный егерь. – Залезай.

– Спасибо, мистер Эванс.

У здания магазина и местной почты Эванс привязал лошадей к бревну коновязи, и они переговорили, прежде чем зайти в магазин.

– С этой чертовой Сюзи я слова сказать не мог.

– Понятное дело.

– Паккард – хороший человек. Лучше его здешнюю местность никто не знает. Против него самого невозможно выдвинуть обвинение. Паккарда не запугаешь, и нам незачем настраивать его против себя.

– Думаешь, он пойдет на сотрудничество?

– Если не напирать на него.

– Ладно, пошли. Повидаемся с ним.

В магазине Сюзи прошла мимо стеклянных выставочных шкафов, открытых бочек, коробок, полок с консервами, ни на что не глядя и никого не видя, пока не добралась до почтового отделения с его абонементными почтовыми ящиками и окошком для корреспонденции и продажи почтовых марок. Мистер Паккард как раз вскрывал ломиком упаковочный ящик. Увидел ее и улыбнулся.

– Мистер Джон, – затараторила Сюзи, – здесь два егеря насчет Ники. Он ушел вчера вечером, и его младшая сестренка ушла с ним. Не говорите им об этом. Его мать знает, и с ней проблем не будет. Во всяком случае, им она ничего не скажет.

– Он забрал с собой все твои продукты?

– Большую часть.

– Ты возьми все, что тебе нужно, и составь список, а потом мы с тобой по нему пройдемся.

– Они сейчас придут.

– Ты выйди через черный ход, а потом снова войди через парадный. Я пойду к ним.

Сюзи обошла длинное деревянное здание и вновь поднялась по ступенькам к парадной двери. На этот раз, войдя в магазин, замечала все. Она знала индейцев, которые пришли с корзинами, и знала двух индейских детей, рассматривающих рыболовное снаряжение, выставленное в ближних стеклянных шкафах по левую руку. Она знала все лекарства в шкафу за ними и знала, кто их обычно покупает. Она проработала в магазине одно лето и знала, что означают написанные карандашом буквы и цифры на картонных ящиках, в которых лежали ботинки, зимние сапоги, шерстяные носки, варежки, шапки и свитера. Она знала, сколько стоят корзины, которые принесли индейцы, и знала, что теперь, когда сезон подходил к концу, хорошую цену за них им уже не получить.

– Почему же вы принесли их так поздно, миссис Тэйбшо? – спросила она.

– Слишком много веселились 4 июля, – рассмеялась индианка.

– Как Билли? – спросила Сюзи.

– Не знаю, Сюзи. Уже четыре недели не видела его.

– Не лучше ли отнести их к гостинице и попробовать продать отдыхающим? – спросила Сюзи.

– Может, и отнесу, – кивнула миссис Тэйбшо. – Один раз носила.

– Вам надо приходить туда каждый день.

– Далековато, – ответила миссис Тэйбшо.

Пока Сюзи разговаривала с людьми, которых знала, и составляла список того, что нужно купить, два егеря разговаривали в подсобке с мистером Джоном Паккардом.

С серо-голубыми глазами, темноволосый и темноусый, мистер Джон всегда выглядел так, словно забрел в магазин по воле случая. Еще молодым парнем он покинул северный Мичиган на восемнадцать лет и теперь скорее походил на блюстителя порядка или честного картежника, чем на торговца. В свое время он владел несколькими салунами, и они приносили неплохие деньги. Когда леса повырубали, он купил пахотную землю. Когда жители округа получили право контролировать продажу спиртного, он купил магазин. Гостиница уже принадлежала ему. Но он заявил, что гостиница без бара ему не по душе, и практически там не появлялся. Гостиницей управляла миссис Паккард. Честолюбием она превосходила мистера Джона, и мистер Джон заявил, что не желает тратить свое время на людей, у которых достаточно денег, чтобы поехать в отпуск в любое место, но они выбрали гостиницу без бара и коротают время, сидя на веранде в креслах-качалках. Он называл этих отдыхающих язвотрезвенниками и высмеивал их в разговорах с миссис Паккард, но она любила мужа и не обращала внимания на его подтрунивание.

– Я не против того, что ты называешь их язвотрезвенниками, – как-то сказала она ему вечером в постели. – Я, конечно, тоже язва, но все равно остаюсь женщиной, к которой тебя тянет. Так?

Ей нравились отдыхающие, потому что некоторые из них были образованными людьми, а мистер Джон и она ценили образованность ничуть не меньше, чем какой-нибудь лесоруб ценит «Пирлесс» – лучший жевательный табак. Он действительно уважал ее тягу к образованию, потому что она как-то сказала ему: «Я люблю образованность, как ты – выдержанный виски, Паккард. Тебе-то она без разницы, и я не собираюсь тебе что-то навязывать. Мне просто приятно общение с образованными людьми».

Мистер Джон ответил, что она может развивать свои культурные запросы, сколько ее душе угодно, при условии, что ему никогда не придется вступать в «Шэтоквэ» или штудировать книги по самосовершенствованию. Он участвовал в выездах на природу и религиозных бдениях, но никогда не посещал собраний «Шэтоквэ». Говорил, что эти выезды и собрания сами по себе пользы не приносят, но потом некоторые по крайней мере занимаются сексом, возбудившись на мероприятии, хотя не может назвать никого, кто захотел бы заплатить по счету после выезда на природу или религиозного собрания. Миссис Паккард, поведал он Нику, начала тревожиться о спасении его бессмертной души после большого религиозного собрания, устроенного неким Цыганом Смитом, знаменитым евангелистом, но потом выяснилось, что он, Паккард, очень похож на Цыгана Смита, и ситуация разрешилась к всеобщему удовольствию. Но «Шэтоквэ» было чем-то другим. Образование, думал мистер Джон, может, и лучше религии, но вот огня в нем мало. Тем не менее люди стремились к знаниям. И мистер Джон видел, что это не какая-то причуда.

– Это действительно их захватывает, – говорил он Нику Адамсу. – Должно быть, это что-то вроде святых катальцев, но только в головах. Если когда-нибудь займешься изучением этого движения, расскажешь мне, что ты об этом думаешь. Если собираешься стать писателем, начинать надо бы пораньше. Не дай им себя обогнать.

Мистеру Джону нравился Ник Адамс, потому что, по его словам, ему свойствен первородный грех. Ник не понимал, что это такое, но гордился.

– Тебе будет в чем каяться, мой мальчик, – говорил мистер Джон Нику. – И это едва ли не лучшее из того, что может быть. Ты всегда сможешь решать, каяться тебе в том или ином случае или нет. Куда важнее то, что тебе будет в чем каяться.

– Я не хочу делать ничего плохого, – тогда ответил ему Ник.

– Я тоже не хочу, чтобы ты это делал, – сказал мистер Джон. – Но ты живой и не станешь сидеть сложа руки. Не лги и не воруй. Всем приходится лгать. Но ты должен выбрать человека, лгать которому ты не сможешь.

– Я выберу вас.

– Это правильно. Никогда не лги мне ни в чем, а я не буду лгать тебе.

– Я попытаюсь, – пообещал Ник.

– Так не пойдет. Доверие должно быть абсолютным.

– Хорошо, – кивнул Ник. – Я никогда не буду вам лгать.

– Что стало с твоей девушкой?

– Мне сказали, что она где-то работает.

– Она очень красивая и всегда мне нравилась, – сказал мистер Джон.

– Мне тоже.

– Попытайся не слишком из-за этого переживать.

– Ничего не могу с собой поделать, – ответил Ник. – Ее вины в этом нет. Такова ее природа. Если наши пути пересекутся, наверное, я вновь начну за ней ухаживать.

– Может, и нет.

– Может, и да. Но я постараюсь держаться от нее подальше.

