Глава пятнадцатая

Рано утром я пошёл устраиваться на работу. Вторую по счёту, на которой мне, скорее всего, придётся кого-то убивать. На этой хотя бы коров и свиней.

И вообще, я не совсем понимал, как меня вот так просто примут на завод, пусть и на такую низкоквалифицированную должность как чернорабочий. Никаких особых инструкций я не получил – вечером ничего особо спрашивать не стал, а утром спросить оказалось не у кого, все спали. Единственное, что мне сказали – время, когда я должен был прийти на завод. И я как раз вовремя.

На подходах к заводу я заметил небольшую толпу людей, человек пятнадцать или двадцать. Они стояли чуть поодаль от ворот и будто чего-то ждали. Возможно, это рабочие ждут начала своей смены на проходной?

Рассмотрев ожидающих вблизи, я понял – это никакие не рабочие. У ворот столпилась толпа бродяг и алкашей, причём, некоторые из них и сейчас были в состоянии сильного опьянения. Или владелец завода настолько наплевательски относится к трудовой дисциплине?

Когда до ворот завода оставалось буквально полсотни метров, створки приоткрылись, и на дорогу вышел высокий толстый мужик. Под его брюхом болталась кобура с двумя здоровенными револьверами. Оглядев собравшихся, он смачно сплюнул на землю и проорал:

– Нужны пять человек! Десять кредитов за день, двухразовое питание!

Толпа вяло загалдела и подалась вперёд, но толстяк быстро – очень быстро! – выхватил один из револьверов и рявкнул:

– Стоять! Я выберу рабочих сам!

Соискатели замерли. Я тем временем присоединился к ним и попытался протолкнуться в первые ряды, однако толпа оказала на удивление сильное сопротивление. Мне в ухо прилетел чей-то локоть, другой ублюдок жёстко наступил мне на ногу.

То ли вонючие грязные тела, зажавшие меня со всех сторон, то ли что-то ещё, но я мгновенно вскипел. Урода, наступившего мне на ногу, я идентифицировал чётко и, толком не осознавая, что делаю, влепил ему подзатыльник, от которого наглеца повалило на стоящего впереди. Замахиваясь, я, конечно же, кого-то зацепил, и ему немедленно захотелось отомстить мне. Или это кто-то другой вцепился мне в волосы.

– А ну, мать вашу, прекратить драку! Ты, пугало лохматое, иди сюда. Да, ты, доходяга. – Дуло револьвера недвусмысленно смотрело мне в лицо.

Всё ещё кипя от ярости, я вышел из мгновенно расступившейся толпы. Толстяк уставился на меня, при этом наведя дуло револьвера мне куда-то в область живота. Учитывая небольшое расстояние, разделяющее нас, он попадёт, даже не особо целясь. Но из-за прилива адреналина, вызванного дракой, мне было на это плевать.

– Трезвый? – проорал он, едва не обрызгав меня слюной.

– Да.

– Подходишь.

Всё оказалось проще, чем я думал.

За приоткрытыми воротами меня встретил куда более стройный рабочий, я бы даже сказал – измождённый.

– Пошли, – исчезающим голосом проговорил он.

Дшук, так звали тощего, вёл меня мимо приземистых цехов. Рабочие уже были на местах, я слышал их разговоры, чувствовал табачный дым. Животные же наоборот не издавали ни звука. Зато запах… Даже некурящему табачный дух, иногда втискивающийся в смрад дерьма и тухлятины, показался бы амброзией.

Мы прошли завод насквозь – я заметил центральное здание, о котором мне говорил Корос, но рассмотреть толком не успел – и остановились у загона. Дшук протянул мне лопату и пробормотал:

– Вычистишь до приезда новой партии.

– Перчатки есть? – спросил я, принимая лопату.

– Зачем? – искренне удивился Дшук и ушёл, покачивая головой.

Я мысленно поблагодарил Капитана за, очевидно, своё светлое будущее и зашёл в загон. Я думал, из меня сделают убийцу, вместо этого мне приходится разгребать дерьмо.

