Глава 21

Выйдя из лифта, доставившего его из офиса «Пушкина» в помещение ресторана, Тимур тут же наткнулся на улыбающегося администратора. Вряд ли тот поджидал его все утро. Скорее всего, Жанна Анатольевна каким-то образом предупредила его о визите нового шефа.

– Столик у окна или?.. – подобострастным тоном поинтересовался он.

– Вообще-то я бы хотел познакомиться с производством, – заявил Тимур.

– Видите ли… – замялся администратор.

– Нет, не вижу, – честно сказал Тимур.

– Производством занимается лично Феликс… Я не знаю… Понимаете…

– Нет, я не понимаю, – признался Тимур. – Вы можете передать Феликсу, что я хотел бы с ним поговорить?

– Нет, – по-военному лаконично ответил администратор.

– Почему? – подражая ему, спросил Тимур.

– Потому что он подчиняется исключительно Ларисе Денисовне. – Произнеся эти слова, администратор заметно поскучнел, а улыбка его уже не такая, как прежде, – вроде как и есть она, а вроде и не улыбка это вовсе, а судорожный оскал.

Тимур понял, что его требования идут вразрез с царящей в «Пушкине» субординацией. Все-таки рано он освободил Жанну Анатольевну от своего присутствия. Ее авторитет очень даже пригодился бы. Но сейчас ничего не оставалось, как позволить событиям развиваться своим ходом, а именно сесть за предложенный администратором столик у окна и отдать должное фирменным пушкинским блинам.

Блины перед Тимуром нарисовались практически мгновенно, словно дожидались его прихода в духовке. Горячие, с аппетитной румяной корочкой. Все бы хорошо, не прилагайся к ним все тот же администратор, молчаливой статуей застывший в непосредственной близости.

– Вы, может быть, присядете, извините, не знаю вашего имени-отчества, – не выдержал Тимур.

– Анатолий Иванович, – отозвалась статуя, – спасибо, конечно, за приглашение, но не могу. Дела.

И он развел руки, изображая эти самые дела.

«Так шел бы!» – мысленно напутствовал администратора Тимур.

Но то ли Анатолий Иванович еще пока не научился читать Тимуровы мысли, то ли какая-то забота прочно удерживала его на месте, но он никуда не ушел ровно до той минуты, когда у столика внезапно материализовался Феликс Назаров собственной персоной. Тимур, в этот момент решившийся-таки приступить к трапезе, даже крякнул от неожиданности. Вроде еще секунду тому назад пивовара не было и в помине, и вот он стоит, держась за спинку свободного стула напротив Молчанова, словно спрашивая разрешения присесть.

Впрочем, ни в каком разрешении он не нуждался. Отодвинул стул и покачал головой, ответив на молчаливый вопрос администратора, очевидно, касающийся его соучастия в Тимуровой трапезе. Затем выразительным движением подбородка отпустил Анатолия Ивановича, и тот с радостной, как, во всяком случае, показалось Тимуру, улыбкой важно поплыл восвояси. И тут же у столика появился официант с небольшим подносом, где исходил ароматным паром кофейник и присутствовало все необходимое для кофе, включая уже полюбившиеся Тимуру бискотти.

Тимур даже мысленно крякнул от такого невербального и одновременно эффективного метода общения, о чем не преминул сообщить своему собеседнику:

– Здорово у вас тут это все налажено.

– Что именно? – поинтересовался Назаров, когда официант удалился, налив перед этим ему кофе и дождавшись, пока Тимур покачает головой на мысленный вопрос, наполнить ли его кружку или он сделает это самостоятельно.

– Обслуживание, оповещение. Когда я попросил позвать вас, Анатолий Иванович порекомендовал… – Тут Тимур подумал, что упоминание о покойной жене может огорчить собеседника, и несколько перекроил фразу, которую собирался произнести: – Он сказал, что вас нет.