Мистер Джон думал о Нике, подходя к прилавку в глубине магазина, у которого его ждали двое мужчин. Он оглядел их, и ни один ему не понравился. Местного егеря, Эванса, он никогда не жаловал и не уважал, но почувствовал, что мужчина, приехавший из центрального управления, может быть опасным. Он еще не перекинулся с ним и словом, но рассмотрел, что у мужчины плоские глаза, а губы сжаты сильнее, чем у любителя пожевать табак. На цепочке часов висел настоящий зуб быка, отличный клык пятилетнего самца. Мистер Джон глянул на зуб еще раз, и, конечно же, от его внимания не укрылся большой бугор на куртке: выпирала наплечная кобура.

– Вы убили этого самца из той пушки, что носите под мышкой? – спросил мистер Джон приехавшего из центрального управления.

Тот одарил мистера Джона взглядом, лишенным и намека на симпатию.

– Нет, я убил его в Вайоминге во время сезона охоты из «винчестера 45–70».

– То есть вы предпочитаете крупный калибр, так? – Мистер Джон перегнулся через прилавок. – И размер ноги у вас большой. Вам нужна такая большая пушка, когда вы охотитесь на детей?

– Что значит, детей? – спросил приехавший.

Тут мистер Джон прокололся.

– Я имел в виду ребенка, которого вы ищете.

– Вы сказали, детей, – повторил приехавший.

Мистер Джон попытался перевести тему. Это было необходимо сделать.

– А что носит с собой Эванс, когда ищет мальчишку, который дважды набил морду его парню? Тебе надо хорошенько вооружиться. Этот мальчишка может накостылять и тебе.

– Почему бы тебе не привести его, и мы посмотрим, накостыляет или нет? – спросил Эванс.

– Вы сказали, детей, мистер Паккард, – упорствовал приехавший из центрального управления. – Почему вы так сказали?

– Потому что смотрел на вас, членосос, – ответил мистер Джон. – Косолапый мерзавец.

– Почему бы вам не выйти из-за прилавка, если вы желаете разговаривать в таком тоне? – спросил приехавший.

– Ты говоришь с начальником почтового отделения Соединенных Штатов, – указал мистер Джон. – Ты говоришь без свидетелей, за исключением Эванса Жабья Морда. Полагаю, тебе понятно, почему его прозвали Жабья Морда. Ты это уже сообразил. Ты же детектив.

Теперь его все устраивало. Он вызвал атаку на себя и словно вернулся в те давние дни, когда зарабатывал на жизнь, не кормя и предоставляя кров отдыхающим, которые сидели в креслах на веранде его гостиницы, любуясь озером.

Приехавший из центрального управления смотрел на него, но пока не узнавал.

– Помнится, Косолапый, я видел тебя в Кайене, когда повесили Тома Хорна, – продолжил мистер Джон. – Ты был одним из тех, кто подставил его. Теперь вспомнил? Кто владел салуном на Медсин-Бау, когда ты работал на людей, подписавших Тому смертный приговор? После этого ты занялся тем, чем занимаешься теперь? Или тебе отшибло память?

– Когда вы приехали сюда?

– Через два года после того, как они повесили Тома.

– Будь я проклят!

– Теперь ты помнишь, что я дал тебе этот зуб, когда мы уходили от Серого Быка?

– Конечно. Послушай, Джим, мне нужен этот парень.

– Меня зовут Джон, – ответил мистер Джон. – Джон Паккард. Пойдем в подсобку и выпьем. Ты должен получше узнать своего напарника. Его зовут Кислая Морда Эванс. Мы обычно звали его Жабья Морда Эванс. Я изменил прозвище по доброте душевной.

– Мистер Джон, почему вы настроены так недружелюбно и не идете на сотрудничество? – спросил Эванс.

– Я же изменил твое прозвище, этого мало? – спросил мистер Джон. – И на какое сотрудничество вы рассчитываете?

В подсобке магазина мистер Джон взял бутылку с нижней полки в углу, протянул приехавшему из центрального управления.

– Выпей, Косолап. Похоже, тебе это нужно.

Они все выпили, а потом мистер Джон спросил:

– И что натворил этот парень?

– Нарушение законов об охоте, – ответил приехавший.

– В чем конкретно оно заключается?

– Двенадцатого числа прошлого месяца он убил оленя.

– И двое мужчин с пушками приехали за подростком, потому что двенадцатого числа прошлого месяца он убил оленя, – уточнил мистер Джон.

– Были и другие нарушения.

– Но улики у вас есть только по этому.

– Примерно так.

– А что за другие нарушения?

– Их много, и они разные.

– Но доказательств у вас нет.

– Я бы так не сказал, – ответил Эванс. – Но по этому нарушению улики налицо.

– И случилось это именно двенадцатого?

– Совершенно верно.

– Почему бы тебе не задавать вопросы вместо того, чтобы отвечать на них? – спросил Эванса приехавший из центрального управления.

Мистер Джон рассмеялся:

– Оставь его в покое, Косолап. Мне нравится видеть напряженную работу его мозга.

– Как хорошо ты знаешь мальчишку? – спросил приехавший из центрального управления.

– Очень даже неплохо.

– Имел с ним дело?

– Он иногда что-то покупает в магазине. Всегда платит наличными.

– Представляешь себе, куда он мог отправиться?

– У него родственники в Оклахоме.

– Когда вы видели его в последний раз? – спросил Эванс.

– Брось, Эванс, – одернул его напарник. – Ты только теряешь время. Спасибо за выпивку, Джим.

– Джон, – поправил его мистер Джон. – А как зовут тебя, Косолап?

– Портер. Генри Джей Портер.

– Косолап, не вздумай стрелять в этого парня.

– Я собираюсь взять его.

– Тебе всегда нравилось убивать.

– Пошли, Эванс, здесь мы теряем время, – повторил Портер.

– Запомни, что я говорил о стрельбе. – Тихий голос мистера Джона звучал предельно ровно.

– Я тебя слышал, – ответил Портер.

Двое мужчин прошли через магазин, отвязали лошадей и уехали в своей двуколке. Мистер Джон наблюдал за ними из окна. Эванс правил, мужчина, приехавший из центрального управления, что-то ему говорил.

«Генри Джей Портер, – думал мистер Джон. – Я лишь помню, что его звали Косолап. С такими большими ногами ему приходилось шить сапоги на заказ. Сначала его звали Косолапый. Потом Косолап. Это его следы остались у родника, где убили сына Нестера, но повесили за это Тома. Косолап. Косолап – кто? Может, я никогда не узнаю. Косолапый Косолап. Косолапый Портер? Нет, никакого Портера».

– Сожалею насчет этих корзин, миссис Тэйбшо, – сказал он. – Сезон заканчивается, и корзины больше не продаются. Но если вы проявите терпение и посидите с ними у гостиницы, то обязательно от них избавитесь.

– Ты купи их и продай в гостинице, – предложила миссис Тэйбшо.

– Нет, у вас они их купят с большей охотой, – ответил Джон. – Вы такая красивая женщина.

– Была давным-давно, – ответила миссис Тэйбшо.

– Сюзи, я хочу с тобой поговорить, – позвал мистер Джон. В подсобке он попросил ее: – Расскажи мне обо всем.

– Я уже рассказала. Они приехали за Ники и ждали, когда он вернется домой. Самая младшая сестра Ники дала ему знать, что они дожидаются его. Когда они, напившись, заснули, Ники забрал свои вещи и ушел. Припасов ему хватит на две недели, он взял с собой винтовку, и малышка пошла с ним.

– Почему она пошла?

– Не знаю, мистер Джон. Наверно, хотела приглядеть за ним, чтобы он не сделал чего-то действительно дурного. Вы же его знаете.

