Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В 7:15 утра большая осадистая одномачтовая лодка «Скремлин II» словно внезапно появилась на канале значительно впереди растянувшегося купеческого каравана.
– Откуда они взялись? – удивился приказчик на головной лодке из принадлежащих крупнейшему дмитровскому негоцианту Климу Ниловичу Бузину. Караван направлялся из Дубны в Дмитров и спешил побыстрее отшлюзоваться и войти в Длинный бьёф. – Мы вроде шли первыми.
– Выскочили из тумана, – пошутил кормчий. Приказчик ходил с ним уже не одну навигацию, человек он был опытный, рассудительный, но, как это водится у гребцов, весёлого нрава. Кормчий обожал пугать народ всякими небылицами, а его истории за камельком на промежуточных станциях, когда за стенами крался туман, потом долго не давали приказчику уснуть. – Не боись, паря, мы эту посудину враз догоним.
Но «посудина» продемонстрировала на удивление резвый ход. И поравняться с ней удалось спустя без малого полтора часа. Точнее, к нижним воротам шлюза № 2 они подошли одновременно. К тому моменту обе команды уже вовсю перекидывались разными шуточками. Но сегодня был хороший день, из таких, когда приказчик и сам бы с удовольствием посмеялся над любыми байками.
А значительно ранее в это же утро Колюня по прозвищу Волнорез, тот самый, что советовал Юрию Новикову не разбирать автомат, дабы не заделаться трупом, выдал своё первое умозаключение:
– Утро может быть добрым даже для такого мерзкого местечка, как шлюз номер два.
В 6:13 оставшийся за старшего Колюня вывел бойцов на утреннюю зарядку. Сознательно или неосознанно, он во всём пытался копировать Шатуна, но, конечно, ему было далеко до ёмких, метких и удивительно подходящих ситуации фраз гиганта. Но Колюня старался. Он учился и умнел. Кстати, слегка пренебрежительное сплёвывание после наиболее удачных фраз тоже входило в этот увлекательный процесс обучения.
– Стройся! – отдал команду Колюня.
Едва оказавшись на улице и вдохнув полной грудью, Волнорез понял, что им послан ещё один хороший день. Да что там говорить, по всем признакам сразу становилось ясно, что этот день выдался даже лучше предыдущих. Чувствовали это и бойцы, сводная группа людей Шатуна и командированных в его распоряжение дмитровских полицейских.
– Каждой твари в этом мире выдано время для радостей, – выдал Колюня свою вторую за этот день сентенцию. И, глядя на довольные, улыбающиеся лица подчинённых, сплюнул и добавил: – Как говаривал мой папашка…
– Не ври, Волнорез, – послышалось из шеренги. – Ты не в курсе, кто был твоим папашкой.
Чёрт, это правда! Насчёт папашки Колюня-Волнорез, сирота, прибившийся на канал с беженцами из Твери, несколько преувеличивал.
– Эх, Варлам, – добродушно отозвался Колюня, – зато я точно знаю, как многим ты мне обязан: я единственный, кто не спал с твоей мамашкой.
Вышло немного заковыристо, и народ заржал не сразу, а где-то через пару секунд, но Колюня остался доволен. Едва удержался, чтобы не сплюнуть.
Раз-Два-Сникерс в этих развлечениях для мальчиков не участвовала. Хотя все знали, что она уже минимум как с полчаса практикует свои мудрёно-чудные дыхательные упражнения на специально расчищенной у берега площадке.
В 6:45, перед самым завтраком, Колюня бросил взгляд на пока ещё чистую гладь канала и понял, что не ошибся. Туман, стоявший по обоим берегам, вроде бы ещё несколько отполз от воды и ещё проредился, совсем не давая тени. Над шлюзом было светло, на канале стояли самые благоприятные дни. В бездонной синеве неба с ночи застрял тоненький серпик месяца, который теперь спешил свалиться за стену тумана, и можно было с лёгкостью предположить, что где-нибудь в Дмитрове или даже в Дубне по своей стороне воздух напоён той самой звонкой утренней прозрачностью, что бывает лишь в самом начале лета.
