2

Ева выглянула из-за плеча Вани-Подарка. Она смотрела на капитана Кальяна. И на Рыжую Анну. И на то удивительное, что сейчас происходило. Она видела такое второй раз в жизни: Хардов на гиблых болотах слышал сердце своего ворона, хотя связь тех двоих была гораздо тоньше, глубже, интимнее. И Ева знала, что тоже так может. И может намного больше.

«Я тоже слышу твоё сердце, – мысленно произнесла она. – Спасибо тебе». И девушка с трудом сдержала собственную руку, чтобы не погладить зайчиху по пушистой, переливающейся чистой белой шёрстке.

Капитан Кальян уже отдал свои распоряжения. Лодка снова двигалась вперёд. Зубной мост приближался.

3

Фёдор открыл глаза. Там, снаружи, за пределами его сумрачной каюты что-то происходило. Перед мысленным взором он опять, как в доме Сестры, видел полёт бумеранга. Она что-то сделала с ним. Ясно, что так. И вот теперь он лежит здесь без сил. Только это ошибка. Они все принимают его за кого-то другого. Но… Не только это. Там, снаружи, происходит что-то ещё. Какой-то обман. Какой-то…

Фёдор попытался приподняться. Голова кружилась, и перед глазами тут же всё поплыло. Фёдор беспомощно откинулся на своей лежанке. Повернул голову в сторону узких прорезей окошек. Там был туман снаружи лодки, так? И ещё этот голос, который он раньше принимал за отцовский. Издевательский, насмешливый, но и твёрдый, иногда даже не дружественный, а бесконечно близкий, родной. И вот он твердит сейчас о каком-то обмане. Голос или голоса… Может, Фёдор заслуживает насмешки?

Резкая мысль, словно резкие телодвижения, вызвала слабость и новый до дурноты приступ головокружения. Фёдор отвернулся от окошек.

Ничего. Сейчас, сейчас он соберёт силы и снова попробует подняться. Он сможет. Он не знает, о чём должен предупредить, но постарается. Только чуть-чуть передохнёт и повторит попытку. Он постарается.

4

«Очень ярко», – вдруг подумал Хардов. Боковым зрением он видел, как росло и сияло то, что Матвей Кальян принял за распускающийся цветок, и вроде бы такая сила скремлина должна только радовать, но…

«Давай, Рыжая, ещё немного и отпускай его. – Туман серой тяжестью лежал по берегам, а по центру моста набух и почернел, как грозовая туча. – Посмотрим, что там для нас приготовили. Но почему так ярко?»

Хардов уже забрал у Вани-Подарка бумеранг и уже отвёл руку для замаха. Штурмовой ВСК, переведённый в режим стрельбы одиночными, он переложил в левую руку, но собирался успеть сделать несколько выстрелов прежде, чем бумеранг вернётся. Зарок, данный им на гиблых болотах, запрещал Хардову прибегнуть к помощи Мунира, а также пользоваться помощью каких-либо других скремлинов, – отныне он слеп и беззащитен в тумане, можно сказать, обнажён, – но он не запрещал ему пользоваться оружием. И нет такого зарока, который бы запретил Хардову оставаться гидом. Пусть слепым и обнажённым. Он исполнит что должно, он войдёт в туман без защиты, самим собой, таким, каков он есть, но…

«Запомни, малец, дважды достоин уважения тот, кто способен сражаться голым». Хардов усмехнулся, а рука его, сжимающая бумеранг, начала замах. Никакой зарок не заставит его перестать быть гидом. И он чувствовал, что Анна сейчас отпустит свет, чувствовал, как сосредоточен Ваня-Подарок, который теперь смотрел на мир через прицел автомата; он хранил в сердце слова Учителя, сказанные ему давно, на заре юности о том, кто способен сражаться голым.

А потом, как обычно перед схваткой, мир на несколько мгновений остановился. С левой стороны, там, где плыл огонёк, созданный Анной и белой зайчихой, стала медленно рождаться ярчайшая вспышка, и она тут же вытянулась лучом, столпом света, который устремился в сторону мглы, пожравшей мост. И одновременно так же медленно, плавно вращаясь в воздухе, к мосту полетел бумеранг, пущенный всей силой сердца гида Хардова. Впрочем, о сердце он уже больше не думал. Оружие было взято им наизготовку, и указательный палец лёг на спусковой крючок. Хардов знал, что первый выстрел сделает Ваня-Подарок. Бумеранг, пролетевший через столп света, сейчас вскроет брюхо тумана, и тут уж Ваня-Подарок не подведёт. Ещё он успел увидеть, что альбинос позаботился о Еве, предупредил её заткнуть уши и широко раскрыть рот, чтобы не оглушило.