– Ты живешь рядом с Эвансом. Как по-твоему, что он знает о том, где охотится и рыбачит Ник?

– Что-то он знает. Но, думаю, не так чтобы много.

– И куда, по-твоему, они отправились?

– Не знаю, мистер Джон. Ники излазил всю округу.

– Этот человек, который приходил с Эвансом, ничего хорошего от него ждать не приходится. Он очень дурной человек.

– Он не слишком умен.

– Он умнее, чем может показаться с первого взгляда. Спиртное его губит. Но он достаточно умный и очень плохой. Когда-то я с ним сталкивался.

– И что мне теперь делать?

– Ничего, Сюзи. Держи меня в курсе, если что-то узнаешь.

– Я записала все, что мне нужно, мистер Джон. Сумму вы можете проверить.

– Как ты доберешься до дома?

– Я могу пойти на пристань Генри, взять лодку, приплыть сюда и все забрать. Мистер Джон, что они сделают с Ники?

– Об этом я и тревожусь.

– Они говорили, что отвезут его в исправительную школу.

– Я сожалею, что он убил того оленя.

– Он тоже. По его словам, он прочитал в какой-то книге, что попадание пули в позвоночник не причинит зверю вреда, а только на какое-то время лишит способности двигаться. Ники захотел это проверить. Сказал, что поступил по-дурацки. Но захотелось проверить. Выстрелил в оленя и сломал ему шею. Потом очень себя ругал. И из-за оленя, и из-за того, что решил проверить слова других.

– Я знаю.

– А потом, вероятно, Эванс нашел тушу, которую он подвесил в старом сарае. Во всяком случае, мясо исчезло.

– Кто сказал Эвансу?

– Я думаю, его сын. Он все время выслеживает Ника. Заметить его невозможно. Он мог увидеть, как Ник застрелил оленя. Это дрянной парень, мистер Джон. Но выслеживать он умеет. Сейчас он даже может быть в этой комнате.

– Это вряд ли, – покачал головой мистер Джон. – Но подслушивать на улице он может.

– Я думаю, он уже выслеживает Ника, – предположила Сюзи.

– В доме они ничего о нем не говорили?

– Ни разу не упоминали.

– Эванс, наверное, оставил его дома, приглядывать за хозяйством. Думаю, из-за этого мы можем не беспокоиться, пока они не приедут к Эвансу.

– Когда я буду плыть на лодке к дому, я могу попросить одного из наших мальчишек узнать, не нанял ли Эванс кого для работы по дому. Это будет означать, что своего сына он отправил на поиски Ника.

– Оба мужчины слишком стары, чтобы кого-то выследить.

– Но этот парень – сущий дьявол, мистер Джон, и он слишком много знает и о Нике, и о том, куда тот может пойти. Он их найдет, а потом приведет мужчин.

– Пошли в почтовое отделение, – позвал ее мистер Джон.

Оказавшись среди абонементных ящиков, видя регистрационную книгу и плоские альбомы с марками, подушечки для их смачивания и окно выдачи, Сюзи вновь ощутила все великолепие этого заведения, где она хозяйничала, когда помогала в магазине.

– И куда, думаешь, они пошли, Сюзи? – спросил ее мистер Джон.

– Я действительно не знаю. Но наверное, место это не очень и далеко, иначе бы он не взял с собой малышку. Они знают и о форели для гостиничных обедов, мистер Джон.

– Этот мальчишка?

– Конечно.

– Может, нам что-то сделать с младшим Эвансом?

– Я бы его убила. Я практически уверена, что малышка пошла с братом по этой причине. Чтобы Ники его не убил.

– Ты спроси, о чем она говорила, чтобы мы знали, где он.

– Обязательно. Но вы должны что-то придумать, мистер Джон. Миссис Адамс, она просто раздавлена. Лежит с головной болью, как всегда. Возьмите это письмо.

– Брось его в почтовый ящик, – ответил мистер Джон. – Это почта Соединенных Штатов.

– Я хотела убить их обоих, пока они спали.

– Нет, – покачал головой мистер Джон. – Не говори так и даже не думай.

– Разве вы никогда не хотели кого-то убить, мистер Джон?

– Хотел. Но это неправильно, и лучше от этого не становится.

– Мой отец убил человека.

– Ему от этого лучше не стало.

– Ничего не мог с собой поделать.

– Надо учиться мочь, – ответил мистер Джон. – Ты иди, Сюзи.

– Я зайду к вам вечером или завтра утром. Мне бы так хотелось по-прежнему работать здесь, мистер Джон.

– Я бы не возражал, Сюзи. Но у миссис Паккард другое мнение.

Ник и его сестра лежали на подстилке из молодых побегов в шалаше, который они соорудили на опушке соснового леса, смотрели на пологий склон, уходящий к болоту, и синие холмы за ним.

– Если не очень удобно, малышка, мы добавим сосновых иголок. Сегодня мы устали, сойдет и так. Но завтра матрас станет мягче.

– И так хорошо, – ответила его сестра. – Не лежишь, а словно паришь.

– Это хороший лагерь, – кивнул Ник, – и незаметный. Мы будем жечь только маленькие костры.

– Костер можно увидеть с тех холмов?

– Пожалуй. Огонь виден издалека. Но я буду завешивать его одеялом. Тогда его точно не увидят.

– Ники, как было бы хорошо, если бы никто за нами не гнался и мы пришли сюда ради удовольствия.

– Так думать слишком рано, – ответил Ник. – Мы только-только начали. И потом, если б мы отправились в поход ради удовольствия, то пошли бы не сюда.

– Извини, Ники.

– Извиняться тебе не за что. Послушай, малышка, я пойду к речке. Поймаю несколько форелей на ужин.

– Могу я тоже пойти?

– Нет, оставайся здесь и отдыхай. День выдался трудным. Почитай или просто полежи.

– С завалами нам пришлось попотеть, правда? Вот уж где было трудно. Я все делала правильно?

– Не то слово. И ты очень помогла мне с лагерем. Но теперь тебе надо отдохнуть.

– У нас есть название для лагеря?

– Давай назовем его Лагерь Номер Один, – ответил Ник.

Он спустился по склону почти к самому берегу, остановился, чтобы срезать ивовый прут длиной фута четыре, обрезал все ветки, кору оставил. Он видел чистую, быструю воду речки. Узкой и глубокой. Здесь, недалеко от того места, где речка вливалась в болото, берега покрывал мох. Течение было таким быстрым, что прозрачная вода пузырилась. Ник не стал подходить к самому берегу, зная, что вода всегда немного его подмывает, и не хотелось распугать рыбу, встав на самый край.

А рыбы, он думал, здесь хватает. Все-таки лето подходило к концу.

Ник достал катушку с шелковой ниткой из кисета для табака, который носил в левом нагрудном кармане рубашки, отрезал кусок чуть короче ивового прута, завязал его на аккуратно надрезанном кончике. К концу нити привязал крючок, который вынул из того же кисета. Потом, подергав за крючок, проверил прочность нити и гибкость ивового прута. Положил удочку на землю и пошел к тому месту, где лежала маленькая береза, уже несколько лет как вывернутая с корнем. Рядом росли другие березы и кедры. Ник отодвинул ствол в сторону и увидел под ним нескольких земляных червей. Не очень больших, но живых и красных. Положил их в круглую жестянку с дырками в крышке, в которой когда-то был нюхательный табак «Копенгаген». Добавил в жестянку щепотку земли и вернул ствол березы на место. Третий год подряд он добывал приманку на одном месте и всегда оставлял ствол в том же положении, в каком его нашел.

«Никто не знает, какая это большая речка, – думал он. – Какое огромное количество воды собирает она и приносит в болото». Ник посмотрел вниз по течению и вверх – на холм, где рос сосновый лес и где они разбили лагерь. Потом вернулся к тому месту, где оставил удочку, осторожно насадил приманку на крючок и плюнул на нее, чтобы сопутствовала удача. Держа удочку с насаженной на крючок наживкой, осторожно, не торопясь, подошел к берегу быстрого узкого потока.

Такого узкого, что концом ивового прута он мог достать до противоположного берега. Вода шумно неслась мимо. Став на берегу так, чтобы из воды его нельзя было увидеть, Ник достал из кисета две надрезанные свинцовые дробинки, посадил на шелковую нить примерно в футе от крючка и сжал зубами.

Взмахнул удочкой и, когда крючок с двумя насаженными на него червяками оказался над водой, осторожно опустил удочку, позволив потоку утащить часть нити и крючок с наживкой под берег. Почувствовал, как нить натянулась. Вскинул удочку вверх, и ивовый прут согнулся чуть ли не пополам. Он тянул его на себя, а на другом конце нити, сопротивляясь, рывками кто-то тянул удочку в глубину. Потом рыба сдалась, показавшись из воды вместе с нитью. Быстрый и узкий поток в одном месте забурлил, и форель, вырванная из воды, пролетела по воздуху, описав широкую дугу над плечом Ника, и шлепнулась на берег за его спиной. Ник видел, как рыбина блеснула на солнце, и потом нашел ее бьющейся среди папоротника. Сильная и тяжелая рыбина источала приятный запах, и Ник видел, какая черная у нее спинка, какие яркие на ней крапинки, какие белые кончики плавников, отделенные черной полоской, какое золотистое брюшко. Ник держал рыбину в правой руке, и она едва в ней умещалась.

«Великовата для нашей сковородки, – подумал он, – но я ранил ее и теперь обязан убить».

Он резко ударил форель головой о рукоятку охотничьего ножа и положил рядом со стволом березы.

– Черт, – вырвалось у него. – У этой форели идеальный размер для миссис Паккард и ее любителей форельных обедов. Но для малышки и меня она слишком велика.

«Пожалуй, пойду вверх по течению, найду более мелкое место и постараюсь поймать пару штук поменьше, – подумал Ник. – Интересно, что чувствовала эта форель, когда я вытаскивал ее из воды? Можно говорить что угодно о рыбалке, но люди, которые сами никогда не рыбачили, не могут знать, что ты ощущаешь, когда вытаскиваешь рыбину из воды. И даже если ощущения эти длятся недолго, что с того? Начинается все с того момента, когда рыба совсем не настроена сдаваться, но потом ты ломаешь ее сопротивление, и какие незабываемые ты получаешь переживания, когда она выдергивается из воды и летит по воздуху!

Странная эта речка, – думал он. – Довольно странно искать место, где ловится рыба поменьше».

Ник поднял с земли удочку. Крючок погнулся, и его пришлось поправить. Потом Ник подхватил тяжелую рыбину и двинулся вверх по течению.

«Мелкое, с камешками, место есть дальше, где речка вытекает из верхнего болота, – подумал он. – Там и поймаю рыбу поменьше. Эта большая может не понравиться малышке. Если она затоскует по дому, мне придется отвести ее. Интересно, что делают сейчас эти двое мужчин? Не думаю, что этот чертов Эванс что-то знает об этом месте. Сукин сын. Не думаю, что здесь рыбачил кто-нибудь еще, кроме индейцев. Мне бы родиться индейцем. Сразу избавился бы от стольких забот».

Он шел вверх по течению, держась достаточно далеко от берега, но однажды ступил на тот участок, где вода уходила под берег. Большая форель выпрыгнула на поверхность, подняв фонтан брызг. Такая большая, что вроде бы и не развернулась в потоке.

– Сколько же тебе лет? – спросил Ник у рыбины, когда та исчезла выше по течению под берегом. – Ну ты и здорова!

На мелководье он поймал двух форелей поменьше. Тоже отличных, крепких и упругих. Почистил все три форели, бросил внутренности в поток, промыл рыбу в холодной воде, сунул в вылинявший мешочек из-под сахара, который достал из кармана.

«Хорошо, что девочка любит рыбу, – подумал Ник. – Надо было нам нарвать ягод. Впрочем, я знаю, где они растут». Он начал подниматься по склону, направляясь к лагерю. Солнце опускалось за дальние холмы, но вечер выдался теплым. Он посмотрел за болото, туда, где находилось озеро, потом на небо и увидел медленно кружащую скопу.

К шалашу он подошел тихонько, и сестра его не услышала. Она лежала на боку, читала. Увидев ее, он заговорил мягко, чтобы не напугать:

– Что делала, обезьянка?

Она повернулась, посмотрела на него, улыбнулась и тряхнула головой.

– Я их отрезала.

– Как?

– Ножницами. А что ты подумал?

– Как же ты смогла это сделать без зеркала?

– Оттягивала и отрезала. Легко. Теперь я выгляжу как мальчик?

– Как мальчик-дикарь с Борнео.

– Я не могла сделать себе прическу, как у мальчика из воскресной школы. Они торчат во все стороны?

– Нет.

– Это так интересно. Теперь я твоя сестра, но и мальчик тоже. Как думаешь, новая прическа превратит меня в мальчика?

– Нет.

– Я бы хотела, чтобы превратила.

– Ты чокнутая, малышка.

– Возможно. Я выгляжу мальчиком-идиотом?

– Есть немного.

– Ты можешь подрезать их ровнее. С помощью расчески.

– Я, конечно, улучшу твою прическу, но не намного. Ты голоден, мой братец-идиот?

– Разве я не могу быть братом-неидиотом?

– Я не хочу менять тебя на брата.

– Теперь ты должен, Ники, или не понимаешь? Нам следовало это сделать, напрасно я не попросила тебя, но я знала, что без этого не обойтись, поэтому сделала сама. Сюрприз.

– Мне нравится, – кивнул Ник. – Пошли все к черту. Мне очень нравится.

– Спасибо, Ники, большое спасибо. Я лежала и пыталась отдохнуть, как ты и говорил. Но только рисовала в воображении все то, что могла бы для тебя сделать. Я думала, как раздобыть тебе банку жевательного табака, пропитанного каплями, сшибающими с ног, из какого-нибудь большого салуна в каком-нибудь большом городе вроде Шебойгана.

– Откуда у тебя такие мысли?

Ник уселся на земле, а его сестра – у него на коленях, она обнимала его за шею и терлась обстриженной головой о его щеку.

– Я взяла это из «Королевы шлюх», – ответила она. – И ты знаешь название салуна?

– Нет.

– Гостиный двор «Десятидолларовый золотой».

– Что ты там делала?

– Служила помощницей проститутки.

– И какие обязанности у помощницы проститутки?

– Она несет шлейф платья проститутки, когда та идет, и открывает дверь кареты, и отводит в нужную комнату. Как я понимаю – та же личная служанка.

– И что она говорит проститутке?

– Она говорит все, что приходит в голову, только если это не ругательства.

– Например, что, братец?

– Например: «Знаете, мэм, это приятно, в такой жаркий день, как сегодня, ехать в золоченой карете, напоминая птицу в клетке». Что-нибудь в этом роде.

– И что отвечает проститутка?

– Она отвечает: «Да, действительно, очень даже мило». Потому что эта проститутка, у которой я в помощницах, низкого происхождения.

– А какого происхождения ты?

– Я сестра или брат писателя, который пишет про ужасы, и получила хорошее воспитание. Поэтому меня хочет переманить главная проститутка и ее свита.

– Ты добыла капли, сшибающие с ног?

– Конечно. Она сказала: «Цыпочка, возьми эти капельки». «Спасибо», – ответила я. «И передай привет своему брату, пишущему такие кошмары, и предложи ему заглядывать в гостиный двор всякий раз, когда он окажется в Шебойгане».

– Слезь с моих коленей, – попросил Ник.

– Так они говорят в гостином дворе, – ответила малышка.

– Давай приготовим ужин. Ты не голодна?

– Я приготовлю ужин.

– Нет, ты рассказывай.

– Ты думаешь, мы хорошо проводим время, Ники?

– Мы отлично проводим время.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала о том, что еще собиралась сделать для тебя?

– До того, как решила сделать что-то реальное и обстригла волосы?

– Это реальное. Подожди, пока услышишь. Могу я поцеловать тебя, пока ты готовишь ужин?

– Подожди немного, и я тебе скажу. Так что ты собиралась сделать?

– Что ж, наверное, я погубила душу прошлым вечером, когда украла виски. Как думаешь, можно погубить душу одним таким поступком?

– Нет. Все равно бутылка была открыта.

– Это так, но я принесла на кухню пустую пинтовую бутылку и квартовую бутылку с виски и наполнила пинтовую бутылку, и что-то пролилось мне на руку, и я слизнула виски и подумала, что этим, вероятно, погубила свою душу.

– И как виски на вкус?

– Чертовски крепкий и странный, немного тошнотворный.

– Этим душу не погубишь.

– Что ж, я рада. Погубив душу, как бы я могла положительно влиять на тебя?

– Не знаю, – ответил Ник. – Так что ты собиралась сделать?

Он уже разжег костер, и на огне стояла сковорода, и на ней лежали полоски бекона. Его сестра наблюдала, обхватив руками колени, а потом облокотилась на одну руку и вытянула ноги перед собой. Пыталась изображать мальчишку.

– Мне нужно научиться правильно держать руки.

– Держи их подальше от головы.

– Знаю. Мне было бы легче, если бы я могла копировать мальчишку моего возраста.

– Копируй меня.

– Действительно. Почему нет? Ты не будешь смеяться?

– Может, и буду.

– Я надеюсь, мне не придется снова становиться девочкой, пока мы в этом походе.

– Не волнуйся.

– У нас одинаковая форма плеч и ног.

– Что еще ты собиралась сделать?

Ник уже готовил форель. Скрученные коричневые ломтики бекона лежали на чистой щепке, отрубленной от одного из поленьев, которые они бросали в костер, и они оба вдыхали запах форели, жарящейся на свином жиру. Ник полил рыбу жиром, перевернул, снова полил. Темнело, и он занавесил маленький костер куском брезента, чтобы его не увидели.

– Что ты собиралась сделать? – в который уж раз спросил он.

Малышка наклонилась и плюнула в костер.

– Как у меня получилось?

– В сковороду не попала.

– Задумала плохое. Прочитала об этом в Библии. Хотела взять три длинных гвоздя, по одному на каждого, и вогнать им в висок, пока они спали, этим двум мужчинам и тому парню.

– И чем ты собиралась их вогнать?

– Приглушенным молотком.

– А как ты собиралась приглушить молоток?

– Приглушила бы, будь уверен.

– Эта затея с гвоздями слишком рискованная, чтобы за нее браться.

– Знаешь, одна девушка сделала это в Библии, а поскольку я видела, что вооруженные мужчины пьяны и спят, и ходила среди них ночью, и украла их виски, то подумала, почему бы мне не убить их, учитывая, что о чем-то таком написано в Библии?

– В Библии нет никакого приглушенного молотка.

– Наверное, я путаю с приглушенным веслом.

– Возможно. И мы никого не хотим убивать. Поэтому ты и пошла со мной.

– Знаю. Но совершить преступление нам легко – и мне, и тебе, Ники. Этим мы отличаемся от остальных. Потом я подумала, что все равно смогу быть полезной тебе даже с погубленной душой.

– Ты чокнутая, малышка, – покачал головой Ник. – Послушай, чай помешает тебе заснуть?

– Не знаю. Никогда не пила его на ночь. Только мятный чай.

– Я дам тебе слабенький и добавлю концентрированного молока.

– В этом нет необходимости, Ники, если молока у нас мало.

– С молоком будет вкуснее.

Они уже ели. Ник отрезал каждому по два куска ржаного хлеба и вымочил по одному для каждого в растопленном свином жиру, оставшемся на сковороде. Они съели пропитанный жиром хлеб и форель, с корочкой снаружи и мягкую и нежную внутри. Потом они бросили рыбьи кости в огонь и съели по второму куску хлеба, положив на него бекон. Малышка выпила жиденький чай с концентрированным молоком, и Ник заткнул палочками две дырки, которые пробил в крышке банки.

– Ты наелась?

– Более чем. Форель – пальчики оближешь, и бекон тоже. Нам повезло, что у них был ржаной хлеб, правда?

– Съешь яблоко, – предложил Ник. – Может, завтра мы поедим чего-нибудь получше. Может, мне следовало предложить еще что-нибудь, малышка?

– Нет, я наелась.

– Ты точно не голодна?

– Нет. Больше ничего съесть не смогу. Если хочешь, у меня есть шоколад.

– Где ты его взяла?

– Из своего загашника.

– Откуда?

– Из загашника. Где я запасаю все.

– Понятно.

– Он свежий. Твердый, с кухни. Мы можем начать с него, а другой кусок оставить для какого-то особого случая. Послушай, мой загашник на тесемках, как кисет для табака. Мы можем использовать его для самородков и всего такого. Как думаешь, Ники, отсюда мы пойдем на запад?

– Я еще не решил.

– Мне бы хотелось заполнить мой загашник самородками. По цене шестнадцать долларов за унцию.

Ник почистил сковороду и положил заплечный мешок в изголовье шалаша. Одним одеялом накрыл подстилку из молодых побегов, второе положил сверху и подоткнул под бок малышки. Почистил ведро на две кварты, в котором приготовил чай, и наполнил его чистой водой из родника. Когда вернулся с полным ведром воды, его сестра уже спала, соорудив себе подушку из мокасин, завернутых в синие джинсы. Он поцеловал ее, она не проснулась. Он надел старую куртку и покопался в заплечном мешке, пока не нащупал пинтовую бутылку виски.

Открыл и понюхал, пахнул виски очень хорошо. Ник налил полчашки воды из ведерка, которое наполнил родниковой водой, и добавил немного виски. Потом сидел и пил медленно, маленькими глоточками, всякий раз задерживая напиток под языком, прежде чем проглотить.

Он наблюдал, как маленькие угольки костра становятся ярче от дуновения ветерка, и смаковал виски с холодной водой, и смотрел на угольки, и думал. Допив содержимое чашки, налил в нее немного чистой воды, выпил ее и улегся. Винтовку положил под левую руку, подушку тоже сделал из мокасин и штанов, накрылся одеялом, помолился и заснул.

Ночью замерз, проснулся и накрыл сестру курткой, пододвинулся поближе к ней, подоткнул под себя одеяло, нашарил винтовку, подтянул к себе. Холодный, чистый воздух пахнул хвоей и сосновой смолой. Он и не представлял себе, до какой степени устал, пока его не разбудил ночной холод. Теперь он вновь расслабился, ощущая тепло, идущее от тела его сестры, и подумал: «Я должен заботиться о ней, стараться, чтобы у нее всегда было хорошее настроение, а потом привести домой целой и невредимой». Прислушался к ее ровному дыханию и тишине ночи, а потом снова уснул.

Проснулся он, когда утренний свет уже позволял разглядеть далекие холмы за болотом. Полежал, потянулся, чтобы размять затекшее тело. Сел, надел брюки цвета хаки и мокасины. Посмотрел на спящую сестру, укрытую до подбородка теплой курткой, на ее высокие скулы, загорелую веснушчатую кожу, обрезанные волосы, показывающие прекрасную линию головы и подчеркивающие прямой нос и прижатые уши. Ему хотелось нарисовать ее, и он всматривался в длинные ресницы, лежащие на щеках.

«Она выглядит диким маленьким зверьком, – подумал Ник, – и спит, как такой зверек. А какими словами можно описать ее голову? Наверное, это голова человека, волосы которого обкорнали топором на деревянной плахе. Вот голова и кажется вырубленной из камня».

Он очень любил сестру, и она сильно любила его. «Но, – подумал он, – со временем все придет в норму. Я, во всяком случае, на это надеюсь».

«Незачем кого-то будить, – подумал он. – Она просто смертельно устала, если учесть, как устал я. Если здесь мы в безопасности, то нам следует здесь и оставаться. Никому не показываться на глаза, пока не уляжется суета и не уедет этот человек из центрального управления. Но мне надо получше ее кормить. Жаль, конечно, что я не сумел как следует подготовиться к этому походу.

Конечно, у нас много чего есть. Мешок я еле дотащил. Но что нам сегодня нужно, так это ягоды. И еще хорошо бы подстрелить куропатку, а то и пару. И наверняка мы найдем съедобные грибы. Нам надо экономить бекон, но, думаю, мы сумеем растянуть его на достаточно долгое время. Может, вчера вечером я ее плохо накормил. Она привыкла пить много молока, есть сладости. Нет, нечего об этом волноваться. Есть мы будем сытно. Это хорошо, что она любит форель. Рыбы тут много. Незачем переживать. Она будет есть много. Но, Ник, мальчик мой, вчера ты бы мог впихнуть в нее сколько угодно. Лучше дать ей поспать, чем будить. У тебя еще полно дел».

Он начал очень осторожно вынимать из мешка нужные ему вещи, и его сестра улыбнулась во сне. Коричневая кожа на скулах натягивалась, когда она улыбалась, и становилась чуть розоватой. Она не проснулась, и он подготовил все для завтрака и разжег костер. Щепок хватало, так что костер он разжег очень маленький и вскипятил чай до того, как начал готовить завтрак. Выпил чашку, съел три сухих абрикоса и попытался почитать «Лорну Дун». Но книгу эту он уже читал, так что она утратила прежнюю магию, и он знал, что взяли они ее с собой напрасно.

Вчера во второй половине дня, после того как они разбили лагерь, он замочил несколько черносливин и теперь поставил на огонь, чтобы они немного поварились. Из мешка он достал готовую гречневую блинную муку и положил рядом с эмалированной кастрюлькой и жестяной чашкой, в которой мука смешивалась с водой для получения жидкого теста. Они взяли с собой жестянку с растительным жиром, и он отрезал кусок от пустого мешочка для муки, обмотал тканью конец обструганной палочки и закрепил ее шелковой нитью. Малышка прихватила с собой четыре пустых мешочка, и он ею гордился.

Ник замесил тесто, поставил сковороду на огонь, смазал растительным жиром, распределив его по всей сковороде обмотанной тканью палочкой. Подождал, пока сковорода потемнеет, а после того как она начала плеваться жиром, смазал ее вновь, вылил тесто и наблюдал, как оно пузырится, а потом начинает твердеть по краю. Наблюдал, как оно поднимается, как формируется корочка и меняется цвет. Чистой щепкой отделил лепешку от сковородки, подбросил и поймал. Теперь уже коричневой, поджаренной стороной кверху. Другая сторона шкворчала, поджариваясь. Ник чувствовал вес лепешки, видел, как она поднимается.

– Доброе утро, – проснулась сестра. – Я заспалась?

– Нет, конечно.

Она встала, одернув рубашку поверх коричневых ног.

– Ты уже все сделал.

– Нет. Я только начал печь лепешки.

– Как вкусно пахнет! Я пойду к роднику, умоюсь, вернусь и помогу.

– Не умывайся только в роднике.

– Я не белый человек, – ответила она и ушла за шалаш. – Где ты оставил мыло? – спросила она.

– Около родника. Загляни в ведерко из-под свиного жира. И принеси масло. Оно в роднике.

– Я сейчас вернусь.

Они взяли с собой полфунта сливочного масла. Она принесла его завернутым в промасленную бумагу в ведерке из-под свиного жира.

Они поели гречневых лепешек с маслом и сиропом «Лог кэбин», который наливали из жестяной банки «Лог кэбин». Крышка на трубе откручивалась, и сироп лился из трубы. Они оба проголодались, и лепешки, с тающим на них маслом и политые сиропом, казались им невероятно вкусными. Они ели чернослив из жестяных чашек и пили отвар. Потом из тех же чашек выпили чаю.

– Вкус чернослива напоминает праздник, – прокомментировала малышка. – Подумай об этом. Как ты спал, Ники?

– Хорошо.

– Спасибо, что укрыл меня курткой. Чудная была ночь, правда?

– Да. Ты спала всю ночь?

– Я и сейчас сплю. Ники, мы сможем остаться здесь навсегда?

– Я так не думаю. Ты вырастешь и захочешь выйти замуж.

– Я все равно собираюсь выйти замуж за тебя. Я хочу быть твоей гражданской женой. Я читала об этом в газете.

– В которой ты читала и о Неписаном законе.

– Точно. Я собираюсь стать твоей гражданской женой согласно Неписаному закону. Я смогу, Ники?

– Нет.

– А я стану. Я тебя удивлю. Все, что для этого нужно, так это пожить какое-то время как муж и жена. Я заставлю их зачесть это время. Это же ведение общего хозяйства.

– Я тебе не позволю.

– Ты ничего не сможешь сделать. Это же Неписаный закон. Я много об этом думала. Я закажу визитки «Миссис Ник Адамс, Кросс-Виллидж, Мичиган, – гражданская жена». Буду открыто раздавать людям каждый год до совершеннолетия.

– Не думаю, что это сработает.

– У меня есть и другой план. Мы родим нескольких детей, пока я несовершеннолетняя. Потом тебе придется жениться на мне по Неписаному закону.

– Это не Неписаный закон.

– Может, я что-то и перепутала.

– В любом случае никто не знает еще, сработает ли он.

– Должен. Мистер То очень на него рассчитывает.

– Мистер То может и ошибаться.

– Почему, Ники, собственно мистер То и придумал Неписаный закон.

– Мне казалось, это его адвокат.

– Но в любом случае мистер То пустил его в ход.

– Я не люблю мистера То.

– Это правильно. Мне в нем тоже кое-что не нравится. Но при нем газета стала интереснее, правда?

– Он предлагает людям новые объекты для ненависти.

– Они ненавидят и мистера Стэнфорда Уайта.

– Я думаю, они завидуют им обоим.

– Я уверена, что это так, Ники. И они завидуют нам.

– Думаешь, кто-нибудь нам сейчас завидует?

– Сейчас, может, и нет. Наша мать думает, что мы – лица, скрывающиеся от правосудия, погрязшие в грехе и пороке. Это хорошо, что она не знает об украденном мной виски.

– Я попробовал его прошлым вечером. Отменный виски.

– Я рада. Это первая пинта виски, которую я украла. Как приятно слышать, что виски отменный! Я не думала, что хоть что-то связанное с этими людьми может быть хорошим.

– Мне еще придется крепко о них подумать. Так что давай о них не говорить, – предложил Ник.

– Ладно. И что мы сегодня будем делать?

– А чего бы ты хотела?

– Я бы хотела пойти в магазин мистера Джона и взять все, что нам нужно.

– Этого мы сделать не можем.

– Я знаю. И что ты для нас запланировал?

– Мы должны собрать ягоды, и я хочу подстрелить одну-двух куропаток. Форель мы поймаем всегда. Но мне не хотелось бы, чтобы тебе надоела форель.

– Тебе когда-нибудь надоедала форель?

– Но людям, говорят, она надоедает.

– Мне форель никогда не надоест, – заявила малышка. – Надоесть может щука, но не форель и не окунь. Я знаю, Ники, это так.

– Пучеглазая щука никогда не надоест, – возразил Ник. – Только плосконосая. Эта может надоесть быстро.

– Я не люблю костлявую рыбу, – кивнула его сестра. – Такая вызывает отвращение.

– Мы здесь приберемся, я спрячу патроны, а потом мы отправимся за ягодами и я попытаюсь подстрелить пару куропаток.

– Я понесу два ведерка из-под свиного жира и пару мешков.

– Малышка, ты помнишь о том, как надо справлять нужду?

– Разумеется.

– Это важно.

– Я знаю. Ты тоже помни.

– Обязательно.

Ник ушел в лес и зарыл блок длинных патронов двадцать второго калибра и несколько коробок коротких под слоем иголок рядом с большой сосной. Заровнял лесную подстилку и, став на цыпочки, оставил на жесткой коре небольшую отметку. Потом вышел на опушку и вернулся к шалашу.

Утро выдалось прекрасное. Над ними синело бездонное небо, на котором еще не появилось ни одного облака. Ника радовала компания сестры, и он подумал: «Чем бы все ни закончилось, здесь мы отлично проведем время». Он уже знал по собственному опыту, что сегодня – это один-единственный день, тот самый, в котором ты и живешь. Продолжается сегодня до ночи, и завтра вновь становится сегодня. Пожалуй, этот факт он полагал главным из всего, чему успел научиться.

Сегодня начался очень хорошо, и, направляясь к лагерю с винтовкой в руках, Ник чувствовал себя счастливым, хотя никуда не делась проблема, напоминающая рыболовный крючок, зацепившийся за карман и при ходьбе время от времени корябающий ему ногу. Заплечный мешок они оставили в шалаше. Едва ли туда мог залезть медведь, потому что днем любой медведь скорее всего тоже лакомился бы ягодами у болота. Тем не менее Ник зарыл бутылку виски у родника. Малышка еще не вернулась, поэтому Ник сел на ствол свалившегося дерева, которое они рубили на дрова, и проверил винтовку. Они собирались охотиться на куропаток, и он высыпал из подствольного магазина длинные патроны, убрал в кожаный подсумок и заполнил магазин короткими. И шума при выстреле меньше, и мясо они не разрывают в клочья, если не удается попасть птице в голову.

Подготовка закончилась, и ему не терпелось отправиться в путь. Где же эта девчонка, подумал он. Потом сказал себе: «Не заводись. Ты же сам говорил ей – торопиться незачем. Не нервничай». Но он нервничал и злился на себя.

– Вот и я. – Сестра возникла рядом. – Извини, что так долго. Наверное, ушла слишком далеко.

– Все нормально. – Ник встал. – Пошли. Ведерки приготовила?

– Да. С крышками.

Они пошли вниз, к речке. Ник внимательно оглядел и речку, и склон. Сестра наблюдала за ним. Ведерки она положила в один из мешков и несла на плече.

– Ты не берешь с собой удочку, Ник?

– Нет. Срежу, если мы будем рыбачить.

Он шагал впереди сестры на некотором расстоянии от берега, держа винтовку в одной руке. Уже охотился.

– Странная эта речка, – заметила его сестра.

– Это самая большая маленькая река из тех, что я видел, – ответил Ник.

– Для маленькой реки она глубокая и пугающая.

– Ее питают ключи. Она подмывает берега и размывает дно. И вода ужасно холодная, малышка. Потрогай.

– Ух! – воскликнула она. – Просто ледяная.

– Солнце ее немного прогревает, но не очень, – объяснил Ник. – Охотиться будем вдоль берега. Там дальше заросли ягодных кустов.

Они шли вдоль реки. Ник внимательно всматривался в берега. Увидел след норки и показал сестре. Им попались маленькие, с красным хохолком, корольки, которые охотились на насекомых и позволили юноше и девочке подойти очень близко, прежде чем быстро взлетели на кедр. Они видели кедровых свиристелей с удивительной раскраской крыльев и хвоста, летающих так неторопливо и величественно.

– Это самые красивые птицы, Ники, – восторженно выдохнула малышка. – Ничего красивее просто быть не может.

– Они похожи на твое лицо.

– Нет, Ники, не смейся. От одного только вида кедровых свиристелей я становлюсь такой гордой и счастливой, что на глаза наворачиваются слезы.

– Поднявшись в воздух, они действительно летят гордо и величественно, – согласился Ник.

Они пошли дальше, но внезапно Ник вскинул винтовку и выстрелил еще до того, как его сестра поняла, что он увидел. Потом она услышала, как большая птица мечется по земле, хлопая крыльями. Увидела, как Ник перезарядил винтовку и выстрелил еще дважды, и всякий раз слышала хлопанье крыльев в зарослях ивы. Потом большие коричневые птицы вылетели из зарослей, но одна не улетела, а села на иву и, склонив голову набок, смотрела вниз. Перья у нее на шее не топорщились, как у остальных птиц. Птица, смотревшая вниз с ивы, – прекрасная, откормленная, тяжелая, – выглядела так глупо и беспомощно со склоненной набок головой, что малышка, когда Ник медленно навел на нее винтовку, прошептала: «Нет, Ники, пожалуйста, не надо. Нам хватит».

– Хорошо, – кивнул Ник. – Ты хочешь подстрелить ее?

– Нет, Ники, нет.

Ник прошел в ивовые заросли, поднял трех куропаток, стукнул головами о рукоятку охотничьего ножа и положил на мох. Его сестра пощупала их, еще теплых, с толстой грудкой, красивым оперением.

– Подожди, скоро ты их попробуешь. – Ник светился от счастья.

– Сейчас мне их жаль, – призналась его сестра. – Они наслаждались этим утром так же, как мы.

Она посмотрела на куропатку, которая по-прежнему сидела на дереве.

– Она выглядит так глупо, когда смотрит вниз.

– В это время года индейцы называют их глупыми курами. После того как на них поохотятся, они умнеют. Перестают быть глупыми курами. Но эти уже не поумнеют. Это ивовые куропатки. Их можно отличить по перьевому воротнику на шее.

– Я надеюсь, что мы станем умными, – вздохнула его сестра. – Скажи ей, пусть улетит, Ники.

– Сама и скажи.

– Улетай, куропатка.

Птица не шевельнулась.

Ник поднял винтовку, а куропатка смотрела на него. Ник знал, что его сестра расстроится, если он пристрелит куропатку, поэтому щелкнул языком, но птица продолжала смотреть на него как зачарованная.

– Пожалуй, нам лучше не обращать на нее внимания, – предложил Ник.

– Извини, Ники. Она такая глупая.

– Подожди, пока мы их съедим. Ты поймешь, почему мы на них охотимся.

– Сезон охоты на них еще не открылся?

– Нет, конечно. Но они уже выросли, и никто, кроме нас, охотиться на них не будет. Я убью достаточно много виргинских филинов, а каждый из этих филинов убивает в день по одной куропатке. Они охотятся постоянно и убивают всех хороших птиц.

– Виргинский филин без труда убил бы эту куропатку, – кивнула его сестра. – Печалилась я напрасно. Тебе нужен мешок, чтобы нести их?

– Сначала я их освежую, а потом мы положим тушки в мешок, завернув в папоротник. И за ягодами идти отсюда уже недолго.

Они сели у большого кедра, Ник вспорол птицам брюшки, вытащил внутренности, отделил съедобные части, почистил и промыл в речке. Покончив с этим, пригладил перышки, каждую куропатку завернул в папоротник и положил в мешок из-под муки. Горловину завязал шелковой нитью и закинул мешок на плечо. Потом вернулся к реке и бросил в воду птичьи внутренности. Увидел, как большая форель вынырнула из воды и ухватила кусок птичьего легкого.

