XVII
Рождественские бессмертники цветут и благоухают
Белый (?) Ворон
«Какая же мерзкая сигарета», – думал я, выдыхая через нос горький дым. Да ещё и никак не закончится. Я ухмыльнулся новой мысли: прям как жизнь.
Звёздочки над кроватью равномерно, медленно и немного даже убаюкивающе мигали. За окном все деревья были украшены гирляндами.
Коул сидел на кровати в своей комнате. Корабль только что скрылся вдали. Мой отец привёз мне в подарок сладости и две новые книги – от обоих родителей, так сказать.
Коэлло же выглядел убитым. Я помню, что он пару раз упоминал своих предков, а видел я его только с одним отцом, о котором он вообще говорил очень мало.
С его матерью что-то случилось.
Волновало ли меня это?
Мне стало не по себе. Что это случилось с кем-то другим, а не со мной. Нет, разумеется, в моей жизни много чего произошло, и меня преследовал ореол мученика. Что страдать за всех должен я. А они – только если я захочу.
Сейчас же я ни для кого не хотел страданий.
И состояние Коэлло меня напрягало.
– Хэллебор.
Я не заметил, как сигарета закончилась, выбросил окурок в темноту и прошёл к его половине комнаты.
Он держал в руках небольшой механизм, напоминающий конструкцией солнце. Или что-то вроде того. Он не заметил меня, уставившись на изобретение пустыми глазами.
Я всё понял без слов и взглядов. Задвинув штору, я решил оставить человека наедине со своим горем, как пару часов назад я призывал Коэлло оставить Аарона Мейерхольда.
Пять дней были наполнены прогулками, отстранённостью Хэллебора, который сидел в своей части комнаты и просил оставить его в покое, игрой в карты с Куинами и странным настроением учащихся: они пытались радоваться праздникам, будучи совершенно опустошёнными.
Внезапно прекратившееся соревнование вновь продолжилось.
Ребята снова начали бросать друг другу вызовы, возобновили игру на выживание, или, скорее, этот тупой способ отвлечься и развлечься.
Из-за угла выехала Эстер Уайльд, когда Мейерхольд впечатал меня в стенку, ухватив своей широкой ладонью и длинными пальцами за горло.
Он шипел почти как змей, видимо, уже не в силах сдерживать себя, обращая свою печаль об утерянном брате в ярость.
– Ты…
Я улыбнулся ему, пытаясь дышать, а не задыхаться.
Эстер равнодушно окинула нас взглядом, но за ней появились и другие ученики. Разумеется, они полезли нас разнимать, а вернее, оттаскивать взбешённого Аарона от меня.
Я откашлялся, с нервной улыбкой глядя на рыжую глыбу.
– Не теряй самообладание, Мейерхольд. Иначе рискуешь отправиться к уже заключённому в камере Джонатану.
Он не ругался и не брыкался, как Дэмиан, но в его голубых глазах бушевал шквал ненависти.
Аарону повезло, и на учителей мы не наткнулись, так что к директору никто его не повёл. Убрав от себя руки удерживающих его ребят, он ушёл восвояси, а парни же осмотрели меня и поспешили последовать примеру рыжего и свалить.
Конечно. Я никому не нравился.
До сих пор.
Эстер же окинула меня более миролюбивым взглядом и подъехала ближе. Я огрызнулся:
– Что, уже настолько мертва, что и ходить не можешь?
– Врач посоветовал.
Я кивнул, она же дотронулась до моего колена.
– Ты похож на меня.
Я сглотнул. Она отвела взгляд.
Я понимал, о чём говорит Уайльд. Но не хотел бы.
– И почему эта роль досталась именно тебе, Антихрист?
Она тихо засмеялась, отъезжая на своей коляске прочь от меня. Я остался стоять в пустом коридоре с покрасневшей от стараний Аарона шеей и побледневшим от злости и ужаса лицом.
В отдалении Эстер что-то тихо напевала.
Конь
После продолжительной дискуссии со старшеклассниками администрация решила, что Рождество будет праздноваться в рамках европейских традиций, то есть двадцать пятого декабря, Новый же год – как обычно, первого января, а Ханука или любой другой праздник, зависящий от национальности ученика, будет проведен, но не так масштабно. В конце концов, Рождество – общий праздник для всех. Скорее всего, нам просто дали разрешение отмечать, кому как угодно. Никто не был против, ведь большинство понимало, что всем угодить нельзя.
