Анатомия

Считается, что прежде, чем заниматься изобразительным искусством, нужно сколько-то лет фундаментально изучать анатомию. Однако огромное множество художников, нашедших успех у зрителя – Дэвид Шригли (David Shrigley), Фернандо Ботеро (Fernando Botero), Мэтью Хьюстон (Matthew Houston), Олег Целков – обходятся без этого. Погружение в анатомические подробности было бы разрушительным для их творческих задач.

Олег Целков

Портрет с цветком

Существуют разные уровни погружения в эту науку: анатомия для врачей разного профиля и уровня, анатомия для полицейских, массажистов, спортсменов и тренеров, спасателей, поваров, аниматоров. Каждому художнику нужен свой собственный уровень владения анатомией, так же, как и любым другим аспектом графики: цветом, тоном и т. д. Само по себе знание строения человеческого тела ни при каких обстоятельствах не является критерием качества работы, как и любое количество приобретенных навыков. Мастерством я называю максимальную требовательность к собственной работе в рамках принятых для нее критериев качества. Эти критерии – не что иное, как творческие задачи, планки, которые художник ставит для себя.

Борис Григорьев

Портрет Сергея Рахманинова

Упреки в незнании анатомии чаще всего означают, что зритель просто не впечатлен работой, но не знает, к чему придраться. Задача художника – сделать творческие задачи максимально осязаемыми, как это делает Сол Стейнберг. Дело не в том, что Стейнберг не знает анатомию (знает, конечно), а в том, насколько лихо он ее отбрасывает.

Безусловно, изображение анатомических подробностей впечатляет зрителя, но для этого художник должен уметь удивляться сам. Акцент на малозаметном мускуле становится событием, только если сам художник пережил его как событие и делится со зрителем новым знанием.

Множество, даже избыточность анатомических подробностей может быть элементом стиля, как у комиксистов студии Marvel, но это не означает собственно точного рисунка (погуглите работы Роба Лайфельда – Rob Liefeld).

Важна не точность, а убедительность анатомии в рамках творческих задач автора. Минимальный набор геометрических форм позволяет добиться большой выразительности, и тогда проработка мускулатуры просто не требуется.

Пропорции

Иллюстрация из книги Эдуарда Самусенко «Комнатные животные» (1983)

Нетрудно понять, что рыбы на этой картинке расставлены в порядке убывания величины, хотя и изображены одинаковыми. Дело в пропорциях головы к туловищу и глаза к голове.

В антропологии за точку отсчета размеров головы берут межзрачковое расстояние, но для наших задач удобнее считать единицей отсчета пропорций черепную коробку, то есть, грубо говоря, череп за вычетом челюстей, которые составляют основную разницу между черепами детей, мужчин и женщин. Черепная коробка пятилетнего ребенка всего на четверть меньше, чем у взрослого.

В графике нет абсолютных величин, здесь всё только на глаз; ради бога, забудьте про «семь голов, составляющих рост взрослого человека». Персонажи в детской иллюстрации могут быть ростом в две головы и меньше, а в фэшн-иллюстрации доходит до пятнадцати-двадцати. Крупные по отношению к лицу глаза, особенно в сочетании с крупной по отношению к телу головой и уменьшенной нижней частью лица, безусловно означают для нас ребенка. Любое существо с детскими пропорциями вызывает у нас инстинктивное желание защищать его и заботиться о нем. Нередки случаи, когда домашние животные (и люди) усыновляют детенышей совершенно посторонних животных, например, курицы – котят: ребенок всегда ребенок. Поэтому же 90 % всех коммерческих маскотов, да и героев иллюстраций, по пропорциям – дети.

Максимальной концентрации детскости в анимированном персонаже добился Геннди Тартаковски (Genndy Tartakovsky), создатель издевательски-нежного оммажа американской анимации 1960-х годов – сериала «Суперкрошки» («Powerpuff girls»). Дальше буквально некуда: существо с еще более контрастными пропорциями тела к голове было бы просто не способно ничего сделать или выразить. Тартаковски сознательно приносит анатомию в жертву образу: легко увидеть, что руки у персонажей растут откуда-то из затылка. Получается, что в самом устройстве Суперкрошек заложен ракурс: из-за того что голова перекрывает практически всё тело, глаза увеличены, а рот уменьшен, создается впечатление, что мы смотрим на них сверху вниз, как на маленьких детей.

Геннди Тартаковски

Персонажи сериала «Суперкрошки»

Эти персонажи вызывают, в том числе у самого художника, бесконтрольное умиление, а вызывающий его окситоцин – сильный наркотик. Часто неосознанно художники делают акцент на голове и глазах даже там, где это ни к чему. Самые отвратительные капиталисты и империалисты у Бориса Ефимова выглядят в конечном счете уморительно злыми детьми.

Пропагандистский плакат чаще всего изображает гигантов с уменьшенными по отношению к телу головами, но глаза у них всё равно заметно больше, чем у взрослого. Благодаря этому мы испытываем к людям на плакатах симпатию и доверие.

