Гипотеза о компенсации

Годфри Мино Камиль родился в 1919 году в богатом пригороде Бостона. Он был единственным ребенком в семье, учился в лучших частных школах, а домашняя прислуга была готова исполнить любой его каприз. Но за всем этим внешним благополучием скрывалась страшная трагедия: Камиль никогда не знал любви. Его мать была женщиной холодной и исполненной подозрительности. Она запрещала ему играть с соседскими детьми. Его отца мало что волновало, кроме собственного места в иерархии бостонского высшего света. Позже Камиль скажет, что его родители были из тех людей, кто ставит в гостиную рояль “Стейнвей”, но даже не пытается научиться играть. Если не считать горничных, которые обедали вместе с ним, Камиль почти все время в родительском доме проводил в одиночестве.

Одинокое детство не прошло бесследно. Когда он учился в колледже, психиатр диагностировал у него эмоционально неустойчивое расстройство личности. Камиль постоянно жаловался на физическое здоровье, однако врачи уверяли, что он страдает лишь он трудноизлечимой ипохондрии. Они пришли к выводу, что “юноша превращается в обычного психоневротика”. В том же году социальный работник посоветовал ему: “Если сползешь по веревке до конца, завяжи узел и держись”. Камиль ответил ему словами, полными отчаяния и жалости к себе: “Но этот узел уже так туго затянулся, ведь я цепляюсь за него давным-давно”.

Дальше – хуже. Камиля стали преследовать фантазии, в которых он вел себя агрессивно по отношению к другим, и он поставил себе диагноз “шизофрения”. Он кое-как закончил медицинскую школу, сражался на Второй мировой, но вернулся с фронта рядовым, а его помолвка распалась. Вскоре после окончания медицинской школы Камиль пытался покончить с собой. Все считали, что он “не подходит для работы в медицине”. На следующий год он заразился туберкулезом легких и четырнадцать месяцев провел в больнице.

Но жизнь – странная штука: бывает, возьмет и сделает самый неожиданный поворот. Совершенно отчаявшийся, страдающий от болезни, ставшей воплощением страхов всей его жизни, Камиль пережил опыт, который стал для него толчком к возрождению. Все началось с того, что он позже назовет “духовным пробуждением”. В больничной палате Камилю явился Христос, взирающий на него с любовью. Много лет спустя он так опишет это видение в письме: “В тишине и неподвижности сумерек в углу комнаты вдруг вспыхнул ослепительный свет, будто там зажглась сверхновая звезда. Я безотчетно выбрался из кровати и упал на колени, понимая, что сподобился Божественного явления, будто ветхозаветный пророк. Я не слышал голоса, однако ясно почувствовал, что мне повелевают: «Следуй за мной». Слабый, весь в слезах, я медленно лег обратно в постель”. А вот как он рассказывал о том, какое воздействие оказало это на его психику: “Я понял, что некто на букву «С» заботится обо мне. И может быть, меня пока считают чокнутым, но католическая церковь зовет это Благодатью Божьей”.

Последствия видения не заставили себя долго ждать. Лекарства наконец подействовали, и Камиля выписали из больницы. Постепенно ему удалось побороть депрессию. Он стал успешным психиатром, специализирующимся на лечении детей с серьезными заболеваниями. И хотя Камиль по-прежнему страдал от своих недугов, миг духовного пробуждения всегда оставался для него важнейшим поворотным моментом в жизни. “У меня хватало проблем, и впереди ждали новые проблемы, – говорил он. – Но теперь я радуюсь, когда люди приходят ко мне”.

Годфри Мино Камиль был одним из испытуемых в многолетнем исследовании Гранта, в рамках которого ученые наблюдали за гарвардскими выпускниками с 1938 года. И хотя он умер десять лет назад от сердечного приступа во время восхождения в Альпах, Джордж Вейллант, возглавляющий программу уже долгие годы, продолжает изучать его данные в поисках новых открытий. В частности, его заинтересовало воздействие божественного явления: как видение Христа стало первым проявлением любви в жизни Камиля. (Эта история об обращении в веру как будто сошла со страниц знаменитого труда Уильяма Джеймса.) К божественной природе явления Вейллант относится скептически: “Лично я в сорок лет был склонен считать, что решающую роль [в выздоровлении Камиля] сыграла искренняя забота медсестер и сиделок”, – пишет он. Однако Вейллант отдает себе отчет в том, что по большому счету это не важно. “Мне понадобилось много лет наблюдений и еще больше лет личностного роста, чтобы понять: любовь нельзя сбрасывать со счетов, – пишет Вейллант. – К каждому она приходит в своем обличье, будь то Бог, сиделка, ребенок, добрый самаритянин или кто-нибудь еще. Но любовь всегда остается любовью”.