Я уже заворачивал подарки для друзей в красивую бумагу, которую нам привезла мама. Ну, собственно, сами подарки тоже купила она по моей просьбе за деньги, которые я получил когда-то на подработке.
Наверняка она немного добавила.
Пока я упаковывал подарок для Олеана, на ум мне пришла заманчивая мысль.
Я спрятал свертки под кровать и выскочил из комнаты. Дэмиан, как обычно, где-то пропадал, это было вполне в его духе. Он либо находил укромный уголок, либо сидел в комнате, либо с кем-нибудь дрался.
Я постучал. Послышался хриплый голос Олеана. Я не совсем разобрал слова, скорее всего, это были ругательства. Хорошо зная друга, я посчитал это за приглашение и вошёл.
Тут я вспомнил, что хотел сделать сразу после подготовки подарков. Это пришло мне на ум ещё до того, как во время упаковки я решил попросить кое о чём Олеана.
Коэлло сегодня за завтраком, да и ужином не появлялся, ла Бэйл же вёл себя опустошённо – не так, как обычно, а будто бы ему напомнили о давней болячке, разбередили её и плюнули к тому же.
В общем, вид у Олеандра был явно не самый лучший. Хуже обычного. Я любил красоту боли: мне нравились несчастные люди, но я не хотел видеть их такими. Парадокс.
– Олеан, у меня к тебе два вопроса. Если можно. И, да, как там Коул? Я беспокоюсь. Его отец принёс плохие новости?
Он лежал на постели, уставившись в потолок, и прикрывал ладонью один глаз. Когда я начал говорить, друг медленно перевёл взгляд на меня и посмотрел так, будто я был врачом, который хочет позвать его на очередную неприятную операцию.
– Ты заметил, что с ним был только отец? Молодец.
Из этих слов мне всё стало ясно. Я опустил голову.
– Не верится, – мой тихий голос стал ещё тише. – Я навещу его, – конечно, я имел в виду Коула.
– Нет, – прервал меня Олеан, проследив одним глазом за тем, как я подхожу к шторе, разделяющей комнаты соседей. Я обернулся, заглянул в лицо ла Бэйла и молча отступил. Мне пришлось вернуться к изначальной цели визита.
– Ладно. Итак. Я слышал о том, как Аарон с тобой поступил. Об этом многие болтают, трудно не заметить. Так вот…
– Болтают… Скорее жужжат. Назойливо. Жужжат.
Молчаливое согласие.
– Что произошло?
Он привстал, опираясь ладонью на матрас. Автоматически ухмыльнулся. Я знал эту гримасу: она проскальзывала на его лице каждый раз, когда он надевал на себя маску, отделяющую его от этого мира. Бессознательная защита, что-то вроде подобия услужливой или вежливой улыбки, только, скорее, очень неудачная попытка скрыть своё неумение общаться с людьми.
Несмотря на всё это, Олеан умел говорить, когда высказывал то, что действительно думает.
– Мейерхольд явно недоволен мной. Видел же, у меня ещё полчаса потом не сходило покраснение… – он задумчиво погладил своё горло. – Так вцепился…
– Это ясно. За что?
Его лицо приняло бесстрастное выражение человека, который скрывает эмоции, играя в покер и не особо думая о картах других, он всё же заинтересован в том, чтобы не проиграть.
– Жизнь несправедлива, Эндрю. Вот и люди такие же.
Я подошёл ближе и сел на стул напротив его кровати.
– Некоторые считают, что справедлива. Это сложный вопрос. Но у жизни, во всяком случае, нет возможности быть той или иной, а вот человеческие поступки… имеют под собой основание, как правило. Причинно-следственную связь…
– Изворотливый.
– Это ты про себя? Согласен. Так, может, скажешь уже? Я вижу, ты знаешь.
– Опасный ход, лошадка.
– Терять мне нечего.
Олеан улыбнулся.
И пожал плечами.
– Почему бы тебе не спросить самого Аарона, раз ты так заинтересован в этом вопросе? Правда, смотри, чтобы он и тебя не пригвоздил к стенке. Кажется, его самообладание и холодность понемногу начинают давать трещину.
Я упёр локти в стол и прикрыл ладонью глаза.
– Так. Ладно. Я… хотел попросить кое-что у тебя. Ты ведь можешь перемещать предметы, как я понял, да? А сможешь ли ты достать одну вещь к празднику для меня? Матери было тяжело привезти это, так что…
– Конечно. Что за вещь?
