Глава 4
Лорд Питер выходит на охоту
Последовательность чередований колоколов – вот что должен понять начинающий звонарь прежде всего.
Тройт. Искусство колокольного звона
«Уважаемый лорд Питер, – писал священник, – с момента вашего визита в январе, доставившего нам огромное удовольствие, я в смятении размышляю о том, какое мнение сложилось у вас о нашем невежестве. Ведь мы даже не подозревали, что под одной крышей с нами проживает выдающийся знаток метода Шерлока Холмса. Мы живем слишком уединенно, а новости узнаем из «Таймс» и «Спектейтора», так что круг наших интересов постепенно сужается. И лишь когда моя жена написала своей кузине миссис Смит – которую вы, возможно, знаете, поскольку она живет в Кенсингтоне, – и упомянула о вашем пребывании у нас, мы узнали, что за гостя имели честь принимать. В надежде, что вы простите нам эту прискорбную ошибку, я решился написать и попросить у вас совета опытного человека. Сегодня днем спокойное течение жизни нашей деревушки грубо нарушило загадочное и ошеломляющее событие. Вскрыв могилу леди Торп, чтобы похоронить в ней и ее супруга, о смерти которого вы наверняка уже узнали из прессы, наш могильщик пришел в ужас. Он наткнулся на труп незнакомого мужчины, судя по всему, убитого весьма жестоким способом. У трупа сильно изуродовано лицо, а кисти – о ужас! – и вовсе отрезаны. Наша местная полиция занялась этим делом, но случившееся представляет для меня особый интерес, поскольку тело обнаружено на принадлежащей церкви земле. И вот теперь я пребываю в растерянности. Моя супруга, будучи весьма практичным человеком, посоветовала мне обратиться за помощью к вам, и старший офицер Бланделл из Лимхолта, с которым у меня состоялся разговор, пообещал всячески содействовать вам в расследовании. Зная, насколько вы занятой человек, я даже не прошу вас о приезде. Но если вдруг у вас найдется для этого время, то мы всегда готовы оказать вам сердечный прием.
Простите, если это письмо показалось вам сумбурным, ведь я пишу его в ужасном смятении. Осмелюсь добавить, что наши звонари до сих пор благодарны вам за помощь, какую вы любезно оказали нам во время нашего грандиозного новогоднего перезвона. С наилучшими пожеланиями от меня и моей жены.
Искренне ваш, Теодор Венаблз
P. S. Моя жена напомнила, что слушание по делу состоится в субботу в два часа дня».
Это письмо, отправленное в пятницу, лорд Питер получил в субботу утром. С радостью отклонив предложения на несколько светских мероприятий, он тотчас отправился в путь и уже в два часа дня сидел в доме священника в окружении жителей деревни. Пожалуй, такого количества народу не собиралось под этой крышей с того самого дня, когда аббатство прекратило свое существование.
Коронер, румяный мужчина, который, похоже, был лично знаком с каждым из присутствующих, вел заседание с видом чрезвычайно занятого человека.
– Итак, джентльмены… Я бы попросил соблюдать тишину… присяжные, пройдите сюда… Спаркс, подайте Библию… нужно выбрать старшину присяжных… О! Вы уже выбрали мистера Доннингтона… очень хорошо… Прошу вас, Альф… возьмите Библию в правую руку… поклянитесь тщательно рассмотреть… дело о неизвестном трупе… да поможет вам Господь… поцелуйте Библию… садитесь… вот туда, за стол… а теперь все остальные… возьмите Библию в правую руку… в правую руку, мистер Пратт… Вы не отличаете левую руку от правой, Уолли? Прекратить смех… нельзя терять время… произнесите такую же клятву… каждый из вас… да поможет вам Господь… поцелуйте Библию… вот на эту скамью, рядом с Альфом Доннингтоном… Итак, всем вам известно, что мы собрались здесь для того, чтобы выяснить причины смерти незнакомца, найти свидетелей, которые могли бы его опознать. Что такое, старший полицейский офицер? О, понимаю… Почему вы не сказали сразу? Хорошо… сюда… прошу вас… Прошу прощения, сэр? Лорд Питер… не повторите ли еще раз… Вимзи?.. О… без буквы «вэ»… на конце «и»… род занятий… что?.. хорошо… так и запишем… а теперь, милорд, вы готовы представить нам свое свидетельство очевидца?
– Не совсем, но, думаю…
– Одну минуту… возьмите Библию в правую руку… показания… правду… и ничего, кроме правды… поцелуйте Библию… да… имя, адрес, род занятий… все это у нас есть… Если вы не успокоите своего ребенка, миссис Лич, вам придется покинуть помещение… Итак?
– Мне показали тело неизвестного, и я могу сказать, что, вероятно, видел его первого января сего года. Я не знаю, кто он такой, но, похоже, именно этот человек остановил мою машину в полумиле от моста, расположенного возле шлюза, и попросил указать ему дорогу к церкви Святого Павла. С тех пор я больше не встречал этого человека и уверен, что никогда не видел его прежде.
– Что заставляет вас думать, что это один и тот же человек?
– То обстоятельство, что он так же смугл и с бородой. К тому же, по-моему, на том незнакомце был такой же темный костюм, что и на трупе. Я говорю «по-моему», потому что на незнакомце, остановившем меня на дороге, было пальто. На вид я дал бы ему лет пятьдесят. Он говорил тихо, с лондонским акцентом. Речь правильная. Незнакомец сообщил мне, что он механик и ищет работу. Только вот я считаю, что он…
– Одну минуту. Вы говорите, что узнали бороду и костюм. Можете ли вы поклясться…
– Нет, не могу. И говорю, что мертвый мужчина очень похож на незнакомца, встреченного мной на дороге.
– Вы не можете узнать его?
– Нет. Лицо слишком сильно изуродовано.
– Что ж, хорошо. Благодарю вас. Есть еще какие-нибудь свидетели, способные опознать покойника?
Со своего места робко поднялся кузнец.
– Подойдите к столу, пожалуйста. Возьмите Библию… правду, и ничего, кроме правды… Имя Эзра Уайлдерспин. Итак, Эзра, что вы можете нам сообщить?
– Сэр, если я скажу, что узнал покойника, то солгу. Хотя не скрою, что он сильно похож на парня, который, как и пояснил его светлость, объявился в нашей деревне в первый день нового года и зашел ко мне в кузню в поисках работы. Объяснил, что раньше работал механиком. Я ответил, что с удовольствием возьму его, коли он действительно умеет управляться с моторами, и дал ему испытательный срок. Целых три дня он работал в мастерской, и, насколько я могу судить, справлялся весьма неплохо. А потом вдруг ни с того ни с сего вышел из дому ночью, и больше мы его не видали.
– Когда это случилось?
– В тот самый день, когда похоронили ее светлость.
Тут же раздался гул голосов:
– Четвертого января, Эзра! Вот когда это было.
– Верно. В субботу, четвертого января. Как звали того человека?
– Он назвался Стивеном Драйвером. О себе рассказал не много: лишь то, что давно ходит по окрестностям в поисках работы. Еще добавил, что служил в армии и с тех пор без работы.
– Он называл какие-нибудь имена, ссылался на кого-то?
– Да, сэр. Он дал адрес одного гаража в Лондоне, в котором когда-то трудился. Правда, обмолвился, что гараж обанкротился и закрылся. Однако если я напишу его хозяину, то он непременно даст ему рекомендацию.
– У вас сохранился адрес гаража и имя его хозяина?
– Да, сэр. Моя жена его спрятала.
– Вы связались с хозяином гаража?
– Нет, сэр. Видите ли, я не слишком силен в написании писем и решил подождать до воскресенья, когда у меня появится больше времени. Но вскоре мой новый работник пропал, и я об этом деле забыл. Он не оставил после себя никаких вещей, кроме старой зубной щетки. Когда он здесь появился, мне даже пришлось одолжить ему рубашку.
– Постарайтесь отыскать адрес гаража.
– Хорошо, сэр. Лиз! – зычно крикнул он. – Беги-ка домой да поищи тот клочок бумаги, что дал мне Драйвер.
Из дальнего угла комнаты раздался женский голос:
– Я принесла его с собой, Эзра!
Послышался шум, и вперед протиснулась дородная жена кузнеца.
– Спасибо, Лиз, – произнес коронер. – Мистер Таскер, Литтл-Джеймс-стрит, Лондон. Вот, господин старший полицейский офицер. Думаю, эти сведения для вас. Итак, Эзра, можете ли вы рассказать нам об этом Драйвере что-нибудь еще?
Мистер Уайлдерспин задумчиво поскреб толстым указательным пальцем покрытый щетиной подбородок.
– Нет.
– Эзра, Эзра! Неужели ты не помнишь тех странных вопросов, что он тебе задавал?
– А ведь верно, – оживился кузнец. – Моя жена права: чудные вопросы. Он сказал, что никогда не бывал в наших краях, а вот его друг эти места знает и велел ему спросить мистера Томаса. «Какого мистера Томаса? – удивился я. – Таких у нас в деревне нет и никогда не было». – «Неужели? – говорит Драйвер. – Может, у него есть еще какое-то имя? Насколько я понял, у этого мистера Томаса не все в порядке с головой. Мой друг говорил, что он вроде как дурачок». – «Ты говоришь о Дурачке Пике? Его имя Орис». – «Нет, – ответил Драйвер. – Томас. Бетти Томас. Мой друг назвал мне еще одно имя. Другого парня зовут Пол. Он вроде как портной и живет по соседству с Томасом». – «А, – догадался я, – твой друг решил над тобой подшутить. Этими именами зовут не людей, а колокола». – «Колокола?» – «Да. Это наши церковные колокола. Один называется Бетти Томас, а другой – Тейлор Пол». После этого Драйвер начал расспрашивать меня о наших колоколах. Но я ответил, что если он хочет больше узнать о Тейлоре Поле и Бетти Томасе, то ему лучше поговорить со священником. Я так и сказал ему: «Наш святой отец знает о старых колоколах все». Неизвестно, встречался ли он со священником, но однажды – это была пятница – он вернулся в мастерскую и сказал, что побывал в церкви и увидел изображение колокола на могиле аббата Томаса. Потом поинтересовался, что означает надпись на этом самом колоколе. Я снова посоветовал ему обратиться к священнику. Тогда он спросил, на всех ли колоколах имеются надписи, и я ответил, что почти на всех. Больше Драйвер об этом не заговаривал.
Однако рассказ мистера Уайлдерспина совершенно не пролил света на загадочные события. На допрос вызвали священника, и тот рассказал, что действительно несколько раз встречал мужчину по имени Стивен Драйвер, когда привозил на кузницу журналы. Только Драйвер ни разу не спрашивал его о колоколах. Святой отец также дал показания, как было найдено тело и как он послал за полицией, после чего уступил место могильщику.
Мистер Гоутубед был многословен, снова и снова пересказывая свой разговор с сыном. В общем, он в подробностях повторил то, о чем уже сообщил полиции. Еще пояснил присутствующим, что могилу леди Торп вырыли третьего января и зарыли сразу после похорон.
– Где вы храните свои инструменты, Гарри?
– В подвале, сэр.
– Где находится подвал?
– Под церковью, сэр. Там раньше хранился кокс. Немало мне пришлось потрудиться, чтобы поднять его наверх по ступеням, пронести мимо алтаря, а затем все за собой прибрать. Уж как я ни старался, а куски кокса все равно вываливались из корзины.
– Дверь подвала запирается?
– Да, сэр, я всегда ее запираю. Она располагается позади органа. В подвал не попасть, если у вас нет ключей от этой двери и еще от двери западного входа. У меня есть и тот и другой, поскольку от моего дома удобно попадать в церковь именно через эту дверь. Но я могу войти и через другую.
– Где вы храните свои ключи?
– Висят у меня в кухне, сэр.
– У кого-нибудь еще есть ключи от подвала?
– Да, сэр. У священника хранятся ключи от всех дверей.
– А еще у кого?
– Не знаю, сэр. У мистера Годфри только один ключ – от подвала.
– Ясно. Но раз ключи висят у вас в кухне, значит, доступ к ним имеют все члены семьи?
– Так-то оно так, сэр, но, я надеюсь, вы не собираетесь в чем-то обвинить меня, мою жену, Дика и детей? Я служу в этой деревне могильщиком двадцать лет после того, как занял пост старика Эзекайи, и никого из нас ни разу не заподозрили в том, что мы убиваем и хороним у себя на кладбище незнакомцев. Я теперь припоминаю, что этот Драйвер заходил ко мне однажды утром. Может, он и брал ключи. Хотя если бы такое случилось, я бы их хватился…
– Ну-ну, Гарри! Не хотите же вы сказать, что этот несчастный сам вырыл себе могилу, а потом сам себя похоронил? Не тратьте наше время.
Раздался смех и шутливые возгласы.
– Прошу тишины. Никто вас ни в чем не обвиняет. Вы когда-нибудь теряли ключи?
– Нет, сэр, – мрачно покачал головой могильщик.
– А не замечали, что ваши инструменты кто-нибудь трогал?
– Нет, сэр.
– Вы почистили их после похорон леди Торп?
– Конечно, почистил. Я всегда держу свои инструменты в чистоте.
– После этого вы их использовали?
Вопрос на мгновение озадачил могильщика, однако Дик тут же подсказал ответ:
– Малыш Мэсси.
– Не подсказывать свидетелю! – строго одернул парня коронер.
– Да, – кивнул мистер Гоутубед. – Я хоронил ребенка Мэсси, и об этом есть запись в книге. Произошло это через неделю после похорон леди Торп.
– И инструменты были чистыми и стояли на своих местах, когда вы взяли их, чтобы выкопать могилу для ребенка Мэсси?
– Ничего подозрительного я не заметил.
– А позднее?
– Нет, сэр.
– Что ж, хорошо. Достаточно. Констебль Прист.
Констебль, быстро произнеся клятву, сообщил присутствующим, как его вызвали на место происшествия, как он связался со старшим инспектором Бланделлом, как помогал поднимать тело и осматривал одежду трупа. Затем констебль уступил место старшему инспектору. Тот подтвердил показания своего коллеги и предъявил список вещей, принадлежавших покойному. Среди них были: костюм из темно-синей саржи не слишком высокого качества, изрядно попорченный из-за долгого нахождения в земле, но явно приобретенный в известной фирме, торгующей недорогим готовым платьем; довольно поношенный жилет и нижнее белье, на котором (весьма неожиданно) обнаружилась этикетка известной французской мануфактуры; сорочка цвета хаки, какие носили в британской армии; пара крепких, почти новых ботинок и дешевый галстук в горошек. В карманах трупа полицейские обнаружили белый хлопчатобумажный носовой платок, пачку сигарет «Вудбайн», двадцать пять шиллингов и восемь пенсов, карманную расческу, монетку в десять сантимов и небольшой моток крепкой проволоки с изогнутым в форме крюка концом. Пальто не было.
Французская монета, нижнее белье и проволока могли дать хоть какую-то зацепку. Снова предоставили слово Эзре Уайлдерспину, но тот так и не вспомнил, чтобы Драйвер упоминал Францию, – только войну. Когда же старший инспектор спросил кузнеца, не напоминает ли ему проволока с крючком отмычку, тот молча покачал головой.
Следующим свидетелем выступил доктор Бейнз, показания которого были действительно важными для следствия. Он сообщил следующее:
– Я осмотрел труп и произвел его вскрытие. Возраст потерпевшего примерно сорок пять – пятьдесят лет. Он был довольно упитанным и здоровым. Принимая во внимание химический состав почвы, замедляющий процесс гниения, и глубину расположения тела в земле – на два фута ниже поверхности кладбища и на четыре фута ниже верхней точки могильного кургана, – я пришел к выводу, что труп пролежал в могиле три-четыре месяца. В земле тела разлагаются медленнее, чем на воздухе, к тому же одежда на трупе замедляет процесс, а посему внутренние органы и мягкие ткани покойного вполне прилично сохранились. Проведя тщательное исследование, я не смог обнаружить каких-либо внутренних повреждений. Внешние повреждения имеются на голове, руках, запястьях и лодыжках. Лицо покойного изуродовано с помощью какого-то тупого предмета. От него практически ничего не осталось. Часть костей черепа основательно раздроблена. Я не сумел подсчитать количество ударов, однако могу утверждать, что наносились они с большой силой. При вскрытии брюшной полости…
– Одну минуту, доктор. Можно ли предположить, что смерть неизвестного наступила в результате одного из полученных ударов?
