Простой вопрос

Снег снаружи был уже выше подоконника. Проникающее в окно солнце освещало карту на столе лачуги, обшитой сосновыми досками. Солнце стояло высоко, и верхушки сугробов не мешали его лучам освещать домик. Вдоль тыльной стороны лачуги была проложена траншея, и в каждый погожий день солнце, отражаясь от стены, подтапливало снег и расширяло траншею. Был конец марта. Майор сидел в комнате за столом возле стены. Его адъютант сидел за другим столом.

Вокруг глаз майора белели ободки – следы темных очков, которые защищали глаза от слепящего снега. Лицо майора было сперва обожжено на солнце, потом покрылось загаром, а потом снова обгорело, уже поверх загара. Обожженный нос распух, и кожа на нем шелушилась. Занимаясь бумагами, майор макнул пальцы левой руки в блюдце с маслом и размазал масло по лицу, осторожно прикасаясь к коже самыми кончиками пальцев. Он аккуратно обтер пальцы о край блюдца, чтобы масло не капало с них, а потом, смазав лоб и щеки, легонько погладил пальцами нос. Закончив, он встал, взял блюдце с маслом и пошел в крохотную комнатенку, служившую ему спальней.

– Посплю немного, – сказал он адъютанту. В их армии адъютант был совсем не то, что унтер-офицер. – А ты закончи дела.

– Хорошо, signor maggiore, – ответил адъютант.

Он откинулся на спинку стула и зевнул. Достал из кармана книжку в бумажной обложке и раскрыл; затем положил ее на стол и раскурил трубку. Облокотился на стол и принялся читать, попыхивая трубкой. Затем закрыл книжку и убрал в карман. Слишком много еще бумажной волокиты осталось. Никакого удовольствия от чтения, пока она над душой висит. Солнце за окном скрылось за горой и больше не освещало лачугу. Вошел солдатик с охапкой небрежно порубленных сосновых сучьев.

– Потише, Пинин, – сказал ему адъютант. – Майор спит.

Пинин служил при майоре ординарцем. Он был смуглый парнишка. Растопив печь, он осторожно, стараясь не шуметь, подбросил еще сучьев, потом закрыл дверь и удалился в сени. Адъютант снова погрузился в бумаги.

– Тонани! – окликнул майор.

– Да, signor maggiore?

– Пришли ко мне Пинина.

– Пинин! – позвал адъютант. Пинин вошел в комнату. – Тебя майор зовет, – сказал адъютант.

Пинин пересек комнату и приблизился к клетушке майора.

Постучал в приоткрытую дверь.

– Signor maggiore?

– Войди, – донесся до ушей адъютанта голос майора. – И закрой дверь.

Майор лежал на койке. Пинин подошел и остановился рядом. Подушкой майору служил рюкзак, набитый каким-то бельем. Удлиненное, обожженное, намазанное маслом лицо было повернуто к Пинину. Руки майора лежали поверх одеяла.

– Тебе ведь девятнадцать?

– Да, signor maggiore.

– Ты когда-нибудь любил?

– В каком смысле, signor maggiore?

– Ну… в девчонку влюблялся?

– Я бывал с девчонками.

– Я не то имел в виду. Я спросил, влюблялся ли ты – в какую-нибудь девчонку?

– Да, signor maggiore.

– Ты и сейчас любишь девчонку? Что-то ты не пишешь ей. Я ведь все твои письма читаю.

– Да, я ее люблю, – сказал Пинин. – Но просто не пишу ей.

– Ты уверен?

– Да.

– Тонани, – позвал майор, не повышая голоса. – Ты меня слышишь?

– Он не слышит, – сказал майор. – Так ты точно любишь девчонку?

– Да.

– И… – Майор стрельнул в него глазами. – Тебя еще не совратили?

– Не пойму, что это значит – совратили.

– Ладно, – сказал майор. – Не заносись.

