Глава двадцатая

– Ты в порядке? – спросил Авер, хлопая меня по плечу.

– Угу… – промычал я сквозь набранную в рот воду.

Я ещё раз сполоснул рот и закурил. Это была уже четвёртая сигарета за последние пятнадцать минут, но табачный дым входил в лёгкие, как чистейший горный воздух. Втягивая дым, я смотрел на свои трясущиеся руки.

Мне было хреново. Так хреново, как не было никогда. И, чёрт возьми, я был рад, что меня не видит никто, кроме моего инструктора. Деревенские мужики и наша команда собралась на стене и башнях; женщин, детей и стариков согнали в дома на противоположном конце деревни, оставив их под охраной нескольких подростков с ветхими ружьями. Работорговцы пока нападать не спешили, но на счастливый исход я и не надеялся.

Авер сидел на крыльце дома, исподлобья наблюдая за мной. Я ответил ему натянутой улыбкой и сел рядом.

– Когда я жил на своём родном острове, я был инструктором по стрельбе в армии, – медленно проговорил Авер. – И хирургом одновременно. Твёрдая рука и верный глаз нужны и там. Утрами я натаскивал таких же, как и ты, сопляков стрелять в других людей, а вечерами резал своих прошлых учеников, возвращающихся с поля боя с оторванными конечностями, осколками гранат в животах и штыковыми ранениями. Я не убил – своими руками не убил – ни одного человека, если, конечно, не считать тех, что умерли у меня на руках из-за моих же ошибок: я был хреновым врачом и слишком много работал. Но кого-то ведь мне удавалось спасти. Тогда я думал, что искупаю свою вину этим. Учу своих убивать врага и сам же спасаю жизни тем, кому повезло чуть больше, чем убитым, и чуть меньше, чем оставшимся невредимыми. Мне казалось, будто равновесие соблюдено. Одного убил, второго вылечил… Мне казалось так до тех пор, пока я не понял – я убиваю их всех. И своих, и чужих, и пациентов. Я понял, что лгу сам себе, ведь именно благодаря мне и таким как я гибнет столько людей с обеих сторон. Именно я убивал их, в то же время, считая, что мои руки остаются чисты, ведь на курок нажимал кто-то другой.

Поняв это, я убежал. Дезертировал. Поэтому меня ждёт дома смертная казнь. Поэтому моя семья, стоящая у верхов армии, скорее всего, сейчас влачит жалкое существование – дезертиров у нас не любят. Но я не могу к ним вернуться. Знаешь, почему? Я не смогу посмотреть им в глаза. Ни жене, ни сыну, ни даже отцу. Потому что мои глаза лживы, а руки по локоть в крови. Я каждый день хочу умереть, но боюсь убить себя, ведь я ещё и трус. Сейчас я считаю – жизни куда больше достойны те парни, что спускали курок. Они хотя бы не лгут сами себе и не боятся признаться себе – они убийцы. Как ты. Поэтому ты лучше меня. И я надеюсь, ты последний мой ученик. – Авер тяжело вздохнул. – Ты переживёшь это, парень. К тому же, возможно, тебе удалось спасти десятки жизни. Вообще-то, я только это тебе и хотел сказать. Но…

– Спасибо, – слабо улыбнулся я, закуривая.

Не скажу, что причиной был иногда довольно бессвязный монолог (или исповедь?) Авера (и уж точно я не считал себя лучше его), но я немного отвлёкся от собственных мыслей. Позже я понял: этот разговор очень помог мне. Дитя другого мира, родившееся в тепличных условиях, никогда не думавшее о том, что мне придётся взять в руки винтовку ради защиты собственной жизни, я понял: только в тот день я начал полностью приспосабливаться к этому жуткому и несправедливому миру. Стал настоящим его жителем. Нет, не безжалостным убийцей, тогда я им ещё не был. Я стал местным, по-настоящему. А местным слишком часто приходится убивать, чтобы сохранить свою жизнь. Иногда ты жертва, иногда охотник, это на самом деле и неважно – грань между ними слишком тонка. Убивай, чтобы жить дальше. Таков закон жизни. Я его принял.

И, чёрт возьми, готов был снова взять в руки винтовку.

