Глава 4

Варенька куталась в пуховик, но никак не могла согреться. Мурашки по телу, ледяные руки, а пальцы на ногах она вообще не чувствовала.

– Вы не откажетесь от чая? – спросила она следователя.

– Выпил бы с удовольствием.

Она включила чайник и стала доставать заварку. Сидели они в кабинете Анны Ивановны, где Варя прекрасно ориентировалась. У нее не только свой ключ от двери имелся, но и личный ящик в шкафу. Там она взяла носки из собачьей шерсти и тапки из овчины. Все это Варенька приобрела на ярмарке, что проходила в ДК в сентябре. Думала, зимой эти вещи пригодятся, а оказалось, что и довольно теплой осенью кстати пришлись.

– Так вы говорите, покойный был вашим мужем? – услышала Варя, когда разливала кипяток по кружкам.

– Давным-давно, да.

– Вы плохо расстались?

– Он бросил меня. Променял на другую женщину. Так что да, не очень хорошо. Но я повторяю, это было еще в прошлом веке.

– Обида столько не живет?

– Думаю, нет.

– А смертельная?

– В таких я не разбираюсь. Ни к кому не испытывала столь сильных чувств. Я же не отрицательная героиня мыльной оперы или детектива. В жизни все спокойнее. В моей точно.

– Сколько вы не виделись с бывшим мужем?

– Он не жил в городе, переехал в область. И я забыла о нем думать, но где-то месяца четыре назад увидела на вечере. Думала, обозналась. Больше двадцати пяти лет прошло, он изменился. Я помнила его парнем, Коля младше меня, а тут дядя…

– Но это был он, ваш Николай?

– Не мой, но да, он. Сам подошел ко мне. Сказал, что развелся со своей селянкой и вернулся в город.

– Не пытался за вами снова приударить?

– Я так сухо с ним поговорила, что он быстро от меня отстал. Потом, когда еще раз виделись, просто кивнул.

Варенька достала конфеты – шикарные швейцарские трюфели. Их Анне Ивановне кто-то презентовал, но она совсем не ела сладкого и скармливала конфеты Варе и Марине, которые обожали лакомства.

Стоило вспомнить о директрисе, как она собственной персоной появилась на пороге кабинета.

С возрастом Кулеж еще больше высохла и стала как будто ниже. Теперь она напоминала старуху Шапокляк, но без старомодного костюма и крысы Ларисы. Одевалась Анна Ивановна дорого и модно, носила парики из натуральных волос. Но сегодня на ней была кепка-бейсболка и спортивный костюм. Головной убор прикрывал заметную лысину, а в штанах и толстовке Кулеж было удобно водить машину.

– Варенька, роднулечка, ты как? – вскричала директриса и бросилась к своей протеже.

– Все нормально, Анечка, – успокоила ее та.

Женщины обнялись.

Абрамов посмотрел на них с интересом, как на каких-то диковинных зверушек. Не верил в женскую дружбу? Или ему казались комичными две взрослые тетки, сюсюкающие друг с другом? Варе было все равно. Она обрадовалась Анечке и рядом с ней почувствовала себя гораздо увереннее.

– Это правда? – спросила она у Вареньки. – То, что мне Маринка по телефону рассказала?

– Увы.

– Я уже из города выехала, пришлось разворачиваться и дуть сюда. – Кулеж глянула на Матвея из-под козырька. Глаза накрашены, но макияж размазался, тени залегли в морщинах. Кожа старая, а взгляд молодой. – Вы допрашиваете ее сейчас, да?

– Пока беседую.

– Она все рассказала вам о Кольке?

– Да.

– Нет, – возразила Варя. – И не хотела бы сейчас грязным бельем трясти…

– Без тебя вытрясут его, – отмахнулась от нее Кулеж, подошла к шкафу с секретером и достала из него бутылку коньяка. Увидев этикетку, Абрамов присвистнул. – Да, восемнадцатилетний «Хеннесси», – отреагировала Анечка. – Будете?

– Нет, спасибо.

– Да ладно вам. Стопочку? Расширить сосуды.

Матвей заколебался:

– Черт с вами. Стопочку можно.

Кулеж достала три – для Вари тоже. Та понимала, что отказываться бесполезно, смирилась.

Варя крепкие напитки в последние годы не употребляла, поэтому на коньяк смотрела с ужасом, пока не решила, что именно он поможет унять ее озноб. Опрокинув в себя тридцать миллилитров, она зажмурилась. Думала, будет противно, но нет, «Хеннесси» восемнадцатилетней выдержки оказался мягким и приятным. Это тебе не водка, которую она пила, когда на заводе работала.

