Глава 5

Попивая кофе, до горечи крепкий, он смотрел в телевизор. На экране мелькали рисованные фигурки каких-то странных существ и звучала песенка: «Кто проживает на дне океана? Спанч-боб, спанч-боб!»

– А кто работает в воскресенье? – сонно отвечал он телевизору. – Мотя-дебил, Мотя-дебил.

Так его называла бабушка. Нет, не дебилом – Мотей.

Она всегда мечтала иметь внука по имени Алексей, и, когда мама родила мальчика, бабуля ждала, что его так и назовут. Но нет, ребенку дали имя Матвей. Красивое, означающее «дарованный богами». Но бабушка имела на это свое мнение:

– Не было у нас евреев в роду. Нечего ребятенка называть иудейским именем.

– Оно русское, – пытался вразумить ее отец.

– Матфей? Вот не рассказывай мне! Иди лучше Библию почитай… От тезки своего сына.

– Но большинство имен имеют неславянские корни. Или ты хочешь Ясением назвать внука, Миролюбом, Ижесловом?

– Алексеем.

– Так это греческое имя.

– И прекрасно. Греки подарили нам демократию, математику, философию.

Бабушка свое мнение не отстояла. Правда, вторая внучка, та, что сейчас жила в американском Портленде, назвала-таки своего сына Алексом. Но Матвей свое имя сохранил, и оно ему нравилось. Когда он был мелким, оно считалось необычным. Алексеев полно было, как и Сашек, Димок, Андрюх. А он Матвей.

Или Мотя.

Бабушка уже умерла и не узнала о том, что у нее появился правнук Алексей. Но если есть загробная жизнь, то она сейчас сидит на облачке и довольно улыбается.

…Выключив телик, Матвей пошел одеваться. Ему через десять минут стартовать, а он еще не знает, есть ли чистые джинсы. Естественно, если нет, он просто шаркнет щеткой по тем, что выглядят лучше остальных.

Но Моте повезло: он отыскал в шкафу не просто чистые штаны, а даже новые. Их тоже прислала сестра, но он забыл о них, потому что терпеть не мог голубые джинсы. На девочках они смотрятся супер. Если еще и фигурка хорошая, то вообще не оторвать глаз. Даже чулки и мини-юбка иной раз выглядят не так сексуально, как хорошо сидящие голубые джинсы. Все это шло со времен его юности, естественно, когда подростки смотрели молодежные комедии типа «Американского пирога» и передергивали на актрис, играющих выпускниц или студенток.

Но на Матвея голубые джинсы тоже хорошо сели (их бы в синий покрасить, вообще супер). У него стройные ноги волейболиста, какие штаны ни напяль, все как влитые. Главное, с размером угадать.

Одевшись, он отпер замок, толкнул дверь и… Едва не долбанул ею по носу женщину, что стояла на пороге и тянулась к звонку. Она ойкнула, отпрыгнула и выдала:

– Привет, хорошо, что я тебя застала.

Абрамов так не считал.

Плохо… Очень плохо, что бывшая жена смогла его поймать. Она звонила ему, но Матвей не хотел говорить с Русланой и заблокировал ее номер. Тогда она приперлась к нему домой.

– Тебе чего надо? – хмуро спросил Абрамов, направившись к лифту.

– Помощи твоей.

Кто бы сомневался! Руслана и до этого обращалась к нему. После того как Абрамов отверг ее, она, пусть и не сразу, вернулась к своему мужичку – тому самому, ради которого бросила его. Бывший не принял, нового не нашла, а одной оставаться не хотелось. Но тот во что-то противозаконное вляпался, и Зефирка тут же к Абрамову побежала. Он даже вникать не стал, послал ее. Но спустя пару дней в нем вдруг проснулась совесть. Или что-то другое? В общем, он решил ознакомиться с делом – бегло – и не нашел, к чему подкопаться. Преступление имело место быть. Не тяжкое, но за него на пару лет отъехать можно. При хорошем адвокате – получить условный срок. Матвей позвонил Руслане, сказал об этом, а также порекомендовал отличного юриста. Думал, все, отделался. Ан нет! Бывшая жена решила, что Абрамов будет ей помогать и далее, стала названивать. И он ее заблокировал. Не потому, что изменяла и бросила его, беспомощного, вытащив из квартиры все ценное, как вор-домушник. Из-за дочки. Останься она живой и здоровой, Абрамов спасал бы и мать девочки, и ее кобелей. Но Настеньки больше нет, и какое теперь дело ему до той женщины, что ее не уберегла?

– Руслана, отвали, – вполне вежливо проговорил Матвей.

– Иначе что? Опять меня изобьешь?

– Я надавал тебе пощечин и только. Не преувеличивай.

– Бориса засадят на четыре года!

– Кого?