А следующая мысль была совсем уж забавной: ведь на самом деле бумеранг, вопреки общему мнению, не является оружием. И точно так же, как сейчас действуют гиды, действовали когда-то австралийские аборигены: бумеранг, пролетая по зарослям и густой листве, лишь вспугивал птиц и прочую живность, а оружием были лук, стрелы да отравленные дротики. А потом бумеранг вошёл в туман, и внутри Хардова стала белая ослепительная тишина.

5

Когда они закончили стрельбу, в ушах Матвея Кальяна ещё стоял звон. Он сглотнул, широко раскрыв рот, и с удивлением посмотрел на берег, уже почти чистый. Лишь по разбитой сорочанской дороге, низко стелясь, отползали клочья тумана.

«Эти скремлины – просто диво, – ошеломлённо подумал Кальян. – И гиды тоже. Будет что рассказать».

Не прошло и нескольких минут с тех пор, как на мосту и по обоим берегам вблизи него стояла чёрная непроницаемая мгла. И было темно, как в сумерках. Но как только луч упал на туман, тот сразу же в месте соприкосновения начал светлеть. Это белёсое пятно поплыло, увеличиваясь концентрическими кругами и принуждая туман менять цвет от чёрного через серый к белому. Но не только.

Луч будто прожёг туман, взрезал его пополам, и тот начал расползаться в стороны, рваться на части, образуя по центру моста расширяющийся просвет. И тогда Матвей Кальян увидел, как в стенке просвета мелькнуло какое-то чудовищное перепончатое крыло, тут же скрывшееся обратно в туман. Бумеранг, брошенный Хардовым, пролетел через столп света и теперь разрезал мглу, раскрывшуюся рваной раной.

Возможно, Матвею это только показалось, но бумеранг будто сам светился, обнажая не только движение теней, прячущихся в тумане, но и какие-то вполне осязаемые тёмные скользкие пятна. По ним гиды и открыли огонь. Матвей Кальян так и не сообразил, когда Анна успела отпустить зайчиху. Но теперь она сжимала двумя руками небольшой никелированный револьвер, из дула которого поднималась тоненькая струйка дыма.

Бумеранг вернулся. Кальян даже не удивился, что снаряд почти сам лёг Хардову в руку. Подарок и Рыжая также прекратили стрельбу. Мост надвигался, и гиды выжидали. Столп света всё ещё бил по мосту, но его интенсивность начала иссякать.

– А ну, шевелись, парни! – вдруг закричал Кальян, словно почувствовав, что такое не может продолжаться долго, а ещё ощутив, что с угасанием этого света уходит какая-то нежная радость, которую он видел лишь краем, но так и не понял. – Поднажмите, как будто черти жгут нам пятки!

Но это оказалось излишним. Туман отпрянул, быстренько подбираясь, раздвигался по мосту, как сценический занавес. Но если на правом берегу остался лишь скукожившийся островок, накрывший цистерны, по левому берегу туман отползал, как раненое животное. Матвей услышал жалобные хрипы, перемежаемые хищным шипением, но, возможно, это ему только показалось. Туман уходил, пятился по левому берегу обратно, к болотам, из которых пришёл. Последние его клочки редели и развеивались, как будто их раздувало ветром, которого здесь не было.

– Всё, – сказал Хардов, ставя оружие на предохранитель. С края моста свисало какое-то студенистое тело, и оно с шипением испарялось на солнце. Хардов посмотрел, как уходит туман, пожал плечами. – Нелепо.

– Ты словно сожалеешь, – усмехнулась Рыжая Анна, – что всё закончилось так быстро.

– Какое-то нелепое нападение, – подтвердил гид.

– Хардов. – Анна посмотрела на зайчиху, забившуюся в тень под лавку (но такое с молоденькими скремлинами после их первых визитов в туман случалось часто). – А может, белая зайчиха просто оказалась очень сильной?

– Может быть, – нехотя согласился гид. – Ладно… Капитан, правь под мост к левому берегу. Наберём для Фёдора зубной воды.

Тогда Ева вскрикнула. Островок тумана на правом берегу стелился уже по самой земле, будто впитывался ею. Один из тех мародёров лежал, перекинувшись, на сцепке вагонов и был похож на нелепую тряпичную куклу, мешок с костями. Из него словно высосали, моментально выпили всю влагу, превратив в сморщенную мумию. Свисающие плетьми руки оказались почему-то тёмно-коричневого цвета.

– Не смотри туда, дочка, – сказал Еве Матвей Кальян и понял, что впервые так назвал девушку за всё время рейса. – Не стоит.