– Каждой твари… – довольно буркнул Колюня, но решил не повторяться.
Вдали по берегам туман казался ослепительно белым, как облака в погожий день, без тёмных подбрюший и даже без единой болезненно-ядовитой прожилки, и при желании представлялось, что ты находишься на широкой улице со светлыми домами по бокам. Хотя Колюня-Волнорез знал, что всё это есть – болезненно-ядовитые прожилки, есть и уже начало созревать, набухая где-то в неведомой жуткой глубине мглы, готовя перемену. Как-то раз Шатун то ли в шутку, то ли всерьёз сказал ему, что всё это напоминает женщину с её циклами.
– Беда только в том, что циклы постоянно сбиваются, – угрюмо бросил он, – и неизвестно, когда и какого ждать подарочка.
Колюня покивал, но смутился. Он не хотел ничего об этом знать. На свою беду Волнорез обладал богатым воображением, в отличие от Шатуна или того же Хардова, и представление тумана живым существом внушало ему беспокойство.
– А ты бестолковый, Санчо Панса! – рассмеялся Шатун.
– Ага, – согласился Колюня. – А кто это?
В 7:32, после завтрака и короткого перекура, Волнорез поднялся к Раз-Два-Сникерс в главную диспетчерскую башню. Хоть его и оставили за старшего, но всем ясно, кто тут верховодил в отсутствие Шатуна. Кстати, Раз-Два-Сникерс никогда подобного факта не выпячивала, не хотела, чтобы «мальчики ссорились» или «комплексовали». Колюня её шибко уважал. Почти так же, как Шатуна.
– Скоро появятся первые лодки, – сказала Раз-Два-Сникерс, глядя на пустую пока гладь канала. Отсюда было красиво, вся водичка в солнечных бликах.
– Ага, – кивнул Колюня. – Со стороны Дубны.
– Скорее всего, птички давно улетели. – Она ему подмигнула. – То, что мы ищем… Но всё равно, надо будет проверить каждую лодку.
Колюня опять кивнул. Они уже прочесали весь канал с момента появления новиковского сынка и, по разумению Волнореза, уж второй-то шлюз эти Хардов с девчонкой давно уже проскочили. Но распоряжение есть распоряжение. И вот целый день они будут возиться с лодками, идущими в сторону Дмитрова. Тупая работа. Колюня вспомнил свой разговор с Шатуном:
– Мне надо будет его задержать, Хардова?
– Попробуй, – откликнулся Шатун. – Но я бы тебе очень не советовал… – Потом он ласково рассмеялся. – Эй, Санчо Панса, тебе надо будет просто сообщить об этом мне. Эй, Хардов – наш друг, понимаешь?
– Ага, – сказал Волнорез.
Он ничего не понимал в этих хитросплетениях. С него достаточно, что для таких тонкостей есть Шатун. А свою работу Колюня выполнит. Хоть и не очень ей рад.
– Что ж, значит, снова будем трясти купцов, – сказал он Раз-Два-Сникерс.
– Да, Волнорез, придётся.
Колюня вздохнул и обернулся к южному окну, глядящему на Длинный бьёф. Лодки из Дмитрова подтянутся позже дубнинских. Расстояние здесь значительно больше, и первые лодки встречного потока окажутся у шлюза № 2 лишь к обеду. Потому что, несмотря на все благоприятные дни и промежуточные станции, только самый отчаянный сорвиголова решится выйти на волну до наступления рассвета.
В 8:01, когда вдали показался караван лодок, идущих со стороны Дубны, Колюня грелся на солнышке, занимаясь своим любимым делом. Он разбирал и чистил оружие. Для него это занятие было сродни медитации. Колюня думал. Подобные «благоприятные дни» всегда вызывали у Волнореза противоречивые чувства. Нет, он, конечно, очень радовался их наступлению, но что-то тонюсенькое свербило, что-то мутное и глухое не позволяло радости раскрыться на всю катушку. Он не мог понять, что его не устраивало в поведении окружающих, – с чем-то он не мог согласиться, да не знал с чем, – и порой его почти раздражали их довольные умильные рожи. Как бы Волнорез хотел это сформулировать и, смачно сплюнув, избавиться от проблемы. Кстати, ближе всех зыбкий сумрак в его душе нащупал Шатун. Конечно, кто же ещё! Но он не указал выхода. И вот уже с неделю, от прихода первого благоприятного дня, Колюня-Волнорез пребывал в этих смущающих его раздумьях.
