Глава 45

Как отыскать заказчицу жилетки, придумали быстро – Лебедев каким-то одному ему известным способом раздобыл распечатку звонков Бородина, после чего Раисе с Асей осталось только обзвонить всех его абонентов.

Из лаборатории Тимуру позвонили около двух. Разговаривал по телефону он недолго – минуты три, не больше, но для Аси они показались вечностью. Как обычно, прочитать по лицу Тимура хоть что-нибудь не представлялось возможности, и оставалось ждать, пока он сам обо всем расскажет.

– Ну? – высказала всеобщий вопрос Кристина. – Говори.

– Образцы были нестандартные, но с обоих удалось выделить ДНК. Волос принадлежит брату Инги, причем здесь мы имеем дело с полными сиблингами, то есть родители общие. ДНК на ложке – ДНК матери Инги.

– Вот тебе и инопланетяне, – разочарованно произнес Федор.

К Овчинниковой решили отправиться тем же составом, хотя Федору очень хотелось составить компанию Асе и Рыбаку.

Пока Иван договаривался о встрече, Федор нацепил на Асю миниатюрную шпионскую камеру, чтобы сотрудники офиса могли не только слышать, но и видеть происходящее в доме на Озерном шоссе.

По неодобрительному взгляду, брошенному на нее Юлией Овчинниковой, Ася поняла – женщина рассчитывала, что Иван приедет один. Ее короткие волосы были художественно растрепаны. Такого эффекта можно добиться только с помощью мастера. Да и платье – на первый взгляд обыкновенное, домашнее, при более детальном рассмотрении уже не казалось таким простым. Очевидно, Овчинникова готовилась к приходу Ивана, и присутствие спутницы оказалось для нее неприятным сюрпризом.

– Чем обязана вашему новому визиту? – стоя на пороге и с трудом сдерживая раздражение, осведомилась она. – По-моему, мы уже во всем разобрались.

– Не во всем, – спокойно ответил Иван, и, отстранив хозяйку самым беспардонным образом, вторгся в гостиную. – Чаем угостите?

– Я сейчас вызову полицию! – взорвалась Юлия.

– Не надо полиции, – притворно плаксиво попросил Рыбак и уже нормальным голосом добавил: – Думаю, вы не захотите рассказать ей, куда дели свою дочь.

– Убирайтесь! – заорала Юлия. – Уходите из моего дома.

– Наверное, вы злитесь из-за этого? – Иван выудил из кармана ложечку, за которой они с Асей заехали перед тем, как отправиться к Овчинниковой. – Я бы тоже возмущался, если бы у меня украли такую замечательную вещицу. Симпатичная, наверняка дорогая. К тому же умеет разговаривать.

Овчинникова села на диван и скрестила руки на груди.

«Ну-ну, мели, Емеля, твоя неделя!» – говорил ее взгляд.

– А знаете, что она рассказала нам? – Рыбак сделал паузу, ожидая ответа Юлии, но не дождался и продолжил: – Она рассказала, что ваш сын – родной брат нашей клиентки.

– Это ничего не значит, – сухо отозвалась Овчинникова. – Мой покойный муж был человеком крайне общительным.

– Ну нет, тут вариант совсем другой. У вашего сына и нашей клиентки один отец и одна мать. Вот, можете убедиться, – жестом фокусника, вынимающего из шляпы кролика, Иван достал из кармана сложенные вчетверо листки бумаги, положил их на журнальный столик и разгладил для верности рукой.

Овчинникова взяла оба листа в руки. Потом зачем-то встала, вышла из комнаты и через минуту вернулась, неся в руке очки. Нацепив их, она долго изучала текст, словно пытаясь выучить его наизусть. Положив листы на стол, она откинулась на спинку дивана и медленно покачала головой:

– Этого не может быть. Не может, и все тут. Наденька умерла. Погибла. Пожалуйста, уйдите, оставьте меня. Почему, стоит мне решить начать жить заново, кому-то обязательно нужно прийти и снова макнуть меня лицом в этот ужас?

– Какой ужас? – спросила Ася и положила ладонь на руку Овчинниковой.

Та вздрогнула, словно ладонь была из раскаленного железа, но руку не отдернула.

– Неужели вы не дадите своей дочери шанс увидеться с матерью? Между прочим, она помнит башню, и ваши сказки, и слово «капюшон». А еще она помнит фотографию, где изображены вы, ваш муж и она. У вас прическа почти такая, как сейчас – перышки на макушке. Из-за этого она мысленно называет вас венценосным журавлем. Поверьте, пожалуйста, это действительно ваша дочь.

– Венценосный журавль? – повторила Овчинникова. – Она действительно так говорит? У нее была книжка с экзотическими птицами – знаете, такие специально для малышей делают, картонные. Можно и погрызть, и почитать. И там действительно был венценосный журавль. Но как она может помнить? Ведь она была еще совсем крохой! Я думала, она не понимает, о чем я рассказываю.

– Дети все понимают. У вас действительно есть такая фотография?

Овчинникова встала, вышла из комнаты и вернулась минут через пять, неся в руках серебристую рамку.

– Вот. – Она положила перед сыщиками фотографию. – Я прячу ее, не хочу, чтобы Олежка видел. Он очень тоскует по отцу, хотя тот умер, когда ему только два года исполнилось. Я думаю, он не смог пережить смерть Наденьки.

– Да не умерла она, не умерла! Почему вы не хотите в это поверить?

– Сейчас слишком много развелось авантюристов. Дом у нас хороший, думают, что денег куры не клюют, вот и набиваются в родственники. А на самом деле – это практически все, что у нас с Олежкой осталось. Чтобы купить квартиру в городе, его придется продать…

– Кстати, у вашей дочки есть три квартиры в городе и магазин, так что слова об охоте за вашими деньгами не соответствуют действительности, – счел нужным пояснить Иван и наткнулся на неодобряющий взгляд Аси.

«Не о том нужно говорить, – думала она. – Мы должны пробудить в ней любовь к дочери, а не стремление завладеть ее недвижимостью».

– Она умная и чрезвычайно талантливая, – сказала Ася. – Вы будете ею гордиться.

– Нет, – Овчинникова покачала головой. – Не буду, потому что это не моя дочь. Не моя!

– Можете рассказать, что произошло тогда, в 2001 году? – попросила Ася, легко пожимая руку Овчинниковой.

– Не могу. Не могу! Оставьте меня, пожалуйста, в покое, – она всхлипнула и повторила: – пожалуйста.

Ася пожала плечами и пошла к дверям. И тут Иван, вспомнив, что они не использовали последний козырь, заявил:

– Мы прекрасно знаем, что это именно благодаря вам пропала ваша дочь. Вы украли для нее свидетельство о рождении у Лилии Дунаевой, передали девочку Галине Гусевой… Зачем?

И тут Овчинникову словно прорвало.

– Потому что иначе я бы потеряла все, – сказала она. – Вы просто не можете представить, каким человеком был мой муж! Да, богат, умен, но хотел, чтобы все шло так, как сказал он. Для него в жизни существовало только два мнения – его и неправильное. Через год после нашей свадьбы у него начались проблемы с почками, и все стало еще хуже. Еще до свадьбы мы решили, – то есть кто – мы? Он решил, – что с детьми подождем. Сначала твердо встанем на ноги, а потом уже будем обзаводиться потомством. А тут поставил вопрос ребром: или я немедленно рожаю ребенка, или мы разводимся. Мне нужно было тогда уйти от него, но я уже до такой степени привыкла к деньгам, что не могла от них отказаться.

Это он решил назвать нашу дочку Наденькой, Надеждой. Я тогда не поняла почему. Потом начался кризис. Он стал нервным, раздражительным, постоянно срывался на крик. Наденька боялась его, да и я, чего скрывать, опасалась. Старалась предупреждать все его желания, ни в чем не перечила. Нет, руку он на меня не поднимал, но ведь психологически тоже можно причинить человеку боль. Он нашел мое слабое место – сначала исподволь, намеками, а потом открытым текстом начал говорить о разводе. Причем в этом случае по брачному контракту я не получала ни копейки. Мало того, дочку он тоже грозил отобрать. А она, девочка моя, маленький светлый человечек, была такой умненькой.

«Мама, не пач, – говорила она. – Не пач!» И размазывала слезы на моем лице своей маленькой ладошкой. Я целовала ее, и мне становилось легче. Я готова была уйти от него ни с чем, но отдать Надюшку не могла.

А потом произошло ужасное. Он сказал, что поведет дочку на аттракционы в парк Динозавров. Когда они вернулись, Надюшка была вялой, казалась уставшей. Укладывая дочку спать, я обнаружила на ее руке след от укола. Ребенок доверчиво сообщил, что они с папой ходили в больницу – настоящую взрослую больницу, так она сказала, – и тетя делала ей в руку укол. И что она немножко плакала.

Когда она заснула, я бросилась к мужу и потребовала у него ответа: что он делал с ребенком. Он долго рассматривал меня, словно не понимая, кто я и чего от него хочу, потом задумчиво почесал волосатую грудь и только после этого сказал:

– Я должен убедиться, что она действительно моя Надежда.

Я подумала было, что он сомневается в своем отцовстве и чуть не рассмеялась ему в лицо, но тут он пояснил:

– Если окажется, что она не подходит мне как потенциальный донор почки, я, так и быть, отдам ее тебе и даже буду платить алименты. А если ты еще раз заговоришь со мной в подобном тоне, вылетишь из этого дома навсегда.

Я понимала, что в нем говорит болезнь, страх смерти, но стоило только представить жизнь без Надюшки, и я просто с ума начинала сходить.

Идея родилась внезапно. Я решила уйти первой, не дожидаясь, пока он вышвырнет меня на улицу. Но уйти с Надюшкой и деньгами, которых должно было хватить хотя бы на несколько лет.

Да, я украла у Лильки свидетельство о рождении ее дочки. Девчонка была на год старше Надюшки, но по развитию отставала года на два. Я решила имитировать похищение: увести Надюшку, пока муж на работе, и потребовать выкуп. После чего забрать деньги и сбежать. Справиться в одиночку с такой задачей мне было не под силу, и тут я совершила ошибку, которая погубила весь план и мою дочь. Я взяла в помощники Коко, хотя знала о ее беспринципности и алчности.

Мы потребовали за Надюшку миллион долларов. Я знала, что у мужа нет таких денег. Но он к тому моменту получил положительный ответ из клиники и ни за что не захотел бы лишиться надежды на выздоровление с помощью нашей бедной девочки.

– Но ведь подобные операции делаются только совершеннолетним, никто не станет оперировать ребенка, – сказал Иван. – И потом Инга, то есть Надежда, могла бы отказаться отдавать свою почку.

– Оперировать ребенка никто, разумеется, не станет. Но что такое четырнадцать лет? Состояние его здоровья позволяло ждать и дольше. Главное – не терять надежды. Когда Надюшка пропала, он чуть с ума не сошел. Разумеется, во всем обвинял меня. Но требование выполнил – в милицию не пошел, продал ресторан за полцены, отнес выкуп в указанное место.

– Почему, когда после уплаты выкупа ребенка не отдали, он не обратился в милицию?

– Во-первых, потому, что «похититель» – ну вы понимаете, кто – продолжал оставаться на связи. Он потребовал еще денег и снова категорически запретил обращаться в милицию. А во-вторых, он нанял вашего коллегу – частного детектива.

– Фамилию не подскажете? – тут же задал вопрос Рыбак.

– Нет, он занимался этим сам и меня в свои дела не посвящал.

– И вам было не интересно?

– Я жутко боялась разоблачения. Коко не отвечала на мои звонки, где ее искать, я не знала. В какой-то момент мне стало ясно, что похищение вышло из-под контроля, и, скорее всего, денег мне не видать. Хотелось только одного – поскорее найти Надюшку.

– И что вы сделали для этого?

– Я дала в «Вечерних новостях» объявление с просьбой помочь найти Галину Гусеву. Через день раздался звонок. Неизвестный мужчина предложил встретиться, потребовал за сведения сто тысяч долларов. Я собрала все, что могла. Получилось около тридцати тысяч. Рублей. Поехала на место встречи, в парк Победы. Шесть часов вечера. В парке ни души. Фонари не горят. Дайте, пожалуйста, воды.

Иван рванул на кухню, схватил стоявший на столе кувшин с водой, стакан взял на сушилке для посуды.

– Держите!

Овчинникова действительно плохо себя чувствовала. Ее лицо посерело и сморщилось, глаза потемнели, прерывистое дыхание со свистом вырывалось из казавшихся огромными губ. Она схватилась за стакан с водой обеими руками, словно за спасательный круг. Иван что-то хотел сказать, но Асин взгляд остановил его.

Наконец Овчинникова нашла в себе силы продолжить рассказ.

– Я чуть не наступила на нее. На Коко. Она лежала возле скамейки, раскинув руки. Луна освещала ее искаженное лицо. Рот открыт – словно хохочет. А рядом, на скамейке, лежала моя Надюшка, мой светлый человечек. Я бросилась к ней, споткнулась обо что-то, упала…

Овчинникова снова замолчала. Голова ее свесилась на грудь. Со стороны могло показаться, что женщина спит, и лишь редкие судорожные вздохи свидетельствовали об обратном.

– Когда я очнулась, – наконец продолжила она, – никого не было. Руки, одежда – все в крови. Сумка с деньгами пропала. Голова раскалывается. Потрогала макушку – тоже кровь. Кто-то ударил меня по голове и забрал трупы. Наверное, их убили прямо перед моим приходом, и я помешала убийце избавиться от тел. Но я отлично видела и Надюшку, и Коко. А теперь, спустя восемнадцать лет, вы приходите и говорите, что моя дочь жива.

– Подождите, – вклинился в монолог женщины Иван, – давайте вернемся в парк. Вы очнулись, обнаружили кровь и пропажу трупов. Что дальше? Уж тогда-то вы обратились в правоохранительные органы? Ведь практически на ваших глазах произошло убийство.

– Как только я вошла в квартиру, зазвонил телефон. Я поняла: тот, кто сделал это с моей девочкой, следил за мной. Шел по пятам. Увидел, как загорелся свет в квартире, и тут же позвонил. Он – это был мужчина – сказал, что сфотографировал, как я убила свою дочь и Коко. Если я обращусь в милицию, они тут же увидят эти фотографии. А еще он пошлет их во все городские газеты. И что бы вы сделали на моем месте? Наденьку все равно не вернуть, а мне еще жить.

– А ваш муж? Почему не обратился в милицию он?

– Он очень тяжело переживал исчезновение дочери. Состояние его здоровья резко ухудшилось. Так как мы продали квартиру, пришлось уехать в загородный дом. Юра ждал известий от частного детектива, но тот оказался мошенником – забрал деньги и исчез.

– Как исчез? – удивился Рыбак.

– Подробностей я не знаю. Вроде как Юра несколько раз ему звонил, но детектив не отвечал. Тогда муж поехал в его офис. Закрытая дверь его не остановила. Взломав замок, он проник в помещение и увидел пустой шкаф и стол…

Исчезновение частного детектива стало той соломинкой, которая сломала шею верблюда. Юра большую часть времени проводил в постели. Чтобы как-то подбодрить его, я предложила родить еще одного ребенка. Он согласился, хотя надежды на то, что он доживет до совершеннолетия этого малыша и заберет его почку, не было.

Когда появился на свет Олежек, Юра вроде как немного воспрянул духом. Пытался мне помогать, гулял с сыном в саду. Каждую неделю я возила его в больницу на диализ. Он стоял в очереди на пересадку.

– Отчего он умер? – спросил Рыбак.

– От почечной недостаточности.

– Сочувствую, – прошептала Ася.

– Это было давно, – покачала головой Овчинникова. В голосе ее не было ни грусти, ни сожаления.

Хлопнула калитка, раздались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался высокий подросток в ярко-красной куртке.

– Ма? – Он увидел чужих и недовольно потупился. – Здравствуйте!

– Это мой сын, – сказала Овчинникова и скомандовала: – Олежек, иди помой руки.

– Я их не пачкал! – заявил Олег. – Если ты не хочешь, чтобы я слышал, о чем идет разговор, так и скажи.

Он стащил куртку, бросил ее на спинку дивана и направился в ванную.

– Я вас очень прошу, – прошептала Овчинникова, – не говорите ничего сыну. Он такой ранимый! Может неправильно воспринять информацию, и тогда…

– Вот наша визитка, – сказал Иван, поднимаясь с дивана. – Если захотите, вы сможете нас найти.

– Мне кажется, она помогла мужу умереть, – сказал Иван, когда они с Асей оказались в машине.

– Думаешь?

– Почти на сто процентов уверен. Вскрытия наверняка не делали. А еще мне эта история с исчезнувшими трупами показалась очень знакомой. – Иван притормозил возле КПП, ожидая, пока охранник поднимет шлагбаум.

– Ты намекаешь на Бородина? – Ася обхватила себя за плечи и энергично растерла их ладонями – во время визита к Овчинниковой «Форд» успел остыть.

– Намекаю.

– Как думаешь, она позвонит? – Иван не ответил, и после недолгого раздумья Ася сказала: – Хорошо, что Инга ничего не знает. Или теперь правильно называть ее Надеждой?