Гильда Фаррен с прямой, точно стебель лилии, спиной сидела на стуле с высокой спинкой и пряла. На ней было платье с облегающим лифом и пышной длинной юбкой, приподнимавшейся над полом в такт ноге, безмятежно нажимавшей на педаль прялки. В этом платье, сшитом из тончайшей кремовой саржи, с квадратным вырезом и длинными, плотно облегающими руки рукавами, миссис Фаррен была образчиком величавой чистоты и непорочности. К тому же на ткани не был заметен шерстяной пух, как правило, оседающий на одежде прядильщиц, отчего казалось, будто они спят прямо в одежде. Эта деталь вызвала одобрение лорда Питера Уимзи, сидевшего близко от хозяйки дома, чтобы не быть задетым вращающимся колесом.

– Ну что ж, миссис Фаррен, – произнес он весело. – Скоро вернется ваш блудный супруг.

Веретено на мгновение дрогнуло в изящных длинных пальцах, а потом нить снова сделалась тонкой и ровной.

– Что заставляет вас так думать? – спросила хозяйка, не поворачивая золотисто-медной головы.

– Звонки во все полицейские участки, – ответил Уимзи, закуривая. – Его друзья и знакомые волнуются.

– Какая дерзость!

– Должен заметить, вы совсем не обеспокоены. Наверное, мой вопрос покажется вам грубым, но не могли бы вы ответить, почему?

– Да, ваш вопрос действительно бестактен.

– Прошу прощения, – сказал Уимзи, – но он остается в силе. Почему вы не беспокоитесь? Брошенный велосипед, таящие опасность старые рудники, неутомимые полицейские с веревками и баграми, незанятое кресло, опустевший дом – и женщина, спокойно прядущая пряжу. Все это весьма странно.

– Я уже вам говорила, что пересуды о руднике и самоубийстве несостоятельны. И мне нет дела до глупости местных полицейских. Кроме того, я считаю столь пристальный интерес к моей личной жизни чрезмерным. Однако полицейских я могу простить, лорд Питер. А какое дело до этого лично вам?

– Вообще-то никакого. Но если бы вы изъявили желание поделиться со мной фактами, я бы сумел унять шумиху вокруг вашего имени.

– Какими фактами?

– Ну, например, вы могли бы мне рассказать, откуда пришло письмо.

Правая рука женщины замерла. Нитка выскользнула из большого и указательного пальцев левой руки и запуталась. Издав возглас раздражения, миссис Фаррен остановила колесо и принялась распутывать узелки.

– Прошу прощения, – промолвила она, присоединяя нить к шерсти и легким движением руки приводя в действие колесо. – Что вы сказали?

– Вы могли бы поведать мне, откуда пришло письмо.

– Какое письмо?

– Письмо, которое супруг написал вам в четверг.

– Если полицейские следят за моей корреспонденцией, то, вероятно, ответят на все ваши вопросы. Если, конечно, их не раздражает ваше вмешательство в их дела.

– Признаюсь, что полицейские упустили данный момент. Но коль скоро вы признае́те существование письма…

– Ничего такого я не признавала.

– Да будет вам! Вы не умеете лгать, миссис Фаррен. Вплоть до четверга вы были напуганы и обеспокоены судьбой своего мужа. В пятницу делали вид, будто обеспокоены, хотя в действительности это было совсем не так. Сегодня я предположил, что в пятницу утром вы получили письмо от мужа, а вы заявили, что полиция следит за вашей корреспонденцией. Значит, вы получили письмо. Зачем это скрывать?

– Почему это я должна вам что-то рассказывать?

– И правда – почему? Мне нужно подождать день-два, чтобы получить ответ из Скотленд-Ярда.

– А какое отношения к этому имеет Скотленд-Ярд?

– Миссис Фаррен, вы же наверняка подозреваете, что ваш муж является ценным свидетелем в деле об убийстве Кэмпбелла?

– Почему я должна это подозревать?

– Ну, вы же знаете, что он ушел из дому, чтобы разыскать Кэмпбелла. Есть свидетели, которые слышали, как мистер Фаррен справлялся о местонахождении Кэмпбелла в Гейтхаусе. Было бы интересно выяснить, нашел он его или нет.

– Лорд Питер Уимзи! – Миссис Фаррен остановила колесо и с негодованием взглянула на гостя. – Вы когда-нибудь задумывались, сколь презренно себя ведете? Мы приняли вас здесь, в Керкубри, как друга. Все вокруг относились к вам по-доброму. А вы отплачиваете тем, что приходите в дома своих друзей в качестве полицейского шпиона? Если и есть на свете что-либо более отвратительное, нежели мужчина, пытающийся принудить женщину предать своего мужа, то только женщина, которая поддается на его уговоры!