– Почему они тянут? – спросил я.

– Готовятся, – пожал плечами мой собеседник. – Снимают клетки, отцепляют прицепы. Поверь, их машины – настоящие крепости на колёсах, я видел в деле такие… И чертовски рад, что тогда мне удалось сбежать в лес и спрятаться. Возможно, нас будут брать на измор. Может, пойдут на штурм сразу после рассвета. Скорее всего, второе, они видели наших снайперов в деле. Два-три дня такой осады, и штурмовать деревню уже будет некому. Да, тянуть они не будут. Но подготовиться им в любом случае надо. – Авер на миг замолчал. – Они же говорили, сколько у них людей? Ну, знаешь, они часто любят хвастать силой. А мне было так страшно, что я забыл обо всём разговоре.

– Переговорщик сказал, что у них двадцать пять человек, – ответил я, с трудом выловив воспоминание из забитой до отказа пустотой головы. – А потом сказал, что сорок пять.

– И шесть уже мертвы… Но это не значит, что их осталось девятнадцать или тридцать девять, они вполне могли солгать.

– И какой тогда от этого смысл?

– Ну, – инструктор по стрельбе пожал плечами. – Можно предположить, что их не меньше десяти, но и не больше трёх десятков. Если бы у работорговцев осталось мало людей, они бы уже сворачивали удочки, но, когда ты ушёл, они явно готовились к штурму. Значит, их ещё двадцать-тридцать человек. Может… может и сдюжим.

– Надеюсь, – горько усмехнулся я.

Авер усмехнулся в ответ и огляделся. Вокруг никого не было.

– Теперь молчи, – сказал он, понизив голос. – Эмена и Орайя сейчас готовят дирижабль. На всякий случай, понимаешь? Пулемёт и всё остальное придётся бросить, но жизни и «Непобедимый» дороже всего этого. Теперь слушай внимательно. Если дело пойдёт совсем худо, если работорговцам удастся прорваться в деревню и устроить резню, или ты увидишь, что кто-то из наших бежит с поля боя, беги со всех ног к дирижаблю. Плевать на благородство, геройство и обещания. Мы наёмники, и до этих людей нам есть дело только пока они могут платить. А мёртвые платить не могут. Понял?

– Да, – помедлив, сказал я.

– Молодец. – Авер снова замолчал, будто вслушиваясь. Через несколько секунд на его лице появилась жуткая гримаса, наверное, означающая ухмылку. – А теперь пошли. Они не стали ждать до утра.

* * *

Мир снова сузился до размеров оптического прицела. Я водил им из стороны в сторону, пытаясь отыскать цель. И не находил ни одной.

Бронированные махины медленно двигались к воротам хутора, вспахивая гусеницами землю. Тупые носы, выкрашенные в тёмно-зелёный цвет и похожие на морды крокодилов, придавали их движению жуткую необратимость. Маленькие окна, скорее напоминающие иллюминаторы космического корабля, тускло поблёскивали толстым стеклом, кажущимся пуленепробиваемым. Крепкие стены хутора наоборот начали казаться мне картонными, несмотря на листы железа, которыми было обшито плохо ошкуренное дерево.

Меня на мгновение обуяла жуткая паника, но я справился с ней, истерично выпустив по стёклам три патрона. Конечно же, безрезультатно.

– Алексей, жди, – зашипела над ухом Капитан. – Сейчас высунутся их пулемётчики, вот по ним и стреляй.

– А они высунутся? – пробурчал я краем рта.

– Без подготовки они в бой не пойдут, слишком опасно. Если они снесут стены, а все защитники ещё будут живы, то они окажутся в ловушке. Поэтому сначала последует обстрел из пулемётов…

Её прервала первая пулемётная очередь, выпущенная из установки центрального «танка». Я втянул голову в плечи, но, снова справившись с собой, глянул в прицел. Бесполезно, пулемётчик защищён стальным щитом, из-за которого едва-едва точит его макушка, на которой, к тому же, красовалась каска.

Стреляли уже изо всех «машин». Защитники хутора отвечали короткими экономными очередями с башни и стен скорее для проформы – пока броня делала атакующих недосягаемыми. Я вообще не понимал, что мы могли поделать в такой ситуации!