Отличный, просто великолепный карьерный рост.

Несмотря на утреннюю прохладу, через полчаса работы мне пришлось скинуть куртку. Ещё через час я совсем взмок. Желудок, в котором со вчерашней ночи маковой росинки не было, громогласно требовал еду, хотя из-за царящего на заводе амбре, казалось бы, ни о какой еде и речи не могло идти. Ан нет, могло и ещё как.

Выйдя из вычищенного загона, я опёрся на лопату, отдыхая.

– Эй, – окликнул я куда-то спешащего мимо невысокого чумазого мужичка. – Когда будут кормить?

Он остановился и, почёсывая чёрную курчавую щетину, осмотрел меня.

– Давно здесь?

– Первый день.

– Вступай в профсоюз.

– Зачем? – немного удивлённо спросил я.

– Защищать права рабочих.

– Я здесь ненадолго.

– И что? Права рабочих везде нужно защищать. – Мужичок приблизился ко мне, видимо, решив, будто нашёл благодарного слушателя. – Мы требуем у владельца завода двенадцатичасовую рабочую смену с часовым перерывом на обед и третий паёк после работы. – Глаза моего собеседника загорелись. – Вот тогда… тогда заживём. Я ещё на вечернюю подработку смогу устроиться.

Нет, я, конечно, слышал, что и на Земле условия труда в девятнадцатом и начале двадцатого века были не то, чтобы не очень, а вообще ни в какие ворота. Но двенадцатичасовой рабочий день как предел мечтаний – это сильно…

– Я здесь ненадолго, – повторил я. – Поработаю с недельку и пойду дальше.

Бородатый ещё раз угрюмо меня осмотрел и смачно высморкался в два пальца.

– Смотри. Кто не с нами, тот против нас.

– Запомню. Скажешь, когда будут кормить?

– Через полчаса, как раз перед прибытием новой партии, – бросил рабочий уже через плечо. – Раздача еды у главного цеха.

Я отдохнул ещё пару минут и, накинув куртку, отправился искать Дшука. Рабочая инициатива наказуема, но, быть может, меня заставят работать в менее вонючем месте…

* * *

Я медленно пережёвывал кусок варёной картофелины, наблюдая за тем, как погонщики – видимо, крестьяне с ближайших ферм – гонят по территории скот. В основном – коров, но я разглядел несколько лохматых коз и даже пару лошадей. Складывалось впечатление, будто большую часть скота привели сюда, чтобы не дать несчастным тварям умереть собственной смертью. Для половины смерть на бойне равносильна акту милосердия. Когда мимо меня провели две повозки с мёртвыми животными, я отмёл всякие сомнения.

Даже радостно, что в рабочем пайке оказалось три картофелины и два ломтя серого плотного, как глина, хлеба. Да тот самый толстый мужик, который принял меня на работу, стоял у большого чана, разливая помятым черпаком счастливым обладателям хоть какой-то тары горячую коричневатую бурду.

Когда мимо проехал фургон с птицей, шум, издаваемый животными, стал практически невыносимым. Хотелось уйти, но я продолжал вяло поглощать пресную пищу.

Я пришёл сюда ради разведданных. И они не радовали.

Постоянные рабочие приходят на завод к пяти утра. В пять пятнадцать ворота открывают, и до пяти тридцати они открыты. Следующие полчаса рабочие переодеваются, курят, те, кто принесли еду из дома, завтракают, в общем – все готовятся к работе. Опоздавшие ждут очереди зайти на территорию с шабашниками вроде меня, их впускают в шесть. Правда, опоздавших почти не бывает – толстяк-управляющий Квиор формирует заявку на недостающие рабочие руки, исходя из количества людей, присутствующих на заводе. Если у него плохое настроение может отправить опоздуна домой, сэкономив тем самым деньги заводу: всё-таки однодневники зарабатывали гораздо меньше постоянных рабочих.

В начале седьмого ворота опять закрываются и открываются только в девять. В это время заводчане завтракают (домашние оставляют заводской паёк на обед), а на завод привозится ежедневная партия скота, которому суждено будет стать консервами. Фермеры уходят и… всё. Ворота закрыты до конца рабочей смены в восемь часов.

Всё это рассказал мне Дшук до того, как его голос совсем исчез в гвалте животных.

Я лихорадочно соображал, каким же образом мне протащить через проходную оружие, но пока ничего путного придумать не мог. За утро на вышках периодически мелькали охранники, но, как я понял, на двух постах из четырёх обязательно кто-то был. Кроме того, управляющий и пара его прихлебателей бродила как по цехам, так и по самой территории завода, выискивая отлынивающих от работы.

На входе меня не шмонали, но на выходе наверняка обыщут, чтобы я не спёр, например, кусок драгоценнейшей престарелой говядины.

Что делать?

Я представил, как говорю Ивалле «Ты не представляешь, на что мне пришлось пойти, чтобы протащить эту винтовку за периметр» и хмыкнул.

– Что-то смешное? – пробился сквозь куриное кудахтанье голос Дшука.

Рабочий стоял, рядом, протягивая мне свою кружку.

– Да нет, ничего, – отмахнулся я.

– Возьми, – тощий уже ткнул кружку мне в плечо, – без бульона тебе тяжело будет дотянуть до следующей кормёжки. Она будет только в три.

– Спасибо.

Отказываться от калорий я больше в жизни никогда не буду.

Дшук остановил меня, схватившись своей немощной ладонью за плечо.

– Тебе будут предлагать вступить в профсоюз, – не скрывая волнения, произнёс он. – Ни за что не соглашайся. Если согласишься, тебя никогда не возьмут на постоянную работу. Говорят… – Дшук понизил голос, от чего его практически не было слышно, – говорят, что скоро их всех выгонят, а зачинщиков этого профсоюза повесят.

– Я учту, – кивнул я. – Ни за что не вступлю.

Дшук кивнул и отпустил меня.

Я пошёл за своей второй порцией калорий. И этот бульон оказался в разы хуже того, что мне давала Орайя.

На обед мне даже выдали кусок мяса, но я съел его, не заметив. Вообще, плохо помню обед. Да и весь день.

Какие-то бычки упирались, когда их вели на бойню, но большая часть скота беспрекословно подходила к здоровенному мужику. Он совершенно механически наносил тяжелейший удар кувалдой в лоб, и животное падало замертво. Тушу тащили крюками и подвешивали к столбам головой вниз, вспарывали горло. Кровь бережно собиралась в тазы. Потом туше вскрывали брюхо так, чтобы все кишки выпали кучей. Я собирался их по тазам и куда-то передавал. Потом грузил в тазы внутренние органы. Затем шкуру, хвост и голову. И уже в самом конце те куски, которые привык видеть в магазинах на Земле.

Пахло кровью, дерьмом и потом. Я обливался коровьей кровью и собственным потом. Перекура было всего два, и оба пролетели совершенно незаметно. Впрочем, многие курили прямо на ходу, как тот мужик с кувалдой. Какое-то время я даже завороженно наблюдал за его работой. Глубокая затяжка – кувалда поднимается – кувалда бьёт животному в лоб – струя табачного дыма поднимается над головой забойщика.

Я устал как собака, когда Дшук попросил меня сбегать за какой-то рабочей в какой-то цех я даже обрадовался.

В том цеху разделывали птицу. Курица ложится на чурочку – бах! – и у неё нет головы. Шустрая рабочая подхватывает тушку и начинает так быстро её ощипывать, что рябит в глазах. Пух бросается в один ящик, ощипанная тушка летит в другую.