– Колю у Вареньки я увела, – выпалила Анна Ивановна. – Он тоже у нас работал… И как-то закрутилось.

– Но это было в прошлом веке?

– В девяностых.

– Но и у вас с ним ничего не вышло?

– Колька бросил и меня. Я переживала, но в конечном итоге простила и отпустила.

– А Варвара?

– Она святой человек. Ни на кого зла не держит.

– Вы против Николая сдружились?

– Нет, не так. Но кости мы, конечно, мыли ему первое время. И общее несчастье нас сблизило. Хотя сейчас я понимаю, что это все такая ерунда! Подумаешь, мужик ушел. Тоже мне потеря. Он же не последний на земле.

– Но нормальных, говорят, мало…

– Может, и вовсе нет, – хмыкнула Кулеж и опрокинула в себя коньяк. Матвей не отстал от нее, а Варя решила дальше чаем отогреваться. – Сносные, да. Хорошие до поры. А Колька паршивым был изначально.

– Зачем же вы его увели?

Прежде, чем ответить, Кулеж достала из сумки зеркальце и помаду, все от «Шанель». Подтерла расплывшиеся тени, подкрасила губы алым.

– Глупая была, молодая.

Абрамов приподнял бровь. От Анны Ивановны это не укрылось.

– Это тебе сейчас кажется, что сорок пять, пятьдесят – уже старость. Вот доживешь до моих лет, поймешь, как ошибался. Я была наивной. Возможно, не по возрасту, но это только личной жизни касалось. Или слишком самонадеянной. Но это тоже признак незрелости. В общем, я считала, что женщина делает мужчину.

– В этом что-то есть, – заметил Абрамов.

– Ни черта! Из кучи говна можно вылепить красивую фигурку, но к ней все равно потянутся мухи, она засмердит, оплывет и окажется той самой горкой фекалий, из которой кто-то пытался сотворить нечто прекрасное.

– Вы ее не слушайте, – вмешалась Варя. – Коля не был таким отвратительным, как… какашка. – Более грубых слов она не употребляла. – Эгоистичным, да. Ленивым. И я всегда считала его приспособленцем. Но он оставил Анечку, весьма обеспеченную женщину, ради своей селянки. Значит, полюбил! И отказался от сытой жизни во имя чувства.

Абрамов уставился на Кулеж. Ему было интересно, что она ответит на это.

– Я для него была чересчур взрослой и властной, – вздохнула она. – Задавила мужика… Ты давала ему слишком много воли. А селянка оказалась то, что нужно. Но и с ней Колька разошелся.

– Откуда вы знаете? – спросил следователь, развернув трюфель и целиком закинув его в рот.

– Варенька сообщила. Она с ним разговаривала, а я нет. Даже не видела, хоть он и приходил на вечера несколько раз. Но я в это время обычно уже дома, а если и работаю, то занимаюсь более важными делами. Эти вечера… Они не приносят прибыли летом и весной, когда тепло, только зимой и поздней осенью. Так что в итоге в ноль работаем.

– И все же вы продолжаете их проводить?

– Я чту традиции.

– Вы большая молодец.

– Слушай, а ты не сын Георгия Абрамова?

– Как вы догадались?

– Похожи!

– Нет, я на маму…

– Ничего подобного, ты копия бати. Он, правда, посимпатичнее был. Эх, и сохли по нему бабы! Когда завод у нас тут гулял, они как пчелы вокруг него… Как он поживает?

– Хорошо.

– Все еще с твоей мамой? Она тоже интересная женщина. И очень терпеливая.

– Родители разошлись, – скупо проговорил Абрамов. – А теперь вернемся к преступлению. Чтобы его расследовать, нам нужно получить от вас съемки с камер наблюдения.

– Нет у нас их.

– Как это? Я видел несколько.

– Муляжи. Только на входе висит нормальная…

– Тогда с нее.

– Но и она была выключена сегодня.

– Почему?

– Сломалась, а в пятницу вечером мастер не поехал на вызов. Ждем понедельника.

– Это плохо.

– Ничего, по старинке будете расследовать. А то разучились дедуктивным методом пользоваться. Теперь давай по крайней выпьем и пойдем смотреть место преступления.

– Я уже его видел. А вам необязательно.

– Не волнуйся, в обморок не упаду.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Но уже приехали мои коллеги, и вы будете только мешать.

Он не соврал. Как раз во время разговора зазвонил телефон, и на экране высветился номер старшего опера Котова. Махнув третью, «крайнюю», стопку, Абрамов пошел встречать бригаду.