«Делай, что можешь», – сказал кто-то внутри меня. И я послушался.

Поворот прицела вправо. Пулемётчик соседней с головной махины досягаем для выстрела. Щелчок. Работорговец падает, пулемётная турель начинает поворачиваться вправо, открывая полный обзор люка, в котором застревает тело. Появляется вторая голова, руки, пытающиеся втянуть тело внутрь машины, но вторым выстрелом я не даю ему это сделать. В прицеле чётко видно, как голова, поражённая патроном, отдёргивается назад, а на зелёной броне расцветает отвратительный чёрный цветок из мозгов и крови. Несколько секунд ожидания, но никто больше не желает убирать трупы и занимать место стрелка.

Перед моими глазами плывут красные пятна. Я чётко вижу, где есть цель, а где её нет. Огромная красная «лампочка» где-то позади меня, она горит буквально в моём затылке. Не поворачивая головы, понимаю – это Орайя. И, скорее всего, сейчас она сейчас ощущает меня так же. Я не понимаю, что происходит, но разбираться некогда. И в этот момент я совершенно не чувствую исходящей от неё угрозы. Значит, нужно заниматься работорговцами.

Прицел правее. Стрелять бесполезно. Резкий поворот налево. Выстрел. Труп. Смена обоймы. Прицел. Целей нет. Снова налево. Выстрел. Труп. Второй выстрел. Промах. Третий. Промах. Четвёртый. Труп. Целей нет.

Я полностью растворяюсь. Человека по имени Алексей уже нет. Я – снайпер. Моя мысль – пуля. Моё зрение – круг прицела. Движения коротки и отточены, как у робота. Винтовка – часть меня.

Нет. Винтовка – это я.

Центральный «танк» уже близко, метрах в двадцати. Увлечённо пускающий очередь за очередью пулемётчик высовывается из-за щита пулемёта. И платит за это. Пуля попадает ему в каску, сбивая её; оглушённый стрелок валится назад и получает вторую пулю в грудь. Третий контрольный выстрел в голову. Смена магазина.

Со щелчком последний патрон переклинило в обойме. Инстинктивно я попытался вставить её в винтовку, но у меня не вышло. Чувство было такое, словно у меня отказало сердце. Оно просто остановилось. Я будто… умер…

Меня будто окатило холодной водой. Я снова был собой. Мои руки тряслись, а сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Я отпустил винтовку и трясущимися руками принялся вставлять патрон на место, но тут совсем рядом раздались три взрыва, один за другим. Оглушённый, я повалился на живот. Никогда не слышал этих звуков, но понял сразу, что это гранаты. И тут, будто подтверждая мои мысли, кто-то закричал:

– Гранаты!

Я схватил выпавший из рук магазин, начал вставлять его в винтовку, совершенно позабыв о неправильно стоящем патроне. Ещё один взрыв, уже совсем близко, совершенно меня оглушил. Стена тряслась так, будто в неё били тараном, а я, практически ничего не видя, пытался найти выпавшую из рук обойму. В ушах не пищало, а буквально ревело, разрывая мне мозг, путая мысли.

Совершенно растерянный я вскочил на ноги, порываясь куда-то бежать, но следующий взрыв швырнул меня на колени. С трудом поднявшись, выглянул с помоста. Зрение уже практически вернулось, и я увидел «танк» работорговцев, вкатывающийся на улочку хутора. Совсем рядом прошла пулемётная очередь, мне в сапог ударили щепки. Я рухнул на живот, стараясь скрыться от стрелка, но вторая короткая очередь прошла совсем близко от моего правого бока. Меня снова обдало щепками.

Ворвавшийся в деревню танк, судя по звуку, остановился. И пулемётчик принялся поливать стену пулемётным огнём. Именно там, где лежал я. Ничего удивительного, если вспомнить, кто из защитников хутора убил столько народу. Мне мстили.

На короткий меня обуяла настоящая паника, которая была словно платой за тот режим убийцы, включившийся пару минут назад. Картонные стены рухнули, я абсолютно беззащитен, я на прицеле, по мне стреляют! Я умру! Я сейчас умру! Где Капитан, где остальные?