– Нет? – грустно улыбнулся Назаров. – В каком-то роде да. Просто не люблю, когда меня отвлекают во время работы. Поэтому у нас есть своя система сигнализации. Когда вы озвучили свое пожелание, администратор или кто-то другой по его приказанию нажал специальную кнопку. Услышав сигнал, я посмотрел на монитор, транслирующий изображение с камер слежения, увидел вас и, – тут Феликс развел руки в стороны, – и вот я здесь.

– Понятно, – кивнул Тимур.

– Кстати, может, хотите пива? Предпочитаете эль или лагер? – Феликс вопросительно посмотрел на Тимура и даже чашку с кофе поставил, чтобы подозвать официанта.

– Извините. – Тимуру ни в коей мере не хотелось обидеть пивовара, но в данный момент он преследовал совершенно другие цели. – Мне, конечно, очень хочется попробовать и то, и другое, наслышан о вашей продукции, но предпочитаю в рабочее время не употреблять спиртные напитки.

Феликс одобрительно кивнул:

– Я и сам придерживаюсь подобной позиции, хотя, при моей работе, сами понимаете…

У Феликса было очень «разговорчивое» лицо. Когда он говорил, брови и кончик носа его постоянно находились в движении, сопровождая и подтверждая либо отрицая сказанное.

– Кстати, плохо разбираюсь в этой новомодной западной терминологии, – сказал Тимур, – вот вы сказали эль или лагер, а какое из них светлое, а какое – темное? Мне как-то привычнее по старинке.

– Вот-вот, – серьезно кивнул Феликс, а кончик носа его приподнялся, словно пытаясь задушить в зародыше рвущийся наружу смех.

Тимур стал самим собой именно потому, что не боялся показаться смешным, задавая вопросы профессионалам. Он действительно не любил пиво, предпочитая хорошее сухое вино, не интересовался пивной темой. Если бы ему нужно было продемонстрировать Феликсу свою профпригодность, он, разумеется, изучил бы вопрос. Но сегодня положение вещей позволяло ему быть самим собой, чем он и воспользовался.

– На самом деле лагер и эль – это две разные технологии получения напитка. А бархатный темно-коричневый цвет пиву дает специальным образом обжаренный ячмень. Если хотите, я могу провести вас по всей технологической цепочке…

Экскурсия по производству в ближайших планах Тимура не значилась, но он не хотел обидеть хозяина.

– Возможно, чуть позже, когда я немного войду в колею… Меня больше интересует другое.

– Да, любой вопрос. – Брови Феликса с готовностью сошлись на переносице.

– И все-таки почему пиво? У Ларисы – понятно, династия, если можно так выразиться. А у вас? – Молчанов доел последний кусочек блина, сплел пальцы в замок, примостил на них подбородок и приготовился слушать.

– А почему бы и нет? – попытался отшутиться Назаров, но по взгляду Тимура понял, что в данном случае такой ответ не прокатит. Разлил по чашкам остатки кофе, жестом скомандовал официанту наполнить заново кофейник и приступил к рассказу.

Вообще-то, у него имелось две версии ответа на этот вопрос. Первая – да, его предки варили пиво еще в те стародавние времена, когда оно считалось особым напитком, ритуальным, священным. Его варили на свадьбы и похороны, на праздники и в дни скорби. Пиво сопровождало человека на его жизненном пути, придавало ему сил. Ведь именно благодаря пиву тридцать лет не владевший ни руками, ни ногами Илья Муромец стал богатырем и совершил свои славные подвиги.

– Постойте, мне помнится, что это был мед, – сказал Тимур.

– А вы налейте себе чарочку меда и попробуйте выпить. – Кончик носа Феликса задиристо поднялся к потолку. – В оригинале калики перехожие, которые явились в дом Ильи Муромца во время отсутствия родителей «наливают чарочку питьица медвяного, подносят-то Илье Муромцу». Питьица – вот главное слово. Вас смутило прилагательное «медвяного»? Но дело в том, что славяне широко добавляли в пиво мед. Процесс этот назывался «женить пиво». Вот этот-то напиток и превратил больного Илью Муромца в защитника земли Русской. Однако, к превеликому сожалению, то, что в современном мире зовется пивом, не имеет с настоящими русскими рецептами ничего общего. Древнерусское пиво – всего лишь пивная диковинка. А зря, ведь было оно «слаще меда, пьянее, чем вино». Помните эти стихи?