– Миссис Фаррен, – Уимзи поднялся со своего места, побелев как полотно, – если вы считаете, что речь идет о предательстве, то прошу прощения. Я ничего не скажу полиции ни о письме, ни о ваших словах. Но могу повторить – и на сей раз это прозвучит как предостережение, – что полицейские действительно разослали описание вашего мужа во все участки, и с этого самого дня ваша корреспонденция будет просматриваться. Сообщая вам эту информацию, я, возможно, раскрыл тайну следствия и сделался вашим пособником, однако…

– Как вы смеете?

– Буду с вами откровенен. Я не очень рискую. В противном случае я вел бы себя более осмотрительно.

– Вы осмеливаетесь предполагать, будто я считаю своего мужа виновным в убийстве?

– Если вы действительно ждете от меня ответа, я скажу. Да, я считаю, вы так думали. И не уверен, что сейчас вы переменили свое мнение. Однако я полагаю, что вы верите в его невиновность, и в этом случае, чем скорее он объявится и объяснит свое отсутствие, тем лучше для него и для всех.

Уимзи взял шляпу и собрался уходить, когда хозяйка дома окликнула его:

– Лорд Питер!

– Только хорошенько подумайте, прежде чем заговорите!

– Вы ошибаетесь. Я абсолютно уверена, что мой муж невиновен. Есть еще одна причина…

– А! – протянул Уимзи. – Какой же я глупец. Сейчас вы пытаетесь защитить свою гордость. – Он снова вернулся в комнату и положил шляпу на стол. – Уважаемая миссис Фаррен, поверите ли вы, если я скажу, что все мужчины – как самые хорошие, так и дурные – порой испытывают отвращение и желание взбунтоваться? И в этом нет ничего ужасного. Нужно просто попытаться понять их и правильно отреагировать.

– Я готова простить…

– Никогда так не поступайте! Может, лучше устроить сцену, хотя многое зависит от темперамента мужчины.

– Мне не следует устраивать сцен.

– Вы правы.

– Я вообще не буду ничего делать. Хватит того, что меня оскорбили. И оставили… – Во взгляде миссис Фаррен мелькнула злость. – Если он решит вернуться, я приму его. Но мне безразлично, как он решит поступить с собой. Страданиям женщин нет конца. Мне не стоило говорить вам всего этого, только вот…

– Только вот я уже все знал!

– Я старалась делать вид, будто это не имеет значения, – продолжила она, – и сохраняла лицо. Мне не хотелось выставлять мужа в неприглядном свете перед друзьями.

– Вы правильно поступили, – кивнул Уимзи. – Кроме того, это выглядело бы так, словно вы сами в чем-то виноваты.

– Я всегда честно исполняла долг жены.

– Абсолютная правда, – согласился Уимзи. – Он возвел вас на пьедестал, где вы пребываете до сих пор. Что еще вы могли сделать?

– Я хранила верность, старалась поддерживать дома уют, чтобы он стал для мужа источником покоя и вдохновения. Я делала все, что в моих силах, чтобы удовлетворить его амбиции. Вносила свою часть денежных средств… Вы сможете подумать, что это ерунда. Однако все это ежедневные жертвы и тяжелый труд.

– Да.

– Наш дом всегда был прекрасным и спокойным местом. Неужели я виновата в том, что несчастный мужчина пришел сюда, чтобы поведать мне о своих горестях? И надо ли мне негодовать в ответ на отвратительные подозрения? Вот вы верите в то, что в моем отношении к Сэнди Кэмпбеллу присутствовало нечто большее, чем простое сострадание?

– Не поверил ни на секунду.

– Тогда почему в это поверил мой муж?

– Потому что он вас любит.

– Не такой должна быть истинная любовь. Если муж любит меня, то должен доверять мне.

– Я с вами полностью согласен. Но у всех свои представления о любви, и Хью Фаррен порядочный человек.

– Разве порядочно думать плохо о других людях?

– Боюсь, эти два качества идут рука об руку. Я хочу сказать, добродетельные люди зачастую весьма простодушны. Вот почему у дурных мужчин, как правило, преданные жены. Они не глупы и не простодушны. Так же обстоит дело и с плохими женщинами. Обычно они держат своих мужей на коротком поводке. Так не должно быть, но, увы, подобное сплошь и рядом.

– Вы считаете себя приличным человеком, говоря такое?

– Господи! – воскликнул Уимзи. – Я отнюдь не глуп. Моей жене жаловаться не придется.

– Вы считаете, что измена пустяк по сравнению с…

– С глупостью. И то и другое может привести к не очень приятным последствиям. И, к сожалению, это неискоренимо. Так что приходится мириться. Нет, я вовсе не собираюсь изменять своей жене, но я хочу знать об изменах достаточно, чтобы распознать ее и не спутать с чем-либо другим, если вдруг столкнусь с подобным явлением. Например, будь я женат на вас, я бы ни при каких обстоятельствах не поверил в то, что вы можете быть мне неверны. Во-первых, у вас совсем не тот темперамент. Во-вторых, вы не стали бы принижать собственное достоинство. В-третьих, измена оскорбила бы ваши эстетические чувства. И в-четвертых, факт измены дал бы людям в руки мощное оружие против вас.