– Нет. Я не думаю, что причиной смерти послужил один из ударов.
По комнате прокатился гул голосов, а лорд Питер Уимзи с довольной улыбкой потер кончики пальцев.
– Почему вы так считаете, доктор Бейнз?
– Насколько позволяет судить мой опыт, все эти удары были нанесены потерпевшему после смерти. Запястья были отрезаны тоже после смерти каким-то коротким орудием – предположительно складным ножом.
Слова доктора вызвали очередной всплеск эмоций у присутствующих, а лорд Уимзи громко воскликнул:
– Великолепно!
Доктор Бейнз представил научное объяснение своих выводов. О том, что он прав, свидетельствовало отсутствие кровоподтеков и общее состояние кожи. Доктор не преминул скромно обмолвиться, что вовсе не является экспертом и высказывает предположения, основанные на собственном опыте.
– Но для чего кому-то так жестоко обходиться с мертвым телом?
– А вот это, – сухо произнес доктор, – не в моей компетенции. Я не специализируюсь в психиатрии.
– Итак, какова, по-вашему, причина смерти неизвестного?
– Не знаю. При вскрытии я увидел, что желудок, кишечник, печень и селезенка очень сильно разложились. Почки, поджелудочная железа и пищевод в относительно хорошем состоянии. – Здесь доктор углубился в детали. – Таким образом, я не обнаружил сколь-нибудь серьезного заболевания или признаков отравления ядом. Я изъял некоторые органы. – Доктор перечислил, какие именно. – И поместил их в герметично закрытые сосуды. – Он описал процесс. – Собираюсь отправить их для экспертизы сэру Джеймсу Лаббоку. Результаты будут готовы недели через две, возможно, раньше.
Одобрив решение доктора, коронер продолжил:
– Вы упомянули о повреждениях на запястьях и лодыжках. Какова природа этих повреждений?
– Кожа на лодыжках сильно потерта и содрана, словно ноги потерпевшего туго связали веревкой или проволокой, врезавшейся в плоть сквозь ткань носков. На руках, чуть повыше локтей, тоже имеются следы связывания. И эти раны были нанесены потерпевшему при жизни.
– Вы полагаете, что кто-то связал потерпевшего и только потом убил?
– Я думаю, что потерпевшего связывали. Это совершенно точно. Только вот вопрос: его связал кто-то другой или это сделал он сам? Вероятно, вы помните случай, когда студент одного из университетов умер при загадочных обстоятельствах, свидетельствующих о том, что он сам себя связал.
– И тогда причиной смерти явилось удушение. Правильно я понимаю?
– Да. Но это не наш случай, поскольку я не нашел никаких улик, указывающих на то, что удушение имело место.
– Вы же не хотите сказать, что потерпевший сам себя закопал?
– Нет, разумеется.
– Рад это слышать, – с сарказмом произнес коронер. – Но если человек лишил себя жизни – нарочно или предумышленно, – связав руки и ноги, то зачем…
– Связывание рук и ног не приводит к смерти.
– Позвольте мне продолжить. Если действительно все произошло так, как я сказал, то зачем кому-то уродовать ему лицо, а потом тайно закапывать в чужой могиле?
– Я могу назвать вам множество причин, но это не в моей компетенции.
– Вы совершенно правы, доктор.
Тот отвесил поклон.
– Но связав себя и не в силах освободиться, он, возможно, умер от голода.
– Есть такая вероятность. Отчет сэра Джеймса Лаббока прояснит данный момент.
– Можете ли вы сообщить нам что-либо еще?
– Только то, что может пригодиться при опознании трупа. Несмотря на сильные повреждения челюстей покойного, я тщательнейшим образом описал состояние его зубов и наличие пломб, поставленных в разное время. Свои записи я передал старшему инспектору Бланделлу.
– Благодарю вас, доктор. Ваши заметки, без сомнения, очень нам пригодятся.
Коронер замолчал, посмотрел в записи, а потом перевел взгляд на старшего инспектора полиции.
– Думаю, в сложившихся обстоятельствах будет разумнее отложить слушание дела до того момента, когда вы завершите расследование. Например, на две недели. Или же можем отложить слушание без назначения следующей даты.
– Уверен, две недели достаточный срок, мистер Комплайн.
– Что ж, джентльмены, слушание дела откладывается ровно на две недели.
Присяжные, немного озадаченные и раздосадованные тем обстоятельством, что их мнением даже не поинтересовались, начали потихоньку подниматься из-за длинного стола, обычно предназначавшегося для чаепитий, и выходить из комнаты.
– Любопытное дело! – с энтузиазмом воскликнул лорд Питер, подходя к священнику. – Я бесконечно благодарен вам за то, что обратили на него мое внимание. Я не захотел бы упустить возможность поучаствовать в расследовании. Мне очень понравился ваш доктор.
– Мы считаем его компетентным специалистом.
– Вы непременно должны меня ему представить. Чувствую, мы с ним поладим. А вот коронер, по-моему, его недолюбливает. Очевидно, пустяковая неприязнь личного характера. О, да это же мой старый приятель Эзекайя! Как поживаете, мистер Лавендер? Как Тейлор Пол?
Пока старые знакомые обменивались рукопожатиями, священник поймал за руку спешившего мимо высокого худого человека.
– Подождите минуту, Уильям, хочу представить вас лорду Питеру Уимзи. Лорд Питер, это Уильям Тодей, в колокол которого вы звонили в свой прошлый визит.
Мужчины пожали друг другу руки.
– Жаль, что мне не довелось принять участия в том перезвоне, – сказал Тодей. – Но я был сильно болен, верно, святой отец?
– Да. Вы и сейчас не совсем оправились.
– Со мной все в порядке, сэр. Только вот кашель беспокоит. Но и он исчезнет с наступлением весеннего тепла.
– Берегите себя. Как Мэри?
– Спасибо, сэр, нормально. Хотела прийти на слушание дела, но я сказал, что женщине тут делать нечего. Хорошо, что я велел ей остаться дома.
– Вы правы. Слушать показания доктора было не очень-то приятно. Дети здоровы? Замечательно. Передайте своей жене, что миссис Венаблз зайдет навестить ее через день или два. Да, чувствует себя хорошо, благодарю вас. Только вот, конечно, расстроена этим ужасным происшествием. А вот и доктор Бейнз. Доктор! Лорд Питер Уимзи хочет с вами познакомиться. Зайдите ко мне на чашечку чая. Да-да, хорошего дня, Уильям, хорошего дня! Не нравится мне, как он выглядит, – произнес священник, когда они с лордом Питером и доктором Бейнзом направились к дому. – Что вы думаете по этому поводу, доктор?
– Сегодня Тодей выглядит бледным и измученным. На прошлой неделе мне показалось, что ему гораздо лучше, но потом опять случился приступ. К тому же он нервный субъект. Кто бы мог подумать, что у работников фермы столь тонкая душевная организация? Но они такие же люди, как и все остальные.
– Тодей – замечательный человек, – произнес святой отец таким тоном, словно это качество обеспечивало человеку крепость нервной системы. – У него была своя ферма, пока не наступили тяжелые времена. Сейчас он работает на сэра Генри… вернее, работал. Честно говоря, не знаю, что теперь будет. Ведь в Красном доме девочка осталась совершенно одна. Наверное, ее опекун сдаст дом внаем или подыщет управляющего. Но, боюсь, в последнее время хозяйство совсем не приносит дохода.
В этот момент мужчин обогнал автомобиль и чуть впереди остановился. В нем сидел инспектор полиции со своими подчиненными, и священник, поспешно извинившись за собственную неосмотрительность, представил Бранделла лорду Питеру.
– Рад познакомиться с вами, милорд. Я наслышан о вас из рассказов моего старинного друга инспектора Снагга. Он вышел на пенсию – вы знали? – и поселился в небольшой симпатичном домике близ Лимхолта. Он частенько вспоминает, как вы его разыгрывали. Кстати, милорд, что вы собирались сказать, когда вас перебил коронер?
– Я хотел сказать, что этот самый Драйвер, может, был когда-то механиком, но не в последнее время. Полагаю, он трудился в Принстаунской тюрьме или каком-то другом похожем месте.
– Вот как, – задумчиво протянул старший инспектор. – У вас сложилось такое впечатление? А почему?
– Взгляд, манера говорить и вести себя весьма характерные, знаете ли.
– Ясно. Вы когда-нибудь слышали об изумрудах леди Уилбрахам, милорд?
– Да.
– А вы знаете, Нобби Крэнтон снова на свободе, но давно о себе не заявлял. В последний раз его видели в Лондоне полгода назад. Его искали местные полицейские, а нашли, возможно, мы. В общем, я не удивлюсь, если вскоре мы снова услышим об этих злосчастных изумрудах.
– Браво! – воскликнул Уимзи. – Я готов начать охоту за сокровищами. Но вся информация конфиденциальна?
– Если вам так угодно, милорд. Видите ли, коль скоро кто-то решился убить Крэнтона, да к тому же изуродовать его лицо и отрезать руки, желая избавиться от отпечатков пальцев, то в деревне живет человек, которому что-то известно. И если этот человек поймет, что мы ни о чем не догадываемся, то станет действовать смелее. Именно поэтому, милорд, я обрадовался, когда наш святой отец пригласил вас поучаствовать в расследовании. С вами местные жители будут разговаривать откровеннее, чем со мной, понимаете?
– Разумеется. В этом я настоящий профессионал. Гуляю себе по окрестностям и как бы невзначай задаю вопросы. Будет повод выпить пива.
Улыбнувшись, старший инспектор попросил лорда Питера заходить в любое время, а затем сел в машину и уехал.
Самое сложное в любом расследовании – найти отправную точку. Немного поразмыслив, лорд Питер составил список вопросов, на которые необходимо получить ответы:
А. Установление личности погибшего
1. Это Крэнтон? Нужно дождаться экспертизы зубов и отчета полиции.
2. Установить происхождение монеты в десять сантимов и белья французского производства. Бывал ли Крэнтон во Франции? Когда? Если не Крэнтон, то бывал ли кто-то из жителей деревни во Франции после окончания войны?
3. Обезображенное лицо и отсутствие кистей у трупа наталкивает на мысль, что убийца намеренно постарался сделать труп неузнаваемым. Если убитый действительно Крэнтон, то кто знал Крэнтона: а) лично, б) в лицо. Впрочем, на суде его видели многие. (Примечание: Крэнтона знал Дикон. Но Дикон мертв. Знала ли Крэнтона Мэри Тодей?)
Б. Изумрудное ожерелье леди Уилбрахам
1. Из вышесказанного следует вопрос: была ли Мэри Тодей (в девичестве Рассел) все же замешана в краже?
2. У кого на самом деле оказалось ожерелье – у Крэнтона или Дикона?
3. Где ожерелье сейчас? Появился ли Крэнтон (если это действительно был Крэнтон) в приходе церкви Святого Павла, чтобы отыскать его?
4. Если ответ на пункт 3 положительный, то почему Крэнтон ждал так долго и объявился в приходе только сейчас? Получил какую-то новую информацию? Или до недавнего времени отбывал наказание в тюрьме? (Запросить сведения у старшего инспектора.)
5. Почему Драйвер так интересовался Бетти Томасом и Тейлором Полом? Что ему дало бы изучение колоколов и выгравированных на них надписей?
В. Преступление
1. Отчего умер потерпевший? (Дождаться отчета экспертов.)
2. Кто похоронил (предварительно убив) потерпевшего?
3. Смогут ли отчеты о погоде пролить свет на точное время убийства? (Снег? Дождь? Следы?)
4. Где именно было совершено убийство? На кладбище? В церкви? В деревне?
5. Если для похорон использовались инструменты могильщика, выяснить, кто имел к ним доступ. (Драйвер – точно, но кто еще?)
Множество вопросов. И на некоторые не будет ответа до тех пор, пока полиция не получит отчеты экспертов. А вот посмотреть на колокола можно сразу. Его светлость отыскал священника и попросил у него разрешения взглянуть на книгу Вулкота «История колоколов церкви Святого Павла», о которой они когда-то говорили. Святой отец безуспешно обыскал все книжные полки в своем кабинете, а потом, заручившись помощью миссис Венаблз и Эмили, взялся за поиски с удвоенной силой. В итоге книга нашлась в небольшой комнатке, облюбованной членами клуба кройки и шитья. Мистеру Венаблзу оставалось лишь воскликнуть: «Представить не могу, как она туда попала!» В произведении Вулкота Уимзи обнаружил кое-какие факты, которые непременно заинтересовали бы археологов, но никоим образом не проливали света на убийство или пропажу драгоценности.
«Бетти Томас (№ 7, вес ок. 1500 кг, нота ре). Самый древний из колоколов из металла оригинального состава. Впервые был отлит Томасом Белльэтером из Линна в 1338 году. Заново отлит с добавлением металла аббатом Томасом (1356–1392) в 1380 году. Под руководством этого же аббата была построена колокольня и большая часть нефа, хотя окна приделов были увеличены при аббате Мартине в 1423 году.
Надписи
На плече – NOLI ESSE INCREDULUS SED FIDELIS.
На тулове – O SANCTE THOMA.
По утолщенному краю – МЕНЯ СОЗДАЛ АББАТ ТОМАС. ЗВОН МОЙ ГРОМОК И ЧИСТ. 1380.
Больше никаких записей о колоколах того времени, хотя известно, что сохранился по крайней мере еще один. Известно также, что во времена правления королевы Елизаветы звонница церкви могла похвастаться пятью колоколами, настроенными на ноту ре, один из которых – Джон (№ 3. Вес 400 кг, нота ля) – изначально считался сопрано. Его назвали в честь своего создателя – странствующего отливщика колоколов Джона Коула.
Надписи
По утолщенному краю – ДЖОН КОУЛ СОЗДАЛ МЕНЯ. ДЖОН ПРЕСВИТЕРИАНИН ЗАПЛАТИЛ ЗА МЕНЯ. ДЖОН ЕВАНГЕЛИСТ ПОЧИНИЛ МЕНЯ. MDLVII
Иерихон (№ 4, вес ок. 400 кг, нота соль) изначально исполнял роль № 2. Судя по всему, его создатель ценил его достаточно высоко.
Надписи
На плече – ОТ ИЕРИХОНА ДЖОНУ ГРОАТУ-МЛАДШЕМУ. НИКТО НЕ СРАВНИТСЯ СО МНОЙ ПО ЗВУЧАНИЮ. 1559.
О колоколе, изначально считавшемся № 4, ничего не известно. № 3 (нота фа) был не слишком хорошего качества, и извлечь из него высокий звук не представлялось возможным. Во времена правления Якова I тональность этого колокола понизили, отшлифовав его внутреннюю поверхность, а на звонницу добавили шестой колокол – тенор, исполняющий ноту до.
Тейлор Пол (№ 8, вес ок. 2050 кг, нота до). Очень благородный колокол с потрясающим, величественным звучанием. Его отлили служители церкви на Колокол-поле. Запись об этом имеется в церковной книге.
Надписи
На плече – ПОЛ МОЕ ИМЯ. ЭТО ЗНАЧИТ «СЛАВА».
По краю – ДЕВЯТЬ ПОГРЕБАЛЬНЫХ УДАРОВ НАПОМИНАЮТ, ЧТО СМЕРТЬ ПРИШЛА С АДАМОМ. 1614.
Колокола пережили беспорядки «Великого мятежа», а в конце века к ним добавили еще два других, увеличив количество колоколов до восьми.
Гауде (сопрано, вес ок. 350 кг, нота до). Подарок семейства Гауди с довольно «лицемерной» надписью по краю – РАДУЙТЕСЬ, ГАУДИ, ГОСПОДУ ВО СЛАВУ!
Колокол № 2 того периода носил имя Каролус в честь реставрации монархии, однако в XVIII веке раскололся в результате удара друг о друга двух самых маленьких колоколов, и количество колоколов вновь сократилось до шести. Причем № 5 никогда не звучал чисто. В начале XIX века (период духовного упадка) деревянные балки, на которых крепились колокола, поразил древесный червь. В результате этого № 6 (№ 4 в елизаветинские времена) упал и разбился. Ничего не менялось вплоть до восьмидесятых годов, когда энергичный глава Высокой церкви не обратил внимание народа на ужасное состояние церковных колоколов. Повсюду начались сборы пожертвований. Колокольню церкви Святого Павла отремонтировали – заменили балки и перелили три колокола.
