Глава девятнадцатая

Я шагал по ковру опавшей листвы, больше думая о том, что меня ожидает в дальнейшем, нежели выискивая дичь. Большая часть охотников шла в нескольких сотнях шагов левее, где среди густых зарослей кустов должно было залегать кабанье семейство. Я же, вооружившись допотопной двустволкой, выполнял функцию скорее почётного гостя, чем охотника. В моей меткости после той демонстрации не сомневался никто, но в то же время хозяевам хотелось показать – и они не лыком шиты.

Мысли, если честно, были не то чтобы весёлые. Больше недели меня не покидало странное ощущение, будто я занимаюсь совершенно не тем делом. Меня частенько посещали приступы беспокойства – ни с того, ни с сего я вскакивал с места и начинал панически оглядываться либо что-то выискивать. Причём, неважно, чем я занимался – ел, чистил оружие или разговаривал с кем-то. Когда подобное произошло со мной раз в пятый или шестой, Ивалла довольно резко сказала, чтобы я сдерживался хотя бы в присутствии деревенских.

– Они сочтут это за дурное предчувствие, – сказала она. – Либо вообще решат, будто ты накличешь беду, и вышвырнут из села всю команду. Где тогда будем зимовать?

– Но ты же не веришь в дурные предчувствия? – проворчал я, с силой отводя взгляд от двери, из которой, как мне казалось минуту назад, вот-вот должны были выпрыгнуть как минимум пара разбойничьих банд.

– Нет. Но меня беспокоит твоё состояние. Иногда люди, привыкшие к постоянному стрессу, регулярно чувствующие опасность, не могут нормально жить в спокойной обстановке.

– Обстановка я бы сказал скорее даже сонная, чем спокойная, – хмыкнул я. – Но это же не про меня. Я домашний мальчик.

Домашнему мальчику практически каждый день снилась та заварушка на заводе. При этом я был среди охранников, когда на вышке, когда в здании заводоуправления. Иногда в моих руках была винтовка, иногда – пулемёт. Я расстреливал толпы людей, лихорадочно пытаясь найти там каких-то злодеев, но убивая ни в чём не повинных людей. И всегда среди убитых оказывался кто-то из команды «Непобедимого».

С месяц назад что-то подобное мне снилось про Орайю, но, видимо, приоритеты сменились. Тот её взгляд не прошёл бесследно – мысли о зеленоглазой вызывали скорее разочарование и злость, чем тоскливое чувство несбыточной мечты. Она хотела меня убить, и я уверен – от своей идеи она не отступится.

От мыслей меня отвлёк странный звук. Монотонное завывание, будто смешанное с тарахтением десятка тракторов. Пару секунд я вслушивался, после чего свернул к опушке, благо до неё было недалеко. Выйдя из резкой полосы деревьев, я вгляделся в горизонт.

И почувствовал, как кровь отливает от моего лица.

– Тревога! Мать вашу, все в деревню!!!

* * *

Обвешанные цепями тупые рыла гусеничных тягачей. Небольшие лобовые стёкла, закрытые решетками либо щитками, оставляющими для просмотра только узкие щели. Ощетинившиеся ружьями и пулемётами крыши и кабины.

В общем, эдакий Безумный Макс средней полосы.

Работорговцы шли в сгущающихся сумерках, не думая скрываться. Горели фары чудовищных машин, полыхали оранжевым огнём в свете восходящего солнца фонари, развешанные по углам клеток. Показывали собственную мощь, запугивая. На миг меня посетила мысль, что они проедут мимо, ведь каждому дураку ясно: приблизься они к поселению незамеченными, и у нас не было бы ни единого шанса. Но караван двигался прямиком к центральным воротам хутора, что развеивало всякие сомнения.

Мы, команда «Непобедимого» и староста, наблюдали за ним со стены.

– Чего они прут-то в открытую, сволота? – пробурчал Зош, озвучивая мои мысли. – Может, отвернут?

– Хрен там, – сухо отозвалась Капитан. – Торговаться будут.

– Торговаться?

– Предложат выкуп, несколько человек, молодых и крепких. Если откажетесь – нападут. Если согласитесь – тоже нападут: половина выбранных, скорее всего, окажется мужчинами старше шестнадцати.

– Твою ж мать-то…

– Не волнуйся, – криво усмехнулась шеф. – Именно для этого ты нас и нанял. Будем оборонять твоё село.

– Хотелось бы верить, – буркнул Зош, косясь единственным глазом на стоящих чуть поодаль членов нашей команды.

– Мы пойдём на переговоры, – сказала шеф. – Я, Алексей, Авер и ты. Найдите белую тряпку.

Голова кивнул и жестом отдал приказ стоящему рядом мужичку.

– Если условия будут приемлемыми, – медленно произнёс одноглазый. – Если им понадобятся деньги или припасы, часть выкупа заплатите вы.