– Ваши слова еще более оскорбительны, чем недоверие моего мужа.

– Да.

– Если бы Хью был здесь, он бы вышвырнул вас в окно!

– Не исключено! Но теперь, когда я разъяснил вам положение вещей, вы должны понять, что его отношение к вам следует расценивать как комплимент, а не что-либо иное.

– Тогда отправляйтесь к нему, – гневно воскликнула миссис Фаррен, – и скажите то же, что сказали сейчас мне, если осмелитесь! Интересно, что он вам ответит.

– С удовольствием, – усмехнулся Уимзи, – если дадите адрес.

– Я его не знаю. Но на конверте стоял штемпель Броу, Уэстморленд.

– Благодарю вас. Я непременно поеду его повидать. И, имейте в виду, полиции я ничего не скажу.

Ранним утром понедельника черный «даймлер» с огромным капотом и обтекаемым кузовом неспешно и почти бесшумно двигался по главной улице Броу. Водитель, беззаботно поглядывавший по сторонам сквозь поблескивающий монокль, хотел притормозить у самого большого отеля, но передумал и, проехав чуть дальше, остановился перед гостиницей. На ней красовалась вывеска с довольно комичным объемным изображением разъяренного быка, стремительно несущегося по изумрудно-зеленому лугу под ясным летним небом.

Водитель толкнул дверь и вошел внутрь. Вытиравший стаканы хозяин вежливо пожелал ему доброго утра.

– Да, утро сегодня замечательное, – откликнулся путешественник.

– Это верно, – кивнул хозяин.

– Подадите мне завтрак?

Мужчина некоторое время молчал, наконец крикнул, оборачиваясь к ведущей в подсобное помещение двери:

– Эй, мать! Не могла бы ты подать завтрак джентльмену?

На зов хозяина заведения явилась миловидная женщина лет сорока. Она осмотрела посетителя с головы до ног и сообщила, что подаст завтрак, если джентльмена устроит яичница и камберлендская ветчина. По мнению посетителя, лучшего завтрака нельзя было и придумать. Его проводили в гостиную, заставленную обитыми плюшем стульями и чучелами птиц, и предложили присесть. Вскоре крепкая молодая девица принялась накрывать на стол. Еще через пару минут в гостиную доставили большой чайник, свежеиспеченный хлеб, блюдо со сдобными булочками, щедрый кусок масла и два вида джема, а хозяйка лично внесла яичницу и ветчину.

Гость сделал комплимент ее кулинарному таланту и с аппетитом принялся за еду, объяснив, что приехал из Шотландии. Он дал несколько толковых советов относительно консервирования ветчины и поделился рецептом, широко применяемым в Эршире. Поинтересовался сортом сыра, производимого именно в этом районе. Хозяйка гостиницы, в душе которой монокль гостя поначалу вызвал недоумение, решила, что тот в общем нормальный молодой человек, и послала служанку в магазин купить вышеозначенного сыра.

– Вы знаете наш город, сэр, – заметила она.

– Да, я проезжал здесь множество раз, хотя никогда не останавливался. Я смотрю, вы выкрасили свежей краской быка на вывеске.

– Да, только вчера закончили. Это сделал один джентльмен. Художник. В четверг он заглянул в наш бар и сказал Джорджу: «Хозяин, вашу вывеску было бы неплохо освежить. Если я ее покрашу, сдадите мне комнату подешевле?» Джордж не знал, что и думать, а джентльмен говорит: «Я сделал вам выгодное предложение. Вот вам деньги. Дайте мне поесть и предоставьте комнату, а уж я расстараюсь и раскрашу вашего быка. Если вам понравится моя работа, вы сами решите, какую часть денег вернуть». Он объяснил, что путешествует. С ним был большой ящик с красками.

– Забавно, – протянул гость. – И совсем никакого багажа?

– Лишь небольшая сумка. Однако сразу было ясно, что он джентльмен. Только Джордж все равно не знал, что ответить.

Видимо, путешественник понял все по его лицу. Было в нем этакое невозмутимое достоинство, свидетельствующее о том, что он не любит, когда нарушается его привычный уклад. Таинственный художник взял кусок угля и изобразил на обратной стороне конверта быка. Да такого свирепого, полного огня и силы, что Джордж вздрогнул. После недолгих переговоров мужчины ударили по рукам. Вывеску сняли, и художник достал свои краски. В четверг на вывеске появился новый бык с опущенной головой и поднятым хвостом. Из его ноздрей валил пар. Художник заявил, что примерно так он представляет состояние голодного путешественника, желающего получить свой обед. В пятницу на другой стороне вывески возник еще один бык. На сей раз гладкий, красивый и довольный. Ведь его прекрасно накормили и обслужили выше всяких похвал. В субботу вывеску отнесли сушиться в прачечную, а в воскресенье художник покрыл вывеску лаком с обеих сторон и вновь вернул в прачечную. Вечером лак, хотя и казался немного липким, высох достаточно, чтобы вывеску можно было вернуть на прежнее место над входом. В воскресенье после обеда художник покинул гостиницу. Ушел пешком. Джорджу настолько понравился бык, что он отказался брать с постояльца деньги и снабдил художника рекомендациями для своего друга в соседней деревне, которому тоже необходимо было обновить вывеску.