Саваоф (№ 2, вес ок. 360 кг, нота си). Подарок священника.
Надписи
На плече – SANCTUS SANCTUS SANCTUS DOMINUS DEUS SABAOTH.
По краю – ОТЛИТ ЗАНОВО ДЖОНОМ ТЕЙЛОРОМ ИЗ ЛАФБОРО 1887.
Димити (№ 6, вес ок.700 кг, нота ми) в память о сэре Ричарде Торпе, скончавшемся в 1883 году.
Надписи
На плече – ОТЛИТ ЗАНОВО ДЖОНОМ ТЕЙЛОРОМ ИЗ ЛАФБОРО. 1887.
По краю – IN PIAM MEMORIAM RICARDI THORPE ARMIGERI NUNC DIMITTIS DOMINE SERVUM TUUM IN PACE .
Джубили (№ 5, вес ок. 500 кг, нота фа). Этот колокол отлили на пожертвования в ознаменование юбилея королевы.
Надписи
На плече – JUBILATE DEO OMNIS TERRA.
На тулове – ОТЛИТ В ГОД ПРАЗДНОВАНИЯ ЮБИЛЕЯ КОРОЛЕВЫ ДЖОНОМ ТЕЙЛОРОМ В СОТРУДНИЧЕСТВЕ С Э. ХИНКИНСОМ И Б. ДОННИНГТОНОМ СЛУЖИТЕЛЯМИ ЦЕРКВИ».
Уимзи долго размышлял над полученной информацией, но без особого результата. Даты, вес, надписи… Служило ли что-то указанием на место, где спрятано сокровище? Драйвер упоминал Бетти Томаса и Тейлора Пола, но оба этих колокола, к сожалению, не могли ничего подсказать. Вскоре Уимзи оставил попытки прийти к какому-либо умозаключению. Вероятно, имелись какие-то детали, связанные с колоколами, о которых мистер Вулкот не упомянул в своей работе. Может, что-нибудь написано на удерживающих их балках? Необходимо подняться на колокольню и все тщательно осмотреть.
Было утро воскресенья. Уимзи услышал, как колокола звонят к заутрене. Его светлость поспешил в коридор, где встретил хозяина дома, заводившего часы.
– Я завожу эти часы каждое воскресенье, когда колокола начинают звонить, – пояснил мистер Венаблз, – иначе забуду это сделать. Надеюсь, вы не чувствуете себя обязанным посещать церковь лишь потому, что вы наш гость? Я всегда говорю гостям, что они вольны поступать по собственному усмотрению. Который час? Десять тридцать семь. Поставлю стрелки на десять сорок пять. Видите ли, за неделю эти часы отстают на пятнадцать минут. Поэтому я каждый раз перевожу стрелки на несколько минут вперед, и тогда мы получаем золотую середину. Я уже заметил, что часы спешат по воскресеньям, понедельникам и вторникам, точно показывают время по средам и отстают по четвергам, пятницам и субботам. В общем, в целом на них вполне можно положиться.
Уимзи внимательно выслушал священника, а потом обернулся и обнаружил стоящего рядом с ним Бантера. В одной руке камердинер держал шляпу его светлости, а в другой – небольшой серебряный поднос с двумя молитвенниками в кожаных переплетах.
– Как видите, святой отец, мы настроены отправиться в церковь и заранее к этому подготовились. Надеюсь, это те книги, которые нужны?
– Я взял на себя смелость узнать, какие именно молитвы будут прочитаны сегодня, милорд.
– Конечно, Бантер. Как я мог усомниться? Вы всегда выясняете все заранее. Святой отец, вы что-нибудь потеряли?
– Странно… Готов поклясться, что я положил их именно сюда. Агнес, дорогая! Ты не видела моих записок?
– Что такое, Теодор?
– Я говорю о записках. С данными молодого Флейвела. Я же помню, что брал их с собой. Я делаю записи на листочке бумаги, лорд Питер. Не очень удобно постоянно носить с собой церковную книгу. Куда же, скажите на милость…
– Может, ты положил их на часы, Теодор?
– Ты, как всегда, права, дорогая! И как это получилось? Наверное, положил их туда машинально, когда заводил часы. И все же очень странно. Но теперь маленькая оплошность исправлена благодаря моей жене. Она всегда помнит, куда я кладу свои вещи. Порой мне кажется, что она даже лучше знает, как устроен мой мозг. А теперь мне нужно в церковь. Хочу прийти пораньше, чтобы расставить хористов.
Скамья священника располагалась очень удобно – почти в самом конце северного прохода. Отсюда миссис Венаблз могла обозревать южную дверь, через которую входили прихожане, а также присматривать за школьниками, рассаживающимися в северном проходе, и грозить пальцем всякий раз, когда кому-то из них приходило в голову строить рожи. Лорд Питер, ловивший на себе вопросительные и любопытные взгляды, тоже имел возможность наблюдать за входом. И вот наконец в дверях появился человек, которого ему хотелось увидеть более всего. В церковь вошел Уильям Тодей, сопровождаемый худой, невзрачно одетой женщиной и двумя девочками. Уимзи догадался, что женщине примерно сорок лет, но, как и большинство сельских жительниц, она уже потеряла половину передних зубов и выглядела гораздо старше своих лет. Впрочем, ее внешность сохранила черты сообразительной и симпатичной горничной, коей она была лет шестнадцать назад. Женщина обладала открытым честным лицом, но сегодня явно нервничала и даже испытывала тревогу. Со стороны могло показаться, будто она ждет и опасается очередного удара судьбы. Вероятно, подумал Уимзи, ее беспокойство связано со здоровьем мужа. Уильям Тодей словно готовился отразить нападение. Его исполненный тревоги взгляд скользнул по присутствующим, а затем остановился на жене. Тревога сменилась настороженностью, смешанной с теплотой. Супруги заняли свои места напротив кафедры священника, и Уимзи получил возможность незаметно наблюдать за ними. И все же у его светлости сложилось впечатление, что Тодей заметил слежку и сильно негодует. Уимзи отвел взгляд и принялся рассматривать расписанный ангелами купол, который сегодня казался еще более красивым в лучах весеннего солнца, проникающих в церковь сквозь красные и синие стеклышки витражных окон.
Скамья семьи Торп пустовала, если не считать джентльмена средних лет с прямой спиной, который, как сообщила миссис Венаблз, был дядей Хилари Торп, приехавшим из Лондона. Экономка миссис Гейтс и остальные слуги Красного дома сидели в южном проходе. Место на скамье прямо перед Уимзи занимал крепкий мужчина в опрятном черном костюме, и миссис Венаблз шепотом пояснила, что это сотрудник похоронного бюро мистер Рассел, приходящийся кузеном Мэри Тодей. Миссис Уэст, начальница почтового отделения, пришла в церковь с дочерью. Узнав Уимзи, она поприветствовала его улыбкой и кивнула. Вскоре колокола затихли, кроме одного, которому предстояло звонить еще пять минут, и звонари заняли свои места на скамьях. Школьная учительница мисс Снут заиграла на органе, и хористы с шумом высыпали из ризницы. Следом за ними свое место занял священник.
Служба прошла без происшествий, если не считать того, что мистер Венаблз опять куда-то сунул свои записи и одному из хористов, тенору, пришлось сходить за ними в ризницу. В своей речи святой отец упомянул о несчастном незнакомце, похороны которого должны были состояться на следующий день, вызвав одобрительный кивок преисполненного важности мистера Рассела. Проповедь на мгновение прервал громкий хруст, и миссис Венаблз, вымученно вздохнув, прошептала:
– Опять этот кокс. Мистер Гоутубед такой неаккуратный.
В конце службы лорд Питер оказался на крыльце вместе с миссис Венаблз, отвечая на рукопожатия и вопросы прихожан.
Мистер Рассел и мистер Гоутубед вместе вышли из церкви, сосредоточенно беседуя, и сотрудника похоронного бюро представили его светлости.
– Где его похоронят, Гарри? – поинтересовался мистер Рассел.
– С северной стороны кладбища рядом со старой Сьюзен Эдвардс, – ответил могильщик. – Вчера вечером мы вырыли могилу. Все честь по чести. Может, ваша светлость захочет взглянуть?
Уимзи выразил согласие, и все вместе они двинулись вокруг церкви.
– Гроб мы для него тоже подготовили, – с удовлетворением заметил мистер Рассел, когда присутствующие по достоинству оценили проделанную могильщиком работу. – Вообще-то покойный не из местных, и это вызвало определенные затруднения, но святой отец сказал мне: «Давайте похороним его по-человечески. Я выделю на это деньги». Так что я выбрал самые хорошие доски, хотя для него больше подошел бы свинцовый гроб, но изготовить его не так просто и я вряд ли уложился бы вовремя. А в данных обстоятельствах чем быстрее этот человек снова окажется в земле, тем лучше. К тому же свинцовый гроб гораздо тяжелее нести. Его понесут шесть человек, не меньше. Иначе все подумают, будто мы не проявили должного уважения. Я так и сказал святому отцу: «Только не эта старая повозка. Шесть носильщиков, как если бы он был одним из нас». И мистер Венаблз согласился со мной. На кладбище наверняка придет много народу, и мне хотелось бы, чтобы все прошло как положено.
– Это правильно, – кивнул мистер Гоутубед. – Я слышал, что на похороны явятся даже из соседнего прихода. Для них это своего рода развлечение.
– Священник обещал прислать венок, – продолжил вещать мистер Рассел. – И мисс Торп тоже. Школьники принесут букеты цветов. И даже «Женский институт» обещал подготовить свой венок. Моя жена самолично собрала на это деньги, едва только зашел разговор о похоронах.
– Да, это она умеет, – восхищенно произнес могильщик.
– А миссис Венаблз собрала целую гинею. Неплохое подспорье. Я рад, что будет столько красивых цветов. Они зададут мероприятию определенный тон.
– А хоралы будут?
– Ну, не совсем хоралы. Скорее гимн по усопшему. Священник сказал, что не следует говорить о понесших потерю друзьях. Это будет не совсем уместно, поскольку мы не знаем, имелись ли таковые у покойного. И тогда я спросил насчет гимна «Пути Господни неисповедимы». Святой отец ответил, что это торжественное и скорбное произведение и все в деревне его знают. А уж если и есть на свете что-либо загадочное, то это как раз совершенное в наших краях убийство.
– А, вот ты где, Боб Рассел! – раздался голос старика Лавендера. – Раньше мы ни с чем таким таинственным и не сталкивались. Все было открыто и пристойно. А как все стали образованными, так и появились загадки да тайны. Пенсию просто так не получишь. Кучу бумажек нужно заполнить.
– Может, ты и прав, Эзекайя, – проговорил могильщик, – только я думаю, что эта история началась, когда Джефф Дикон привел в Красный дом незнакомцев. После войны все перевернулось с ног на голову.
– Вот что касается войны, – возразил мистер Рассел, – то тут Джефф Дикон ни при чем. Хотя в общем вы правы. Он был дурным человеком, этот Дикон. Бедняжка Мэри до сих пор не хочет слышать о нем ничего плохого.
– С женщинами всегда так. – На лице старика Лавендера появилось хмурое выражение. – Чем хуже человек, тем больше они к нему привязываются. Слишком уж он был любезный, этот Дикон. Не доверяю я людям из Лондона, вы уж простите старика, сэр.
– Да я не в обиде, – усмехнулся Уимзи.
– Будет вам, Эзекайя! – воскликнул мистер Рассел. – Ведь когда-то Дикон вам тоже нравился. Помнится, вы восхищались тем, как быстро он разучил Кентский трезвон.
– Это другое, – запротестовал старик. – Быстро учился, не спорю. И с веревкой управлялся ловко. Только вот ловкость и доброе сердце – разные вещи. Есть много дурных и при этом способных людей. Даже Господь говорит об этом. Нынешнее поколение умнее, чем предыдущее. Сэр Чарльз привечал Дикона, доверял ему. И вот что из этого вышло.
– В общем, – произнес могильщик, – Джефф Дикон находится сейчас там, где ему самое место. И туда же отправится оказавшийся на нашем кладбище несчастный, кем бы он ни был. Не нам судить об их деяниях. Наша задача – надлежащим образом исполнить свои обязанности. Так говорится в Писании, и так скажу я. Похороним его со всеми почестями, ведь никто не знает, когда придет наша очередь.
– Это верно, Гарри. Любой из нас может оказаться на его месте. И одному Богу известно, кто позаботится о том, чтобы проводить нас в последний путь. О, да это Пик! Что тебе тут нужно?
– Ничего, ничего, Боб. Только хочу поглядеть, как вы будете хоронить мертвого. Хорошенько его поколотили, да? Совсем головы не осталось? Шмяк, шмяк! Хотел бы я на это посмотреть.
– Проваливай отсюда! – набросился на дурачка могильщик. – Противно слушать. Не смей говорить такое, а не то пожалуюсь святому отцу, и он больше не позволит тебе играть на органе. Что это ты имел в виду, когда говорил такие ужасные вещи?
– Ничего, Боб, ничего.
– Ну ладно.
Мистер Рассел с тревогой смотрел вслед уходящему Пику. Большая голова слабоумного раскачивалась из стороны в сторону, как и безвольно опущенные руки.
– С каждым днем становится все более чудным, – заметил Рассел. – Остается лишь надеяться, что его не придется упечь в психушку.
– Нет-нет, – поспешно возразил могильщик. – Пик совершенно безвреден. А в сумасшедшем доме ему будет плохо.
В этот момент к мужчинам присоединилась миссис Венаблз, чтобы забрать своего гостя.
– Бедняжка Хилари Торп даже не пришла сегодня в церковь, – вздохнула она. – Такое милое дитя. Мне бы хотелось, чтобы вы с ней познакомились. Хилари просто раздавлена. Так мне сказала миссис Гейтс. Знаете, в деревне люди никогда не пройдут мимо того, кто в беде. Непременно захотят поговорить, выразить соболезнования. Они делают это с благими намерениями, но выдержать все это не каждому под силу. На днях я отведу вас в Красный дом. А теперь идемте. Вы наверняка проголодались.
Глава 5
Лорд Питер сдает лидирующие позиции и отходит на второй план
Сопрано переходит с первого места на третье, а потом вновь возвращается на первое, в то время как колокола 4, 5, 6 и 7 пропускают удары.
Правила звона на семи колоколах
Лорд Питер смотрел, как несут гроб.
– Вот она – моя проблема, – пробормотал он себе под нос, – отправляется к месту своего упокоения на плечах шести дюжих молодцев. А я так ничего и не выяснил. Какое сборище уважаемых людей, и все явно наслаждаются происходящим. Кроме пожилого мистера Венаблза. Он расстроен искренне… От этого беспрестанного похоронного звона кости в теле начинают двигаться сами по себе… Тейлор Пол… По мистеру Полу… две смертоносные тонны бронзы… «Я есмь воскресение и жизнь…» Все это так отрезвляюще. Воскресение этого несчастного было поистине ужасным. Остается надеяться, что второго пришествия не будет. Когда же замолчит этот ужасный колокол? Тейлор Пол… Впрочем, все может повториться, если Лаббок обнаружит что-нибудь интересное… «Восставит из праха распадающуюся кожу мою…» Как странно выглядит сегодня Уильям Тодей… что-то здесь не так… Тейлор Пол… «Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести из него…» Кроме своих тайн. Их мы точно унесем с собой.
Вскоре глубокие тени, отбрасываемые церковью, поглотили священника, гроб и носильщиков, а затем и самого Уимзи, следовавшего за миссис Венаблз. Странно, что он шел рядом с этой женщиной за гробом неизвестного им человека в толпе таких же случайных скорбящих, как и они сами.