– Это… Как?.. Это…

– Не надо. Бедняге уже не помочь.

Лодка, не задерживаясь, прошла под левой опорой, и Хардов зачерпнул ведро воды.

– Этого хватит, – пояснил гид.

Гребцы, как и требовал капитан, изо всех сил налегли на вёсла, спеша поскорее покинуть это место.

Матвей Кальян только начал поворачиваться, чтобы лишний раз приободрить девушку. Движение тени оказалось очень быстрым. Что-то достаточно тяжёлое прыгнуло Кальяну на грудь, вцепившись когтями в ворот шкиперской куртки. Мелькнула уродливая взлохмаченная морда, налитые тёмно-красным злобные глаза без зрачков, и Матвей успел уловить запах чего-то подгнившего, какой-то болезни, и услышать, как визг прыгнувшей на него неведомой твари сменился шипением.

– Что?! – с отвращением вымолвил Кальян, поднимая руки.

– Господи, Хардов, она взбесилась! – непривычным, похожим на стон голосом воскликнул Ваня-Подарок. – Так быстро.

– Не двигайся! – немедленно приказал Хардов Кальяну. – Стой, не шелохнись!

– Не может быть, – обескураженно произнесла Рыжая Анна. – Ведь всего-то один раз… бедная.

– Подарок, стреляй, – быстро сказал гид. – Она твоя.

– Я… я… – Альбинос чуть отступил назад, через силу поднимая оружие.

Молодая белая зайчиха, чьё сердце несколько минут назад слышала Рыжая Анна, висела на Матвее Кальяне, и ни за что на свете капитан не смог бы предположить, что это существо способно улыбаться. Взъерошенная торчком шерсть обнажила желтоватые подпалины, тело зайчихи трансформировалось, распухая прямо на глазах, и присутствовало в этом внезапном ожирении что-то непристойное. Зайчиха хищно повернула голову, зашипев и демонстрируя ряд зубов с небольшими, похожими на кошачьи, клыками, которых не может быть у грызунов, затем несколько подтянулась по телу своей жертвы вверх. Широкая, уродливо-квадратная морда целила капитану Кальяну прямо в горло.

– Сейчас укусит, – быстро сказала Анна.

Бесшумно большим пальцем она уже взвела курок, но грузное тело здоровяка Матвея закрывало собой взбесившегося скремлина. Выстрели Анна сейчас, она бы оторвала Матвею часть уха, в лучшем случае опалив его пороховыми газами, да только укус так внезапно заболевшего скремлина станет, скорее всего, смертельным.

Анна такого никогда не видела. Обычно первые признаки проявлялись задолго до той острой стадии, которую нарекли «бешенством», и при появлении таковых скремлинов отпускали. Обычно чужие скремлины выдерживали без нанесения ущерба их здоровью до десяти-пятнадцати визитов с гидом в туман. Анна знала, что чёрные гиды, ушедшие с Шатуном, ценили, не обладая своими, скремлинов на вес золота, держали их в железных клетках и использовали по полной, даже бешеных, а потом убивали. Шатун бахвалился, что они это делают из милосердия, и Рыжая Анна даже представить не могла, как подобный человек почитался когда-то Хардовым за брата. Но сейчас всё это не имело значения. Сейчас происходило что-то другое. К тому, что белую зайчиху добьёт первый же визит, никто оказался не готов.

Анна чуть пошевелилась, пытаясь расширить себе поле обстрела. Скосила глаза на Ваню-Подарка. Она знала, что тот замешкается. После гибели своего скремлина, чью потерю он переживал очень остро, даже болезненно, Подарок замешкается. Наверное, в итоге он выстрелит, но не сразу. И Хардов словно прочитал её мысли.

– Подарок… – негромко позвал он, – ладно, отойди, я сам.

Губа зайчихи волнисто зашевелилась, опять приоткрывая эти её странные зубы. Хардов передёрнул затвор. Зайчиха напряглась и снова зашипела. Лицо капитана Кальяна сделалось очень бледным. Хардов совершил плавный и почти незаметный шаг вперёд, но ответом на его приближение стало ещё более злобное шипение. С губы зайчихи свисала ниточка слюны.

«Он провоцирует её. – Анна так же медленно двинулась по кругу, благо гребцам уже открылось происходящее и они подняли вёсла. Все ошеломлённо молчали. – Хочет, чтобы оставила капитана и бросилась на него. Опасное занятие – скремлины очень быстрые».