– Ты сам знаешь…

Они вместе зашли в лифт. Матвей нажал на кнопку с цифрой «1», кабина плавно заскользила вниз.

– Ты специально это сделал, да?

– Что именно? – Матвей реально не понимал, в чем его обвиняют. Имя Борис ему ни о чем не говорило, но он догадывался, что так звали мужичка Русланы. Естественно, он его знал, когда наводил справки, но забыл.

– Подсунул нам продажного адвоката. Боре светило всего два года, а теперь он отправится в места не столь отдаленные на четыре. Ты мне мстишь?

– Я тебе рекомендовал Козловского?

– Его самого.

– Это кристально честный человек и отличный юрист.

– Не он ли защищал на суде твоих «спонсоров»? Всех этих бандюг, что вдруг превратились в бизнесменов? Тех, что отмазались от наказания, заплатив и тебе, и ему?

– Не он, – сухо ответил Матвей.

Не наврал. Козловский на самом деле был таким, каким он его описал. Он никогда бы не стал адвокатом дьявола. И если Борису вменяется более серьезная статья, значит, следствие раскопало на него что-то еще. А бандюг на судах отмазывал другой. Самое забавное, что его фамилия была похожей – Козлов – и тот был даже хуже Абрамова. Матвей никогда бы не стал выгораживать, например, педофила. Ни за какие деньги! А Козлов взялся бы за это дело с удовольствием, потому что легкое. Оно бы, по сути, и до суда не дошло, он смог бы уладить все с родителями. Напел о том, что не нужно травмировать ребенка, который и так не в себе, раз выдумывает ТАКОЕ, посулил компенсацию, и на этом бы все закончилось.

– Абраша, помоги, – взмолилась Руслана. Она ласково называла его так в начале отношений.

– Ты настолько его любишь? – спросил Матвей.

– Да!

– Значит, дождешься.

Лифт опустился на первый этаж, двери распахнулись. Матвей не стал пропускать женщину вперед, первым вывалился из него. Он хотел поскорее избавится от бывшей жены.

– Ты думаешь, мне легко обращаться к тебе? – не отставала она. – После всего, что между нами было.

– Я до сих пор удивляюсь, как у тебя хватает совести…

Но она его не слышала:

– Я валялась у тебя в ногах, а ты издевался надо мной, женщиной, что потеряла ребенка. Ты хлестал меня по щекам и волок за волосы к двери.

– За это я прошу прощения. Надо было сдержаться, но я не смог.

Они вышли из подъезда.

– Ты тоже мог не уследить за Настенькой. Это роковая случайность. Я уснула, потому что устала, а она умудрилась открыть ящик, который был на крючке…

– От чего ты устала, Руслана? Ты утащила из дома все, что можно, и вы с твоим кобелем проматывали денежки, которые я зарабатывал… Да, незаконно, но когда мы жили вместе, тебя это не заботило, а сейчас ты меня этим попрекаешь! Вы трахались до изнеможения?

– Я никогда не изменила бы тебе, если б ты не начал первым.

– Да, во всем виноват я. О’кей.

– Просто у тебя были разные, а у меня один. И мы друг друга любили.

– Не вопрос. Ты встретила другого, у вас возникли чувства. Это случается сплошь и рядом. Ты могла сказать мне об этом? И попросить развода.

– Ты бы не отпустил меня.

– Откуда ты знаешь? – заорал Матвей и почувствовал, как запульсировала вена на лбу.

– Знаю, – просто ответила она.

Абрамов задумался: в чем-то она была права. Легко он бы не дал Руслане развода. Если бы она с дочкой съехала, он вернул бы… Нет, не ее – дочку, отвез бы девочку к своей маме. Потом судился бы за Настеньку и, скорее всего, отобрал.

– Я не самый лучший человек, – сказал он. – Говно, можно сказать. Такая девяностокилограммовая куча. Но если бы ты угодила в больницу с тяжелым ранением, я бы сидел у твоей кровати, а не вытряхивал из заначек бабки, а из шкатулок золотишко… Ты даже мое обручальное кольцо прихватила! Его в ломбарде примут максимум за треху. Ты настолько мелочная?

– Брала не для себя.

– Для Бориски?

– Для дочки. Боялась, что ты не будешь помогать. Не знала, что ты настолько ее любишь. Ты же с ней даже не играл. Обычно заходил, чтобы поцеловать спящую. Но это же так, для галочки.

– Уйди, – попросил Матвей. – Просто исчезни. Иначе я тебе опять надаю тумаков.

И она убежала. Подобрала длинный плащ и засеменила на неустойчивых танкетках.

Абрамов уселся в машину, сунул ключ в замок, завел мотор, но не тронулся с места… Он шарахнул кулаком по рулю, потом опустился на него лбом.