– «В котлах его варили и пили всей семьей…» – подтвердил Тимур.

Обе брови Феликса уважительно подскочили вверх.

Тимур понимал – разговор ушел не туда, но интуиция подсказывала, что прерывать собеседника ни в коем случае нельзя, нужно дать ему выговориться.

– Да, да. Только закат русского пива не был таким трагическим, и виновником его являлся не шотландский король, а наш русский царь Иван III. Именно он ввел на домашнее пивоварение специальный налог, поручив его взимать монастырям. А провозглашенное им исключительное право казны на варку пива окончательно сломало хребет народным традициям. Понятно, что произошло это не в один день. Гнет пошлины на пиво, солод и хмель постепенно сводил на нет обычай варить и пить этот напиток. Отголоски его еще какое-то время сохранялись в деревнях, но были окончательно раздавлены индустриализацией и закатом русской деревни. – Наружные концы бровей Феликса опустились, придав его лицу скорбное выражение. – Но рецепты, переходившие из поколения в поколение, все-таки остались. В моей семье тоже испокон веку хранился подобный артефакт. И в один прекрасный день я решил, что просто обязан возродить напиток своих предков.

– И как, удалось?

– Пока не очень. С веками поменялись вкусовые предпочтения, поэтому пока мы готовим пиво по современным рецептам. Но я уверен… – Тут он осекся и после небольшой паузы вернулся к реальности: – Хотя в свете сегодняшних событий нельзя ни в чем быть уверенным. Бабушка и мать Ларисы всегда были против моих экспериментов… Считали, что пора остановиться и жить в свое удовольствие. От добра добра не ищут – этакое чисто русское поощрение застоя и стагнации. И сейчас, когда… когда Ларисы не стало, у меня нет никаких прав – ни юридических, ни моральных – принуждать их к сотрудничеству…

Кончик носа Феликса грустно опустился, за столом повисла тяжелая пауза.

– Да, я что-то слышал про брачный контракт, – осознавая бестактность своих слов, произнес Тимур.

– Контракт? – переспросил Феликс, и брови его удивленно подскочили, а затем плавно вернулись на место. – Конечно, контракт. Все знают о контракте, но никто толком не знает, что в нем написано. Кроме Таисии, Ольги, ну, и, разумеется, нотариуса. С точки зрения Ларисы, это всего лишь уступка родственницам. Они считали, что максимум через год я сбегу, ограбив их, а то и еще чего хуже. Так вот, в брачном договоре написано, что по прошествии года с момента бракосочетания я становлюсь полноправным собственником всего имущества своей половины. Так что сейчас я владею одной третью «Пушкина». Но фактически нахожусь в меньшинстве, потому что не в моих силах найти аргументы, способные убедить хотя бы одну из соучредительниц «Пушкина». Лариса – да, она могла.

Тут и нос его, и брови совершенно поникли, и Тимур решил сменить тему, хотя подозревал, что смена эта может снова увести его в сторону от взаимоотношений в «Пушкине».

– В начале своего рассказа, – припомнил он, – вы, кажется, сказали, что версий вашего увлечения пивом было две.

– Да? – Судя по смущенному скачку бровей к переносице, Феликс все прекрасно помнил. Нет, с таким лицом к покерному столу лучше не приближаться. – Наверное, вы подмешали к кофе сыворотку правды. Или у вас такой вид, располагающий к откровенности. Думаю, «Пушкину» крупно повезло бы, согласись вы остаться здесь генеральным директором. Но что-то подсказывает мне, что этого не произойдет.

– Поживем – увидим, – сказал Тимур.