– Согласна. Никто не хочет умирать ради пары банок консервов.

– Вряд ли так случится, – задумчиво сказал Авер. – Богатый обоз. Три машины, два прицепа, пять повозок на конном ходу. А клетки пустые, и цепи с наручниками лежат в кузовах.

– Не каркай! – буркнула шеф, но в её взгляде появилось что-то новое. Готовность… или обречённость.

Я вновь перевёл взгляд на обоз. Уже темнело, но мне хорошо удалось рассмотреть его. Помимо перечисленных транспортных средств у работорговцев было не меньше пяти пулемётов, а машины скорее напоминали крепости на колёсах. Людей практически не видно, но я всё равно насчитал восемь человек. О том, скольких я не увидел, не хотелось даже думать. В нашем же распоряжении, помимо нашей команды, пятнадцать вооружённых мужиков. Оставалось только надеяться, что в деревне охотников действительно умеют стрелять.

– Принёс! – глухо крикнул с земли помощник старосты.

– Алексей, отдай свою винтовку Дереку, – приказала Капитан. – Дерек, когда стрелять знаешь. Уважаемый Зош, Авер, за мной.

Мы спустились со стены. Белый флаг (пожелтевшая от времени изодранная простыня) достался мне. Я сложил её вчетверо и, подняв над головой, первым вышел из приоткрытых ворот. Поджилки у меня потряхивало, но я надеялся, что скорее от возбуждения, чем от страха.

Увидев нас, работорговцы тоже решили остановиться, и это немного меня успокоило. Всё-таки, если остановились, значит, есть шанс, что стрелять по нам начнут только после разговора. А какой я был замечательной мишенью с этой чёртовой тряпкой…

– Стоять, – коротко приказала шеф, когда мы отдалились от хутора на двести шагов. – Ждём.

Ждать пришлось недолго. От каравана, расположенного в трёх-четырёх сотнях шагов от нас, отделились три всадника, и уже через пару минут я смог рассмотреть лица работорговцев. Так вот, Хаз с напарником выглядели вполне обыденно по сравнению с этими дикарями. По крайней мере, у наших старых знакомцев не было пирсинга из отточенных костей во всевозможных местах, причём, я готов поспорить – эти кости когда-то принадлежали людям. Высушенные головы, прицепленные к сёдлам; жуткая вязь татуировок, покрывающая лица; подпиленные и выкрашенные в красный цвет зубы, щерящиеся в жутких ухмылках, – таковы были работорговцы, не брезгующие использовать испорченный товар в качестве еды.

Я сглотнул вязкую слюну и опустил руки, нервно теребя простыню. Не знаю, почему и как, но я понял – эти твари не только торгуют людьми и, вероятно, не просто их едят. Перед глазами стояли ритуальные пляски и замученные насмерть девушки, мясо которых пожирали сырым. Во мне вскипела ненависть. Чёрная, всепоглощающая, бесконечная. Ушёл страх, исчезла надежда на мирное урегулирование ситуации. Я впервые понял: Капитан была права, говоря о том, что я могу убить человека. Хотя, можно ли считать этих тварей людьми?

Работорговцы остановили коней в десятке шагов от нас. Центральный всадник спешился и сделал ещё пару шагов в нашу сторону.

– Вы умные люди, – невнятно сказал он, теребя кость, торчащую из нижней губы. – Это куда лучше – идти на соглашение. Нам тоже не хочется тратить людей и пули. Сколько вы нам дадите, чтобы мы ушли?

– Я бы хотела сначала выслушать ваши условия, – сухо ответила Капитан.

– Вы умные люди, – повторил работорговец. Несколько секунд он молчал, продолжая теребить свою губу, потом, наконец, заговорил: – Пять мужчин, пять женщин и пятнадцать детей любых возрастов. Это хорошая цена. У нас двадцать пять вооружённых мужчин и пять пулемётов.

– Не пойдёт. Еда, патроны, деньги – что угодно, только не люди. Назовите любую сумму.

– Всё есть, – покачал головой переговорщик, – и еда, и патроны, и деньги. А людей нет. Может, пять мужчин и пятнадцать детей, без женщин? Вам же нужно плодиться, – произнеся последнюю фразу, работорговец презрительно хмыкнул, будто добавляя «плодиться, чтобы мы потом забрали ваших детей». – У нас тридцать пять вооружённых мужчин и восемь пулемётов.

– Нет, – отрезала шеф. – Никаких людей.

– Дирижабль? – предположил наш собеседник, глядя поверх наших голов.

– Нет. Он стоит дороже всей этой вшивой деревни.

– Пять мужчин и десять детей? Соглашайтесь, мы тоже не хотим стрелять. У нас сорок пять вооружённых мужчин и десять пулемётов.

– Никаких людей, – повторила Капитан.

– Тогда никаких переговоров. Но, если передумаете, то придётся отдать десять взрослых и двадцать детей. Мы нападём на рассвете, у вас будет время проститься.