Почему прошлое не отпускает? Старший опер Котов не дает забыть о нем на работе, пусть ничего не говоря, но выражая презрение. Директор ДК Анна Ивановна Кулеж вспоминает о бурной молодости его папы – их семья несколько раз была на грани развала из-за его измен. Всплыл даже друг юности Дениска, ставший Данаей…

А теперь жена.

* * *

Не успел он зайти в кабинет, как туда же просочился очень толстый человек в белом халате. Именно просочился, потому что, несмотря на вес в сто пятьдесят кило, был очень подвижным, вертким. Желейный человек – так называли криминалиста Попова по аналогии с Железным.

– Матвеюшка, просьбишка к тебе, – сказал он.

– У меня к тебе тоже. Давай употреблять слова без этих уменьшительных суффиксов.

– Давай, но сразу после того, как ты мне кофеечку нальешь. А то у меня кончился.

– Слушай, займись сам. – Он указал на тумбу, где все имелось: и чай, и кофе, и сахар, и чашки с ложками. Было даже овсяное печенье.

– Негостеприимный ты, Абрамов.

– Я вообще человек-говно. – Матвей вспомнил свое утро.

– Да. Но и оно может быть…

– Летите, мухи, ко мне, летите! Так, да? – Абрамов наконец улыбнулся.

– Именно. Я знаю много таких… приветливых куч. Некоторые с нами работают. – Желейный человек начал колдовать над двумя чашками, то есть он и о Матвее подумал. Правда, не спросил, чего тот хотел бы. – А ты слышал, Васек транса снял в клубе?

– Я – да. А ты откуда? – Абрамов никому о конфузе Башки не рассказывал.

– Сам признался. Вчера. И сообщил, что он – или она надо говорить? – твой знакомый.

– Да, играли когда-то в волейбол. Звали его Денисом и слыл он первым бабником нашей спортшколы.

– А теперь?

– Выступает в травести-шоу, путешествует, тусуется по клубам, снимает пареньков.

– Какая у людей жизнь интересная, – восхитился Попов. – А у меня работа, дом и все.

Он рано женился, года в двадцать два. Растил двоих детей, первый – от предыдущего брака жены. И она, и ребятишки души в Попове не чаяли, но на работе он мог быть злым – редко, и все же. Если ему мешали, просто выталкивал пузом надоеду со своей территории, как борец сумо с татами. Орал, кидался инвентарем, но только в тех случаях, когда не мог найти ответов на вопросы, что сам перед собой поставил.

– Но я нашел время, чтобы посмотреть тот корейский фильм, – продолжил Попов, сделав им кофе.

– Какой?

– Где убивают ударами в шею. Тебе что, Головин не рассказывал?

– А, да, помню. Точка, где бьется жилка, и если туда что-то вонзить?..

– Он был прав. Вот Башка – это Башка! Умный, зараза.

– Значит, двух «туалетных» жертв, – да, они цинично именно так их и называли, – убили, как в каком-то дешевом боевике…

– Называется «Пульс». И он неплохой, знаешь ли. В стиле раннего Тарантино. Финальная сцена так красиво снята. Шея, вена, пульс… Еще музыка такая тревожная фоном… Потом удар!

– Отверткой?

– Нет, там был скальпель – дело в больнице происходило. В общем, убийца всадил его в шею и тут же вытащил, чтобы кровь начала брызгать. Она залила белоснежную подушку за считаные секунды. Пациент скончался, а киллер швырнул скальпель на пол и ушел.

– Надо мне тоже глянуть.

– Я тебе кину ссылку.

– Компьютерщики уже это сделали. У «Пульса» куча фанатов, кстати. Их возрастная категория от четырнадцати до двадцати двух.

– Да, среди молодежи сейчас все корейское в моде. У меня старшая дочка фанатка какой-то их мальчиковой группы… Или нескольких, я не пойму, они все на одно лицо.

– Это расизм, дорогой мой товарищ.

– Да я сейчас не об азиатах в целом, а о пацанчиках из корейских бойз-бендов. Все маленькие, тощенькие, хорошенькие, как куколки, с тотальной пластикой и крашеными волосами.

– То есть наши российские поп-голуби на их фоне?..

– Супермачо.

Абрамов усмехнулся и принялся за свой кофе. Разговор с Поповым не только отвлек его от событий утра, но и переключил на работу.

– Среди посетителей «Хрусталя» полно молодежи, – проговорил он, сделав пару глотков и отставив чашку. Кофе уже не хотелось, он дома в себя влил двойную дозу. – Даже четырнадцатилетняя девочка запросто может туда войти.

– Разве такую пустит охрана? – вскинулся Попов. Его старшей было пятнадцать.

– Ты видел, как сейчас выглядят некоторые тинейджерки?

– Пусть чуть старше, но не на восемнадцать же.