– Эта версия, с Ильей Муромцем, вересковым медом – часть комплекса маркетинговых мероприятий, которые «Пушкин» проводил для вывода «GF» на рынок. Можете себе представить, сколько копий было сломано, пока удалось уговорить Ларисиных родственниц на согласование бюджета рекламной кампании. Уперлись – и ни в какую. Бабушка – та прямо так и сказала: «Только через мой труп». Но, к счастью, обошлось без жертв. В результате я сжился с этой версией, как будто заново родился. На самом деле были мои предки пивоварами или нет – узнать не удалось. Я честно пытался, списывался с архивами, музеями. Но дальше четвертого колена не продвинулся. Идею восстановления пива подсказал мне батюшка из нашей церкви.

У меня, вообще-то, с религией свои отношения. Родители были атеистами, бабушки и дедушки – тем более. В те годы не принято было выставлять свою религиозность напоказ. Неподалеку от дома, где я жил мальчишкой, стояла старинная церковь. Когда-то в этом месте был монастырь, утопавший в зелени плодовых деревьев, но в годы советской власти монахи покинули обитель. Сад постепенно запустел, одичал, монастырские постройки разобрали на кирпичи, церковь служила складом. В первые же дни Великой Отечественной войны в нее попал снаряд. Когда война отгремела, восстанавливать церковь никто не торопился – было много других первостепенных дел. На кованные двери повесили надежный замок, чтобы никому не взбрело в голову бродить по аварийному зданию, окна первого этажа забили листами железа. Так и стояла она молчаливым напоминанием о тех, кто не вернулся с поля боя. А в мае, как раз к Дню Победы, весь сад вспыхивал алым ковром мака-самосейки. Старожилы говорили, что до войны такого здесь не водилось. Ходили слухи, что это кровь расстрелянного фашистами храма. Так или иначе, но городскими властями было принято решение: создать на месте бывшего монастырского сада городской парк, посвященный Победе. Был объявлен общегородской субботник, во время которого парк максимально облагородили: вырубили умершие деревья, посадили новые, установили лавочки, качели и даже соорудили большую песочницу.

Молодые мамочки из близлежащих домов облюбовали бывший монастырский сад. Весной он радовал глаз свежестью молодой листвы, летом спасал от зноя, осенью щедро одаривал желающих плодами. Мамочки делились своими секретами и рассказывали о проделках отпрысков, копающихся тут же в песочнице или взлетающих к небу на пронзительно поскрипывающих качелях.

Феликс песочницу игнорировал, предпочитая играть возле руин старой церкви. С годами она медленно разрушалась, совсем как живая. Стены темнели от времени, покрывались морщинами трещин, одна из створок ворот покосилась – проржавевшие петли не выдержали тяжести. Если подойти ближе, сквозь образовавшуюся щель можно было разглядеть два тополя. Неизвестно, каким ветром занесло в церковь их семена и каких усилий стоило пробить мощные каменные плиты пола. Хилые и слабенькие, деревца эти изо всех сил тянулись к свету, к солнцу, зовущему их к себе сквозь дыру в крыше.

А если прижаться щекой к ржавому железу дверей, крепко-крепко, можно было услышать дыхание старого храма. И пусть мама говорила, что это шумит ветер, Феликс твердо знал – там, внутри, кто-то живет. Детские увлечения – штука довольно эфемерная. Сегодня тебе до дрожи в коленках хочется велосипед, а завтра он уже скучает в коридоре, потому что у Васьки из дома напротив появилась роликовая доска. Самая настоящая, привезенная откуда-то из-за границы, а не четырехколесный самокат, сварганенный буквально на коленке по чертежам из журнала «Юный техник». И только разрушенная церковь и ее невидимые обитатели оставались предметом неугасаемого интереса Феликса. А потом, ему тогда было лет двенадцать, Феликс увидел человека, живущего в храме. Старый – впрочем, тогда для Феликса даже родители казались практически стариками, – высокий и очень худой, словно щепка, в длинном черном одеянии, с седой бородой и седыми волосами, собранными в хвост.