– Тогда постреляем, – сухо сказала шеф. – Алексей, возвращаемся, подними флаг над головой.

Это казалось глупостью, но я повиновался.

Выстрел. Короткий вскрик, ржание. Один из работорговцев валится с коня. Шеф молниеносно выхватывает пистолет и трижды стреляет в переговорщика. Ещё один выстрел из снайперской винтовки, и на землю падает третий работорговец. Мы вчетвером стоим посреди поля.

– Бежим! – резко приказала Капитан, стреляя в голову корчащемуся переговорщику.

Я, совсем растерявшийся, наблюдал за тем, как Ивалла делает ещё два контрольных выстрела, хотя было достаточно и одного. В тишине слышался только топот копыт. Обернувшись, я увидел, что Зош с Авером уже бегут к хутору.

– Бежим! – рявкнула Кэп, давая личный пример.

Я кивнул и, будто выйдя из оцепенения, бросился бежать за ней следом. За моей спиной слышался нарастающий топот копыт, но оборачиваться я не стал. И так ясно: за такое нас будут преследовать. Я бежал так быстро, что ветер свистел в ушах, но стена хутора приближалась очень медленно, мне казалось, будто я стою на месте. Ноги словно стянули верёвкой, не дающей бежать полным шагом. Напрягшиеся мышцы буквально готовы были разорвать кожу, чтобы работать в полную мощь. Я бросил «флаг» и бестолково вытянул вперёд правую руку, будто это помогло бы быстрей добраться до частокола. Но этот глупый жест подстегнул меня. Бег ускорился, время вернуло нормальный ход.

Я влетел в приоткрытые ворота и упал на землю.

Кончилось.

– Алексей! – рявкнула Капитан, она, кажется, даже не запыхалась, хотя и для неё это уже была вторая пробежка за день. – На стену! Забери у Дерека винтовку и стреляй! После убийства послов нас точно не простят, зато тремя ублюдками стало меньше.

Я вскочил на ноги и, не думая, рванул на стену. Взбежав, выхватил у Дерека винтовку, изготовился к стрельбе.

Нас не преследовали. Пятеро конников стояли у места наших переговоров, видимо, собираясь забрать убитых. Эти идиоты посчитали, что в них больше никто не будет стрелять? Решили, будто перестрелка закончилась, и теперь им дадут забрать трупы и приготовиться к бою?

Думали, у нас есть благородство?

«Есть… но только не по отношению к этим ублюдкам», – сказал я себе.

Я прицелился. Ветра нет, тем лучше. Поймав в перекрестье прицела голову одного из всадников, я начал выдыхать, указательный палец медленно пошёл на меня. Так плавно я не нажимал на курок никогда. Но ведь и людей я раньше не убивал.

О том, что это будет первое моё убийство, я знал ещё до выстрела.

Выстрел. Цель дёрнулась в прицеле, когда патрон ушёл из магазина в ствол.

Всадник завалился назад, но тут же выпрямился, неуклюже стараясь развернуть коня. Плевать. Его печень – фарш, жить ему несколько минут. Конь всё-таки разворачивается, но всадник начинается заваливаться на бок. В конце концов, бесчувственное тело валится на землю, но ноги путаются в стременах, и взбесившийся конь тащит его по земле.

А у меня остаётся ещё один патрон. Я немного сдвигаю винтовку в сторону и ловлю на мушку ещё одного всадника. Он уже улепётывает, сильно прижимаясь к конской гриве, но в оптическом прицеле его спина выглядит великолепной целью.

Выстрел. Тело валится на конскую холку и начинает сползать вбок.

– Я перезарядил магазин.

Это Дерек. Значит, у меня остаётся ещё два патрона.

Поворот винтовки. Ещё одна цель. Теперь я беру прицел немного выше – расстояние уже превышает восемьсот метров, но попасть шанс ещё остаётся. Я спускаю курок, пуля пробивает лодыжку цели, раздаётся дикий крик боли. Выравниваю прицел и стреляю ещё раз. Попадаю в правую лопатку. Теперь всё.

Я убираю винтовку и со злым удовлетворением отмечаю, что третий всадник не шевелится в седле, крик стих, а его конь начал забирать куда правее каравана.

– Молодец.

Это шеф. Я поднимаю голову и вижу её. Ивалла стоит за моей спиной, на её губах, полных, красных губах, которые я так люблю целовать, играет жёсткая усмешка. Я киваю и поднимаю вверх большой палец, забывая, что здесь у этого жеста другое значение. Какое – я не помню. В голове абсолютно пусто. На душе тоже. Я поднимаюсь на ноги, пошатнувшись, бесцельно шагаю вперёд.

И тут же сгибаюсь в диком приступе рвоты, одновременно чувствуя, как по моим щекам бегут слёзы.

А кто говорил, что убивать легко?