– Люди могут думать что угодно, – продолжал размышлять Уимзи, – о службах в англиканской церкви, но подборка псалмов поистине гениальна. «Чтобы я мог знать, сколько мне еще осталось жить на земле…» Ужасная молитва. Господи, не дай мне знать ничего подобного. «Когда поселится пришелец в земле вашей…» Видит бог, это факт… «И увидишь все наши злодеяния…» Вполне вероятно. Тогда зачем я, Питер Уимзи, приехал сюда и копаюсь в этом деле? Мне похвастаться нечем, коль уж на то пошло… «Вечная жизнь. Аминь». Так, а что же дальше? Полагаю, в этом месте друзья и родственники начинают плакать. Только вот здесь нет никого из них. Ни друга, ни… Впрочем, откуда мне это известно? Может, среди этих людей есть мужчина или женщина, которые опознали бы убитого, если бы преступник не обезобразил его лицо… А вот эта рыжеволосая девушка, наверное, Хилари Торп… Как любезно с ее стороны прийти сюда… Уверен, лет через пять она превратится в настоящую красавицу. «Когда боролся я с дикими зверями в Эфесе…» А это здесь при чем? «Восстает тело духовное…» Как там говорится? «Господь знает, где покоится прах каждого из нас…» Неужели собравшиеся тут люди верят в это? Верю ли я? Вообще кто-нибудь верит? Мы воспринимаем это слишком спокойно, не так ли? «Но – зов трубы и весть: Я – все, чем был Христос, ибо Он мною был, – в сей час сей шут, прореха, ветошка, нетленный сей алмаз и есть – алмаз нетленный». Неужели старые мастера, создавшие восхитительный купол с парящими ангелами, верили? Или они нарисовали эти широкие крылья и изящные руки шутки ради? Им просто так захотелось? Кстати, но ангелы выписаны так, словно их создатели действительно во что-то верили, и в этом они нас превосходят. Что дальше? А, ну конечно. Снова к могиле. Гимн триста семьдесят три… Вероятно, у нашего славного мистера Рассела развито воображение, коль он сделал такой выбор. Хотя выглядит он так, будто его в этом мире не заботит ничто, кроме консервированного лосося к чаю… «Человек, рожденный женщиной…» Мы действительно не продвинулись дальше этого. «Тебе, о, всевидящий Господи, известны тайны наших сердец…» Я знал это, знал! Уильям Тодей того и гляди упадет в обморок… Но нет, снова взял себя в руки. Необходимо как можно быстрее поговорить с этим джентльменом… «Не дай нам в наш последний час под страхом смерти отпасть от Тебя…» Проклятье! Существуют более страшные вещи… «Наш дорогой брат покинул нас…» Брат… Все мы становимся дорогими после смерти, даже если при жизни кто-то ненавидел нас настолько, что готов был связать и… Черт возьми! А что сталось с веревкой?
Мысль о веревке – какой он глупец, что не подумал о ней раньше! – настолько захватила Уимзи, что он не только позабыл присоединиться к общей молитве, но даже не бросил язвительного замечания относительно способа, с помощью которого Провидение избавило «нашего несчастного брата» от страданий, уготованных грешным миром. Как он упустил из виду столь важную улику? Ведь веревка может дать ключ к разгадке.
Откуда взялась веревка? Где именно был связан потерпевший? Человека не связывают, убивая в порыве ярости. Факт, что потерпевшего сначала связали, свидетельствует о предумышленном убийстве. Преступник явно не хотел, чтобы тот сбежал, однако, прежде чем закопать жертву, развязал веревку. Какая ужасающая бережливость… Уимзи раздраженно тряхнул головой. К чему выдумывать всякие глупости? Есть много причин на то, чтобы не оставлять веревку на теле покойного. Ее сняли до того, как он умер. Сняли и положили на место, чтобы ее исчезновение не вызвало подозрения. Веревку сняли с тела по той же самой причине, по какой изуродовали лицо, – чтобы никто не нашел и не опознал тело. И еще. Веревку сняли потому, что покойный был привязан к чему-то. И это наиболее вероятная из причин. Тело откуда-то привезли. Но как? На машине, грузовике, подводе, фургоне, тачке?
– Все прошло просто замечательно, мистер Рассел, – одобрительно произнесла миссис Венаблз.
– Да, мэм, – кивнул тут. – Рад, что вы так считаете. Сделали все, что могли.
– Уверена, если бы здесь находились его родные, то не могли бы пожелать лучших похорон.
– Верно, мэм. Жаль, что они не присутствовали. Им бы наверняка стало легче от того, что их родственника достойно проводили в последний путь. Конечно, наши похороны не такие помпезные, как в Лондоне… – Мистер Рассел с тоской посмотрел на Уимзи.
– Но тем не менее получилось лучше, – проговорил его светлость. – Как-то душевнее, что ли.
– Это вы точно подметили, – воодушевился владелец похоронного бюро. – Осмелюсь предположить, что в Лондоне приходится организовывать по три-четыре церемонии в неделю. Разве тут вложишь душу? Что ж, я, пожалуй, пойду. Тут с вами хотят поговорить, милорд.
– Нет, – решительно произнес Уимзи при виде быстро приближающегося человека в потертом твидовом костюме. – Мне нечего сказать ни «Морнинг стар», ни какой-либо другой газете. Даже и не надейтесь. У меня есть дела поважнее.
– Да-да, – подхватила миссис Венаблз, словно перед ней стоял непослушный школьник. – Ступайте своей дорогой. Видите, джентльмен занят. Какие же эти газетчики надоедливые! Способны свести с ума кого угодно. Идемте, хочу представить вас Хилари Торп. Хилари, моя дорогая, как хорошо, что ты пришла, хотя это было для тебя очень тяжело. Как поживает твой дядя? Познакомься, это лорд Питер Уимзи.
– Рада вас видеть, лорд Питер. Папа читал обо всех ваших расследованиях. Думаю, его позабавило бы то обстоятельство, что он оказался участником одного из них. Если бы только дело происходило не на могиле матери. Вот ведь загадка, правда? Отец обожал загадки. Совсем как ребенок.
– Неужели? А я полагал, загадок в его жизни хватало.
– Вы имеете в виду ожерелье? Это было просто ужасно. Бедный мой папа. Конечно, все случилось еще до моего рождения. Но он часто рассказывал мне о том происшествии. Отец всегда говорил, что из двоих преступников Дикон был хуже и хитрее. Он считал, что деду не следовало приводить его в дом. Странно, но отец симпатизировал второму человеку – лондонскому вору. Кстати, увидел он его только на суде. Сказал, что он забавный тип и скорее всего не лжет.
– Любопытно. – Внезапно лорд Питер развернулся и сурово посмотрел на молодого газетчика, по-прежнему слонявшегося поблизости. – Послушай, приятель, если ты сию же минуту не уберешься отсюда, я вынужден буду побеседовать с твоим редактором. Я не позволю, чтобы ты донимал эту юную леди. Ступай прочь. А если будешь хорошо себя вести, то я, так и быть, дам кое-какие комментарии для твоей газетенки. Понял? А теперь исчезни! Черт бы побрал этих репортеров!
– Этот репортер – настоящий прилипала, – вздохнула мисс Торп. – Едва не свел моего бедного дядю с ума. Вон он, разговаривает со священником. Он чиновник и тоже не любит прессу. Впрочем, тайны и загадки ему не по душе. Он называет их отвратительными.
– Уверен, он меня не одобряет.
– Так и есть. Дядя считает, что ваше хобби совершенно не соответствует вашему положению в обществе. Именно поэтому он так старательно избегает знакомства с вами. Мой дядя немного чудаковат, но отнюдь не сноб и очень порядочный человек. Дядя совсем не похож на моего отца. С ним вы прекрасно поладили бы. Кстати, вы ведь знаете, где похоронены мои родители? Ну конечно. Вы наверняка сразу взглянули на это место.
– Именно так я и сделал, но готов посетить его снова. Я никак не могу понять, каким образом…
– Тело попало в могилу? Я так и думала, что вас это заинтересует. Потому что мне тоже любопытно. Дядя считает, что мне не подобает интересоваться подобными вещами. Но, знаете, все становится намного проще после определенных раздумий. Я хочу сказать, когда вы долго размышляете над чем-то, это кажется не таким реальным. Хотя это не совсем точное слово.
– Не таким личным?
– Да. Вы начинаете представлять, как все случилось, и в конце концов произошедшее начинает напоминать вымысел.
– Хм! – протянул Уимзи. – Ваше мышление устроено так оригинально, что я не удивлюсь, если однажды вы станете писательницей.
– Как раз этого я и хочу! Но почему вы так решили?
– У вас очень живое воображение. Оно работает так, что вы можете абстрагироваться от собственного опыта и посмотреть на происходящее как бы со стороны. Вы счастливица.
– Правда? – На губах Хилари заиграла улыбка.
– Но удача придет к вам скорее в конце жизни, потому что другим людям не дано понять хода ваших мыслей. Они будут считать вас мечтательной и романтичной и ужасно удивятся, обнаружив, что вы можете быть жесткой и бессердечной. В итоге окажется, что они в обоих случаях ошибались. Только они не узнают об этом. И поначалу вы тоже не узнаете, и это будет сильно вас беспокоить.
– Но ведь именно это говорят мне девочки в школе. Откуда вы знаете? Хотя многие из них недалекие.
– Как и большинство людей, – серьезно произнес Уимзи. – Однако не слишком любезно говорить им об этом. А вы наверняка это делаете. Но имейте сердце. Ведь они не виноваты в том, что глупы… Вот мы и пришли. Какое уединенное место. А чей это дом, что находится к кладбищу ближе других?
– Уильяма Тодея.
– Вот как? А дальше только паб и ферма. Кстати, кому она принадлежит?
– Мистеру Эштону. Он весьма состоятельный. Один из церковных старост. Он мне нравился, когда я была совсем маленькой, потому что катал меня на своих лошадях.
– Я о нем слышал. Зимой мистер Эштон вытащил из канавы мою машину. Пожалуй, мне следует нанести ему визит и поблагодарить лично.
– И это означает, что вы станете задавать ему вопросы.
– Вы видите людей насквозь. Только вот не надо говорить им об этом открыто.
– Дядя называет это отсутствием такта. Он считает, что виной всему посещение школы и игра в хоккей.
– Очевидно, он прав. Но вас это не должно беспокоить.
– А я и не беспокоюсь. Только вот теперь дядя Эдвард стал моим опекуном, и получается, что в Оксфорде мне делать нечего. На что вы смотрите? Пытаетесь определить расстояние отсюда до южного входа?
– Вы пугающе проницательны. Да, именно это я и пытаюсь сделать. Можно привезти тело на машине и потом без особого труда отнести на кладбище. Что находится у его северной стены? Колодец?
– Да. Колодец, из которого мистер Гоутубед берет воду, чтобы вымыть крыльцо и алтарь. Он довольно глубокий. Раньше там стоял насос, и жители деревни брали воду для питья, когда деревенский колодец пересох, но мистер Венаблз положил этому конец. Сказал, что небезопасно употреблять в пищу воду из колодца, расположенного на кладбище. Насос убрали, и святой отец дал денег на то, чтобы деревенский колодец углубили и привели в порядок. Он добрый, наш священник. А мистеру Гоутубеду приходится теперь таскать воду ведром, и он постоянно ворчит, что скоро сорвет себе спину. На самом деле этот колодец расположен неудобно. Земля рядом с ним влажная, и зимой ее трудно рыть. Хотя до того, как мистер Венаблз осушил кладбище, было еще хуже.
– Похоже, он сделал для прихода очень много.
– Да. Папа часто давал пожертвования, но и мистер Венаблз всегда заботился о нуждах церкви, а миссис Венаблз помогала ему. А почему ваше внимание привлек колодец?
– Мне интересно, пользуются им или нет. Если им до сих пор пользуются, то никому и в голову не придет спрятать там что-нибудь громоздкое.
– А… Вы имеете в виду тело? Да, действительно.
– И все же… Послушайте! – воскликнул Уимзи. – Простите мое любопытство. Если бы ваш отец не скончался, какую надгробную плиту он положил бы на могилу вашей матери?
– Не знаю. Папа терпеть не мог памятники и не желал говорить на эту тему. Ужасно сознавать, что теперь памятник требуется ему.
– Вы правы. Но он мог пожелать положить на могилу плоскую плиту или же огородить место мраморным бордюром и засыпать середину мраморной крошкой.
– Нечто вроде ограды? Нет, он бы никогда так не сделал. И уж точно не мраморная крошка. Она напоминала ему сахар в сахарницах, которые стоят в некоторых пугающе модных заведениях. Папа говорил, что там все блюда подают на специальных подставках, а стаканы для вина изготовлены из цветного стекла.
– Но знал ли преступник о предпочтениях вашего отца?
– Прошу прощения, но я не понимаю, к чему вы клоните.
– Извините. Я бываю непоследовательным. Я хочу сказать, что тело можно было бы спрятать где угодно. В округе множество канав и кюветов. Так зачем рисковать и привозить труп туда, где его легко обнаружит каменщик, разравнивающий землю для оформления могилы? Да, над телом было целых два фута земли. Но ведь каменщик мог начать копать эту самую землю, чтобы установить бордюр. Поступок убийцы странный и необдуманный, однако не лишенный смысла. Ведь никому и в голову не придет искать в чьей-то могиле бесхозный труп. Преступнику просто не повезло, что могилу неожиданно вскрыли. И все же как подумаю, что ему нужно было сюда добраться, а потом рыть землю под покровом ночи… Скорее всего так и было. А отметины от веревок на руках и ногах трупа свидетельствуют о том, что сначала его связали в каком-то другом месте. В общем, преступник действовал отнюдь не порывисто. Он все тщательно спланировал.
– Только вот убийца не мог придумать этот план раньше Нового года. Ведь моя мама умерла именно тогда. Я хочу сказать, что он никак не мог рассчитывать на то, что под рукой окажется свежая могила.
– Верно. Но он мог воспользоваться могилой в любое время после Нового года.
– Нет, не в любое время, а лишь в течение недели после похорон.
– Почему? – удивился Уимзи.
– Старый Гоутубед непременно заметил бы, если бы землю потревожили после того, как она осела и утрамбовалась. Вам не приходило в голову, что преступник воспользовался могилой сразу после похорон, когда ее еще украшали венки? Они стояли здесь целую неделю, а потом поникли и испортились, так что я попросила мистера Гоутубеда убрать их.
– А ведь это идея! – воскликнул Уимзи. – Я об этом как-то не подумал. Мне пока не приходилось вникать в тонкости похоронного дела. Нужно будет поговорить с могильщиком. Вы не помните, как долго после смерти вашей матушки лежал снег?
– Снегопад закончился в новогоднюю ночь, и мистер Гоутубед расчистил дорожку к южному входу. Но оттепели не было. Вспомнила! В ночь на второе января потеплело, и снег стал мокрым. Могилу рыли на третий день, и на кладбище было слякотно. В день похорон полил дождь. Это было просто ужасно. Я никогда этого не забуду.
– И дождь смыл остатки снега.
– Да.
– Поэтому пройти к могиле, не оставив следов, было легко. Вы не заметили, чтобы венки передвигали?
– Нет. По правде говоря, я нечасто приходила сюда. Папа сильно болел, и мне нужно было оставаться с ним. Хотя и без этого мне невыносимо было думать о том, что моя мама лежит под землей. Знаете, лорд Питер, мне кажется отвратительным все, что касается могил и похорон, а вам? Но если кто-нибудь и заметил что-то необычное, то это миссис Гейтс, наша экономка. Она приходила на кладбище каждый день. Настоящая вампирша. Все пыталась поговорить со мной, а я не хотела слушать. Она довольна милая, но словно сошла со страниц романа Викторианской эпохи, где все скорбящие носят черный креп и льют слезы в чашку с чаем… О боже! Дядя Эдвард ищет меня. Я почти физически ощущаю его негодование. Хочу вас представить друг другу, чтобы смутить его. «Дядя Эдвард! Это лорд Питер Уимзи. Он был так добр: сказал, что у меня богатое воображение и мне нужно стать писательницей».
– А! Здравствуйте. – Мистер Эдвард Торп, мужчина сорока четырех лет, державшийся чопорно и официально, являлся типичным государственным служащим и всем своим видом пытался показать, что не имеет ничего общего с такими личностями, как Уимзи. – По-моему, я встречал вашего брата, герцога Денвера. Надеюсь, у него все хорошо. Приятно, что вы поинтересовались намерениями моей племянницы. Все эти юные особы стремятся вершить великие дела. Но я пытаюсь убедить ее в том, что писательство не очень надежное занятие и зачастую приносит одни неприятности. Меня расстраивает мысль, что она решит посвятить себя этому ремеслу. В ее положении жители деревни ждут, что она разделит их…
– Увлечения? – предположил ошеломленный Уимзи. Он вдруг осознал, что дядя Эдвард ненамного старше его самого, однако воспринимался окружающими как хрупкий и не поддающийся осмыслению предмет старины, на который смотрят с опасливой почтительностью.
– Разделит то, что трогает их более всего, – закончил фразу мистер Торп. Он явно не одобрял желаний племянницы и все же пытался защитить ее от нападок. – Но я хочу забрать ее ненадолго. Пусть проведет некоторое время в тишине и спокойствии. Ее тетя, к несчастью, не смогла приехать на похороны, поскольку страдает от ревматоидного артрита, однако ждет не дождется приезда Хилари.
Уимзи перевел взгляд на угрюмое лицо девочки и заметил, что глаза ее приняли мятежное выражение. Его светлость сразу понял, что за женщину взял себе в жены Эдвард Торп.
– Вообще-то, – продолжил тот, – мы уезжаем завтра. Жаль, что не сможем пригласить вас на ужин, но в сложившихся обстоятельствах…
– Я понимаю, – промолвил Уимзи.
– Только познакомились, а уже вынуждены прощаться. Был рад встрече. К сожалению, состоялась она при печальных обстоятельствах. Хорошего вам дня. Передавайте от меня привет своему брату.
«Мне дали понять, чтобы я держался подальше, – сказал себе Уимзи после того, как пожал руку Эдварду Торпу и сочувственно улыбнулся Хилари. – Интересно почему? Боится, что общение со мной испортит юное создание? Или не хочет, чтобы я копался в их семейных делах? Кто он такой, этот дядя Эдвард: темная лошадка или обыкновенный осел? Приезжал ли он на свадьбу брата? Нужно спросить у Бланделла. Кстати, где он? И свободен ли он сегодня вечером?»
Его светлость поспешил перехватить старшего инспектора, прибывшего на похороны по долгу службы, и договорился с ним о визите в Лимхолт после ужина. Вскоре паства начала расходиться. Мистер Гоутубед и его сын Дик сняли свои официальные черные одеяния и поставили лопаты у стены возле колодца.
Когда комья земли тяжело застучали по крышке гроба, Уимзи присоединился к небольшой группе прихожан, собравшихся, чтобы обсудить церемонию и прочитать карточки на венках. Его светлость лениво наклонился, чтобы получше рассмотреть красивый венок из экзотических тепличных цветов розовых и лиловых оттенков. Интересно, кто так потратился на венок неизвестному? Приглядевшись, Уимзи ошеломленно прочитал написанные на карточке слова: «С почтением и состраданием. Лорд Питер Уимзи. Сент-Люк, 6».
– Достойно, – произнес его светлость. – Бантер, вы выдающийся человек.
– Больше всего мне интересны взаимоотношения Дикона и Крэнтона, – произнес лорд Питер, удобно вытягивая ноги перед камином в доме старшего инспектора. – Как они познакомились? Ответ на этот вопрос многое прояснит.
– Вы правы, – кивнул Бланделл. – Но проблема в том, что это мы знаем только с их слов, и одному богу известно, кто из них более искусный лжец. Хотя у судьи Брамхилла возникли кое-какие догадки. Доподлинно известно одно: они знали друг друга еще в Лондоне. Крэнтон – этакий велеречивый, обладающий хорошими манерами мошенник из тех, что вьются вокруг недорогих ресторанов. У него и раньше возникали проблемы с законом, но он заявил, что исправился и даже заработал приличные деньги, написав книгу. Только вот мне кажется, что кто-то сделал это за него, а он поставил свое имя на обложке. После войны появилось много подобных личностей. Однако Крэнтон действительно был умен; я бы даже сказал, немного опережал свое время. В тысяча девятьсот четырнадцатом году ему исполнилось тридцать пять лет. Он не получил образования, но отсутствие такового восполнял острый ум, отточенный необходимостью постоянно быть начеку, если вы понимаете, о чем я.
– Прекрасно понимаю. Выпускник университета Жизнь.
– Точно подмечено и очень остроумно. Да, он был именно таким человеком. А вот Дикон совсем другой. Выше Крэнтона по положению, начитанный. Капеллан из Мейдстона отмечал, что он получил неплохое образование и обладал поэтическим воображением. Сэру Торпу Дикон пришелся по душе. Старик обращался с ним как с другом, позволял пользоваться своей библиотекой. В общем, эти двое познакомились на какой-то танцевальной вечеринке в тысяча девятьсот двенадцатом году, во время пребывания сэра Чарльза в Лондоне. Крэнтон сообщил, что одна из подружек Дикона, не пропускавшего ни одной юбки, указала на него как на автора книги, которую она сейчас читает. Выяснилось, что книга сильно заинтересовала и Дикона. Он засыпал Крэнтона вопросами о мошенниках и их образе жизни. Крэнтон утверждал, что Дикон прилип к нему точно репейник и не оставлял в покое. А вскоре начал убеждать Крэнтона в том, что тот в конце концов все равно вернется к прежней жизни. Дикон же говорил другое. Он заявил, что его интересовала лишь литературная сторона дела. Ему показалось, что если мошенник сумел написать книгу и заработать деньги, то и дворецкий сможет. По его словам, это Крэнтон от него не отставал, выпытывая подробности о месте работы Дикона. Говорил, что если в доме есть чем поживиться, то нужно это украсть и разделить поровну. Дикон должен был поработать в доме, а Крэнтон взял на себя остальное. На мой взгляд, оба хороши, и парочка из них получилась отменная.
Бланделл замолчал, чтобы сделать глоток пива из кружки, а потом продолжил:
– Вы должны понять, что эту историю они рассказали после того, как их обоих задержали за кражу. Поначалу они, конечно, лгали, точно библейский Анания, и клялись, что прежде в глаза друг друга не видели. Однако когда их приперли к стенке, заговорили по-другому. Едва только Крэнтон понял, что игра проиграна, тут же состряпал эту историю и стоял на своем. Мошенник признал свою вину, но сделал это скорее для того, чтобы переложить всю ответственность на Дикона и упечь его в тюрьму. Он заявил, что Дикон обманул его, а потом бросил на произвол судьбы, чтобы спасти свою шкуру. Только есть ли в тех словах правда, никто не знает. Вероятно, Крэнтон просто хотел выставить себя невинной жертвой соблазна. Впрочем, у присяжных и судьи на этот счет свое мнение.
Так вот. В апреле тысяча девятьсот четырнадцатого года состоялась свадьба мистера Генри, и все прекрасно знали, что на ней будет присутствовать миссис Уилбрахам в изумрудном ожерелье. В Лондоне нет ни одного вора, который бы не знал об этой женщине и ее драгоценностях. Торпам она приходится родственницей, вроде бы кузиной. Она обладает солидным состоянием и скупостью пятидесяти тысяч евреев, вместе взятых. Говорят, в свои восемьдесят семь лет она превратилась в капризного ребенка, но в те дни, когда в доме Торпов разворачивались события, слыла весьма эксцентричной особой. Странноватая старая леди с прямой, точно шомпол, спиной, всегда одетая в старомодные черные шелка и атлас, увешанная драгоценностями – браслетами, брошами, ожерельями. Это одна из ее причуд. А другая заключается в том, что она не доверяет страховкам и сейфам. Вообще-то в ее доме есть сейф, в котором она хранит драгоценности. Только вот дело в том, что сейф этот установил ее ныне покойный муж. Сама бы она не сделала этого никогда в жизни. Дама слишком скупа, чтобы тратить деньги на такую, по ее мнению, бесполезную вещь. Когда же она приезжала куда-то с визитом, то полагалась исключительно на собственную хитрость. Совершенно безумная особа. Вы даже не представляете, сколько в мире таких вот сумасшедших старух. Но, конечно, никто и не думал давать ей советов, поскольку она была до безобразия богата и могла распоряжаться своей собственностью как ей хочется. Торпы – ее единственные родственники, поэтому она была приглашена на свадьбу сэра Генри. Хотя, по-моему, один ее вид был непереносим всем присутствующим. Не получив приглашения, она непременно обиделась бы. А обижать богатых родственников нежелательно.
Лорд Питер наполнил свою кружку пивом и произнес:
– Ни при каких условиях.
– И вот тут показания Дикона и Крэнтона снова расходятся. По словам Дикона, он получил письмо от Крэнтона сразу после того, как было объявлено о свадьбе. В письме Крэнтон приглашал его встретиться в Лимхолте и обсудить план похищения изумрудов. Крэнтон же утверждал, что это Дикон ему написал. Доказательств своей правоты ни один представить не сумел, однако было установлено, что они действительно встречались в Лимхолте, и в тот же день Крэнтон приехал посмотреть на дом.
У миссис Уилбрахам была служанка, и если бы не она и Мэри Дикон, то никакой кражи, возможно, и не было бы. Вы наверняка помните, что Мэри Тодей тогда носила фамилию Дикон. Она служила в Красном доме горничной и вышла замуж за Дикона в конце тысяча девятьсот тринадцатого года. Сэр Чарльз был к молодоженам очень добр. Он выделил им отдельную спальню рядом с кладовой, в которой хранилось столовое серебро и которой распоряжался Дикон, так что у них получилось нечто вроде своей маленькой квартирки.
А теперь что касается служанки миссис Уилбрахам. Ее звали Элси Брайант. Довольно бойкая и смышленая девица. Случилось так, что она обнаружила, как ее хозяйка поступает с драгоценностями, которые возит с собой. Полагаю, что старуха казалась себе чрезвычайно умной или же просто начиталась детективных историй. В общем, она вбила себе в голову, что украшения не следует хранить в шкатулке или сейфе: ведь вор сразу заглянет именно туда, – а лучше выбрать для этого какое-то совершенно неподходящее место, куда никто не додумается заглянуть. Прошу прощения, милорд, но в качестве потайного места эта старая чудачка выбрала один из ночных горшков. Вам наверняка смешно. В суде смеялись все, кроме судьи, которого внезапно разобрал такой кашель, что он вынужден был прикрыть лицо носовым платком. Уверен, он сделал это для того, чтобы никто не увидел его реакции. Так вот: эта самая Элси была ужасно любопытна, как, впрочем, и все молоденькие девушки. В один из дней незадолго до свадьбы она заглянула в замочную скважину и заметила, как ее хозяйка прячет драгоценности. Конечно, молчать о таком она не могла. Дело в том, что по прибытии в дом Торпов Элси свела дружбу с Мэри Дикон, которой и выложила все как на духу. Мэри же, в свою очередь, будучи преданной и любящей женой, поделилась забавной информацией с мужем, чтобы с ним вместе посмеяться над чудачествами старой дамы. Хочу сказать, это вполне естественное желание. Во всяком случае, защита делала упор именно на это. Так что ночной горшок спас Мэри и Элси от тюрьмы. «Джентльмены, – обратился адвокат к присяжным, – я вижу, вы улыбаетесь и сгораете от желания по возвращении поделиться этой историей со своими женами. И если это действительно так, то вам должны быть понятны чувства моей подзащитной Мэри Дикон и ее подруги. Вы сами видите, каким невинным образом тайна была раскрыта человеку, который, как ожидалось, должен был ее сохранить». Адвокат был опытным, и в конце процесса присяжные буквально ели у него с руки.
А вот о том, что случилось дальше, мы снова можем лишь догадываться. Крэнтону была отправлена телеграмма из Лимхолта. Этот факт мы сумели доказать. Крэнтон утверждал, что ее отправил Дикон. А Дикон, в свою очередь, заявил, что это дело рук Элси Брайант. В тот день и Дикон, и служанка приезжали в Лимхолт. Однако служащая почтового отделения не опознала никого из них. К тому же телеграмма была написана печатными буквами. На мой взгляд, это указывает на Дикона, поскольку девушке не хватило бы ума придумать подобное. Нет смысла говорить, что, когда взяли образцы почерка обоих, они не совпали с тем, каким была написана телеграмма, поэтому автора мы так и не установили. Либо этот человек очень умен, либо просто попросил кого-то отправить телеграмму вместо него.
Вы говорите, что уже слышали о событиях той ночи в доме Торпов, поэтому я перескажу только показания Дикона и Крэнтона. Тут Крэнтон проявил себя с лучшей стороны, изложив довольно последовательную историю. По его словам, план похищения изумрудов от начала и до конца придуман Диконом. Крэнтону нужно было подъехать к дому на машине и ждать под окном спальни миссис Уилбрахам в указанное в телеграмме время. Дикон должен был выбросить ожерелье в окно, а Крэнтон – сразу ехать с ним в Лондон, продать по частям, а выручку поделить пополам, не считая пятидесяти фунтов, которые он уже отдал Дикону в качестве аванса. Однако Крэнтон заявил, что его подельник выбросил из окна пустой футляр, забрав содержимое себе, а потом поднял на ноги весь дом, чтобы свалить вину на него. План хорош, если он действительно принадлежит Дикону: и ожерелье получил, и похвалу от хозяина заработал.
Проблема заключалась в том, что все это выяснилось лишь через некоторое время после ареста Крэнтона, поэтому, когда взяли Дикона, он еще не знал, с чем ему предстоит столкнуться. Его первая версия была простой и ясной, только не имевшей ничего общего с правдой. Якобы он проснулся ночью оттого, что кто-то ходил в саду, и тут же сказал жене: «По-моему, кто-то хочет стащить столовое серебро». Дикон спустился вниз, отпер заднюю дверь, выглянул наружу и увидел какого-то человека под окнами спальни миссис Уилбрахам. Затем, по его словам, он бросился наверх, чтобы схватить вора, влезавшего в окно старой дамы.
– Миссис Уилбрахам не заперла дверь спальни?
– Нет. Она никогда этого не делала: боялась, что не выберется из комнаты в случае пожара. Дикон сказал, что громко закричал, чтобы проснулись слуги. Вот тогда-то старая леди и увидела его возле окна. А тем временем вор спустился вниз по плющу и был таков. Дикон снова побежал вниз и возле задней двери столкнулся с лакеем. История с задней дверью полна неувязок, поскольку изначально Дикон не мог объяснить, как попал в спальню миссис Уилбрахам. Сэру Чарльзу он рассказал, что вышел на улицу, услышав шум в саду. А когда оказался в руках полиции, начал изворачиваться и неувязки в своем рассказе объяснил тем, что либо он был слишком расстроен и не смог выразиться ясно, либо все остальные были расстроены и не поняли его. Эта история годилась лишь до тех пор, пока полиция не узнала о дружбе Дикона с Крэнтоном, телеграмме и других фактах. Сообразив, что игра проиграна, Крэнтон рассказал все начистоту. Теперь уже Дикон не мог отрицать своего знакомства с лондонским мошенником, однако продолжал настаивать на том, что именно Крэнтон уговорил его украсть изумруды. Дикон также отрицал свое отношение к телеграмме, сваливая вину на Элси. Получение пятидесяти фунтов он тоже категорически отвергал.
Разумеется, полицейские подвергли его перекрестному допросу. Прежде всего они хотели выяснить, почему он не сообщил сэру Чарльзу о Крэнтоне. Ну и причину, по которой Дикон состряпал лживую историю. Он объяснил это тем, что подумал, будто Крэнтон оставил мысль о краже, и не хотел никого пугать, однако, услышав шум в саду, сразу догадался, что происходит. По словам Дикона, он боялся признаться, что был знаком с Крэнтоном. Ведь тогда его обвинили бы в пособничестве. Только вот вся эта история не выдерживала никакой критики, и ни судья, ни присяжные не поверили Дикону. После вынесения приговора лорд Брамхилл разговаривал с ним очень строго. Дикону просто повезло, что он впервые предстал перед судом, иначе ему назначили бы самое суровое наказание. По мнению судьи, это преступление усугублялось тем, что совершил его дворецкий, которому бесконечно доверяли. Он не просто предал своего хозяина, открыв окно подельнику, но и активно сопротивлялся аресту. В итоге Дикону присудили восемь лет каторжных работ, сказав, что он еще легко отделался. Крэнтон, будучи рецидивистом, мог бы получить гораздо больше, но судья не захотел наказывать его строже, чем Дикона, так что его отправили за решетку на десять лет. Вот такие дела. Крэнтон оказался в Дартмуре и отбыл полный срок, ведя себя примерно и не доставляя окружающим неприятностей. Дикон же, осужденный впервые, отбывал наказание в Мейдстоне. Он стал одним из тех заключенных, к которым нельзя поворачиваться спиной. От таких только и жди какой-нибудь пакости. Отсидев четыре года, этот некогда утонченный и воспитанный заключенный совершил нападение на охранника и сбежал из тюрьмы. Случилось это в начале тысяча девятьсот восемнадцатого года. Охранник скончался от полученных ран, а Дикона искали повсюду, только без особого успеха. В этом сыграла роль война, поскольку охранников в тюрьмах не хватало. В общем, Дикона не нашли, и в течение двух лет он считался чуть ли не единственным из тех, кому удалось успешно сбежать из заключения. А вскоре его останки обнаружили в лесу Северного Кента, так что успешным его побег все же не назовешь. На Диконе была тюремная роба. Очевидно, он споткнулся в темноте и упал, разбив голову о камни. Случилось это через день или два после его побега. Вот таков конец бывшего дворецкого из Красного дома.