Отец Павел – так его звали – каким-то образом добился разрешения на восстановление церкви. Ничего этого Феликс, разумеется, тогда не знал. Просто, возвращаясь из школы, бежал, как всегда, мимо парка Победы.

Стоял май, парк алел маками, впереди – почти сто дней свободы, счастья и блаженного ничегонеделанья. И вдруг Феликс увидел, что церковные двери открыты. Не веря своим глазам, подошел поближе и замер: внутри, за кованым порогом человек в черном сгребал мусор лопатой и скидывал его в стоявшую рядом тачку.

– Здравствуйте! – от неожиданности вырвалось у Феликса.

Вообще-то мама категорически запрещала ему разговаривать с чужими мужчинами, но этот человек не был чужим. Феликсу казалось, что много лет был знаком с ним, вот только никогда не видел.

– Здравствуй! – сказал мужчина звучным, слегка хриплым голосом. – Не стоит тебе здесь находиться. Это может оказаться опасным.

Но Феликс и не думал уходить.

– Вы же не боитесь, – сказал он и, переступив порог, оказался на территории, когда-то казавшейся недосягаемой.

– Я… – Священник посмотрел вверх, туда, где кроны тополей почти скрывали дыру в куполе, помолчал немного, потом добавил: —…хочу спасти эти деревья.

– От кого? – Феликс сделал еще один шаг.

Теперь он уже мог дотянуться пальцами до одного из тополей. Он поднял глаза, посмотрел на ярко-синее небо в обрамлении зеленой листвы и вдруг почувствовал ошеломляющий поток радости, лившийся на него сверху.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Феликс.

– Хорошее имя. – Старик тяжело оперся на лопату. – А я – отец Павел. Так вот, Феликс, никто не должен умирать только из-за того, что родился не там, где следовало.

Тогда слова священника показались Федору какой-то абракадаброй, но они прочно засели в памяти, и потом, уже во взрослой жизни, всплывали иногда, вызывая чувство утраты чего-то очень важного. Может, это важное и зовется верой?

– Я тоже хочу спасать деревья, – сказал Феликс.

– Хорошо, – легко согласился отец Павел. – Пойдем.

Он вывел мальчика из церкви, дошел с ним до детской площадки, огляделся и сказал:

– Найди место, где этим деревьям будет хорошо.

– Но как? – удивился Феликс.

– Просто ходи по парку и слушай себя. Как почувствуешь, что место хорошее – значит, так тому и быть: пересадим туда деревья.

– А как пересадим?

– Увидишь.

Феликс долго нарезал круги по парку. Слишком светлое место деревьям не подойдет – они привыкли к тишине и покою. Рядом с дорогой тоже нельзя. Слишком шумно.

Нужное место нашлось шагах в ста от церкви – маленький пятачок рядом с сосновой аллеей. Сосны росли кучно и оттого наперегонки старались вытянуться как можно выше. А над ними сверкало добела раскаленное майское солнце.

– Хорошее место, – одобрил выбор Феликса отец Павел. – Сюда и пересадим.

Момента пересадки Феликс не увидел – в это время он как раз был в школе. А когда прибежал к церкви, тополя уже зеленели на новом месте, как будто переместились туда по мановению волшебной палочки. Листва их радостно плескалась на солнце, и сердце мальчика наполнялось гордостью за пусть малую, но все-таки причастность к этому чуду.

Вот только не прошло и месяца, как листья начали желтеть и опадать.

– Как же так? Получается, я неправильно выбрал место? – спрашивал Феликс у отца Павла.

Тот лишь разводил руками:

– На все воля Божья.

– Да не пересаживают деревья с листьями, – сказала мама. – Поп этот взрослый мужик, а такой элементарщины не знает.

А тем временем работы по восстановлению церкви потихоньку двигались. Был демонтирован аварийный купол, укреплены стены. Перекошенные, местами насквозь изъеденные ржавчиной ворота сменила глухая деревянная дверь. Листы железа, закрывавшие окна первого этажа, отодрали и установили новые оконные рамы. Конечно, строительная площадка – не место для подростка, но Феликса никто не гнал. Вооружившись веником, он сражался со строительным мусором, по просьбе рабочих бегал за хлебом в соседний магазинчик, таскал воду.