Неделю назад, после длинной череды очень плохих дней, – а два из них оказались просто чёрными, и тогда канал опустел, – вдруг случилась перемена. Таким же ранним утром выйдя на улицу, люди почувствовали, что всё стало другим. Накопившееся напряжение, словно прорвавшийся гнойник, отпустило. Другим стал сам воздух. Загалдели птицы, хотя, может, они и всегда чирикали, да было не до них, вернулись запахи, и… как будто их стало можно ощущать душой. Впечатлительному Колюне показалось, что всё стало даже как-то больше. Он застенчиво улыбнулся и понял, что такие же улыбки застыли на лицах многих. Все обменивались понимающими благожелательными взглядами и прямо-таки светились.
Да, совершенно очевидно, наконец-таки пришли хорошие, благоприятные дни. Произошла ещё одна перемена, и… Что не так? Что у Колюни свербит, откуда это смутное беспокойство? Вот тогда-то Шатун, глядя на эту атмосферу торжественной приподнятости, с ухмылкой шепнул Колюне, что все они похожи на секту ранних христиан, дождавшихся своего тайного праздника Пасхи. И встретившись с непонимающим взглядом Волнореза, пояснил:
– Их благодушие – всего лишь милосердие тумана.
Что ж, сказано, конечно, затейливо, наверное, позаковыристей варламовской мамашки, да только Колюня-Волнорез готов за Шатуна расшибиться в лепёшку.
В 8:47, когда к нижним раздвижным воротам подошёл купеческий караван, Раз-Два-Сникерс дала отмашку на начало шлюзования. Колюня-Волнорез лично возглавил группу досмотра. Среди лодок, готовых войти в камеру шлюза и занять своё место у рыма, была и та, что, по разумению Колюни, являлась тяжёлым одномачтовым швертботом. На бортах, корме и на спассредствах красовалась выведенная яркими буквами надпись «Скремлин II». Всё по правилам, согласно Речному кодексу.
– Ну и название, – поморщился Колюня. И выдал своё третье за утро умозаключение: – Как корабль назовёшь, так оно и поплывёт.
Пожалуй, это «оно» даже заслуживало отдельного сплёвывания.
В 10:53 с досмотром и шлюзованием было покончено. Верхние ворота шлюза ушли под воду, открывая лодкам выход в Длинный бьёф. Раз-Два-Сникерс стояла у смотрового окна диспетчерской башни и задумчиво глядела на отчаливающий караван. Обычно она выходила на улицу, особенно в такой погожий денёк, сейчас же, напротив, отступила на шаг в тень, чтобы её невозможно было увидеть с воды. Обычно в подобные минуты она курила трубку с длинным мундштуком или перебирала чётки. Курила Раз-Два-Сникерс крайне редко и не какой-то дешёвый самосад или махорку, а дорогие дмитровские смеси из настоящего табачного листа, по праздникам или когда требовалось прочистить мозги. Так же и с чётками: они помогали сосредоточиться. Перебирание костяшек порой наталкивало на неожиданные мысли, отстранённое созерцание вызволяло скрытые связи между вещами. Сейчас всего этого, наверное, пока не требовалось, но…
– Что же ты ему сказал? – вдруг произнесла Раз-Два-Сникерс.
С документами у всех лодок оказался порядок. Никакого подозрительного груза и вообще ничего подозрительного. Лодки Бузина, одна лодка дубнинской артели производителей сидра, и ещё тяжёлая лодка, единственная, что несла мачту и пригодная для плавания по широкой воде, – «Скремлин II». Раз-Два-Сникерс знала лично и капитана, и официального нанимателя. Невзирая на свои миниатюрные размеры, она питала слабость к крупным мужчинам, которых на канале можно было сосчитать по пальцам, и до Шатуна была с Ваней-Подарком. Они чуть не наделали глупостей, чуть не поженились, привязав свой замочек у памятника Ленину и бросив ключ на дно канала. Но беременность у Раз-Два-Сникерс оказалась ложной, и она выбрала то, что выбрала.