Путешественник с большим вниманием выслушал этот рассказ и поинтересовался именем художника. Хозяйка достала книгу учета постояльцев и произнесла:

– Вот, здесь написано: «Мистер Х. Форд из Лондона», – хотя по выговору вы приняли бы его за шотландца.

Гость взглянул на запись, и кончики его губ изогнулись в еле заметной улыбке. Затем он достал из кармана ручку и написал чуть ниже слов мистера Х. Форда: «Питер Уимзи. Керкубри. В «Быке» отлично кормят».

После этого он поднялся из-за стола, застегнул ремень кожаного пальто и сказал:

– Если кто-нибудь из моих друзей будет интересоваться мистером Фордом, непременно покажите им эту книгу и передайте мои наилучшие пожелания мистеру Паркеру из Лондона.

– Мистеру Паркеру? – удивилась хозяйка. – Будьте уверены, непременно передам, сэр.

Уимзи оплатил счет и вышел на улицу. Отъезжая от отеля, он заметил стоявшую на крыльце хозяйку. Женщина держала в руках книгу учета посетителей и глядела на быка, смело скачущего по ярко-зеленому лугу.

Упомянутая хозяйкой деревня находилась в шести милях от Броу. Она располагала единственной гостиницей, над входом в которую вместо вывески торчал железный крюк. Уимзи выключил мотор, зашел внутрь и заказал кружку пива.

– Как называется ваша гостиница? – поинтересовался он.

Хозяин, шустрый южанин, широко улыбнулся:

– «Собака и ружье», сэр. Вывеску сняли, чтобы отремонтировать. Над ней как раз трудится на заднем дворе наш гость, странствующий художник, но не простой парень, а настоящий джентльмен. По его словам, приехал из-за границы. Старина Джордж Уэзерби прислал его сюда. Сообщил, что тот отлично подновил его быка в Броу. Насколько я понял, этот джентльмен держит путь в Лондон. Приятный человек. Настоящий художник. Пишет картины для лондонских выставок. Моей вывеске совсем не повредит немного свежей краски. К тому же ребятишкам любопытно поглядеть, как он работает.

– Мне тоже нравится смотреть, как трудятся другие, – признался Уимзи.

– Вот как, сэр? Что ж, если выйдете в сад, то сможете сами его увидеть.

Рассмеявшись, Уимзи двинулся на улицу с кружкой в руках. Он прошел сквозь небольшую арку, увитую плетями увядающей розы, и заметил сидевшего на перевернутом ведре Хью Фаррена. К стоявшему перед ним табурету была прислонена вывеска. Весело насвистывая себе под нос, Фаррен выдавливал на палитру краски.

Художник сидел спиной к Уимзи, и не повернул головы. Трое мальчишек наблюдали, как из тюбиков на палитру выползают разноцветные краски.

– Что это, мистер?

– Зеленая краска, чтобы раскрасить куртку джентльмена. Нет, не нажимай так сильно, а то весь перепачкаешься. Да, можешь закрутить колпачок. Это защитит краску от высыхания. Положи тюбик обратно в коробку. А теперь желтая… Да, я знаю, что на вывеске нет ничего желтого, но хочу смешать желтую краску с зеленой, чтобы та стала ярче. Не забывай про колпачки. Что? Наверное, где-то в ящике. Белая, да. В большом тюбике, верно? Белую краску почти всегда добавляют во все цвета. Зачем? Иначе получится не совсем то. Вы увидите, когда я буду раскрашивать небо. Что? Хотите, чтобы собака была полностью белой? Нет, я не могу нарисовать маленького пушистого щенка. Почему? Потому что с такими собаками не ходят на охоту. Нам нужно изобразить охотничьего пса. Ладно. Нарисую каштанового с белыми пятнами спаниеля. Это симпатичная собака с длинными ушами. Да, пожалуй, как у полковника Эмери. Нет, я его не знаю. Ты закрыл тюбик с белой краской? Вот черт! Если ты будешь терять нужные вещи, я отошлю тебя к матери, и она тебя отшлепает. Что? Ну хорошо, у джентльмена зеленая куртка, потому что он егерь. Может, у егеря полковника Эмери и нет такой, а у этого будет. Я не знаю, почему егеря носят зеленые куртки. Полагаю, для того, чтобы не замерзнуть. Нет. У меня нет такой коричневой краски, как ствол этого дерева. Но я получу нужный оттенок, смешав другие цвета. Теперь у меня есть все краски, которые мне нужны. Можешь собрать тюбики и положить их в ящик. Да, я могу точно определить, сколько краски мне понадобится перед началом работы. Этот предмет называется мастихин. Нет, он не должен быть острым. Он необходим для того, чтобы очистить палитру. А некоторые художники им рисуют. Да, он очень тонкий и не выдержит, если ты будешь так с ним обращаться, приятель. Да, конечно, можешь им порисовать. Ты даже можешь рисовать пальцами, но не советую этого делать. Такой способ позволяет получить более неровную поверхность. Хорошо. Скоро покажу. Да, я собираюсь начать с неба. Почему? А ты как думаешь? Верно, потому, что оно находится вверху. Да, конечно, этот синий цвет слишком темный, поэтому я собираюсь добавить в него белой краски. Да, и немного зеленой. Вы не знали, что небо может быть зеленоватым? А иногда оно становится лиловым или розовым. Но я не собираюсь рисовать розовое или лиловое небо. Джентльмен и собака только вышли из дома. На рисунке утро. Да, знаю, на другой стороне они возвращаются с добычей. Я нарисую лиловый закат, если будете вести себя хорошо и не станете задавать слишком много вопросов. Ну же, будь хорошей девочкой и не толкай меня под руку. О господи!