– Гитара. Я подумал, что было бы неплохо посидеть вечером под живую музыку, а Дэмиан умеет играть. У нас дома был простенький инструмент, и, может быть, ты мог бы как-то достать его, если я скажу, где искать.
Он задумался.
– Вы же из Ирландии, верно? Хм. Может быть, смогу. Но если нет – я точно притащу другую гитару, похожую.
Я выпрямился и постарался улыбнуться.
– Это было бы чудесно. Любая подойдёт. Как тебе будет легче. Чудесно!
Он отвёл взгляд, приподнимая руку и концентрируясь на чём-то. В его чёрных глазах я увидел некую теплоту, и эти бездонные дыры показались чем-то не забирающим тепло, а ищущим его.
Он был рад, что его способности могут принести добро…
В моём сердце от этого зрелища разлилось тепло.
Олеан призвал тьму.
Северный Олень
– Джонатан.
Я стоял возле двери. Смотрел в маленькое зарешёченное окошко в ней. Парень сидел на постели и испуганно пялился на меня.
– Слуа тебя побери, Джонатан.
Он нахмурился, затем посмотрел в пол. Только не на меня. Не на меня.
Комнату его плохо было видно в полумраке, но выглядела она хуже обычных. Более бедной. Наверняка его поместили сюда специально, чтобы преступник не мог особо ничего сделать.
Он хотел приказать мне убраться. Но не смог.
Вряд ли его особо кто навещал за всё это время.
Джонатан помолчал.
Мне сложно было его винить. Будет здорово, если он ещё не разучился разговаривать.
– Я принёс тебе кое-что.
Залез в карман и достал оттуда небольшой брелок. В виде кошки. Брелок шершавый, его приятно гладить. Протянул предмет сквозь прутья и ближе прислонился к двери.
– С Рождеством, Джонатан.
Он наконец посмотрел на меня. Но подойти боялся. Боялся, что я мог что-то сделать с этим брелком. Что это ловушка, насмешка, издёвка.
Но я не издевался.
Мне было его жаль.
Так жаль.
– Сегодня Рождество. Нам читали лекции, и скоро будет праздничный ужин. А праздник от лицея заключается в том, что весь вечер и ночь мы можем делать что захотим, ну, ты понимаешь, в пределах нормы, вроде как веселиться и отмечать, можно будет даже сходить на какой-то фильм, его будут показывать в зале. О тебе почти никто больше не говорит. Кажется, они только немного боятся, что ты сбежишь, – при этих словах я начал ухмыляться. – Боятся, что ты подожжёшь всех заживо. Идиоты, правда?
Я бросил брелок на пол в камеру Джонатана, постучал пальцами по перекладинам маленького окошка в двери и проследил за тем, как взгляд заключённого становится чуть мягче, когда он увидел, что подарок не был бомбой или ловушкой.
Но он так и продолжил сидеть на кровати.
– С Рождеством, Джонатан, – повторил я и перешёл на шёпот, подобно брату: – Я ещё приду к тебе. Прости.
Всё. Я отвернулся и побрёл прочь из этого коридора одиночества, комнат, в которых обычно селят опасных нарушителей законов лицея.
Когда я уже почти покинул коридора, услышал, как Джонатан, стукнувшись головой о дверь камеры, подобрал брелок в виде кошки и громко прошептал что-то на исландском.
Я не понял слов.
Кажется, он тоже.
* * *
Подумать только. Вот и наступило Рождество. Откровенно говоря, лично я его терпеть не могу. А вот брат этот праздник всегда обожал. Но после пожара, в котором погиб наш отец, Дрю в зимних праздниках старался будто бы забыться. Я постоянно замечал, что его гложет чувство вины, – по-моему, отблеск этого чувства навсегда отпечатался на печальном лице брата. И во время Рождества он выглядел будто бы ожидающим, что всё изменится, хранящим надежду и одновременно безумно несчастным.
Потому я перестал любить Рождество. Да и, честно говоря, будучи только ребёнком до того пожара, я не успел сформировать своё понимание семьи. А со смертью отца образ семейного счастья был навсегда для меня утерян.
И вот с каждым годом Эндрю всё сильнее пытался вернуть мне ощущение духа семейного праздника, но пока что безрезультатно.
Теперь же мы отмечали Рождество без взрослых и бессмысленных гостей, без тишины, которая напоминала об отсутствии одного члена семьи. Теперь мы праздновали шумно. Я веселился с кучкой таких же, как я. Подростков, у которых отняли право и возможность на семейное счастье.