Пинин потупился и уставился на пол. Майор поглядел на его смуглое лицо, смерил его взглядом с ног до головы, а потом посмотрел на его руки. И продолжил, не улыбаясь:

– Так ты и правда не хочешь… – Майор приумолк. Пинин смотрел в пол. – Ты уверен, что не мечтаешь о том, чтобы… – Пинин продолжал разглядывать пол. Майор оперся головой о рюкзак и улыбнулся. Он даже почувствовал облегчение: сложностей в армейской жизни и без того было хоть отбавляй. – Ты славный парнишка, Пинин, – сказал он. – Очень славный. Только не задавайся и смотри в оба, чтобы никому другому не достался.

Пинин неподвижно стоял возле его койки.

– Не бойся, – сказал майор. Руки его покоились на одеяле. – Я тебя не трону. Можешь возвращаться в свой взвод, если хочешь. Только лучше оставайся при мне. Меньше шансов тогда, что тебя убьют.

– Вам что-нибудь от меня нужно, signor maggiore?

– Нет, – сказал майор. – Ступай и займись своими делами. Дверь за собой не закрывай.

Пинин неловко вышел, оставив дверь открытой. Адъютант поднял голову и посмотрел на него. Пинин раскраснелся и даже двигался совсем не так, как прежде. Адъютант проводил его взглядом и улыбнулся.

Вскоре Пинин вошел снова и подбросил в печь еще дров.

Майор, который лежал на койке, разглядывая свою обтянутую тканью каску и темные очки, висевшие на гвоздике, услышал его шаги.

«Вот ведь прохвост, – подумал он. – Неужели наврал мне?»

Десять индейцев

Поздно вечером Ник возвращался из города с праздника 4 июля в большом фургоне с Джо Гарнером и его семьей, и по пути им попались девять пьяных индейцев. Он запомнил, что девять, потому что Джо Гарнер, в сумерках погонявший лошадей, чтобы еще засветло добраться домой, натянул вожжи и спрыгнул на землю, чтобы вытащить одного индейца из колеи. Тот спал, уткнувшись носом в песок. Джо оттащил его в кусты и влез в фургон.

– Это уже девятый по счету, – покачал головой Джо, – как выехали из города.

– Ох уж эти индейцы! – фыркнула миссис Гарнер.

Ник сидел на задней скамье с двумя гарнеровскими мальчиками. Он выглянул из фургона, чтобы посмотреть на индейца, которого Джо убрал с дороги.

– Это Билли Тэйбшо? – спросил Карл.

– Нет.

– У него штаны совсем как у Билли.

– У всех индейцев одинаковые штаны.

– Я его и не рассмотрел как следует, – признался Фрэнк. – Папка так быстро соскочил и влез обратно, что я ничего не успел увидеть. Я думал, он убивает змею.

– Похоже, многие индейцы этим вечером ползают, как змеи, – пробурчал Джо Гарнер.

– Ох уж эти индейцы! – повторила миссис Гарнер.

Они поехали дальше. Свернули с шоссе и стали подниматься в гору. Лошадям подъем по песчаной дороге давался тяжело: мальчики спрыгнули и пошли пешком. Когда миновали школу, Ник оглянулся с вершины холма. Он увидел огни Петоски, а вдали, за Литл-Траверс-Бей, – огни Харбор-Спрингса. Теперь они снова забрались в фургон.

– Эту дорогу надо бы посыпать гравием, – проворчал Джо Гарнер.

Они въехали в лес. Джо и миссис Гарнер, прижавшись друг к другу, сидели на передней скамье. Ник – сзади, между двумя мальчиками. Дорога вышла наконец на открытое место.

– А здесь папка скунса переехал.

– Нет, это было дальше.

– Не имеет значения, где именно, – отозвался Джо, не поворачивая головы. – Какая разница, где переехать скунса.

– Вчера вечером я двух скунсов видел, – заявил Ник.

– Где?

– Там, около озера. Они у берега дохлую рыбу искали.

– Ты, наверное, видел енотов, – засомневался Карл.

– Нет, скунсов. Что я, скунсов не знаю?

– Ты должен знать, – кивнул Карл. – Ты за индианкой бегаешь.

– Перестань болтать глупости, Карл, – одернула его миссис Гарнер.

– Да они пахнут одинаково!

Джо Гарнер засмеялся.

– Перестань смеяться, Джо, – повернулась к мужу миссис Гарнер. – Я не позволю Карлу такое говорить.

– Правда, ты за индианкой бегаешь, Ники? – спросил Джо.

– Нет.

– Правда, правда, – встрял Фрэнк. – Он за Пруденс Митчелл бегает.

– Неправда.

– Он каждый день к ней ходит.

– Нет, не хожу. – Ник, сидевший в темноте между двумя мальчиками, в глубине души был рад, что его дразнят Пруденс Митчелл. – Она не моя девушка.

– Вы его только послушайте! – воскликнул Карл. – Я их каждый день вместе встречаю.

– А наш Карл не может найти себе подругу, – вздохнула его мать. – Даже индианку.

Карл притих.

– У Карла с девчонками не ладится, – согласился Фрэнк.

– Заткнись!

– Молодец, Карл! – похвалил сына Джо Гарнер. – Девчонки до добра не доведут. Бери пример с отца.

– Кто бы говорил. – И миссис Гарнер придвинулась поближе к Джо, воспользовавшись толчком фургона. – У тебя в свое время подружек хватало.

– Готов поспорить, что папка никогда не водился с индианкой.

– Откуда тебе знать? – сказал Джо. – Ты уж гляди, Ник, не упусти свою Пруди.

Жена что-то шепнула ему, Джо развеселился.

– Чего ты смеешься, папка? – спросил Фрэнк.

– Не говори, Гарнер, – остановила его жена. Джо вновь засмеялся.

– Пускай Ники забирает себе эту Пруди. У меня и самого отличная девушка, – сказал он.

– Вот это ты правильно сказал, – согласилась миссис Гарнер. Лошади с трудом тащились по песку. Джо наугад хлестнул кнутом в темноту.

– Но-но, шевелитесь! Завтра вам еще тяжелее придется.

На спуске с холма лошади пошли рысью, фургон подбрасывало. У фермерского дома все вылезли. Миссис Гарнер отперла дверь, вошла внутрь и вышла обратно с лампой в руке. Карл и Ник сняли поклажу с фургона. Фрэнк сел на переднюю скамью, чтобы отогнать фургон в амбар и распрячь лошадей. Ник поднялся на заднее крыльцо и открыл дверь кухни. Миссис Гарнер растапливала плиту и оглянулась, перестав поливать дрова керосином.

– До свидания, миссис Гарнер! – попрощался Ник. – Спасибо, что подвезли меня.

– Не за что, Ники.

– Я отлично провел время.

– Мы тебе всегда рады. Может, останешься поужинать с нами?

– Нет, я лучше пойду – думаю, папа меня уже заждался.

– Ну тогда иди. И передай, пожалуйста, Карлу, что его зовет мать.

– Ладно.

– Спокойной ночи, Ники!

– Спокойной ночи, миссис Гарнер!

Ник вышел во двор фермы и направился к сараю. Джо и Фрэнк доили коров.

– До свидания! – попрощался Ник. – Я прекрасно провел время.

– До свидания, Ники! – крикнул Джо Гарнер. – А ты разве не останешься поужинать?

– Нет, не могу. Скажете Карлу, что его мать ждет?

– Хорошо. Спокойной ночи, Ники!

Ник пошел босиком по тропинке через луг позади сарая. Земля была скользкой, роса приятно холодила разутые ноги. Он перелез через изгородь на границе луга, спустился в овраг, увязая в топкой грязи, поднялся наверх и, пройдя через сухой буковый лес, увидел наконец светящиеся окна дома. Вновь перелез через изгородь и подошел к переднему крыльцу. Сквозь оконное стекло он увидел, что отец сидит за столом и читает при свете большой лампы. Ник толкнул дверь и вошел.

– Ну как, Ники? – спросил отец. – Хорошо провел день?

– Прекрасно, папа. Праздник удался.

– Есть хочешь?

– Еще как!

– А куда ты дел свои башмаки?

– Я их оставил в фургоне Гарнеров.

– Ладно, пойдем на кухню.

Отец пошел впереди с лампой. Остановился у ледника и поднял крышку. Ник прошел на кухню. Отец принес тарелку с куском холодной курицы и кувшин молока, поставил их на стол перед Ником. Рядом поставил лампу.

– Еще пирог есть, – сказал отец. – Тебе этого достаточно?

– Более чем.

Отец опустился на стул у покрытого клеенкой стола. На стену легла его большая тень.

– Кто выиграл бейсбольный матч?

– Петоски. Пять – три.

Отец смотрел, как он ест; потом налил ему стакан молока из кувшина.

Ник выпил и вытер салфеткой рот. Отец протянул руку к полке за пирогом. Отрезал Нику большой кусок. Пирог был с черникой.

– А ты что делал, папа?

– Утром ходил рыбу удить.

– Поймал что-нибудь?

– Одного окуня.

Отец сидел и смотрел, как Ник ест пирог.

– А после обеда ты что делал? – спросил Ник.

– Ходил прогуляться к индейскому поселку.

– Видел кого-нибудь?

– Все индейцы отправились в город пьянствовать.

– Так и не видел совсем никого?

– Видел твою подружку, Пруди.

– Где?

– В лесу, с Фрэнком Уэшберном. Случайно набрел на них. Они недурно проводили время.

Отец смотрел в сторону.

– Что они делали?

– Да я особенно не разглядывал.

– Скажи мне, что они делали.

– Не знаю, – сказал отец. – Я слышал только, как они там возились.

– А откуда ты знаешь, что это были они?

– Видел.

– Ты, кажется, сказал, что не разглядел их?

– Нет, я их видел.

– Кто с ней был? – спросил Ник.

– Фрэнк Уэшберн.

– Когда они… когда они…

– Что – когда они?

– Им было хорошо?

– Похоже на то.

Отец встал из-за стола и вышел из кухни. Когда он вернулся к столу, Ник сидел, уставившись в тарелку. В глазах его стояли слезы.

– Хочешь еще пирога?

Отец взялся за нож, чтобы отрезать кусок.

– Нет, – ответил Ник.

– Съешь еще кусочек.

– Нет, я больше не хочу.

Отец прибрал со стола.

– А где ты их видел? – спросил Ник.

– За поселком.

Ник смотрел в свою тарелку.

Отец сказал:

– Ступай-ка ты спать, Ник.

– Иду.

Ник прошел в свою спальню, разделся и лег в постель. Он слышал шаги отца в соседней комнате. Ник лежал в постели, уткнувшись лицом в подушку.

«Мое сердце разбито, – думал он. – Если я это так чувствую, то оно и вправду должно быть разбито».

Через некоторое время он услышал, как отец потушил лампу и пошел к себе в комнату. Он слышал, как зашумел в кронах деревьев поднявшийся ветер, и почувствовал холод, проникавший сквозь сетку на окне. Долго лежал, зарывшись лицом в подушку, потом перестал думать о Пруди и наконец уснул. Проснувшись ночью, услышал шелест ветра в зарослях болиголова, растущих около дома, и шум волн, бьющихся о берег озера, и опять заснул. Утром дул сильный ветер, и вздымавшиеся волны с разбега обрушивались на берег, и, понемногу просыпаясь, Ник не сразу вспомнил, что его сердце разбито.