Эпилог

Над Озером жизни бушевала буря. Сполохи молний разрывали ночное небо, выхватывая из тьмы серые бока туч. Гром обрушивался одновременно со вспышками — настолько мощный, что, кажется, от него должны были трескаться сами скалы. Порывы яростного ветра бесцеремонно трепали крону Вечного баньяна, ломая тонкие ветки и унося с собой оторвавшиеся листки. Поверхность самого озера бурлила так, будто из недр давно потухшего вулкана снова готовилась прорваться раскаленная лава. Дождя еще не было — он должен был разразиться вот-вот, но пока до земли долетали лишь отдельные капли, крупные, как виноградины.

У самого ствола священного древа, рядом с остатками примитивного алтаря из костей и неотесанных жердей, темнела сгорбленная фигура со всклокоченной рыжей шерстью. Она была настолько изможденной, покрытой странными струпьями и ожогами, что мало кто с первого взгляда узнал бы в ней Великого Ханумана.

Царь обезьян сидел, ссутулившись, поминутно вздрагивая и мотая головой. Глаза его были плотно зажмурены, руки безвольно болтались вдоль туловища. Могло показаться, что он реагирует на раскаты грома, но нет. Тело его содрогалось от чего-то, что происходило внутри. Губы его шевелились, отвечая голосу, что звучал лишь в его голове.

— О, да, они заплатят… — хрипло бормотал он. — Жалкие предатели…. Мы вместе заставим их… собственной кровью… смоем кровью и огнем…

Часть фраз его заглушалось раскатами грома, часть сложно было расслышать из-за того, что ванар срывался на невнятное бульканье. А иногда он и вовсе замолкал и сидел, замерев, будто вслушиваясь в одному ему слышимые ответы. Пока не услышал нечто, что заставило его преобразиться. Дрожь в суставах стихла, спина распрямилась, а в голосе снова пробилась прежняя сила. Обрамленное рыжей бородой лицо медленно расплылось в широкой улыбке.

— О, да! Ванары снова станут единым народом. А Великий Хануман — их полководцем! Я дождусь… дождусь твоих вестников!

Когда же царь обезьян, наконец, раскрыл глаза, в них плескались озера фиолетового пламени.