– Привет, Фаррен! – воскликнул Уимзи. – Считаете, эти юные создания слишком любопытны?

– Бог мой! Уимзи, черт бы вас побрал! Как вы здесь оказались? Только не говорите, что вас подослала моя жена!

– Не совсем так. Но раз уж вы упомянули об этом, по-моему, она пыталась сделать нечто подобное.

Фаррен вздохнул:

– Давайте выкладывайте, что там у вас, и покончим с этим. Бегите к маме, ребята. Мне нужно поговорить с этим джентльменом.

– Послушайте, – произнес Уимзи, когда они остались одни. – Прежде всего должен вам сказать, что не имею ни малейшего права задавать вам вопросы. Но я был бы рад, если б вы поведали мне, что делали, начиная с вечера понедельника.

– Полагаю, мое поведение в Керкубри не одобряют? Оставил дом, и все такое, да?

– Нет, – ответил Уимзи. – Миссис Фаррен утверждает, что в вашем исчезновении нет ничего необычного. Но, если честно, полицейские устроили на вас охоту.

– Полицейские? А при чем здесь…

– Я закурю, пожалуй, – промолвил Уимзи. – Проблема в том, что вы весьма горячо разглагольствовали о самоубийстве и подобных вещах. Неужели не помните? А потом ваш велосипед обнаружили рядом с заброшенным рудником в Критауне. Это… наводит на разные мысли.

– Я совсем забыл про велосипед. Да, но Гильда… Я же ей написал.

– Теперь она уже не беспокоится.

– Но сначала наверняка места себе не находила. Мне следовало сообщить ей раньше. Черт возьми! Мне и в голову не пришло, что велосипед могут найти. Боже мой! Старина Стрэчен, конечно, как на иголках.

– При чем тут Стрэчен?

– Но ведь он уже все рассказал?

– Фаррен, о чем вы говорите?

– О вечере понедельника. Бедный старина Стрэчен! Вероятно, он решил, что я действительно это сделал.

– Когда вы видели Стрэчена?

– Той ночью, возле рудника. Вы не знали?

– Нет, – ответил Уимзи. – Полагаю, вы расскажете мне все от начала и до конца.

– Не возражаю. Уверен, вам известно, что тем вечером я слегка повздорил с Кэмпбеллом. Да, кстати, в газетах пишут про него какую-то чепуху. Якобы его нашли мертвым.

– Его убили.

– Убили? Но написано было совсем не так. Впрочем, я уже несколько дней не держал в руках газет. Мне на глаза попалась статья… Когда же это было? В среду утром. Так вот, там было написано про известного шотландского художника, найденного в реке мертвым.

– Тогда еще не выяснили причину смерти, но потом стало понятно, что его ударили по голове и столкнули в реку. Случилось это в Миннохе либо в ночь понедельника, либо во вторник утром.

– Правда? Так ему и надо. А полицейские подозревают, будто это сделал я?

– Не знаю. Хотя ожидалось, что вы появитесь и проясните ситуацию. Ведь в понедельник вечером вы искали Кэмпбелла.

– Я этого не отрицаю. И если бы нашел, то наверняка прибил бы. Только вот дело в том, что я его не нашел.

– Вы можете это доказать?

– Ну… Честно говоря, не знаю, как это сделать.

– Просто расскажите, что случилось, Фаррен.

– Хорошо. Итак, я пришел домой примерно в шесть часов вечера понедельника и увидел, как этот негодяй ухаживает за моей женой. Я понял, что с меня хватит, Уимзи, и вышвырнул его вон. Хотя выглядел я при этом весьма глупо.

– Подождите. Вы действительно видели Кэмпбелла?