Возможно, она всё реже вспоминала те деньки, но, скорее, с удивлением, тем более что уже давно поздновато что-либо менять и о чём-либо сожалеть. Однако вовсе не из-за боязни встретиться со своим бывшим Раз-Два-Сникерс предпочла схорониться в тень. Возможно, она даже вышла бы и поболтала с ним, тем более было видно, что команда «Скремлина II» никуда особо не торопится, если бы… Лицо Раз-Два-Сникерс застыло. Если бы не пока ещё слабенький голосок интуиции, который, однако, редко её подводил.
– Так что же ты ему сказал? – повторила она, глядя, как лодки снова выстроились в караван и как дружно гребцы взялись за вёсла. – Ваня-Ванечка, а? Что ты сказал?
Её рука нащупала висевшие на спинке деревянного стула чётки. Раз-Два-Сникерс пыталась понять, что она увидела, и пока не могла. Какой-то нюанс во время досмотра, чуть раньше, чем Ваня-Подарок заговорил с Волнорезом, обмениваясь сальными шуточками, что в ходу у мальчиков. Чуть раньше, чем он сказал что-то Матвею Кальяну, которого Раз-Два-Сникерс уже давно заметила, пару лет как, трудно не заметить, ну нравились ей крупные мужики. Матвей Кальян считался хорошим капитаном, и частенько его нанимали гиды Тихона. Ну… и что?
Пальцы пробежались по чёткам, однако Раз-Два-Сникерс решила оставить их на месте. Эти чётки, как и сложенный вчетверо листок из красочного журнала, – это всё, что осталось у неё от детства. Глянцевый листок, пожалуй, был даже важнее, и Раз-Два-Сникерс хранила его вместе с кое-каким документом, подписанным лично главой полиции, в непромокаемом футляре у сердца. Кстати, у Вани-Подарка был тоже документ, о котором сообщил почтительно затихший тут Волнорез. Раз-Два-Сникерс вспомнила о нём и в очередной раз подивилась – Колюня умел быть очень тихим, практически незамечаемым. Тише был только Шатун.
А у Вани-Подарка путевой лист являлся «зелёной картой», подписанной лично Тихоном. Это значило, что лодка «Скремлин II» нанята государственной службой и не подлежит досмотру. Но команда была настроена доброжелательно, и проблем с этим не возникло. Тем более что лодка шла порожняком. И судя по листку, всем службам вменялось обеспечить ей проход по шлюзам, в том числе по так называемым Тёмным шлюзам («Если там осталось кому обеспечивать», – подумала она), потому что лодка шла за пустые земли чуть ли не до Пироговского речного братства. С этими выродками-монахами, которые на самом деле были самыми обычными пиратами, Раз-Два-Сникерс как-то имела дела, но о них уже давно не было вестей. Никто не смог бы с уверенностью сказать, как там сейчас. Даже Тихон. Однако вовсе не это беспокоило Раз-Два-Сникерс, а некоторый нюанс, за который, как крючком, ухватилась её интуиция. И твердит о чём-то все беспокойней и громче, потому как что-то происходит прямо сейчас, пока лодки уходят, а она не может понять что.
– Так о чём таком смешном ты хотел мне рассказать? – не оборачиваясь, спросила она у Волнореза.
– Да говорю ж, с такого бодуна, что север с югом попутал, – забубнил тот, – мамку с пряничком…
– Волнорез! – нахмурилась Раз-Два-Сникерс. – Какой юг, какой пряник, что ты несёшь?!
– Так этот, о ком ты меня спрашивала, помнишь, давно, пока вы с Шатуном ещё не сошлись?! Матвей-то Кальян?
– Ну?
– Дак вот, с такого бодуна, ваще никакой! Какое, говорит, июня? И, бедолага, глаза вытаращил, я уж и говорю, давай, мол, опохмелю тебя.