– Полагаю, в его виновности никто не сомневался, – произнес Уимзи.
– Ни на секунду. Второго такого лгуна не сыскать. Кстати, плющ под окнами дома осмотрели и не нашли никаких следов пребывания человека. Впрочем, весь рассказ Дикона был шит белыми нитками. Он был дурным человеком, да к тому же убийцей. Нам всем просто повезло, что он погиб. Что же касается Крэнтона, то после освобождения из тюрьмы он некоторое время вел себя тихо и примерно, а потом попался на сбыте краденого и опять отправился за решетку. Крэнтон вышел на свободу в июне прошлого года, не выпадал из поля зрения полиции до сентября, а после этого исчез и до сих пор не объявился. В последний раз его видели в Лондоне, но я не удивлюсь, если на самом деле последними его видели мы сегодня утром. Я всегда был уверен, что колье осталось у Дикона, но куда он его дел, никому не известно. Выпейте еще кружечку пива, милорд. Оно вам не повредит.
– Как думаете, где находился Крэнтон в период с сентября по январь?
– А бог его знает. Но если это его мы сегодня похоронили, то, надо полагать, во Франции. Он водил дружбу со всем жульем Лондона и вполне мог выправить себе паспорт.
– Есть ли у вас фотография Крэнтона?
– Да, милорд. Только получил. Хотите взглянуть?
– Очень!
Бланделл принес фотографию Крэнтона из бюро, стоявшего в углу комнаты и заполненного аккуратными стопками документов. Уимзи внимательно изучил снимок.
– Когда он был сделан?
– Около четырех лет назад, милорд, когда Крэнтон отбывал последний срок.
– Тогда у него не было бороды. А в сентябре?
– Нет, милорд. Но за четыре месяца ее вполне можно отрастить.
– Вероятно, именно за этим он уезжал во Францию.
– Не исключено, милорд.
– Вот что я скажу. Не могу быть уверенным на все сто, но, по-моему, именно этого человека я видел первого января.
– Любопытно.
– Вы показывали эту фотографию жителям деревни?
Бланделл печально улыбнулся:
– Сегодня днем зашел к Уайлдерспинам, но там меня ждало разочарование. Жена опознала человека на снимке, а Эзра начал кричать, что он «совсем не похож на того парня». Более того, кое-кто из соседей согласился с Эзрой, а другие поддержали его жену. Единственный выход – подрисовать бороду и показать фотографию еще раз. Борода сильно меняет внешность. И мало кто сможет узнать безбородого в бородатом человеке.
– Хм, вы правы. «Измени лицо свое поддельной бородой». А отпечатков пальцев у вас нет из-за отсутствия у трупа кистей.
– Совершенно верно, милорд, и это является своеобразным камнем преткновения. У нас попросту нет оснований утверждать, что это труп Крэнтона.
– Если это действительно Крэнтон, то он вернулся в деревню за ожерельем, предварительно отрастив бороду, чтобы его никто не узнал.
– Согласен, милорд.
– Крэнтон не возвращался раньше, поскольку ему было необходимо отрастить бороду. Наверное, в последние несколько месяцев он получил какое-то известие. Только вот я никак не пойму, какое отношение ко всему этому имеют Тейлор Пол и Бетти Томас. Я пытался отыскать подсказку в надписях на колоколах, но это ни к чему не привело. «Похоронный слышен звон, долгий звон! Звук железный возвещает о печали похорон!» Кстати, не уверен, что колокола отливают из железа. А вы, случайно, не знаете, приезжал ли на свадьбу брата мистер Эдвард Торп?
– Да, милорд, приезжал. И страшно поссорился с миссис Уилбрахам после кражи. Эта ссора расстроила старого сэра Чарльза. Мистер Эдвард заявил пожилой леди, что она сама во всем виновата и он не желает слышать ни одного дурного слова о Диконе. Мистер Эдвард был уверен, что все провернули Крэнтон и Элси Брайант. Я бы ни за что не поверил, что миссис Уилбрахам может быть настолько грубой, но она очень упряма. И чем настойчивее мистер Эдвард обвинял Элси, тем яростнее она настаивала на том, что во всем виноват Дикон. Видите ли, именно мистер Эдвард порекомендовал Дикона своему отцу…
– Ах вот как?
– Да. В то время мистер Эдвард работал в Лондоне и был совсем мальчишкой – всего двадцать три года. И когда услышал, что отцу нужен дворецкий, послал к нему Дикона.
– Что он знал об этом человеке?
– Только то, что он хорошо работает и кажется довольно смышленым. Дикон служил официантом в клубе, членом которого был мистер Эдвард. Судя по всему, однажды в разговоре Дикон упомянул о том, что хотел бы устроиться на работу в частный дом. Вот мистер Эдвард о нем и вспомнил. Как после этого не защищать своего протеже? Не знаю, встречались ли вы с мистером Эдвардом Торпом, милорд, но он всегда считал, что все принадлежащее ему идеально. Мистер Эдвард снискал репутацию человека, никогда не совершающего ошибок. И, уж конечно, он не мог ошибиться в отношении Дикона.
– Неужели? Я с ним встречался. Законченный осел. Такие иногда полезны. Их легко обработать. Пять минут перед зеркалом каждый день – и вы тоже научитесь этому отсутствующему взгляду, столь характерному для мошенников, детективов и государственных служащих. Впрочем, не будем сейчас обсуждать Эдварда Торпа. Давайте вернемся к нашему трупу. Потому что, Бланделл, если это все-таки Крэнтон, вернувшийся в деревню за изумрудами, то кто убил его и почему?
– Предположим, он нашел изумруды, а кто-то стукнул его по голове и забрал их себе. Чем не версия?
– Потерпевший умер не от удара по голове.
– Так говорит доктор Бейнз, но мы не знаем, прав он или нет.
– Но тем не менее потерпевший был каким-то образом убит. Только вот зачем преступнику его убивать, если изумруды он уже отобрал?
– Чтобы не закричал. Стоп! Я знаю, что вы хотите сказать. Крэнтон находился не в том положении, чтобы кричать, но позвать на помощь вполне мог, неужели вы не понимаете? Крэнтон уже отсидел свое, и ему больше ничто не грозило. К тому же в данном случае ему было выгодно все рассказать полиции. Он вполне мог сыграть роль невинной жертвы, заявив: «А я всегда говорил, что ожерелье забрал Дикон, поэтому, как только смог, приехал в приход, нашел его и собирался, как примерный мальчик, отнести в полицию, когда Том, или Дик, или Гарри стукнул меня по голове и отобрал драгоценность. Вот я и пришел заявить об этом, а когда вы задержите Тома (или Дика, или Гарри), не забудьте, что именно я указал вам на них». Да, он поступил бы именно так, и мы ничего не смогли бы ему предъявить, кроме того, что он не сообщил о своих намерениях раньше. А если бы по подсказке Крэнтона мы нашли изумруды, то он и вовсе вышел бы сухим из воды. Нет, тот, кому нужны были изумруды, сделал бы все, чтобы заставить Крэнтона замолчать. Это ясно. Только вот кто этот человек?
– Есть еще один вопрос. Как убийца узнал, что Крэнтону известно местонахождение изумрудов? И откуда это знал сам Крэнтон? Может, ожерелье забрал действительно он и спрятал где-то в деревне, вместо того чтобы забрать с собой в Лондон. Если это так, то Крэнтон самый настоящий вор и негодяй.
– Да. Как он узнал о местонахождении ожерелья? Ему не мог рассказать кто-то из жителей. Этот человек сразу забрал бы украшение себе и не стал бы дожидаться возвращения Крэнтона. Времени было предостаточно. Только вот если ожерелье взял Крэнтон, то почему оставил его здесь?
– Из-за погони. Крэнтон не хотел, чтобы у него нашли краденое. Он вполне мог спрятать его где-нибудь по дороге, чтобы вернуться и забрать позднее. Этого мы уже не узнаем. И все же чем дольше я смотрю на фотографию, тем сильнее убеждаюсь, что в тот зимний день я встретил именно Крэнтона. Составленное в полиции описание тоже подходит, но если все же убитый не он, то что сталось с Крэнтоном?
– Пока неизвестно, – произнес Бланделл. – Не можем двигаться дальше до тех пор, пока не получим отчеты из Лондона. Зато мы сумели установить, когда именно потерпевший оказался в могиле. Что вы скажете насчет идеи мисс Торп, касающейся венков? По-моему, она не лишена смысла. Нужно побеседовать с миссис Гейтс. Кто это сделает – вы или я? Думаю, вам лучше взять на себя мистера Эштона. У вас есть замечательный повод для визита к нему. Если же я навещу его в качестве официального лица, он может насторожиться. Очень неудобно, что кладбище расположено так далеко от деревни. Даже из дома священника его почти не видно. Кустарник закрывает весь обзор.
– Я не сомневаюсь, что убийца тоже это знал. Не надо наступать на горло собственной песне. Чтобы получить удовольствие, необходимо потрудиться.
– Удовольствие? Это не про меня, милорд. А что насчет миссис Гейтс?
– К ней лучше отправиться вам. Завтра мисс Торп уезжает, так что мое появление будет не слишком уместным. К тому же я не нравлюсь мистеру Торпу. Он отдал приказ: никакой информации. А вот вы – совсем другое дело. Вы представитель закона, с которым спорить нежелательно.
– Ну, не так уж много я могу, но обещаю попробовать. А еще нужно задать пару вопросов…
– Да, Уильяму Тодею.
– Верно. Но если мисс Торп права, он тут совсем ни при чем. В канун Нового года его сразил грипп, и он пролежал в постели вплоть до четырнадцатого января. Это я знаю наверняка. Но кто-то из его домочадцев мог что-нибудь заметить. Впрочем, узнать у них что-либо будет непросто. Они уже сталкивались с полицией и сильно испугаются, увидев меня на пороге своего дома.
– Насчет этого можете не беспокоиться. Они и так уже напуганы. В общем, ступайте. Прочитайте им заупокойную службу и понаблюдайте за их реакцией.
– Ладно, я попробую. Только бы не упомянуть об этом треклятом ожерелье! Ведь в последнее время моя голова забита мыслями о нем, так что мне повезет, если я не проговорюсь.
Что ж, полицейские тоже люди и частенько идут на поводу у своего подсознания.
Глава 6
Лорд Питер и старший инспектор Бланделл действуют сообща
Пропуская удар, колокол отклоняется назад или в сторону, уступая очередь другому колоколу.
Тройт. Искусство колокольного звона
– Итак, мэм, – произнес старший инспектор Бланделл.
– Итак, офицер, – не осталась в долгу миссис Гейтс.
Говорят, что простой полицейский считает обращение «офицер» более лестным, нежели «констебль», но, с другой стороны, незаслуженно называть простого полицейского сержантом тоже не стоит. Однако когда утонченная леди с блестящими серыми глазами, одетая в серое атласное платье, решает разжаловать старшего офицера полиции в обычные офицеры, это свидетельствует лишь о том, что настроена она отнюдь не дружелюбно. Появление мистера Бланделла не произвело на миссис Гейтс должного эффекта, и он подумал, что мог бы с таким же успехом прислать сюда одного из своих подчиненных.
– Мы были бы очень благодарны вам, мэм, – начал Бланделл, – за помощь в нашем небольшом деле.
– В вашем небольшом деле? – усмехнулась миссис Гейтс. – С каких это пор убийство и святотатство считается в Лимхолте чем-то незначительным? Учитывая, что в последние двадцать лет вы только и делаете, что усмиряете пьяниц, меня совершенно не удивило ваше слишком уж спокойное отношение к тому, что стряслось в нашем приходе. Лично я считаю, что вам нужно обратиться за помощью в Скотленд-Ярд. Но, полагаю, поскольку вам благоволит местная аристократия, вы мните себя вполне компетентным в такого рода проблемах.
– Не я принимаю решения относительно того, обратиться в Скотленд-Ярд или нет, мэм. Это в компетенции начальника полиции.
– Вот как? – вскинула брови пожилая леди, которую совершенно не смутили слова мистера Бланделла. – В таком случае почему начальник полиции не займется этим самолично? Я бы предпочла иметь дело с ним.
Старший инспектор терпеливо объяснил пожилой даме, что допрос свидетелей не входит в обязанности начальника полиции.
– А с какой стати я должна выступать в роли свидетеля? Ничего не знаю об этой отвратительной процедуре.
– Я и не предлагаю вам выступить в этой роли. Просто нам необходима кое-какая информация о могиле леди Торп. Мы подумали, что такая наблюдательная леди, как вы, окажет нам неоценимую помощь.
– Каким же образом?
– Из полученной нами информации следует, что осквернение могилы было совершено почти сразу после похорон леди Торп. Насколько я понял, после печальных событий вы часто навещали место ее упокоения…
– Да? И кто же вам это сказал?
– Просто у нас появилась такая информация, мэм.
– Кто вам ее сообщил?
– Я не могу разглашать имен, мэм, – произнес Бланделл, понимая, что упоминание имени Хилари лишь осложнит ситуацию. – Я так полагаю, это правда.
– А почему это не должно быть правдой? Усопшим необходимо воздавать почести.
– Совершенно с вами согласен, мэм. А теперь не могли бы вы припомнить, не показалось ли вам во время одного из визитов, что венки стоят не на своем месте? Или вы заметили еще какую-нибудь странность?
– Ничего я не заметила. Если только вы не имеете в виду невероятно грубое и непочтительное поведение миссис Коппинс. Учитывая, что она нонконформист, можно было бы ожидать, что у нее хватит такта вовсе не появляться на кладбище, принадлежащем англиканской церкви. Да и венок у нее невероятно безвкусный. Конечно же, она имела право отдать дань памяти члену семьи, так много для нее сделавшей. И все же я считаю, что не следовало заказывать столь нарочито пышный и большой венок. Розовые тепличные лилии смотрятся абсолютно неуместно в середине зимы. Для женщины ее положения было бы достаточно букета хризантем. Так нет, она решила привлечь внимание к своей персоне.
– Совершенно с вами согласен, мэм.
– Я тоже вполне могла бы позволить себе столь же большой и дорогой венок, хотя и нахожусь в зависимом положении в этой семье. И все же несмотря на то, что сэр Чарльз с супругой, сэр Генри и леди Торп относились ко мне скорее как к другу, а не как к прислуге, я свое место знаю. Мне и в голову бы не пришло выказывать свое превосходство, ставя себя на одну ступень с членами семьи.
– Конечно, мэм, – кивнул Бланделл.
– Не знаю, что вы хотите сказать этим своим «конечно, мэм»! Хотя члены семьи не были бы против, ведь они всегда относились ко мне как к ровне. Я служу экономкой в этом доме тридцать лет, так что подобное отношение совсем не удивительно.
– Абсолютно с вами согласен, мэм. Я лишь хотел заметить, что такая леди, как вы, может служить для окружающих примером прекрасного вкуса и безупречного воспитания. Моя жена, – вдохновенно солгал он, – всегда говорит нашим девочкам, что вы – образец истинной леди и что они во всем должны брать пример с миссис Гейтс из Красного дома. – Сообразив, что дама немного обиделась, Бланделл поспешно добавил: – Я вовсе не хочу сказать, что наши Бетти и Энн должны считать себя ровней вам. Ведь одна из них работает на почте, а вторая трудится клерком в конторе мистера Комплайна. И все же молодым людям не повредит, если они будут равняться на тех, кто стоит выше их. Моя жена часто напоминает девочкам, что нужно быть такой же, как наша королева Мария. Но с ее величеством они не знакомы, а вы всегда перед глазами. Если наши дочери вырастут похожими на вас, мы по праву сможем ими гордиться.