– Он как раз собирался уходить, когда я вошел. Я велел ему убираться и высказал все, что о нем думаю. А Гильде заявил, что не потерплю этого человека в своем доме. Жена начала за него заступаться, и я рассвирепел. Уимзи, я не говорю о своей жене ничего дурного, кроме одного. Она не может и не хочет понять, что Кэмпбелл… был… самым отвратительным из негодяев, и, водя с ним дружбу, она выставляет меня на посмешище. Жена считает, что ко всем без исключения людям нужно относиться по-доброму и быть милосердным. Только вот не понимает, что на таких людей, как Кэмпбелл, подобные методы не действуют. Черт возьми, я уверен, что этот мерзавец был от нее без ума. И когда я попытался – очень мягко, заметьте, – указать ей на то, что она ведет себя глупо и неразумно, Гильда лишь задрала нос и… Черт возьми, Уимзи! Я совсем не хочу выставить себя негодяем, говоря так о собственной жене, но проблема в том, что она слишком хороша и одержима своими идеалами, чтобы понять, каковы на самом деле люди. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Да, – кивнул Уимзи.

– Моя жена – удивительная женщина. – Только вот… В общем, я наговорил слишком много всяких глупостей.

– Представляю. Она мне не рассказала, но нетрудно догадаться, как все было. Вы разбушевались, а жена просила не думать о ней ничего дурного. Вы распалялись все больше, она замыкалась в себе. И тогда вы сказали то, чего не собирались говорить, в надежде, что жена бросится в ваши объятия. Но ваша супруга заявила, что вы оскорбили ее, и разразилась слезами. Это привело к тому, что вы почти поверили в справедливость собственных обвинений, высказанных вами лишь для того, чтобы досадить супруге. Вы грозились убить Кэмпбелла и покончить с собой, а потом сбежали из дому в ближайший бар, чтобы напиться. Не переживайте, Фаррен, вы не первый и не последний.

– Вы правильно догадались. Только в тот момент я начал верить, будто бы Гильда обманывает меня. Я поверил в то, что Кэмпбелл ушел, чтобы сделать очередную гадость. Я действительно напился и бросился в Гейтхаус, чтобы его отыскать.

– Но как вы разминулись с ним в Керкубри? Ведь все это время он сидел в «Гербе Макклеллана».

– Я даже не подумал об этом. Просто поспешил в Гейтхаус. Дома его не оказалось, и на меня наорал Фергюсон. Я хотел затеять драку и с ним, но, к счастью, был не настолько пьян. Я выпил еще. Кто-то сказал мне, что Кэмпбелл направился в Критаун: его видели, – поэтому я последовал за ним.

– Не лгите! Вы двинулись в сторону полей для гольфа.

– Неужели? А ведь точно. Я хотел найти Стрэчена, но его не было. По-моему, я оставил ему записку. Хотя, если честно, я не очень хорошо помню этот момент. Но в записке я написал, что направляюсь в Критаун, чтобы прикончить Кэмбелла и перерезать себе горло. Бедняга Стрэчен! Каково ему пришлось! Он предъявил записку полиции?

– Я об этом ничего не слышал.

– Ах вот как. Наверное, решил никому ее не показывать. Стрэчен – хороший человек. Ну да ладно. В общем, я направился в сторону Критауна. Когда я туда добрался, все пабы уже закрылись. И все же мне удалось достучаться в один. Полагаю, его хозяин тоже не сказал вам ни слова. Не хочу втягивать его в эту историю. Проблема в том, что он продал мне бутылку виски после закрытия заведения.

– Вот как?

– Дальше все как в тумане. Однако я припоминаю, что двинулся к холмам, решив броситься в одну из шахт. Я долго плутал по округе: колесил на проклятом велосипеде по ухабам, – а потом оказался возле рудника. Чуть в него не свалился. Слез с велосипеда, сел на краю обрыва и немного взбодрился очередной порцией виски. Вероятно, я здорово надрался. Вскоре я услышал, как кто-то меня окликнул, и я закричал в ответ. Подошедший ко мне человек заговорил. Это был старина Стрэчен. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что это был он, но честно признаюсь, я почти ничего не помню. Человек все говорил и говорил, а потом попытался поднять меня. Я начал сопротивляться. Драка получилась отменная. Я сбил того человека с ног и пустился наутек. Бежал что есть силы. О господи! Что это была за гонка. Виски лишает меня разума, но с ногами всегда все в порядке. Я скакал по зарослям вереска, и звезды скакали по небу за мной следом. О боже! Вот это я помню отчетливо. Не знаю, как долго я бежал. Просто споткнулся обо что-то и покатился по склону холма. Таким образом я оказался внизу и, должно быть, потерял сознание. Когда очнулся, уже светало. Я лежал в какой-то яме в зарослях папоротника. Мне было очень уютно, и даже голова не болела. Я не знал, где нахожусь. Чувствовал себя так, будто мне вообще ни до чего нет дела. Домой возвращаться не хотелось. Мысли о Кэмпбелле тоже вылетели у меня из головы. Словно груз проблем упал с моих плеч, и я стал совершенно свободным. Я поднялся и пошел. К тому времени я ужасно проголодался, потому что не ужинал накануне вечером. А вокруг ни души. Ни одной пастушьей хижины. Зато множество ручьев. Я вдоволь напился чистой воды. Через несколько часов я набрел на дорогу и пошел по ней, опять-таки не встретив ни одного человека. Примерно в середине дня я приблизился к мосту и сообразил, где именно нахожусь. Это местечко называется Нью-Бриг-оф-Ди и располагается на Нью-Галловей-роуд. В общем, я ушел от дома не так уж далеко. Похоже, некоторое время ходил по кругу, хотя и старался, чтобы солнце постоянно было справа от меня.