– Из внутренностей получилась бы хорошая приманка, – сказал он сестре, – но сейчас приманка нам не нужна. Форели в реке сколько хочешь, и мы поймаем ее, когда она нам понадобится.

– Если бы эта река протекала ближе к дому, она бы нас озолотила, – ответила его сестра.

– В ней бы быстро выловили всю рыбу. Это последняя нетронутая речка в этой части страны. Такие же, возможно, еще есть в других, совсем необжитых частях озера. Сюда я никого рыбачить не приводил.

– А кто тут рыбачит?

– Насколько я знаю, никто.

– Так это девственная речка?

– Нет. Индейцы ловили в ней рыбу. Но они ушли после того, как сосновый лес прекратили валить ради коры и лагеря лесорубов обезлюдели.

– А Эванс знает?

– Нет, – ответил Ник. Но потом подумал об этом мерзком парне, и его замутило. – Если на то пошло, Эванс может знать.

– О чем ты думаешь, Ники?

– Я ничего не думаю.

– Ты задумался. Скажи мне. Мы одна команда.

– Он может знать, – ответил Ник. – Черт бы его побрал. Он может знать.

– Но ты не знаешь, знает ли он?

– Да. В этом-то и беда. Если бы я знал, то ушел бы отсюда.

– Может, он сейчас в нашем лагере, – предположила его сестра.

– Не говори так. Ты хочешь его накликать?

– Нет. Пожалуйста, Ники, извини. Зря я коснулась этой темы.

– Не зря. Я тебе благодарен. Я все равно это знал. Просто перестал об этом думать. А мне теперь до конца жизни придется думать о многом.

– Ты всегда думал о многом.

– Не так, как теперь.

– Все равно пойдем за ягодами, – предложила малышка. – В отношении того, знает он или нет, мы ничего изменить не можем.

– Не можем, – согласился Ник. – Соберем ягоды и вернемся в лагерь.

Но теперь Ник старался сжиться с этой мыслью и найти выход. Он понимал, что паниковать нечего. Ничего не изменилось. Расклад сил оставался таким же, как и в тот момент, когда он решил прийти сюда и отсидеться. Младший Эванс мог выследить его путь и до этого убежища, но он в этом сомневался. Эванс мог выследить его только раз, когда он пришел сюда через ферму Ходжеса, но Ник полагал, что этого не произошло. В этой речке никто не ловил рыбу. Ник это точно знал. И Эванс не любил рыбалку.

– Этому мерзавцу нравится только одно – выслеживать меня, – сказал он. – Трижды из-за него у меня случались неприятности.

– Я знаю, Ники. Но не убивай его.

«Вот почему она пошла со мной, – подумал Ник. – Вот почему она здесь. Я не могу это сделать, когда она рядом».

– Я знаю, что нельзя его убивать, – ответил Ник. – Сейчас мы ничего сделать не можем. Давай об этом не говорить.

– Если только ты не собираешься его убить. Пользы от этого никакой не будет.

– Пошли в лагерь. – Ник развернулся.

– Без ягод?

– Ягоды соберем в другой день.

– Ты нервничаешь, Ники?

– Да. Извини.

– Но какой смысл возвращаться?

– Быстрее разберемся, что к чему.

– Неужели мы не можем собрать ягоды?

– Не сейчас. Я не боюсь, малышка. И ты не бойся. Но что-то заставляет меня нервничать.

От реки Ник поднялся к опушке леса, и обратно они шли в тени деревьев, чтобы прийти в лагерь со стороны гребня.

К лагерю они приближались с осторожностью. Ник шел чуть впереди, с винтовкой в руках. В их отсутствие никто в лагере не побывал.

– Ты оставайся здесь, – велел Ник сестре. – Я посмотрю, что делается вокруг.

Мешок с куропатками и ведерки он положил на землю, а сам пошел вверх по течению реки. Как только сестра исчезла из виду, поменял в магазине винтовки короткие патроны на длинные. «Я не собираюсь его убивать, – думал он, – но это правильно». Он тщательно обыскал окрестную территорию, но не нашел признаков чьего-то присутствия. Потом прошел вверх по течению реки и только после этого вернулся в лагерь.

– Извини, что я разнервничался, малышка. Сейчас мы плотно поедим и уже не будем волноваться о том, что в темноте костер смогут увидеть издалека.

– Я теперь тоже нервничаю, – призналась его сестра.

– Тебе нервничать незачем. Все хорошо, как и раньше.

– Но он заставил нас вернуться без ягод в лагерь, хотя его тут даже и не было.

– Я знаю. Но главное, что его здесь не было. Возможно, он никогда не видел этой речки. Может, и мы его больше никогда не увидим.

– Он меня пугает, Ники. Пугает своим отсутствием даже больше, чем присутствием.

– Я знаю. Но бояться смысла нет.

– Так что же нам делать?

– Может, лучше подождать с готовкой до вечера.

– А что это изменит?

– Он не останется здесь ночью. Он не сможет пройти по болоту ночью. Мы можем не волноваться из-за него поздним вечером, ночью и ранним утром. Нам придется вести себя, как оленям, и показываться только в это время. А днем будем ложиться на дно.

– Может, он никогда не придет.

– Согласен. Очень может быть.

– Но я могу остаться, да?

– Мне надо переправить тебя домой.

– Нет. Пожалуйста, Ники. Кто тогда удержит тебя от убийства?

– Послушай, малышка, не говори об убийстве и помни, что я никогда не говорил об убийстве. Никаких убийств не будет.

– Правда?

– Правда.

– Я так рада.

– Чему тут радоваться? Никто никогда об этом не говорил.

– Хорошо. Я никогда об этом не думала и никогда не говорила.

– Я тоже.

– Естественно, и ты тоже.

– Я никогда об этом даже не думал.

«Да, – сказал Ник себе, – ты никогда об этом не думал. Только день и ночь напролет. Но ты не должен думать об этом, когда она рядом, потому что она это почувствует: она твоя сестра, и вы любите друг друга».

– Есть хочешь, малышка?

– Не так чтобы очень.

– Съешь немного шоколада, а я принесу свежей воды из родника.

Они смотрели на большие белые облака, которые надвигались на них с синих холмов за болотом. Небо над головой оставалось чистым и синим, и белые облака плыли высоко-высоко, а их тень бежала сначала по болоту, потом по склону. Подул ветер, холодный, потому что они лежали в тени. И вода из родника в жестяном ведерке тоже была холодной, а шоколад – не таким уж горьким, но очень твердым и крошился на зубах, когда они жевали его.

– Вода такая вкусная, – сказала его сестра. – А после шоколада кажется еще вкуснее.

– Мы можем приготовить еду, если ты голодна.

– Если ты не голоден, я тоже могу не есть.

– Я почти что голоден. Показал себя дураком, не пойдя за ягодами.

– Нет. Ты вернулся, чтобы выяснить, все ли в порядке.

– Послушай, малышка, я знаю место около завала, где растут ягоды. Мы можем пойти туда через лес, набрать пару ведерок и оставить на завтра. Получится неплохая прогулка.

– Хорошо. Но я могу обойтись без ягод.

– Ты не голодна?

– Теперь, после шоколада, совсем нет. Я бы осталась и почитала. Мы отлично прогулялись, когда охотились.

– Ладно, – кивнул Ник. – Ты устала после вчерашнего?

– Есть немного.

– Тогда напрягаться не будем. Я почитаю «Грозовой перевал».

– Это не такая взрослая книга, чтобы ты не мог почитать ее мне вслух?

– Не такая.

– Ты почитаешь?

– Конечно.