– Собирай головы в таз, – быстро говорит мне рабочая, и я, подхватывая ведро, сгибаю затёкшую спину…

От мычания, блеяния и кудахтанья я очнулся только в тот миг, когда прошёл с другими рабочими дом хозяина фабрики. У меня в зубах тлела самокрутка, которую я стрельнул у одного из фабричных – сигареты для них были слишком дороги. От каждой затяжки глаза лезли на лоб, но я курил, потихоньку отходя от рабочего дня.

– Пойдёшь в бар? – спросил меня Дшук. – Выпьем.

Выпить я бы не отказался, но куда больше мне хотелось есть, спать и придушить человека, который отправил меня на этот завод. Ладно, не задушить, но высказать я всё выскажу…

– Здесь недалеко, – продолжал мой вроде как куратор, – пара кварталов на запад…

– Нет, я пойду спать, – покачал я головой.

– Там недорого…

– Эй, Дшук, а ты был там вчера? – весёлым голосом спросил кто-то из рабочих. – Негли как всегда пытался снять какую-то девку, а она его так отделала, что он даже на работу не вышел.

Ясно, что за заведение пользуется популярностью у людей с такими нищенскими зарплатами. Туда я точно не собирался. Капитан сняла в трущобах «штаб», и я, распрощавшись с рабочими, пошёл на восток, сжимая в руке две монетки по пять кредитов – весь свой заработок.

Если бы я действительно устроился работать на завод Цнеха, то единственное, что я бы заработал – это еда. И люди пахали за еду по четырнадцать часов, из которых только полчаса можно потратить на обед.

Штаб находился в одной из землянок. Здесь, по крайней мере, был только один вход, и никто не мог нас подслушать. В единственной комнате находилось три лежака, стол и полдюжины чурочек вместо стульев. Капитан с Авером сидели на этих чурочках и резались в карты, попивая пиво. На столе меня ждала тарелка с немного остывшей едой. На ужин у меня был кусок варёного мяса, перловка и огромный ломоть хлеба, щедро намазанный маслом.

Я молча сел и принялся жевать, одновременно открывая бутылку с пивом.

– Ну и вонь от тебя, – буркнула Кэп.

Я промолчал, продолжая перемалывать пищу. Сожрав всё, я залпом допил бутылку пива и, открыв вторую, закурил. Пару раз затянувшись, я, наконец, рассказал Капитану всё, что успел узнать за этот день.

– Не шмонают на входе, – задумчиво протянул Авер.

– Не представляю, как я пронесу свою винтовку через проходную, – буркнул я. – Занять позицию для стрельбы на крыше какого-нибудь цеха не проблема, но не из пальца же мне стрелять.

Шеф похлопала меня по руке и мягко сказала:

– Всё идёт по плану. Потерпи ещё четыре дня.

Я вяло кивнул. У меня не осталось сил, чтобы думать о каком-то плане. Допив пиво и ещё раз покурив, я стянул с себя вонючую одежду и завалился на первый попавшийся лежак. Жутко хотелось помыться, но с водой здесь ещё хуже, чем на «Непобедимом».

Четыре дня…

Я заснул, не успев закутаться в одеяло.

* * *

Наша диверсия планировалась на субботу – как раз в этот день перед единственным выходным достопочтенный господин Цнех и устраивал инспекцию. В обед один из рабочих, которого я «обязательно узнаю» должен передать мне отремонтированный Авером револьвер. Я тренировался в стрельбе из него три вечера, и результаты выходили весьма сносными.

Но понимания того, как я убью человека, окружённого кучей охраны, у меня до сих пор не появилось. Складывалось впечатление, будто мне уготована роль камикадзе: убил цель, молодец, можешь погибать под пулями охранников. Шеф говорила, что я всё пойму в последний день. У неё имелся план, который она, очевидно, считала отличным.

Но как оказалось, её плану не суждено было сбыться.

Потому что именно в этот день члены профсоюза пронесли на завод две бомбы, шесть пистолетов и обрез. В колющих, режущих и рубящих предметах на заводе, где убивали и разделывали скот, недостатка не было.

Впрочем, не по плану пошло абсолютно всё.