Однако зайчиха вдруг тряхнула мордочкой, и на мгновение в её взгляд вернулась осмысленность. Подарок выдохнул; он действительно стонал, в его голосе застыли боль, страдание. Зайчиха моргнула, словно не понимая, что с ней произошло, а потом беззащитно и доверчиво посмотрела на приближающегося Хардова. Гид поднял ствол, направляя его на тело скремлина. Всё висело на волоске. Анна сжала губы: зайчиха посмотрела на автомат Хардова и будто всё поняла. В глазах её были страдание, осмысленная покорность, страх и печаль. Она на мгновение прикрыла веки, вжав голову в плечи, и стала похожа на перепуганного ребёнка.

«Это уникальное существо может быть бесконечно нежным, а мы сделали его больным, – подумала Анна. – Вот почему Подарок не может стрелять».

Но Хардов мог. Гид ещё чуть отклонился, чтобы не задеть Матвея, и его указательный палец лёг на спусковой крючок. Зайчиха подняла голову и посмотрела на Хардова. И Рыжая Анна увидела, как она снова моргнула и какая боль была в её взгляде.

«Ну, вот и всё. Сейчас он выстрелит. Прости, белая зайчиха».

– Пожалуйста, не делайте этого! – вдруг закричала Ева.

Щека Хардова дёрнулась. Он быстро отвёл ствол в сторону, потому что девушка оказалась на линии огня, встав между ним и зайчихой.

– Не надо!

– Ева, – изумлённо произнёс Хардов. – Что ты делаешь?

Кальян пошевелился. Зайчиха снова зашипела, её шерсть встала дыбом, а глаза налились этим тёмным вишнёвым глянцем.

Хардов мгновенно взял автомат наизготовку.

– Просто отойди, – успокаивающе попросил он Еву. – Медленно, спокойно.

Но девушка, не слушая, обернулась к капитану Кальяну и потянулась к белой зайчихе обеими руками.

– Нет, Ева! – в ужасе закричала Рыжая Анна. – Не делай этого! Она больна!

Зайчиха никак не отреагировала на прикосновение Евы.

– Не бойся, – произнесла девушка.

– Осторожно, Ева, она… – начала Рыжая Анна и осеклась на полуслове.

– Не бойся, – мягко повторила Ева и потянула зайчиху на себя. – И вы все не бойтесь.

Взгляд капитана Кальяна застыл. Он видел, как белая зайчиха ослабила хватку и как её шёрстка постепенно улеглась. Мордочка зверька приобрела прежние очертания, большие круглые глаза стали нормальными, вот только страх не до конца покинул их.

Она отпустила Кальяна. И вдруг скользнула к Еве на руки. Забралась к девушке повыше, ткнулась мордочкой в шею и застыла, укрывшись в распущенных Евиных волосах.

Все поражённо молчали.

– Ну, вот и всё, всё. – Ева гладила зайчиху по белой шелковистой шёрстке. – Напугалась, бедная, но уже всё.

– Не может быть, – первым нарушил молчание Ваня-Подарок. Говорил он хриплым шёпотом, хотя так же держал оружие наизготовку и, наверное, был уже готов пустить его в дело. – Такого не бывает. Это… нет.

Анна знала, о чём он. Даже здоровый скремлин крайне опасен. Бешеный же скремлин накидывается на всё живое. В обострённой стадии может даже не разобрать своих сородичей. Хотя Анна ни разу не слышала, чтобы один скремлин причинил вред другому.

– Как же так? – Ева посмотрела на Хардова. В глазах стояли слёзы, наверное, потому, что напряжение стало отпускать девушку. – Она только что спасла нас, и в благодарность вы хотели её убить?!

– Она… была больна, – сказал Хардов. Повернул оружие стволом вверх, поставил автомат на предохранитель.

Это движение не укрылось от Анны, она отпускать курок совсем не торопилась.

– Вовсе нет, – возразила Ева. – Она была напугана. Как и вы все. – Девушка погладила зайчиху по голове, и та прижала уши к спине. – Как и я.

Никто не видел, как Фёдор появился на пороге каюты. Обессилевшие ноги не слушались его, и чтобы не упасть, ему пришлось взяться руками за проём. Но он также напряжённо смотрел на Еву. А потом перед глазами всё поплыло, и Фёдор только успел отступить внутрь и повалиться на свою лежанку.

– Давайте просто отпустим её, – попросила Ева. – Пожалуйста, пусть живёт.

Хардов взглянул на берег, по которому стелились последние остатки тумана.

– Она больна. – Гид пожал плечами. – Но, наверное, там ей станет легче.

Потом он несколько виновато посмотрел на Матвея Кальяна:

– Прости, капитан. Этого не должно было случиться.

Но Матвей не отводил взгляда от Евы.

– Давайте отпустим скремлина, – лишь сказал он.