Тут мистер Бланделл, являвшийся убежденным сторонником политика Дизраэли, откашлялся. Впрочем, собственная речь показалась ему весьма пылкой и убедительной. Миссис Гейтс немного смягчилась, и он понял, что дальше разговор пойдет как по маслу. Ему не терпелось поведать об этой встрече жене и дочерям. Лорда Питера рассказ тоже позабавит. Бланделлу нравился этот джентльмен с отличным чувством юмора.
– Так что же случилось с венком, мэм? – вернулся он к интересующей его теме.
– Это просто отвратительно, что миссис Коппинс хватило дерзости убрать с могилы мой венок и положить свой на его место. Вообще-то там было много венков, некоторые невероятно красивы. Я была бы довольна, если бы мою скромную дань уважения положили на могилу рядом с букетами других жителей деревни, но мисс Торп и слышать об этом не захотела. Она всегда такая предупредительная.
– Славная юная леди, – заметил мистер Бланделл.
– Мисс Торп – член семьи, – продолжила миссис Гейтс. – Они всегда внимательны к чувствам других людей. Таковы все истинные аристократы в отличие от нуворишей.
– Я с вами полностью согласен, мэм, – произнес старший инспектор столь искренне, что сторонний наблюдатель наверняка поверил бы, что пожилая леди озвучила его собственную точку зрения.
– Мой венок положили на гроб, – продолжила миссис Гейтс, – рядом с венками остальных членов семьи. Там были венки от мисс Торп, сэра Генри, мистера Эдварда Торпа и миссис Уилбрахам. Оказалось непросто поместить их все на крышку гроба, и я выразила пожелание, чтобы мой венок убрали в другое место, но мисс Торп настояла. Таким образом, венок миссис Уилбрахам расположился в изголовье, венки сэра Генри, мистера Эдварда и мисс Торп – на крышке, а мой – в ногах. Но это все равно что на самой крышке. Венки от слуг и «Женского института» расставили по одну сторону от могилы, а венки от святого отца и лорда Кенилуорта – по другую. Вокруг них разложили букеты.
– Не сомневаюсь, что все выглядело должным образом, мэм.
– Когда гроб опустили в землю, мистер Гоутубед предложил поместить венки от членов семьи, включая мой, на могильный холм. Я попросила шофера Джонсона помочь, поскольку лил дождь и негоже было поручать это кому-либо из девушек. Джонсон заверил меня, что все было сделано надлежащим образом. Я всегда считала этого парня серьезным и добросовестным и бесконечно ему доверяла. Он детально описал расположение венков, и у меня не возникло причин сомневаться в его словах. На следующий день я расспросила и мистера Гоутубеда, и он все подтвердил.
«Конечно, подтвердил, – подумал Бланделл. – На его месте я поступил бы так же. Кому же хочется ссориться с этой старой грымзой?»
Однако вслух он ничего не сказал.
– И вот на следующий день после утренней службы, – продолжила миссис Гейтс, – я пришла на кладбище, чтобы проверить, все ли в порядке. Представьте мое удивление, когда я увидела венок миссис Коппинс не в стороне, где ему и место, а на самой могиле, словно она какая-то важная персона! Мой же венок отбросили в сторону и закидали цветами так, чтобы не было видно карточки. Как же я рассердилась! Нет, меня нисколько не заботило расположение моего скромного свидетельства скорби, поскольку никому нет до этого дела. Меня возмутила дерзость этой женщины. А поступила она так скорее всего потому, что однажды я сделала замечание ее детям за то, что те дурно вели себя на почте. Излишне говорить, что в ответ я получила лишь исполненный презрения взгляд.
– Это случилось пятого января?
– На следующее утро после похорон. Однако я не стала выдвигать бездоказательных обвинений. Я снова побеседовала с Джонсоном и расспросила Гоутубеда. Оба подтвердили, что накануне расположение венков было иным.
– А вы не допускаете мысли, мэм, что в полночь на могиле похозяйничали местные мальчишки?
– Я бы не удивилась подобному повороту событий, потому что школьники в наше время крайне невоспитанны, – ответила миссис Гейтс. – Я частенько жалуюсь на них мисс Снут. Но в данном случае уязвить хотели именно меня. Все указывало на это. Никак не могу взять в толк, откуда у жены простого фермера такое самомнение. Когда я была ребенком, деревенские жители знали свое место.
– Согласен, что раньше все мы были счастливее, – промолвил Бланделл. – А после этого случая вы больше не замечали ничего странного, мэм?
– По-моему, и одного раза вполне достаточно. С тех пор я внимательно присматривала за могилой, и если бы подобное безобразие повторилось, я бы непременно пожаловалась полиции.
– Ну, как видите, нам в итоге все стало известно. Я поговорю с миссис Коппинс, мэм. Будьте уверены, что больше такого не повторится.
«Мегера, – подумал Бланделл, шагая по пустынной улице, поросшей молодыми каштанами. – Пожалуй, мне следует пообщаться с миссис Коппинс».
Найти ее было несложно. Эта светловолосая женщина с горящими вызовом глазами славилась сварливостью.
– Вот, значит, как? – воскликнула она. – У миссис Гейтс хватило наглости заявить, что это сделала я? Тронула ее презренный венок. Она считает себя леди. Только вот ни одной леди и в голову не придет проверять, где лежит ее венок. Разговаривает со мной так, словно я пыль под ее ногами. А почему, собственно, мы не могли принести на могилу леди Торп дорогой венок? Она была славной женщиной и настоящей леди. Они с сэром Генри нам очень помогли, когда мы только обзавелись этой фермой и испытывали трудности. Не то чтобы это были какие-то серьезные проблемы: мистер Коппинс весьма осторожный и экономный человек, – но у нас на руках не было всей суммы, и сэр Генри нам помог. Вообще-то мы уже выплатили долг и проценты тоже. Сэр Генри не хотел брать проценты, но мистер Коппинс не отступился. Да, это случилось пятого января, сэр, и я абсолютно уверена, что никто из детей не был на кладбище, потому что я их спрашивала. Хотя они могли и слукавить. Вы ведь знаете этих сорванцов. Венок миссис Гейтс действительно лежал на могиле вечером в день похорон. Я собственными глазами видела, как его положили туда мистер Гоутубед и шофер Торпов. Они вам это подтвердят.
Могильщик и шофер действительно подтвердили слова миссис Коппинс, и теперь оставалось узнать, не пошалили ли на кладбище школьники. Тут мистер Бланделл заручился помощью мисс Снут. Учительница заверила, что никто из ее детей венок не трогал, поскольку она поговорила со всеми сразу после инцидента. Подобная проделка в духе Томми Уэста, но тот как раз сломал руку, свалившись с забора, и оказался вне подозрений. Мисс Снут назвала время, когда могла произойти подмена венка.
– В тот вечер у нас состоялась репетиция хора. А когда она закончилась – примерно в половине восьмого, – дождь немного утих, и я решила еще раз взглянуть на место упокоения миссис Торп. Взяла фонарик и отправилась на кладбище. Венок миссис Коппинс стоял сбоку, ближе к церковной стене. Я еще подумала, что он очень красивый и жаль, что дождь его испортит.
Бланделл остался доволен рассказом учительницы. Конечно же, он усомнился в том, что миссис Коппинс или кто-либо другой отправился на кладбище в темную дождливую ночь, чтобы поменять местами венки. Скорее всего их переставил убийца, после того как закопал тело в свежую могилу. И если это так, то сделал он это между 19.30 субботы и 8.30 воскресенья. Бланделл поблагодарил мисс Снут и, взглянув на часы, решил, что пора заглянуть к Уильяму Тодею. Он наверняка застанет дома Мэри, а если повезет, то и самого Уильяма. Дорога пролегала мимо кладбища, и, немного притормозив, старший инспектор увидел лорда Питера Уимзи, сидевшего на одной из могильных плит.
– Доброе утро! – весело окликнул его Бланделл. – Доброе утро, милорд!
– Привет! – отозвался его светлость. – Зайдите сюда на минутку. Вы именно тот, кто мне сейчас нужен.
Старший инспектор припарковался возле входа, с кряхтением выбрался из машины (в последнее время он стал довольно тучным) и направился к его светлости.
Уимзи сидел на большой плоской могильной плите и, к удивлению Бланделла, держал в руках моток крепкой веревки, к концу которой не слишком умело прилаживал три прочных рыболовных крючка.
– Ну и ну! – воскликнул старший инспектор. – Да вы, как я погляжу, оптимист. В нашей речке никогда не водилось ничего, кроме сорной рыбы.
– Тише! Пока вы болтали с миссис Гейтс, где, по-вашему, находился я? В гараже. Склонял нашего друга Джонсона к воровству. Из кабинета сэра Генри. Никому ни слова.
– В последний раз он ходил на рыбалку много лет назад, бедняга, – с сочувствием произнес Бланделл.
– Но тем не менее его снасти в отличном состоянии, – сообщил Уимзи, завязывая замысловатый узел и затягивая его зубами. – Вы заняты, или у вас все же найдется немного времени, чтобы составить мне компанию?
– Вообще-то я собирался нанести визит Уильяму Тодею. Но его можно отложить. К тому же у меня есть новости.
Уимзи выслушал рассказ о венках.
– Звучит правдоподобно. – Лорд Питер порылся в кармане, достал пригоршню свинцовых грузил и принялся прилаживать их к своей импровизированной удочке.
– Что вы собираетесь поймать на такую удочку? – поинтересовался Бланделл. – Кита?
– Угрей. – Его светлость взвесил конструкцию на руке и добавил еще одно грузило.
Мистер Бланделл с интересом наблюдал за происходящим.
– Теперь достаточно, – сказал Уимзи. – Если только угри не окажутся глубже, чем я предполагаю. А теперь идемте. Я позаимствовал у мистера Венаблза ключи от церкви. Он опять потерял их, но, к счастью, они нашлись в клубе кройки и шитья.
Уимзи направился к кладовой для хранения кокса и отворил дверь.
– Я тут болтал с нашим приятелем Джеком Годфри. Приятный малый. Он рассказал, что веревки всех колоколов заменили в декабре прошлого года. Одна или две немного истерлись, однако предстоял новогодний перезвон и звонари не захотели рисковать: поменяли все веревки до единой, – но старые не выбросили и на всякий случай хранят в кладовой. Все они аккуратно свернуты и уложены. Вот эта огромная – от Тейлора Пола. Поднимайте осторожно. В ней целых восемьдесят футов, и она с легкостью запутается. Бетти Томас. Димити. Джубили. Джон. Иерихон. Саваоф. Но где же веревка малыша Гауде? Где она? С ее коротким утолщенным концом? Куда она подевалась? В сундуке больше ничего нет, кроме нескольких старых ковриков и емкостей из-под масла. Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus. Тайна пропавшей веревки от колокола. Et responsum est ab omnibus: Non est inventus.
Старший инспектор поскреб затылок и оглядел церковь.
– В печи нет, – предвосхитил его вопрос Уимзи. – Об этом я подумал в первую очередь. Если бы труп зарыли в субботу днем, веревки возможно было бы сжечь, но ночью печи не топят и веревка не успела бы сгореть полностью. А преступник не хотел, чтобы утром мистер Гоутубед обнаружил в печи нечто странное. Тот рассказал мне, что каждое утро воскресенья открывает заслонку и смотрит, не забился ли дымоход. Затем вычищает из печки золу и растапливает печь заново. Нет, вряд ли веревка оказалась в печи. Во всяком случае, надеюсь на это. По-моему, убийца связал тело, чтобы его было удобно нести, и снял с него веревки только возле могилы. Именно для этого мне нужны рыболовные крючки.
– Колодец? – догадался Бланделл.
– Да, – кивнул Уимзи. – Ну что, отправимся на рыбалку?
– Я с вами.
– В ризнице есть лестница. Помогите мне ее донести. Вот сюда, через дверь. Шире шаг, веселее! О, простите, я забыл, что мы ступаем по священной земле. Минуточку. Нужно принести в жертву богам колодца половинку кирпича. Слышали всплеск? Похоже, колодец не слишком глубокий. Если положим лестницу на края колодца, то сумеем опустить нашу веревку с крючками под прямым углом.
Уимзи лег на живот, взял катушку в левую руку и начал осторожно ее разматывать, в то время как Бланделл освещал поверхность воды фонариком.
Воздух в колодце был холодным и влажным. Далеко внизу луч фонарика выхватывал из темноты отражавшееся в воде небо и медленно опускавшуюся вниз веревку с крюками. Затем темная поверхность на мгновение всколыхнулась, когда ее коснулись крючки. Воцарилась тишина, которую нарушало лишь тихое шуршание разматывающейся катушки.
– Колодец глубже, чем я думал, – произнес Уимзи. – Где там мои грузила? Давайте попробуем еще раз.
Снова тишина, а потом возглас:
– Клюет! Клюет! Только бы не какой-нибудь старый башмак. Для веревки груз слишком легкий. Ну да ладно. Поднимаем! Свистать всех наверх! Прошу прощения, я опять забылся. Так, так, так! Что это? Не ботинок, но что-то вроде того. Шляпа! Вы измерили голову трупа? Да? Отлично! Значит, нам не придется откапывать его снова, чтобы примерить шляпу. Встаньте рядом с багром наготове. Вот она. Мягкий фетр. Довольно потрепанная. Массовое производство. Изготовлена в Лондоне. Отложите ее в сторону. Пусть посохнет. Делаем второй заход. Вниз… и вверх. Еще одна мелкая рыбешка. Черт возьми! Что это такое? Похоже на немецкую сосиску. Только это вовсе не сосиска, а конец веревки. Отрада моего сердца. Толстый конец веревки малыша Гауде. Так, осторожно. Не уроните. Где конец, там и сама веревка. Так, так… Подхватил… Она за что-то зацепилась. Нет-нет, не тяните слишком сильно, иначе крючок оторвется. Держите. Проклятье! Прошу прощения, не проклятье… Хочу сказать, досадно, что она соскользнула… Вот теперь подцепил… Это лестница трещит или мои ребра? У нее ужасно острые перекладины… Вот он! Вот наш угорь! Сильно запутался. Держите. Ура!
– Но здесь не вся веревка, – заметил Бланделл, перекидывая скользкую массу через обод колодца.
– Наверное, – кивнул Уимзи. – Но это одна из частей, которую использовали для связывания. Преступник ее разрезал, а узлы оставил.
– Да. Лучше не трогать узлы, милорд. Они могут рассказать нам о том, кто их завязывал.
– Вы правы. Итак, забрасываем удочку снова.
Вскоре возле колодца лежало пять частей веревки, включая толстый конец.
– Руки и лодыжки преступник связал по отдельности. Само тело привязал к чему-то, а лишнее отрезал. От толстого конца тоже избавился, поскольку тот мешал завязывать узлы. Хм! – протянул Бланделл. – Не слишком профессионально, но эффективно. Интересная находка, милорд. Только вот теперь у нас возникли новые вопросы, и преступление представляется в ином свете, вы так не думаете?
– Вы совершенно правы, Бланделл. Однако нужно быть готовым к любым неожиданностям. Эй, какого…
Над кладбищенской оградой мелькнула чья-то голова, но через мгновение исчезла из виду.
– Что тебе здесь нужно, Пик? – строго спросил старший инспектор.
– Ничего, – ответил тот. – Ничего не нужно. Кого вы собираетесь повесить на этой веревке, мистер? Это ведь веревка. На колокольне их целых восемь. Святой отец больше не позволяет мне туда подниматься, потому что они не хотят, чтобы кто-то знал. Но Дурачок Пик знает. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Все подвешены за шею. Старый Пол самый большой… Тейлор Пол… А должно быть девять. Я умею считать. Дурачок Пик умеет считать. Я могу пересчитать их все на пальцах. Их восемь. И еще девятый. И десятый. Только я не скажу, как его зовут. О нет. И он ждет девяти погребальных ударов. Один, два, три, четыре…
– А ну-ка вали отсюда! – крикнул Бланделл. – И не попадайся мне больше на глаза!
– Кто попался? Послушайте, вы расскажете мне, а я расскажу вам. Вскоре появится девятый, а это веревка – чтобы его повесить, да, мистер? Их девять. Восемь уже висят. Пик знает. Пик может рассказать. Но не расскажет. О нет! Кто-то может услышать. – Лицо слабоумного приобрело привычное отсутствующее выражение, и он слегка приподнял шапку. – Хорошего вам дня, сэр. Хорошего дня, мистер. Мне нужно накормить свиней. Это работа для Пика. Да-да, свиньи хотят есть. Доброго утра, сэр. Доброго утра, мистер. – И он неуклюже поковылял через поле.