Впрочем, многим из нас это было и не нужно.
Ведь мы бессмертны. У нас есть особые силы.
И Олеан смог достать алкоголь.
Да ещё и гитару откуда-то притащил. Без понятия, как они провернули это с Дрю, но я не отказался позже сыграть им.
На ужине нам снова прочитали лекцию. Праздничный стол. Даже налили детского шампанского, серьёзно?
Август подскочил к нашему столу, демонстративно повернувшись задом к произносящему речь директору, и громко прошептал:
– Не против, если попозже завалюсь к вам?
Олеан пожал плечами, не глядя в вишнево-алые глаза Сорокина, но вскоре улыбнулся и хмыкнул.
– Думаю, что весь лицей будет перебираться из комнаты в комнату. У нас же тусовка. Все будут ходить пьяными, накуренными… Кстати, ни у кого нет…
– Читаешь мысли? – Август загадочно-мрачно ухмыльнулся, похлопав по карману своей длинной чёрной лётной куртки. – Мне кое-как передали кое-что лёгонькое, так что последствий не вызовет, а веселья прибавит.
Я выгнул бровь, глядя на новоиспеченного дружка ла Бэйла. Откровенно говоря, мне он не нравился. Слишком уж похожи они были с белобрысым, а два дьявола для одной команды было уже много.
– Не вижу смысла в наркотиках, даже лёгких, когда есть алкоголь. Лучше бы привёз водки с родины, если верить слухам, вроде как у вас с ней там всё в порядке.
Август сел рядом и улыбнулся шире. Я заглянул в его глаза и понял, что он уже немного принял. Парень постукивал ногой по полу и покусывал губы, продолжая ухмыляться. Ему явно было весело, пускай выглядел он при этом абсолютно адекватным. Насколько Август вообще мог выглядеть адекватным.
– Да брось, рыжик-бесстыжик. Водку передать тяжелее, да и этот вопрос исправил наш многоуважаемый мистер Олеандр. Ага-а. Это не полноценные наркотики, просто лёгонькая травка. Один раз, как говорится, не…
– Да мы поняли уже, – перебил я его, замечая, что белки глаз у парня слегка покраснели, но это могло быть и просто от недосыпа, к примеру. – Но всё равно, в чём смысл? Эффект-то такой же, что и от выпивки.
– О, ну, Дэмиан, – он засмеялся. Смех у него был не хриплый, как у Олеана, а более звонкий, но сильно приглушённый. – Дело ведь не в способе достижения веселья и эйфории, а в том, что ты потом детям расскажешь. Ах, ну да… Какие у нас могут быть дети? – он озорно пихнул меня в бок и заорал на всю столовую: – Мы же бессмертные! Бессмертник, бессмертник!
Это был герб лицея – этот самый бессмертник. Цветок такой. Мы проходили на одном из уроков. Его научное название переводится как «золотое солнце», или что-то вроде того, что довольно иронично. Как только организаторы умудрились отыскать этот чёртов цветок и сделать его гербом лицея для бессмертных при умирающем солнце?
Директор речь свою уже закончил, потому Августа не собирались наказывать за громкие выкрики.
Я толкнул его в ответ, сильнее, чем ожидал, и парень чуть не свалился со стула.
– Больно же! Урод, – он сказал это мрачно, но без особой злобы. Я научился это различать. Толкнув меня в ответ ещё раз, Август продолжил:
– Короче. Есть дурь. Поделюсь. От одного раза никакой зависимости не вызывает – это точно говорю. Да и чего нам бояться? Смерти?
Олеан улыбнулся, услышав его слова. Мне же это забавным не показалось. Быть зависимым бессмертным казалось ещё большей мукой, чем просто бессмертным. Сорокин бросил на меня последний взгляд и встал из-за стола, уходя прочь из столовой. Он не попрощался и не помахал рукой, потому что тут никто так не делал.
Прощания нам ни к чему. Они бессмысленны.
Потом в зале поставили фильм, и некоторые даже решили явиться на сеанс. Но мне хотелось побыстрее пережить уже это чёртово празднование и пойти в комнату. К дури Августа и алкоголю Олеана.
Кажется, мы все решили последовать примеру солнца и стали разрушать самих себя с особой силой.
Но от солнца мы отличались. Мы-то бессмертны. Оно нет.
Итак, гитара.
Уже всё забыл. Скучал по этой боли в пальцах. По ощущению погружённости в музыку, которой ты сам распоряжаешься.
Олеандр смотрел на меня очень внимательно. Почему-то мне казалось, что он вспоминает что-то. Связанное с мелодией, я так полагаю.
Хэллебор не выходил из своей комнаты. Наконец ла Бэйл вытащил его оттуда пинками, получив в благодарность довольно неплохой удар в челюсть, но мы усмирили взбешённого Коула, залив ему в глотку неплохую порцию виски с колой.
Эндрю не очень одобрил такой подход, но его мы не спрашивали.
На окне поблескивали и переливались гирлянды, как и звёздочки над кроватью Олеана, которые Дрю упросил мать привезти сюда. Из других комнат слышался смех, шум. Кто-то что-то разбил. Кто-то пел, вернее, орал молитву без музыкального сопровождения на мотив пост-хардкора.
Ночь будет длинной. Она обещала схватить нас за шкирку и погрузить в себя, заставляя захлебнуться её событиями и сбивчивыми разговорами, хриплым смехом, алкоголем.
В какой-то момент брат остановил меня и сунул в руки свёрток. Я был уже пьяным, но ещё соображал, а потому сухо засмеялся и распотрошил упаковку. Внутри лежал свитер, и я захохотал ещё громче.
– О, модник, ну надень, надень.
Олеан поднял в воздух бутылку с вином, кивая мне. Коэлло валялся на полу, безразлично глядя в противоположную стену и периодически попивая то из бутылки с колой, то из бутылки с виски.
Я напялил на себя свитер и, шатаясь, завалился в ванную, где было зеркало. Кое-как собравшись с мыслями, я прочитал вышитую крупными буквами надпись: «SOUL SOLD».
Вот же маленький засранец.
Я вернулся из ванной и, расставив руки в стороны, спросил:
– Ну как?
Олеан подавился вином и бешено захохотал.
– Огонь просто!
Я промолчал.
Он перестал смеяться и, пытаясь скрыть улыбку, пробормотал:
– Упс. Прости. Ну, в смысле… Ха-а-а, когда один рыжий издевается над другим рыжим – бесценно!
Он снова начал ржать, периодически запивая хохот из бутылки, а Дрю смущённо улыбался. Я подошёл и влепил ему дружеский удар по плечу, но потом обнял и похлопал по спине.
– Спасибо, брательник. Я буду носить его всю зиму.
Тем временем ла Бэйл уже пытался справиться со своей упаковкой. Получалось у него это из рук вон плохо, а потому он в итоге достал из пенала перочинный нож и вскрыл бумагу им.
– Бог ты мой, вы только посмотрите на это. Как твоя мать вообще согласилась на такое? И как ты узнал мой размер? Спёр мои ботинки, sul serio?
Мой брат снова заулыбался. Он был единственным, кто выпил лишь чуточку вина и вряд ли собирался особо много буянить сегодня.
Олеан поставил бутылку на пол, не особо крепко держась на ногах, поднялся и, уже будучи разутым, напялил на себя подаренные моим братом ботинки на высокой подошве.
– Да я в них ростом где-то с Хэллебора. Это же чудеса, мать его… за ногу!
Ботинки были чёрными и правда на достаточно высокой платформе, да и выглядели под стать обычному прикиду Олеандра.
– Спасибо, чёрт тебя побери, Эндрю! Ты действительно самый настоящий Санта-Клаус этого лицея.
Ла Бэйл повернулся, довольно поглядывая на обновку, открыл ящик стола, порылся в нем и достал пакет с надписью «ART»: судя по всему, из творческого магазина. Он бросил свёрток в руки Дрю, и тот удачно его поймал, после заглянув внутрь. И когда Эндрю достал подарок, я понял, почему у брата так засверкали глаза.
Ну конечно. Он думал только о нас и забыл попросить мать купить на чём ему рисовать.
А вот ла Бэйл не забыл.
В руках Эндрю держал довольно толстый альбом, такой же толстый скетчбук и коробку с дорогими на вид французскими карандашами.
– Твой аномальный антиэгоизм предсказуем, Куин-старший. Так что это было несложно. О, и Дэмиан… – он открыл другой ящик и, повернувшись ко мне, так же метко кинул в руки пачку с наклейками. Крупными. Я рассмотрел их получше и понял, что это кучка стикеров на гитару.
– Захватил, когда забирал инструмент. И да, к слову, он тоже теперь твой. Вообще-то, я его спёр. Но наклейки купил сам, так что не переживай.
Эндрю сурово посмотрел на него.
– Ты же сказал, что гитара твоя.
– Ну, Куин! Куин-Куин. До вашего дома далековато, у меня на такое сил не хватит. Иначе я бы остался где-то там и не смог бы вернуться назад. Я и так в последнее время многовато путешествовал, поэтому следующая дальняя прогулка – только завтра. И потом перерыв. А то так и попасться недолго. Пришлось переместиться к ближайшему магазину на суше и спереть оттуда гитару. Ну, наклейки я тоже взял без спроса, но за них хотя бы положил нужную сумму.
Он улыбнулся, поднял с пола бутылку и отхлебнул ещё вина.
– Всё равно ничего мне не будет! Ни-че-го! Ха-ха. Если бы у меня не было моих сил, я был бы жалким, откровенно говоря. Но с ними – хоть мир завоевать, перевернуть, изменить, сломать… – он задумался, поняв, что это не совсем то, что он хотел сказать, и пропал где-то в своих мыслях.
Эндрю неопределённо покачал головой и посмотрел на бледного Хэллебора, который до сих пор не издал ни одного звука.
– Коул, хэй, – брат сел рядом с ним и приложил руку ко лбу. – Температуры нет. Но я переживаю. Совсем он уже… Ладно. Я оставлю подарок для тебя в твоей комнате, о’кей? – Он повернулся к нам. – Может быть, перетащим его в кровать?
Коул отпихнул брата, приподнимаясь и пытаясь сесть. У него получилось, так что он опёрся головой о кровать Олеана.
– Нет.
Вот и всё, что он сказал. Дрю печально улыбнулся, встал, достал последний крупный сверток и вручил его Хэллебору.
Коул растерянно посмотрел на квадратную упаковку, потом вытер губы запястьем и развернул подарок.
Внутри была среднего размера коробочка с инструментами. Профессиональными. Я удивился. Где только он накопил на это столько денег? Впрочем, футляр был маленький как раз по причине стоимости. Были бы деньги, Дрю подарил бы ему куда больше, чем это.
Но опустошённые глаза Коула едва заметно, однако же снова заблестели. Он посмотрел на моего брата и пробормотал:
– Спасибо.
С этими словами он обнял коробочку, уткнувшись в неё щекой, и задремал.
А потом мы снова начали болтать, пить и смеяться.
Август зашёл, как и обещал. Олеан и Коул попробовали то, что он предложил – курили эту дрянь через бутылку. Мне всё ещё был не очень понятен смысл всего этого, но какая разница, их дело.
Дрю, однако же, так не считал и потом очень долго объяснял Августу, что это его погубит. Парень-вампир смотрел на брата довольно долго, потом опустил голову и мрачно ответил:
– Было бы неплохо.
Тогда Дрю от него отстал.
Но всё равно предупредил:
– Даже для бессмертных последствия этой гадости слишком жестоки. Ты будешь страдать, если увлечёшься подобным, и в отличие от простых людей… даже умереть не сможешь.
Он выкинул бутылку, которая осталась после их делишек, в мусорку и подарил Августу подвеску в виде анха. Я понятия не имею, откуда она у него взялась.
Позже я спросил у Эндрю, и он ответил, что его сила способна не только ненадолго изменять восприятие реальности иллюзией, но и воплощать эту иллюзию в жизнь. К примеру, имея кулон, изменить его форму. Это довольно трудно сделать, и у него получилось так всего пару раз с небольшими предметами, но это реально.
Август был очень удивлён и долго пытался отказаться от подарка, а потом убежал из комнаты, пробормотав что-то вроде благодарности.
Уже позже к нам приходили и другие. Смутные воспоминания.
Всё плывёт перед глазами. Так весело. Правда, унитаз тоже встречается иногда. Тошнотворный запах. И снова алкоголь. Аарон бьёт Олеана по лицу… За что? Почему? А я догадывался. Я-то догадывался.
Песни. Рождественские. Да и новогодние. Я играю на гитаре. Сбиваюсь. Я так пьян.
Живём. Вот мы, живём. Живые. Бессмертники. На самом деле тяжело сравнивать нас с цветами.
Я лежу на полу. В коридоре. Что я делаю в коридоре?
Не знаю.
Но я вспомню утром.
Я всё вспомню.
И всё начнётся сначала.
Так не хочется просыпаться. Так плохо. И так хорошо. Ничего не понимать.
Вот оно, почему многим так нравится алкоголь.
Забываешь…