В более широком смысле Вейллант указывает, что божественную благодать, конечно, можно подвергать сомнениям, но благотворное воздействие озарений, которые она влечет, сомнений не вызывает. Порой эти откровения оказываются разрушительны: в истории полно примеров религиозных войн. Тем не менее гарвардские исследования доказывают, что чувство близости, возникшее на почве веры, может стать мощным импульсом в жизни. Видение в больничной палате не только помогло Камилю излечиться, но и позволило стать заботливым мужем и отцом, дало ему понимание, что семья важнее всего в его жизни. Когда Камилю было семьдесят два, он написал Вейлланту письмо. “Тогда еще не знали термина «дисфункциональная семья», однако я вырос именно в такой семье, – говорилось в нем. – Пусть другие описывают свои достижения в большом мире, я же больше всего рад и горжусь своим внутренним нелегким преображением. Не то чтобы у меня не сложилась профессиональная жизнь, но настоящее удовлетворение мне приносит мысль о том, как я постепенно смог сделаться приятным для окружающих, веселым человеком, хорошим другом и семьянином, полезным членом общества”. Камиль был уже не так уверен, правда ли в больнице ему явился Христос, однако он по-прежнему не сомневался, что это духовное пробуждение стало его спасением: помогло преодолеть последствия несчастного детства и стать любящим мужем и отцом. На Вейлланта произвело глубокое впечатление общение с дочерью Камиля: “Я проводил интервью со многими детьми наших испытуемых, но все же был потрясен тем, с какой любовью эта женщина говорила о своем отце”.

Все началось с мимолетного ощущения божественной любви. Это видение в больничной палате научило Камиля любви, которой он не знал. Он никогда прежде не испытывал привязанности и не знал, каково это. Ученые объясняют такие явления “теорией компенсации”: люди используют веру в Бога, чтобы компенсировать свои травмы и неудачи, связанные с привязанностями. Иногда этот процесс запускается со смертью близкого человека: очень многие люди становятся более религиозными после потери любимых. Но чаще всего, насколько нам известно, причиной становится недостаток любви, от которого человек страдал в первые годы жизни. Пер Гранквист и Ли Киркпатрик, проведя метаанализ одиннадцати различных исследований, пришли к выводу, что, если в детстве у человека сформировался ненадежный тип привязанности, это почти вдвое увеличивает вероятность того, что в зрелом возрасте он обратится в религию. Подобно Камилю, эти люди приходят к Богу в поисках “замещающей привязанности”, которая помогает им “справляться с трудностями и чувствовать себя в безопасности”. В результате, пишут ученые, уверовавшие “обретают способность больше доверять миру, их самооценка повышается, они испытывают ярко выраженное чувство восторга, а сила негативных переживаний, напротив, уменьшается”.

Любая религия строится на той же схеме: ритуалы и церемонии помогают верующим ощутить близость божества как объекта привязанности. Антрополог из Стэнфорда Т. М. Лурманн провела несколько лет, погрузившись в жизнь религиозного движения “Виноградник”, “харизматических христиан”, которые, по словам Лурманн, стремятся “на собственном опыте ощутить, что Бог существует”. Фундаментальное допущение, лежащее в основе их доктрины, заключается в том, что Бог хочет быть другом людям, и если человеку удастся построить отношения с Богом, обращаясь к нему в молитвах, то “Бог начнет отвечать посредством мыслей и образов, возникающих в голове, а также телесных ощущений”. Самое сложное тут не в том, чтобы дождаться ответа от Бога – Бог постоянно разговаривает с нами, считают последователи движения. Проблема в том, чтобы научиться его слышать. Лурманн сравнивает это с обучением специалиста по УЗИ, который должен уметь разгадать смысл “мерцающего зеленоватого пятна на экране”.

В 2013 году Лурманн и ее коллеги провели эксперимент, чтобы показать, как это происходит. Студентов-христиан из Стэнфорда случайным образом разделили на две группы. Первым сказали слушать лекции теолога Люка Тимоти Джонсона по Евангелию тридцать минут в день шесть дней в неделю (аудиозаписи лекций загрузили на айподы студентов). Второй группе выдали записи с призывами “чувствовать Бога напрямую”. Вот, например, что слышали эти студенты, медитируя под двадцать второй псалом: “Господь пастырь мой… Узри пастыря перед собой… его лицо… свет, исходящий от него… его походку… Огляди холм, на который он ведет тебя… ощути дуновение ветра, колышущего травы… вдохни их аромат… Прислушайся к пению птиц… прислушайся к своим ощущениям, следуя за пастырем…”. Указания перемежались длинными паузами, во время которых слушающий должен был “продолжать разговор” с Иисусом.

Результаты выглядели впечатляюще. У тех испытуемых, кого просили почувствовать божественное присутствие, развилась тесная привязанность к Богу. (В религии, утверждает Лурманн, как и в любом другом деле, повторение – мать учения.) Более того, новообретенная духовность принесла им ощутимую пользу: студенты меньше страдали от стресса и одиночества, и у них меньше проявлялись симптомы психических расстройств, чем у испытуемых, которые слушали лекции по теологии. Это подтверждают и данные исследования Линн Андервуд: чем больше человек согласен с утверждением “Я непосредственно чувствую, как Бог любит меня”, тем лучше его психическое состояние. В трудных жизненных обстоятельствах этот эффект становится еще более выраженным. По данным Андервуд, существует статистическая зависимость между частотой духовного опыта и подавленной депрессией среди жертв домашнего насилия, больных, переживших сердечный приступ, и пациентов с хроническими заболеваниями. Для этих верующих Бог не абстрактная гипотеза, объясняющая существование Вселенной. Для них Он – то, чего им больше всего не хватает: объект привязанности, источник утешения и любви. В другой работе Ли Киркпатрик и Филипп Шейвер показали четкую зависимость между надежной привязанностью к Богу и уровнем различных показателей физического и психического здоровья. Обобщая, можно сказать, что люди с такой привязанностью меньше страдают от одиночества, депрессии и психосоматических расстройств и больше удовлетворены жизнью. Как заметил Киркпатрик, те же самые признаки характерны и для испытуемых, чьи отношения с любимыми людьми строятся на надежной привязанности.

Все эти исследования доказывают практическую пользу веры. Но мне кажется, тут важно избежать ошибочного толкования научных данных. Ведь глядя на них, так легко прийти к выводу, что Бог всего лишь побочный эффект наших психических процессов, воображаемый друг, без которого люди никак не научатся обходиться. Исходя из того, что вера дает определенные преимущества – предотвращает депрессию, успокаивает нервы, – можно подумать, будто за ней и не стоит ничего, кроме этой пользы, что Бог – просто способ помочь себе.

Эта мысль не нова. Уильям Джеймс испытывал подобные сомнения, работая над “Многообразием религиозного опыта”. К моменту, когда он приступил к написанию своего труда, его вера была слаба. “Я не видел смысла общения с Богом, – писал он в письме. – Завидую тем, кто видит”. Несмотря на это, Джеймс настаивал, что наука должна принимать религиозный опыт всерьез и что она не может отбросить такой универсальный элемент любой человеческой культуры. (Слишком часто, говорил он, ученые скатываются в “медицинский материализм”, который “воображает, что покончил со св. Павлом, объяснив его видение на пути в Дамаск эпилептическим припадком”.) В главе “Страждущие души” Джеймс приводит историю одного француза в состоянии “сильного нервного расстройства”: молодой человек писал, что “превратился в дрожащую массу страха” и страдал от “чувства беззащитности и беспомощности, которого не знал раньше и никогда не испытывал впоследствии”.

Однако юноша не покончил с собой и не погрузился в депрессию. В разгар экзистенциального кризиса, когда его “болезненные ощущения” достигли высшей точки, он открыл для себя религию и обрел в ней спасение: “Я хочу сказать, что страх мой был так велик, что если бы я не нашел некоторой поддержки в таких текстах Священного Писания, как: «Бог – мое прибежище»… «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные»… «Я – воскресение и жизнь», – то я бы, вероятно, совсем лишился рассудка”.

В 1904 году, два года спустя после выхода книги, переводчик, работавший над французским изданием, написал Джеймсу с просьбой прислать ему оригинал письма этого юноши. Джеймс ответил, что прислать его не может, потому что никакого юноши француза не было – он описал свой собственный опыт. Это он находился в плачевнейшем состоянии, и только Священное Писание помогло ему уцелеть. И хотя Джеймс страдал от меланхолии до конца своих дней и его вера впоследствии пошатнулась, он не забыл урок, который получил в те ужасные дни. Бог имеет значение, потому что Он меняет нашу жизнь. И это правда, даже если Бога не существует.