Тогда-то, во время коротких перерывов, отец Павел рассказывал ему об Иисусе Христе. О чудесном улове рыбы в Галилейском озере, об укрощении бури, хождении по водам, чудесном насыщении множества народа пятью хлебами и двумя рыбами, о воскрешении Лазаря. А еще о монастыре. О монахах, варивших пиво, которое славилось далеко за пределами города, об утраченных старинных рецептах. Про вересковый мед – это тоже он рассказал.

Рассказчиком отец Павел был незаурядным, и каждому слову его безоговорочно верилось.

Но лето, как и все хорошее в жизни, закончилось, начались занятия в школе. Времени на задушевные беседы уже не хватало. Работа по восстановлению спорилась, храм с каждым днем менялся. Вот только перемены эти были не по душе Феликсу. Тот трепет, который он испытывал, прижимаясь щекой к ржавой створке двери, бесследно исчез. Новая церковь («новодел», так отозвался о ней один из строителей) была мертвой. То ли осенние ветра унесли душу старого храма сквозь проемы незастекленных окон, то ли обитала она в тополях и покинула свой дом вместе с ними.

Феликс по привычке продолжал заходить почти каждый день, но с каждым разом покидал ее как можно быстрее.

А следующий май принес сразу два события. Одно хорошее, другое – как посмотреть. Наверное, тоже хорошее.

Первое – оба пересаженных тополя ожили и зазеленели. И хотя они все еще были хилыми и невзрачными, но нежные клейкие листочки шептали, что в недалеком будущем тополя затмят своей красотой и статностью соседок-сосен. И шепоту этому безоговорочно верилось, а с ним и рассказам о чудесных исцелениях, воскрешениях, уловах, насыщениях и укрощениях бурь. А вторая новость – храм открыл свои двери для прихожан. Правда, службу вел не отец Павел, а молодой и толстый поп с бородой, как у Карабаса Барабаса. А помогали ему злобные бабушки в платочках, которые, стоило Феликсу войти, начинали ругаться: не перекрестился, не поклонился, не туда встал, не так посмотрел… А как стоять и смотреть, никто не рассказывал.

Феликс было попытался научиться их правилам самостоятельно, но, видно, не с того начал.

Выбрав в качестве учителя интернет, он поинтересовался: был ли такой святой – Феликс. И оказалось, что был. Со своей сестрой Регулой Феликс этот являлся последователем христианства и принял смерть за свою веру. И вот с этой смертью получилось что-то непонятное. После того как им отрубили головы, Феликс с Регулой встали, взяли отсеченные головы в руки, поднялись на холм, сотворили молитву «Отче наш» и только тогда умерли.

Прочитав эту историю, Феликс простил злых бабушек, а заодно и попа с бородой, как у Карабаса Барабаса, и оставил им их бога и их церковный «новодел».

Догорало лето, город изнывал от небывалой жары. По случаю успешного окончания шестого класса родители подарили Феликсу компьютер, и он целыми днями зависал в интернете.

Однако в этот день его словно подтолкнуло что-то, сорвало с места и, словно парашютик одуванчика, понесло в парк Победы. Но не в церковь, нет, а к двум тополям возле сосновой аллеи.

Знакомую долговязую фигуру в черном он узнал бы даже ночью в стотысячной толпе.

– Отец Павел!

– Феликс! А я тебя ждал, не хотел уезжать, не простившись.

– Уезжать? – Феликс вдруг почувствовал, что сейчас разревется, словно пятилетний пацан.

Допустить этого было никак невозможно, поэтому он принялся отчаянно моргать, изображая попавшую в глаз соринку. Но кого он пытался обмануть! Священник обнял его, прижал к груди, и черная ткань его одеяния поглотила слезы.