– Колюня, избавь меня от подробностей ваших мальчиковых забав… – начала Раз-Два-Сникерс и осеклась. – Волнорез, – произнесла она низким голосом. – Что он у тебя спросил?
– Говорю ж, видать, так вчера шары залил…
– Что именно он у тебя спросил?!
– Кто?
– Волнорез, я сейчас тебя пристрелю…
– Кальян, что ли? Дак, это, какое число, говорит.
– Число?
– Ну да! На часы вылупился и на календарь. – Колюня-Волнорез состроил рожу. – «Какое число?», «Какое июня?!»
– Волнорез, не кривляйся, пожалуйста, – попросила Раз-Два-Сникерс.
– Это ж как нажраться-то надо было…
– И помолчи, – добавила она.
– Ага, как скажешь, – согласился Колюня-Волнорез.
И стало тихо. Раз-Два-Сникерс теперь вплотную приблизилась к смотровому окну, лодки отошли уже далеко, и теперь можно было не волноваться, что её заметят.
Интересно: он не знал, какое сегодня число. Опытный, бывалый капитан, один из самых уважаемых на канале. Матвей Кальян, нанятый её бывшим (дело не в том, что он её бывший, дело в том, что он один из самых верных людей Тихона и один из друзей Хардова), прошёл в это утро от Дубны уже приличный отрезок пути, вовсе не представляя, какой сегодня день. Ну что ж, хоть и с натяжкой, но это может ничего не значить. С дикого бодуна, как сказал Колюня-Волнорез.
Раз-Два-Сникерс увидела кое-что другое. Крючок интуиции впился куда-то в спинной мозг и не давал покоя. Она слишком хорошо знала Ваню-Подарка и ценила его не только за размеры.
– Размер имеет значение. – Она мрачновато усмехнулась. Колюня вытянулся по струнке и хоть вины за собой никакой не замечал, но чуял, что дело принимает какой-то иной оборот.
Раз-Два-Сникерс очень хорошо знала Ваню-Подарка и, в числе прочего, ценила его за прекрасное самообладание. Конечно, ведь он же был гидом… в отличие от Матвея Кальяна.
– Так вот что ты ему сказал, – хрипло произнесла она.
На стене диспетчерской башни висели большие часы с метровыми стрелками и календарь, число на котором каждое утро менял Колюня-Волнорез. Нравилось ему это. И часы, и календарь очень хорошо были видны с зоны досмотра. Собственно, для этого они и существовали. И вот что все это время не давало покоя Раз-Два-Сникерс. Матвей Кальян, глядя на календарь, был не просто удивлён, он был изумлён. И Ваня-Подарок, который умел гораздо быстрее брать себя в руки, был удивлён не меньше. Но мгновенно сориентировался и велел капитану успокоиться и ничем не подавать виду. Раз-Два-Сникерс почти воочию услышала твёрдый голос своего бывшего: «Спокойно, дружище. Потом поговорим». Или как-то так.
Очень интересно. Они оба не знали, какое сегодня число. И что? Это действительно могло ничего не значить, лодка-то идёт порожняком. Только…
– Это могло быть чем угодно, только не тем, чем кажется, – промолвила Раз-Два-Сникерс.
– Ага, – откликнулся Колюня.
Она его не услышала. Очень жаль, что сейчас нет Шатуна. Очень жаль, что он опять отправился на свою насосную станцию «Комсомольская». Возможно, ему удастся там кое-что выяснить; она не хотела знать, что он там делает, что именно, при одной мысли об этом к её горлу подступала мутноватая тошнота. Но…
Они оба не знали, какое сегодня число.
(спокойно, дружище, потом поговорим)
– Колюня, – позвала Раз-Два-Сникерс и сама удивилась тому, как глухо прозвучал её голос, – телефонную линию наладили?
– Да, с час уже, как доложили…
– Волнорез, давай-ка быстро. – Теперь её голос зазвучал привычно, низко и чуть-чуть насмешливо; это всегда восхищало и пугало Колюню. – Мне нужна срочная связь с Шатуном.
Войти с помощью соц. сетей: