6

… Или нет Бога на небесах, или он накажет эту парочку! Это было понятно сразу! А у меня-то и болей страшных не случалось. Доктор сказал, что мои почки сведут меня когда-нибудь в могилу. Но эта зараза Нель выпросила “Книгу святого Иоанна” у священника для дочери Норы Шонинь, и они купили мне билет в один конец до этого приюта – точно так же, как Джеку Мужику, бедняге. Ведь и пеньку понятно, что если бы не какая-нибудь уловка, дочь Норы Шонинь оказалась бы здесь после следующих же родов. А вместо этого ее оставили и боли, и хвори… И конечно, у этой стервы и комар носа не подточит! Она знала, что я до последнего вздоха буду спорить с ней и про завещание Баб, и про полоску земли Томаса Внутряха. Зато Патрику она может голову морочить сколько влезет… Две тысячи фунтов. Дом с шиферной крышей. Мотор. Шляпа. Сын Черноножки сказал, что Патрик тоже получит на полпальца денежек. Но что проку, если все наследство не отойдет ему! Как же это Бог допустил, что она не раздала все до последнего гроша священникам!..

Двадцать три фунта алтарных денег на Джека Мужика. И притом от собственного дома она никогда не принесла ни шиллинга ни на одни похороны! Торжественная месса. Священники. Граф. Лорд Коктон. Четыре бочонка портеру. Виски. Холодное мясо. И как ловко эта шельма придумала зажечь над ним двенадцать свечей в церкви! Чтобы меня уесть, не иначе. Я Джека ни в чем не виню, но эта зараза все устроила, лишь бы пыль в глаза пускать. Вольно же ей было – с легкими-то старухиными деньгами.

Не петь больше песен Джеку Мужику. Душа покинула его. Неудивительно – прожить столько времени с этой дрянью. И чем она ему отплатила за все эти годы? “Книгой святого Иоанна”, которая свела его в могилу…

Когда я рассказала ему обо всем в тот же день, он не сказал ни “да”, ни “нет”, а только “Бог накажет нас”. Наверняка он сейчас весь красный от гнева из-за того, как она с ним поступала… А этот дурачок ничего и не знал. Он всегда был такой бесхитростный. Если бы он только знал, что мерзавка Нель дурачила его, когда просила на ней жениться. “Джек теперь мой, – сказала она, – а Бриана Старшего мы оставим тебе, Катрина”.

Если бы Патрик не послушал дочь Норы Шонинь, я бы лежала сейчас рядом с ним на Участке за Фунт. А теперь эта языкастая Джуан Лавочница лежит с ним рядом. Она тоже будет порочить меня в его глазах. Наверняка уже рассказала ему обо мне все возможные враки. Вот почему он такой необщительный. Мне, конечно, все равно, но, кажется, наша красотка с Паршивого Поля пытается заманить его в этот свой Ротари. А Бидь Сорха и Кать Меньшая только и знают, что жужжать об этих его похоронах, как будто бедняга в ответе за их смерти. Мало того, они возносят до небес эту гадину за то, что она вытащила их обеих из постелей…

У всех у них, поди, уже языки свело судорогой от усталости: у Муред Френшис, у Кити Печеной Картошки, у Бридь Терри, у этого бестолкового Рыжика, у Мартина Рябы, – так уж они все восхваляют Нель… А мне-то они ничегошеньки не говорят. Потому что я ее хвалить не стану…

Нет. Ни словечка не скажу. Пусть думают, что со мной говорить попусту. Гораздо лучше, когда с тобой дерутся мужественно и открыто… Да этот погост хуже тех мест, о которых недавно рассказывал Француз: Бельзен, Бухенвальд и Дахау…

– …Будь я жив, уверяю тебя, Джек Мужик, я бы обязательно пришел на похороны. Я же обещал…

– …Погоди, мил-человек. Ты когда-нибудь слыхал, какое прозвище дал Конан Оскару?..

– Клянусь дубом этого гроба, Бидь Сорха, я дала Катрине фунт и с тех пор не видела из него ни пенни…

– Ах ты, скорлупка для лживых сплетен! Гузка ты шелудивая! Муред! Муред! Ты слышала, что опять говорит эта ведьма, Картошка Печеная?.. Муред, говорю! Эй, Муред! Что ж ты мне не отвечаешь?.. Муред, говорю я!.. Не хочешь со мной разговаривать? Значит, это я сплетница, говоришь!.. Я множу и разношу слухи… А на этом кладбище были тишина и покой, пока я не заявилась, говоришь! Да как тебе не стыдно, Муред, порочить человека такими словами!.. Значит, я своей ложью превратила это место в пир Брикриу! Вот, значит, как, Муред! Да ты в ручеек глянь – и увидишь лжецов-то. Я вот никогда не разносила ни врак, ни сплетен, слава тебе, Господи!..

Эй, Муред! Ты меня слышишь? Весь твой род, все родичи искони были врунами… Отныне ты не собираешься терпеть моих дерзостей. О! Дерзостей, значит! И что вот это – святая истина!.. Эй, Муред! Муред! Что ж ты ничего не говоришь! Эй, Муред!.. Ты что, язык проглотила?..

Эй, Кать Меньшая!.. Кать Меньшая!.. Это не по-соседски, Кать Меньшая!.. Шонинь Лиам!.. Ты меня слышишь, Шонинь Лиам?.. Да ни черта ни слова не дождешься!.. Эй, Бридь Терри!.. Бридь Терри!.. Ты вот скажи, Бридь Терри, разве я когда-нибудь тебя чем-нибудь обидела?.. Мартин Ряба!.. Мартин Ряба!.. Кити!.. Кити!.. Это Катрина. Катрина Падинь. Кити, я говорю!

Джек! Джек!.. Джек Мужик! Здравствуй, Джек Мужик, это я, Катрина Падинь. Эй, вы, которые За Фунт, позовите Джека Мужика! Скажите, Катрина Падинь его зовет! Джек, говорю!.. Джуан Лавочница! Джуан! Благослови тебя Бог, Джуан. Позови мне, пожалуйста, Джека Мужика!.. Он там рядом с тобой… Джуан!.. Джек!.. Джек! Джек!.. Я лопну, лопну, лопну я, лопну…

Интерлюдия номер девять

Грязь шлифованная

НЕЛЬ ПАДИНЬ

1

– Небо, море и земля – мои…

– А моя – изнанка и все, что вверх ногами, и все, что внутри, и то, что в глубине. У тебя ничего нет, кроме окраинного и случайного…

– Пылающее солнце, сияющая луна, искрящаяся звезда – мои…

– А мои – таинственные глубины всякой пещеры, прочное дно любой пучины, темное сердце каждого камня, неизведанное нутро всякой почвы, скрытые жилы каждого цветка…

– Южная сторона, яркость, любовь, алый цвет розы и смех влюбленной девы – мои…

– А мои – северная сторона, тьма, мрак, сплетение корней, что дает рост любому листу, и сплетение вен, что гонит гнилую кровь уныния, дабы стереть улыбку с лица…

– Яйцо, пыльца, семя, приплод – мои…

– А мои…