Но тут во мне словно что-то включилось. Или кто-то проснулся. Титаническим усилием я подавил панику и спокойно начал искать выходы из сложившейся ситуации. И, кажется, нашёл один.

Ухватив винтовку и забросив её за спину, я пополз по помосту, потом вскочил на ноги и, пригнувшись, рванул дальше. Даже не знаю, как меня не зацепило. Через несколько метров, наплевав на почти трёхметровую высоту, я спрыгнул со стены. Прыжок, к счастью, удался. Я каким-то образом успел сгруппироваться и упал на подогнутые ноги, завалился на бок, перекатился, вскочил и рванул по деревенским улочкам. Мне нужно добраться до команды. Наверняка ещё не всё потеряно, мы сможем организовать сопротивление и защитить жителей деревни.

Вспомнив слова Авера, я понял – наши сейчас отступают к цеппелину. Возможно, он поможет отбить деревню…

Но для того, чтобы попасть на цеппелин, придётся свернуть вправо, к деревенской улице, по которой снова едет «танк». А это сейчас самое опасное направление движения.

Я сцепил зубы. Нет, я не должен позволить себе ещё раз поддаться панике. Страх – это нормально, но нельзя, чтобы он управлял мой. Просто нужно делать то, что должно. И я свернул. И практически сразу столкнулся с Дереком, прущим на плече пулемёт.

– Где все? – выпалил я, перекрикивая писк в ушах и звуки выстрелов.

Тот не ответил. Убийца устраивался на деревенской улице, видимо, собираясь встретить ворвавшихся на хутор работорговцев здесь.

– Дерек! Где все?

– Я Корос. Дерек… – убийца осёкся.

Я вздрогнул. Мне в глаза будто заглянула смерть. Нет, не в глаза, а гораздо глубже. Она была здесь, рядом. Она ждала. Меня, Короса, Авера, Капитана. Всех. И уже встретила Дерека. Почему я спутал Короса с ним? Из-за глаз. Холодных глаз убийцы. Теперь взгляд Короса стал именно таким, каким был у его брата.

– Корос! – рявкнул я, стараясь оттащить его от пулемёта, но тот не слушал. – Мы должны найти остальных и организовать сопротивление.

– Я не собираюсь сопротивляться. Я хочу убить как можно больше ублюдков и умереть.

– Послушай…

Мы теряли драгоценное время. Но в этот момент к нам подбежала Капитан. Шеф зажимала окровавленное плечо платком, её лицо искажала ярость.

– Хер ли вы тут расселись?! – рявкнула она. – Быстро в дирижабль! Крог и Авер уже там!

Бежать? Точно, об этом и говорил Авер – плевать на деревенских, главное, что должны уйти мы. Моя семья – наёмники и убийцы. Если дело провалено, лучше сматывать удочки, не рискуя своими шкурами.

Ободранные детишки в белом домике. Грязные и голодные. Или это детишки, которые шли к горящему заводу, чтобы добыть себе хоть какой-то еды?

– Нет, – жёстко сказал я. – Мы должны защитить этих людей. Иначе их сожрут. Кажется, именно ради этого мы нанимались сюда?

Кэп повернулся ко мне, её лицо было искажено гневом.

– Что ты сказал, сопляк?

– Я сказал «нет», – холодно проговорил я и повернулся в ту сторону, откуда должны были прийти работорговцы.

Плевать на всё. Лучше сдохнуть, чем жить так.

Повернувшись, я успел рассмотреть две вещи – машину, выруливающую из-за дома, и дирижабль, нависший над деревней. Чужой дирижабль.

Потом… потом я услышал испуганный крик Иваллы.

– Алекс! – кричала она. – Лёша!

Я упал, ударившись челюстью о землю так, что в глазах ярко вспыхнуло. Это не было больно, нет. Болел живот, куда пришлось не меньше четырёх пуль, одна из которых перебила мой позвоночник.

– Алекс! Нет! НЕТ!!!

Я видел белый домик с голодными детьми. Помочь им – вот, что я должен.

Кто-то дёрнул меня за руку, оторвал от земли. И больше я ничего не помню.