– Ну вот! – досадливо воскликнул старший инспектор. – Теперь он всем расскажет про веревку. Его мать повесилась в коровнике, когда он был ребенком. Он ее обнаружил и после этого повредился умом. Это случилось тридцать лет назад. В Литтл-Дикси. Я отвезу эти куски в полицейский участок, а потом навещу Уильяма Тодея. Он наверняка уже пообедал.
– А вот я на обед опоздал, – вздохнул Уимзи, когда часы пробили четверть второго. – Теперь придется извиняться перед миссис Венаблз.
– Видите ли, миссис Тодей, – вкрадчиво начал Бланделл, – если кто-то и может помочь нам в этом запутанном деле, так это вы.
Мэри Тодей покачала головой.
– Разумеется, я помогла бы вам, мистер Бланделл, но всю ночь провела без сна рядом с Уиллом. Почти неделю не ложилась спать. А в ночь после похорон несчастной леди Торп Уиллу стало совсем плохо. Простуда перешла в пневмонию, и мы уж думали, что он не выкарабкается. Никогда мне не забыть той ночи. Я сидела возле постели мужа, слушала, как Тейлор Пол звонит по усопшей леди Торп, и раздумывала над тем, не будет ли Уилл следующим.
– Ну-ну! – смущенно оборвал женщину супруг, выливая на кусок лосося слишком много уксуса. – Все давно позади, так что и говорить не о чем.
– Конечно, конечно, – поспешил успокоить хозяина дома Бланделл. – Нелегко вам пришлось, да, Уильям? Слышал, вы бредили. Я знаю, что такое пневмония, ведь в тысяча девятьсот двадцать втором году она унесла жизнь моей тещи. За такими больными тяжело ухаживать.
– Верно, – кивнула миссис Тодей. – В ту ночь Уилл был очень плох. Все пытался встать и пойти в церковь. Он думал, что перезвон начали без него, хотя я повторяла, что новый год уже наступил. Я с трудом с ним справлялась, и никто не мог мне помочь. Джим уехал рано утром. С ним-то мне было гораздо проще, но он должен был вернуться на корабль. Он и так пробыл дома довольно долго. Только ведь Джим себе не хозяин.
– Он служит на торговом судне? – спросил Бланделл. – Как у него дела? Не писал ли он вам в последнее время?
– На прошлой неделе мы получили открытку из Гонконга, – ответила Мэри, – но он почти ничего не написал. Просил передать привет девочкам и сообщил, что у него все хорошо. В этот раз он присылает только открытки. Вероятно, очень занят, хотя обычно любит писать письма.
– Наверное, рабочих рук не хватает, – предположил Уильям. – Сейчас у тех, кто занимается грузоперевозками, нелегкие времена. А все из-за экономического спада.
– Да. Когда вы ожидаете Джима в следующий раз?
– Этого мы не знаем, – ответил Уильям, и Бланделл бросил на него внимательный взгляд: слишком уж радостно прозвучал голос хозяина дома. – Если торговля пойдет бойко, то не скоро. Его корабль не совершает регулярных рейсов. Они курсируют из порта в порт в поисках грузов.
– Я понял. Как называется корабль?
– «Ханна Браун», – ответила Мэри. – Он принадлежит компании «Лэмпсон энд Блейк» из Гулля. Джим отлично справляется со своей работой, и у хозяев на него большие планы. Если что-нибудь случится с капитаном Вудсом, наш Джим займет его место. Правда, Уилл?
– Так он говорит. Но в наши дни не следует слишком на что-либо рассчитывать.
«Значит, у них разлад из-за Джима. Это многое объясняет. Однако в моем деле это не поможет, так что лучше сменить тему разговора».
– В ту ночь вы не заметили, чтобы в церкви происходило что-нибудь странное? – спросил Бланделл. – Может, вспыхивали какие-то огни?
– Я всю ночь не отходила от постели Уилла, – ответила миссис Тодей, нерешительно взглянув на мужа. – Он был так плох, что стоило мне отлучиться, как он сбрасывал одеяло и пытался встать. Если Уилл не думал о перезвоне, то вспоминал о тех давних неприятностях…
– Краже ожерелья?
– Да. В голове у него все перепуталось. Ему казалось, что снова будет суд и ему придется защищать меня.
– Хватит! – внезапно закричал Тодей, отодвинув от себя тарелку с такой силой, что вилка и нож со звоном упали на стол. – Не желаю больше ничего слышать. Все это в прошлом и давно забыто. И если я вспомнил о давних делах в бреду, то в том нет моей вины. Я ничего не мог с собой поделать. Вы должны это понимать.
– Я не осуждаю тебя, Уилл.
– Не хочу, чтобы в моем доме вспоминали о том случае. Для чего вы вообще пришли сюда, мистер Бланделл? Зачем тревожите мою жену? Она уже сказала вам, что ничего не знает о найденном на кладбище человеке. А то, что я сказал или сделал во время болезни, не стоит и ломаного гроша.
– Совершенно с вами согласен, – кивнул старший инспектор. – Мне жаль, если мой визит пробудил неприятные воспоминания. Что ж, не стану вам докучать. Не могу сказать, что я не разочарован, но работа полицейского сплошь состоит из разочарований, так что я привык мужественно встречать невзгоды. А теперь позвольте попрощаться, чтобы ваши дети могли попить чаю. Кстати, что с вашим попугаем?
– Отнесли его в другую комнату, – ответил Уильям, сдвинув брови. – Он кричит так, что голова вот-вот лопнет.
– Да, это самое ужасное качество попугаев, – заметил Бланделл. – Но он у вас здорово болтает. Никогда не слышал ничего подобного.
Пожелав хозяевам приятного вечера, старший инспектор вышел на улицу. Девочки гуляли во дворе, поскольку родители сочли разговор с офицером полиции не подходящим для их детских ушей, и с готовностью распахнули перед гостем калитку.
– Добрый вечер, Роуз, – обратился к девочке Бланделл, не забывавший ни одного имени. – Добрый вечер, Эвви. Ты хорошо ведешь себя в школе?
Однако в этот момент детей позвала мать, и старший инспектор получил на свой вопрос лишь короткий ответ.
Мистер Эштон был фермером старой школы. Ему можно было дать как пятьдесят лет, так и шестьдесят или даже семьдесят. Разговаривал он неприветливо и отрывисто, а держался настолько прямо, что казалось, будто проглотил кочергу. Взглянув на его руки с воспаленными шишковатыми суставами, Уимзи пришел к выводу, что это вызвано скорее хроническим артритом, а вовсе не аскетизмом. Жена была его противоположностью и явно моложе. Пухлая, энергичная, веселая и разговорчивая в отличие от худощавого, неторопливого, молчаливого и мрачноватого мужа. Супруги тепло приняли его светлость и предложили стакан домашнего вина из примулы.
– Сейчас мало кто делает такое, – пояснила миссис Эштон. – Рецепт мне достался от матушки, и пока я жива, буду непременно делать домашнее вино. Оно не сравнится с теми отвратительными напитками, что продаются в магазинах.
– Хм! – одобрительно изрек мистер Эштон.
– Совершенно с вами согласен, миссис Эштон, – сказал его светлость. – Вино отменное. – И он не кривил душой. – За него я вам тоже признателен. – Лорд Питер еще раз сердечно поблагодарил хозяина дома за помощь, оказанную ему в январе.
– Хм! – снова изрек мистер Эштон. – Рад был помочь.
– Я уже не раз слышал, что ваш супруг всегда готов прийти на помощь, – продолжил его светлость. – Полагаю, это он был тем добрым самаритянином, что привез Уильяма Тодея домой из Уолбича, когда тот заболел.
– Хм! – крякнул мистер Эштон. – Ему повезло, что мы его заметили. Хм! Очень скверная погода тогда стояла. Хм! А грипп – вещь опасная.
– Ужасная, – закивала миссис Эштон. – На бедняге просто лица не было, когда он вышел из банка. Я так и сказала мистеру Эштону: «Посмотри, как ужасно выглядит несчастный Уильям! Сам он до дома точно не доберется». И правда: не успели мы отъехать от города милю или чуть больше, как увидели стоявшую у обочины машину Уильяма и его самого в совершенно беспомощном состоянии. Это просто милость Божья, что он не свалился в какую-нибудь канаву. Да еще с такими деньгами! Господи! Уильям словно напрочь лишился рассудка. Постоянно пересчитывал деньги, рассыпав их по всей машине. Я сказала ему, чтобы он убрал деньги в карман и успокоился, а мы отвезем его домой. Заверила, что ему не следует беспокоиться из-за автомобиля, потому что по дороге мы заедем к Тернеру и попросим отогнать его в деревню. Тернер с радостью согласился, сказав, что вернется на автобусе. В конце концов Уильям послушался, мы посадили его в свою машину и привезли домой. Да, нелегко ему пришлось. В церкви молились за него в течение двух недель.
– Хм! – только и промолвил мистер Эштон.
– Никак не могу взять в толк, зачем он вообще вышел из дома в такую погоду, – продолжила миссис Эштон. – День был не базарный. Мы бы и сами никуда не поехали. Только вот мистеру Эштону необходимо было встретиться со своим адвокатом насчет договора об аренде, и если уж Уильяму что-то понадобилось, то мы бы ему помогли. Он мог бы довериться нам, даже если ему потребовалось заглянуть в банк. Две сотни фунтов или даже две тысячи, коль уж на то пошло, были бы у мистера Эштона в полной сохранности. Но Уильям Тодей всегда слыл очень скрытным в том, что касалось дел.
– Дорогая моя! – воскликнул мистер Эштон. – Может, он поехал в банк по делам сэра Генри. Так почему должен рассказывать нам о чужих делах?
– А с каких это пор, мистер Эштон, – подбоченилась его жена, – семья сэра Генри хранит деньги в Лондоне и Восточной Англии? К тому же сэр Генри не из тех, кто пошлет больного человека с поручением в ненастье. Я сразу тебе сказала, что те две сотни фунтов не имели никакого отношения к сэру Генри. Рано или поздно ты поймешь, что я была права. Впрочем, я всегда права. Не так ли?
– Хм! – ответил супруг. – Ты слишком много говоришь, дорогая, и иногда оказываешься права. Хотя ничего удивительного в этом нет. Все мы время от времени оказываемся правы. Хм! Только вот тебе не должно быть никакого дела до денег Уильяма Тодея. Пусть сам с ними разбирается.
– Верно, – с готовностью согласилась миссис Эштон. – Я действительно слишком много болтаю. Надеюсь, ваша светлость простит меня.
– Ничего страшного, – милостиво произнес Уимзи. – Ваша деревня расположена так уединенно, о чем тут еще говорить, как не о соседях? А ведь семья Тодей ваши ближайшие соседи, верно? Им повезло. Не сомневаюсь, что вы им помогали, пока Уильям болел.
– Не так много, как мне хотелось бы, – возразила миссис Эштон. – Моя дочь заболела в это же время. Хотя тогда слегла половина деревни. Нет, я, конечно, забегала к соседям, а как же иначе? А наша служанка помогала Мэри готовить. Я почти не спала ночью.
Уимзи понял, что разговор повернулся в нужную сторону. Ненавязчиво задавая вопросы, он попытался выяснить хоть что-нибудь относительно света в церкви.
– А как же! – воскликнула миссис Эштон. – Я всегда говорила, что в этой истории, которую рассказала Роуз Тодей нашей Полли, есть доля правды. Но ведь дети так часто выдумывают всякие небылицы, что не сразу и поверишь.
– Вот как? И что же это за история? – подался вперед Уимзи.
– Хм! Сущая чепуха, – усмехнулся мистер Эштон. – Привидения и прочая дребедень.
– Да, все это звучит нелепо, – возразила его жена, – но ты прекрасно знаешь, Люк Эштон, что ребенок может говорить правду. Видите ли, в чем дело, ваша светлость. Моей дочери Полли уже шестнадцать лет, и следующей осенью она поступит на службу. Что бы там ни говорили люди и что бы ни воображали, я все равно буду стоять на своем, поскольку считаю, что из хороших служанок получаются хорошие жены. Я так и сказала миссис Уоллес на прошлой неделе. Ведь если находиться за прилавком, продавая ленты и купальные костюмы, если это изделие с открытой спиной и декольте вообще можно назвать костюмом, не научишься готовить рассыпчатый картофель. Я уж не говорю о том, что на этой работе недолго заполучить варикоз. Этого миссис Уоллес не может отрицать, поскольку сама страдает от болей в ногах.
Лорд Питер выразил согласие с мнением хозяйки дома и мягко напомнил ей о том, что она собиралась рассказать о своей дочери Полли.
– Да, конечно. Моя Полли хорошая девочка, а Роуз Тодей всегда была вроде ее любимой игрушки с тех самых пор, как она появилась на свет. Тогда моей Полли исполнилось семь лет. Так вот история, о какой я веду речь, произошла некоторое время назад. Когда это было, Люк, ты не помнишь? По-моему, в январе. В шесть часов было совсем темно. Да, пожалуй, дело было в конце января. Так вот. Полли случайно столкнулась с Роуз и Эвви. Девочки сидели под живой изгородью возле своего дома и плакали навзрыд. Полли поинтересовалась, в чем дело. Роуз ответила, что ничего такого, и попросила Полли проводить их до дома священника, поскольку отец попросил их отнести ему записку. Полли согласилась, хотя не понимала, почему девочки плачут. Ей потребовалось время, чтобы их разговорить. Вы же знаете, сколь неохотно дети рассказывают о своих страхах. Так вот, они поведали Полли, что боятся ходить мимо церкви в темноте. Полли, умница моя, объяснила, что бояться совершенно нечего, поскольку мертвые находятся во власти Всевышнего и не могут восставать из могил и причинять зло кому-либо. Однако эти слова не успокоили Роуз, и тогда Полли начала расспрашивать ее снова. Выяснилось, что ей привиделся дух покойной леди Торп, витающий над могилой. Это было в день похорон.
– Господи! – воскликнул лорд Уимзи. – Что именно она увидела?
– Какой-то свет. Это все, что удалось выяснить Полли. В ту ночь Уильяму Тодею было особенно плохо, и Роуз помогала матери, поскольку она очень хорошая и добрая девочка. Она выглянула в окошко и увидела, как над могилой леди Торп поднимается пятно света.
– Она сообщила об этом родителям?
– Не сразу. Роуз не хотела этого делать. Помню, в детстве я была такой же. Только мне чудилось, будто в прачечной кто-то рычит. Я решила, что это медведь, но скорее умерла бы, чем рассказала кому-нибудь о своих страхах. Правда открылась в тот вечер, когда отец послал ее с донесением к священнику. Роуз пыталась отказаться, но Уильям разозлился и пригрозил отшлепать ее. Хотя, думаю, он этого не сделал бы. На самом деле Уильям добрый человек, просто не совсем оправился после болезни и порой бывал раздражительным, как все больные люди. Вот тогда-то Роуз и решилась все ему рассказать. А он разозлился еще больше и велел никогда больше не говорить с ним о привидениях и подобной ерунде. Вот если бы Мэри была дома. Но она уехала за лекарством к доктору Бейнзу и должна была вернуться на автобусе лишь в половине восьмого. Уильяму же необходимо было срочно доставить сообщение священнику. Я уж не помню, что происходило. Полли сказала девочке, что она не могла видеть дух леди Торп. Но даже если бы это был он, то наверняка не причинил бы ей никакого вреда. Полли попыталась убедить Роуз, что та видела фонарь мистера Гоутубеда. Только вот девочка заметила свет в начале второго ночи. Ах ты господи! Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас, ни за что не пропустила бы эту историю мимо ушей.
Бланделл не очень обрадовался, когда лорд Питер пересказал ему эту историю.
– Тодею и его жене следовало вести себя осторожнее, – произнес он.
– Они сказали вам абсолютную правду.
– Мне не нравится, когда свидетели так уверены в том, что говорят правду. Они ведь могут взять свои слова обратно, и с чем мы останемся? Я хотел пообщаться с Роуз, но мать вовремя позвала ее домой. К тому же не в моих правилах выведывать у детей информацию об их родителях. Всегда представляю на их месте своих Бетти и Энн.
Лорд Питер не усомнился в правдивости слов старшего инспектора, поскольку тот был очень добрым человеком.