– Да, пора, есть еще много мест, где можно применить свои силы.

– Но как? Почему? Зачем? Разве здесь плохо? – Высвободившись из объятий, Феликс заглянул в лицо священника.

Тут он вспомнил осуждающие лица бабушек-прихожанок и подумал, что, наверное, действительно не здорово.

Но отец Павел покачал головой:

– Хорошо везде. Прощай, Феликс! – Они снова обнялись, похлопали друг друга ладонями по спине, после чего священник закинул на плечо спортивную сумку и пошел по сосновой аллее к выходу из парка.

Феликс приподнял крышку кофейника, и официант метнулся к их столику.

– И что дальше? – спросил Тимур, понимая, что пауза затянулась.

– А дальше я закончил школу, поступил в Машиностроительный институт. Приобрел востребованный, как мне тогда казалось, диплом инженера-механика и подыскивал место в хорошей фирме, временно подрабатывая в автосервисе, что, впрочем, у меня неплохо получалось. И вдруг узнал, что у нас в городе открылась мини-пивоварня, в которой варят пиво по старинным монастырским рецептам. И тут я, что говорится, загорелся. Пиво у парней мне не понравилось – уже сейчас понимаю, в чем была причина, но ресторан их мне чем-то напомнил старую полуразваленную церковь с ее таинственной жизнью. И я захотел построить свой ресторан и варить свое пиво. Много читал, искал, экспериментировал. А потом, когда понял, что результат получился неплохой, начал искать спонсора.

– И удалось?

– И да, и нет. Спонсор – да, а все остальное… Похоже, никуда мне не деться от бабушек, пытающихся весь мир вокруг себя заставить стоять, сидеть и креститься по их правилам.

– И что вы собираетесь делать дальше?

– Похороню Ларису, отдам ее родственницам свою долю…

– Отдадите?

– Мы договорились, что они выплачивают мне миллион долларов. Причем это была их инициатива.

– Это те деньги, что вы обещали за поимку убийцы Ларисы?

– Те…

– И?..

– И пойду дальше. Теперь я понял слова отца Павла. Есть еще много мест, где можно применить свои силы. Знаю, вы мне не поверите. Никто не поверит. Но я очень любил Ларису.

Тимур верил. Верил без всяких отговорок. Разве можно врать с таким лицом?

Очередной кофейник опустел. Тимур чувствовал себя абсолютно разбитым и опустошенным. А нужно еще вернуться в офис для подведения итогов. Тут он вспомнил, что Кристина просила выяснить что-то насчет звонков.

– Еще один вопрос, Феликс. – Тимур достал свой телефон и нашел сообщение Кристины. – Вам часто звонили с одного телефона. Вот с этого. – Тимур увеличил номер и показал экран Феликсу. – Не знаете, кому он принадлежит?

Феликс как-то странно поморщился, а потом покачал головой:

– У меня вообще плохая память на телефонные номера.

– И все-таки попытайтесь вспомнить, – настаивал Тимур.

– А что с ним не так, с этим номером? – Феликс достал свой телефон и открыл список входящих звонков.

– Да все так, просто с него несколько раз звонили вам, а потом два раза Ларисе – в день смерти и накануне. И она в свой последний день набирала этот номер.

Тут Феликс снова поморщился:

– Вы думаете?..

– Просто одна из версий, нужно же хоть за что-то зацепиться.

– Насколько мне помнится, это кто-то из продавцов сырья. Вы даже представить не можете, какими они бывают назойливыми. Вцепятся в тебя, челюсти железные, словно у бультерьера. Ты их за дверь, а они – в окно. Говоришь – не подходит нам ваш товар, а они скидку предлагают. Скорее всего, это один из подобных вариантов. Решили, раз со мной не прошел номер, можно перепрыгнуть через голову и обратиться напрямую к Ларисе.

– И что?

– И ничего. У нее с подобными товарищами разговор короткий.

«Не похоже, чтобы короткий, – подумал Тимур. – Судя по Кристининым данным, разговор длился почти две минуты. Да и звонили два дня подряд».