– Но ведь солнце не стоит на месте, – заметил Уимзи. – Во всяком случае, так принято считать.

– Да… Не знаю, сколько времени я провел в дороге. И все же направился в сторону Нью-Галловея. По пути мне попалась отара овец, несколько коров и повозок. Наконец один парень на грузовике подвез меня до Нью-Галловея, и там я наконец-то поел.

– В котором часу это было?

– Примерно около трех. Утолив голод, я задумался, что делать дальше. С собой у меня было лишь десять фунтов. А домой возвращаться не хотелось. Я был раздавлен и опустошен. Собирался отправиться в странствие. И мне было плевать на то, что больше никогда не увижу родного дома. Я заметил пустой грузовик с названием какой-то фирмы из Глазго на бортах и попросил водителя подвезти меня в Дамфрис – он ехал как раз в ту сторону.

– Как называлась фирма?

– Фирма? Не знаю. В машине ехали два парня, и мы беседовали о рыбалке.

– Где вас высадили?

– Прямо перед въездом в Дамфрис. Нужно было решить, сесть ли в какой-нибудь поезд или задержаться в одном из местных пабов. Мне не хотелось нарваться на кого-нибудь из знакомых на станции. К тому же меня мог узнать кто-то из служащих. Я ведь часто езжу в Дамфрис. С пабом тоже ничего не получилось. Не знаю, Уимзи, смогу ли я объяснить, как себя чувствовал. Я словно сбежал от чего-то и боялся, что меня… арестуют. Если бы я встретил знакомого, то непременно сочинил бы небылицу про рыбалку или поездку на этюды. Постарался бы выглядеть обыденно. Но в этом случае мне пришлось бы вернуться домой. Поймите. Если бы мне пришлось врать, все уже не было бы как прежде. Вы не свободны, если вынуждены лгать, чтобы сбежать. Оно того не стоит. Ну как мне объяснить, чтобы вы поняли?

– Я понимаю, – произнес Уимзи. – Это все равно что купить обручальное кольцо на один уикенд.

– Да. А потом ставить подпись в книге учета посетителей в гостинице и волноваться, поверил вам клерк или нет. Уимзи, вы богаты и можете делать все, что заблагорассудится. Так зачем утруждаться и изображать респектабельность?

– Наверное, потому что никто не может помешать мне делать то, что нравится. Это меня забавляет.

– Странно. Вы создаете иллюзию свободы. Все дело в деньгах? Или в том, что вы холост? Но вокруг множество неженатых мужчин, которые не…

– По-моему, мы отклонились от темы, – заметил Уимзи.

– Да. Я зашел в крошечную и довольно бедную гостиницу и выпил пива в баре, а еще познакомился с молодым парнем, направлявшимся в Карлайл на мотоцикле с коляской. Это натолкнуло меня на одну мысль. Я спросил, может ли он взять меня с собой, и парень согласился. Порядочный человек. Не стал задавать лишних вопросов.

– Его имя?

– Я не интересовался. Я сказал, что путешествую пешком и все мои вещи остались в Карлайле. Но ему не было до этого никакого дела. Никогда еще не встречал столь благоразумного человека.

– Кем он работает?

– Насколько я понял, торгует подержанными моторами: вроде собирался обменять свой мотоцикл с доплатой на что-то еще. Я бы этого не узнал, но он извинился за то, что мотоцикл в не слишком хорошем состоянии. В дороге что-то случилось с мотором, и мне пришлось держать фонарь, пока парень чинил его. Он предпочитал не разговаривать. Сказал только, что уже тридцать шесть часов за рулем, но волноваться мне не надо, поскольку он может вести машину даже с закрытыми глазами.

Уимзи кивнул, поскольку знал эту породу торговцев подержанными автомобилями: мрачные, молчаливые, циничные, за рулем в любое время дня и в любую погоду. Они спокойно относятся к несчастьям и крушению иллюзий. Доставляют старые агрегаты покупателям и уносят ноги, пока не обнаружилась какая-нибудь неисправность. Они возвращаются в свои набитые старым железом дома еще до того, как взорвется собранный на скорую руку радиатор или выйдет из строя сцепление. Они грязные, уставшие, готовые к худшему. Они постоянно нуждаются, замкнуты и никогда ни о чем не расспрашивают случайных попутчиков, если те готовы заплатить, чтобы их подвезли.