Гигантские головы и руки в графике напоминают еще и о так называемом «сенсорном гомункулусе» (cortical homunculus), которого впервые описал нейрохирург Уайлдер Пенфилд. Это изображение человека с пропорциями, искаженными пропорционально количеству нервных окончаний в разных частях тела и объему областей мозга, связанных с ними. У гомункулуса маленькие туловище и ноги, гротескно увеличены пальцы рук, губы и язык – всё, что задействовано в общении и способно выражать эмоции и намерения. Половых органов у сенсорного гомункулуса обычно нет, так как их пришлось бы тоже изображать гигантскими. Кажется, что половые органы не обладают самостоятельной выразительностью, но они задействованы в коммуникации опосредованно, через жесты таза (см. параграф «Жест корпуса»), которые составляют важную часть невербальной коммуникации с потенциальными половыми партнерами и соперниками.

Пабло Пикассо

Серия литографий «Бык»

Серия литографий «Бык» демонстрирует, как Пабло Пикассо попадает в эту ловушку и тут же освобождается из нее. Здесь как нигде ясно виден его исследовательский процесс: в первых работах серии внимание художника сосредоточено на голове, которая закономерно увеличивается, но затем, по мере поиска пластической сути быка, голова начинает уменьшаться и в конце практически исчезает; схлопывается до размеров глаза. Пропорции быка у Пикассо эволюционируют от реалистичных к детским и оттуда – к гигантским.

Голова и руки, основные инструменты коммуникации между людьми, в первую очередь притягивают внимание и зрителя, и художника. Оскар Кокошка, Эгон Шиле, Джордж Грос – почти все экспрессионисты и их последователи осознанно увеличивали на картинах головы и руки. Однако, как уже говорилось, увеличение – только один, и не самый сильный из множества способов выделить что-то в изображении. Эффектные акценты можно создавать тоном, цветом, контуром, фокусом и расфокусом. Кроме того, зритель и так обязательно обратит внимание на голову и руки. Их раздувает внимание художника, пропорциональное количеству деталей, которые он считает необходимым изобразить. Чтобы избежать этой ловушки, важно начинать работу над головой не с перечисления, а с упрощения ее до минимума геометрических форм.

По пропорциям и положению головы относительно корпуса мы узнаём массу информации о герое. Вся выразительность человека группируется в верхней части тела. Отсюда – традиционная форма портрета, которая отсекает всё лишнее, помогая нам сфокусироваться на важном. Сравните эти два образа, собранные из двух одинаковых овалов:

По прическе и широким плечам персонажа № 1 мы заключаем, что это мужчина (тут ошибка вероятнее всего, но цена ее невысока), по необвисшему овалу лица – что он молод, по открытой позе – что он дружелюбен, уверен в себе, а если уверен, то, скорее всего, и привлекателен. Мы решаем присмотреться к нему поближе. Включается эмпатия, мы расправляем плечи, подражая ему, и наше встречное дружелюбие укрепляется. Портрет сообщает нам больше информации, чем в нем содержится: мы можем предположить (а подспудно уверены в этом), что персонаж высокого роста – судя по вытянутому черепу и длинной шее, – а человеку высокому мы автоматически придаем более высокий статус. Те же пропорции головы и плеч у персонажа № 2, но положение головы кардинально меняет впечатление. Низко опущенная голова – готовность к драке. Персонаж вздыбливает холку по обычаю наших дальних предков, расправляет плечи, стараясь притвориться больше, чем есть, и одновременно защищая подбородком уязвимую шею. Агрессия – почти то же самое, что страх. Он боится нас, ждет удара в уязвимое место и, значит, потенциально опасен.

Наклон головы вперед означает уныние, усталость или желание спрятать улыбку. Его можно изобразить утолщением верхней части овала головы и/ или затемнением нижней. Голова, опущенная без наклона, сползшая вниз по силуэту – надежный признак злодея в диснеевской анимации, даже если мимика пытается нас обмануть. Любая улыбка с опущенной головой выглядит слегка пугающе.

Кадр из мультфильма студии Уолта Диснея «101 далматинец»

У Круэллы де Виль из «101 далматинца» шея длиннее, чем у соседних персонажей, но вытягивает она ее вперед, а не вверх, а меховой воротник создает впечатление втянутой в плечи головы. Это пример того, как одежда формирует образ.

Ошибка в оценке силы и агрессии соперника может сильно понизить наши шансы в драке и даже стоить нам жизни. Там, где счет идет на секунды, мы полагаемся на способность читать силуэт. Мозг придает этой задаче максимальный приоритет, а ее решение включает целый фонтан дофамина. Это одна из причин популярности графики как таковой: нарисованные формы сочнее, выразительнее тех, что мы встречаем в жизни. Нам всегда радостна ясность, освобождение от лишних умственных усилий. Но это далеко не всегда на пользу творческой работе.