– С вашего позволения. – Феликс встал, кончик носа его вопросительно приподнялся. Он зачем-то потянул вниз мочку левого уха, словно женщина, которая желает проверить, на месте ли ее серьга.

«Врет, – понял Тимур. – Где-то он соврал, вот только я не понял где. Ну, да ничего, мы тебя, голубчик, выведем на чистую воду».

И он смахнул с лацкана пиджака невидимую соринку, одновременно выключая миниатюрную камеру.

А Феликс, оказавшись в сравнительной безопасности своей лаборатории, схватил толстостенную колбу, в которой дожидалась анализа плотности проба свежесваренного пива, и швырнул ее об стену.

– Дерьмо! Вот же дерьмо! – Комната наполнилась ярко-цитрусовым ароматом, по стене расплылось светло-коричневое пятно, напоминающее очертаниями сноп сена.

Феликс схватил салфетку и бросился было вытирать следы своего гнева, затем отшвырнул ее, достал телефон и написал сообщение: «Я знаю, это твоих рук дело».

Вечером в агентстве «Кайрос» Кристина, как обычно, подводила итоги прошедшего дня и раздавала задания на день грядущий. Хотя Тимур предупредил, что немного опоздает, она не хотела начинать без него и тянула до тех пор, пока колокольчик над дверью не возвестил о его приходе. Никогда еще бесстрастное лицо Молчанова не раздражало ее так сильно, как в этот момент. Смотришь и не можешь понять – удалось ли ему узнать что-нибудь полезное для дела или нет.

Первой не выдержала Ася.

– Ну и как? Правда, Назаров не убивал?

– Конечно, не убивал, – ответил ей Рыбак. – Он только заплатил, так, Михалыч?

Тимур все с тем же выражением абсолютного безразличия медленно покачал головой:

– Предлагаю пройти в переговорную и посмотреть запись моей беседы с Феликсом.

Проходя вслед за Асей с Рыбаком в соседнюю комнату, Кристина вдруг подумала: «Тимур не вспомнил о кофе, хотя обычно всегда это делает, когда предстоит долгий разговор. И что это значит? Что разговор может быть коротким или что Тимур все-таки не такой непрошибаемый, каким пытается казаться?»

Впрочем, во время просмотра видеозаписи, наблюдая за тем, как часто официант заменяет опустошенный кофейник на полный, у нее промелькнула мысль, что виной отсутствия у Тимура интереса к кофе является самый натуральный передоз. Ну, где это видано, столько выпить. Однако, когда Феликс на экране встал и сказал: «С вашего позволения», Кристина поняла – дело не в кофе и даже не в его количестве.

– Он врет, – сказала она, глядя на Тимура.

Тот ответил:

– Несомненно.

– Только не тогда, когда говорит, что любил Ларису, – возразила Ася.

На что Тимур отозвался:

– Согласен.

– А я сразу сказал, что надо в первую очередь рассмотреть под микроскопом этого Феликса, – вынес свой вердикт Рыбак.

– Рассмотрим, – пообещала Кристина.

– Только параллельно неплохо бы убедиться в наличии алиби у главбуха Риммы Кондратьевны и начальника отдела продаж Игоря Васильевича, – сказала Кристина. – Жалко, что мы не в полном составе, но уверена – Федор скоро вернется.

– Извини, – шепнул Тимур, выходя вслед за Кристиной из переговорной.

– В смысле? – удивленно посмотрела она на него.

– Я же видел, с каким раздражением ты рассматривала мою физиономию перед совещанием. Сознайся, в какой-то момент ты хотела запустить в меня чем-нибудь тяжелым.

– Не дождешься, – с улыбкой помотала головой Кристина.

– Любые мои комментарии, предваряющие просмотр видео, могли повлиять на чистоту эксперимента. Мне тоже показалось, что Феликс покривил душой в конце разговора, но я мог ошибаться. А сейчас я абсолютно в этом уверен.