– Значит, вы добрались до Карлайла?

– Да. Часть пути я проспал за исключением того момента, когда мне пришлось держать фонарь. Просыпаясь, я наслаждался путешествием. Я ничего не знал о водителе, но оно и к лучшему. Я ведь прежде не ездил в коляске. Совсем не похоже на машину. Автомобили приводят меня в восторг. Я даже пару раз пытался сесть за руль, но не получил никакого удовольствия от вождения. Мне нравится быть пассажиром. И мотоцикл с коляской поразил мое воображение. Мощный мотор гудит где-то рядом, а вы едете словно на буксире. Это похоже на побег с любовницей. Мощь мотора ощущается отчетливее, чем в автомобиле. Почему так?

Уимзи молча пожал плечами.

– Наверное, у меня разыгралось воображение. В общем, к утру мы достигли Карлайла, и я перекусил в местной закусочной. И тут мне снова пришлось принимать решение, что делать дальше. Я купил свежую рубашку, несколько пар носков, зубную щетку, кое-какие мелочи и рюкзак, чтобы все это в него сложить. Только тогда я подумал о деньгах. Можно было бы обналичить чек, но тогда все узнали бы о моем местонахождении. Ведь банковские работники могли бы позвонить в Керкубри. И я решил, что будет веселее зарабатывать себе на жизнь. У меня оставалось немного денег, чтобы купить принадлежности для рисования. Я отправился в магазин, купил переносной ящик, палитру, кисти и краски…

– Как я вижу, фирмы «Винзор энд Ньютон», – произнес Уимзи.

– Да. Они продаются почти везде. Обычно я выписываю такие вещи из Парижа, но «Винзор энд Ньютон» вполне неплохи. Я подумал, что можно бы отправиться в Озерный край и писать небольшие пейзажи для туристов. Это легко. Две-три картины в день. Холмы, водная гладь, туманы… Глупцы готовы платить по десять шиллингов за каждую, если те получатся сентиментальными. Я знавал одного парня, который таким образом оплачивал себе отпуск. Хотя подписывался не своим настоящим именем. Ведь это не высокое искусство, а ширпотреб.

– Отсюда идея назваться мистером Фордом?

– О, так вы побывали в Броу? Да, эта идея меня позабавила. После того как я купил рисовальные принадлежности, у меня остались деньги, чтобы заплатить какому-нибудь водителю за проезд. Но я не стал этого делать. Я встретил одного парня из Оксфорда с собственным «райли». Замечательного парня. Он направлялся на юг и сказал, что возьмет меня с собой совершенно бесплатно. Его звали Джон Баррет. Он развлекался тем, что путешествовал по окрестностям. Ехал куда глаза глядят. Просто купил новый автомобиль и захотел выяснить, на что он способен. Черт возьми! Еще никогда в жизни я так не пугался.

– Где Джон Баррет живет?

– В Лондоне. Он тоже задавал мне вопросы, а когда я назвался странствующим художником, счел это отличной шуткой. Баррет спросил, что такого замечательного в пеших путешествиях, и поинтересовался, откуда я пришел. Я ответил, что из Галловея. Вот так просто. Когда же мы въехали в Броу, я изъявил желание выйти. Просто почувствовал, что еще слишком молод, чтобы умереть. К тому же я только начал свое путешествие. Мое решение разочаровало Баррета. И все же он пожелал мне счастливого пути и двинулся дальше. Гостиница «Бык» привлекла меня тем, что была менее пафосной, чем остальные. Тогда же мне пришла в голову идея обновить вывеску. Я появился в «Быке» в самый подходящий момент, потому что уже на следующий день погода испортилась. А ведь я совсем упустил из виду подобный поворот событий, воодушевившись идеей рисовать холмы и озера. В общем, каприз природы спутал мои планы, и я оказался здесь.

Фаррен вновь взял в руки кисти и с удвоенной энергией принялся за «Собаку и ружье».

– Да уж, весело вы провели время, – усмехнулся Уимзи. – Все это любопытно, однако вы так и не назвали ни одного свидетеля, который мог бы подтвердить ваше местонахождение в период с вечера понедельника до трех часов дня вторника.

– Я совершенно об этом забыл. Но ведь вы это не всерьез, верно? В конце концов, я дал вам вполне исчерпывающее объяснение.

– Да, но вот что скажет полиция…

– К черту полицию! Говорю вам, Уимзи…

Внезапно по лицу художника пробежала тень, а в душу прокрался холодок.

– Значит ли это, что мне придется вернуться?

– Боюсь, что так, – ответил Уимзи. – И я очень боюсь, что… – Он посмотрел поверх головы Фаррена на черный ход гостиницы, откуда вдруг появились два дюжих молодца в твидовых костюмах.

Фаррен, почувствовав неладное, резко повернулся.

– Господи, – выдохнул он. – Все. Арестован. Загнан в угол. Брошен за решетку.

– Да, – кивнул Уимзи. – И на сей раз вы точно не сбежите.