– На двадцать. Если наложит макияж, сделает прическу, оголит грудь…

– Какая там грудь в четырнадцать?

– Уверенная тройка в лифчике пуш-ап. Но ты не переживай, я условно. Таких юных я там не видел.

Это он успокаивал Желейного человека. На самом деле заявлялись и такие, пусть и редко, еще и со взрослыми мужиками. Как-то Матвей узнал в одной из спутниц крупного, пусть и по региональным меркам, чиновника свою соседку Олюшку. Та училась в школе и даже не в выпускном классе, а, наверное, в десятом. Была гордостью родителей – и по всем предметам успевала, и спортом занималась, и языки осваивала, и бездомным животным помогала. Семья, мягко говоря, не бедствовала, так что Олюшка связалась с богатым дядей не из-за финансовых трудностей. Родители так ей доверяли, что оставляли одну дома на выходные, а сами уезжали на дачу. Были уверены: занимается девочка. А если и развлекается, то играет с лучшей подружкой в «скрабл» или кино смотрит.

– Привет, соседка, – бросил Матвей, проходя мимо девочки в туалет. В этот момент она была одна и отправляла маме умильные фото котиков.

– Дядя Матвей?

«Фига се», – хохотнул Абрамов. Он для нее дядя, а мужик, с которым она лизалась в ВИП-ложе, «масик» или «пусик», а он меж тем постарше будет.

Он сходил в уборную, а когда покинул ее, снова столкнулся с Олюшкой. Он впервые видел ее в таком образе: с ярким макияжем, уложенными в стиле «голливудский шик» волосами, в облегающем золотом платье, из-под подола которого выглядывают ажурные резинки чулок. Для Матвея она была девочкой с чистыми лицом и хвостиком, в футболке, джинсиках, которая ходила по квартирам, предлагая взять брошенную животинку. Та Оля нравилась Абрамову, эта – нет. Особенно тем, что образ дорогой шлюхи ей шел – она была гармонична в нем. Не то что кроха, которая размалевалась, напялила мамины туфли и шляпу и вышагивает по квартире, представляя себя моделью или артисткой. Среди девочек-подростков таких тоже было много. Яркий макияж, вызывающее платье, два сантиметра поролона в лифчике… Но она не секси, а просто глупая девчонка, желающая казаться взрослее. Это почти то же самое, что туфли тридцать восьмого размера на трехлетке…

Но Олюшка была не из их числа. Она тогда в клубе не примеряла на себя чуждый образ, а скорее позволяла себе побыть в своем настоящем.

– Не говорите родителям, что видели меня тут, – попросила она Абрамова.

– Не скажу, – пообещал он, потому что и так не собирался. – Но и ты не приплетай меня, если этот боров с тобой что-то сделает. – Чиновник, как многие, имел лишний вес, хотя безобразным не был.

– Козюля? – хохотнула Олюшка. То есть не «масик» или «пусик», ошибся Матвей. – Он совершенно безобидный.

– Ты с ним из-за денег?

– Нет, конечно. Просто мне интересны мужчины постарше.

– Он ровесник твоего отца.

– Да. И что?

– Еще скажи, что у вас любовь, – криво усмехнулся Абрамов.

– Взаимная симпатия, – поправила его Олюшка. – Нам кайфово друг с другом. Он хочет моего молодого тела, а я… – Она замялась.

– А ты?

– Вот этой жизни: легкой, веселой, богатой на события. Я получаю все, что хочу, не напрягаясь. За меня думает Козюля. А взамен требует только лишь секса.

– Тебе не противно заниматься им?

– Нет. Мне нравится. Я потеряла девственность в двенадцать с ровесником, и это было ужасно – грубо, нелепо, больно. А Козюля ласковый. Пока он меня обцеловывает, я засыпаю.

– Он знает, сколько тебе?

– Я сказала – учусь, и он решил, что в институте. Не стала его разубеждать.

Наверное, правильно было бы рассказать кому-то правду. А лучше всем: и Козюле, и родителям Олюшки, а заодно и управляющему «Хрусталя» (несовершеннолетняя пила в заведении, и за это можно налететь на огромный штраф), но Абрамов решил, что все это не его дело. Он сделал для себя выводы и пошел веселиться дальше.

– Матвеюшка, ты к чему вел? – обратился к задумавшемуся следователю Попов.

– К тому, что в «Хрустале» половина посетителей могла смотреть «Пульс». Этот клуб – молодежное место. Но «Вечер, кому за тридцать» в ДК машиностроителей посещает другая публика.

– А у той – дети, фанатеющие от корейской поп-культуры.

– Тоже верно.

Они немного поболтали, Попов выпил еще чашечку кофе, и им пришлось распрощаться, потому что к следователю Абрамову явился на допрос свидетель.