Сквозь кино

Рождественский фильм

От видений к подаркам

В средневековом католицизме с Рождеством связывалось чудо примирения. Ангелы, а то и сама Мадонна, являлись в видениях святым, блаженным или просто детям, потому что на Рождество дверь между телесным и духовным мирами приоткрывалась. К услугам тех, с кем не случалось полезных видений, были рождественские представления на ступенях соборов и кукольные «вертепы». В канун этого праздника Папа мирил враждующих претендентов на престол, а простые клирики читали народу проповеди о недопустимости насилия в семьях и на улицах.

То есть социальный смысл праздника был в том, чтобы снизить опасный уровень агрессивности на всех этажах общества. Позже, в протестантизме, ставшем моральным кодом раннего капитализма, мистические откровения и призыв к примирению братьев во Христе отступили на второй план, а главной идеей Рождества стал подарок. Бог награждает нас за правильное поведение не в посмертной жизни, а сейчас и здесь, и делает это вполне материально. Сначала это касалось только детей, которым якобы недоступно более отвлеченное понимание чуда, но потом, учитывая растущую инфантилизацию буржуазного общества, ожидание подарка стало всеобщим рождественским настроением. Святой Николай из византийского епископа превратился в Санту с большим мешком. Буквально за пару поколений изменился даже смысл одного башмака (или носка), который оставляют под елкой. Если вначале это был символ годового перехода – одной ногой мы еще в старом солнечном цикле, а другой уже в новом, – то теперь пустой ботинок или чулок стал просьбой оценить наше поведение и поощрить хозяина обуви чем-нибудь весомым. Все это отразилось в рождественском рассказе для популярных журналов, а потом и в сентиментальном, по-детски трогательном рождественском фильме, каких выходит немало к праздникам каждый год. В мелодрамах, вроде «Отпуска по обмену» или нашей «Иронии судьбы», каждый должен в конце концов попасть в мир своей мечты и получить по «новогоднему тарифу» именно то, без чего давно мучился и чего так давно заслуживал. В рождественской серии «Тома и Джерри» ненадолго мирятся и обмениваются дарами непримиримые мышь с котом. В финальной сцене «Широко закрытых глаз» Кубрика кризис современной американской семьи разрешается тем, что все вместе выбирают рождественские подарки друг для друга в торговом центре и супруги решают, что на самом деле им просто не хватает регулярного секса.

Рождество стало фестивалем покупательной способности граждан и парадом благотворительности корпораций в виде самых щедрых распродаж. Современное Рождество предлагает новую формулу социального согласия: чудо, гарантия мира и повод для оживления любви состоят в том, что мы снижаем цены, а вы – больше покупаете. Короче и ярче всего эта идея выражена даже не в кино, а в новогодней рекламе, вроде «Праздник к нам приходит с кока-колой!». Эта корпорация, кстати, во многом ответственна за нынешний имидж Санта-Клауса, т. к. активно использует его в рекламе со времен великой депрессии. Волшебное снадобье «Кока», улучшающее жизнь, рекламировалось Сантой как лекарство от этой самой депрессии и замена алкоголя в период сухого закона.

Кем вообще был святой Николай до того, как заняться рекламой? Почему на иконах его изображали с мешочками, полными монет? Чудо, прославившее этого святого, обошлось без мистики: он продал все свое имущество и отдал деньги трем сестрам, которых отец, задолжавший кредиторам, собирался отправить проститутками в лупанарий. То есть будущий Санта-Клаус их спас от самопродажи не в широком, но в самом узком и непосредственном смысле.

Взрослые, да и дети могут и не верить в Санту, но он дорог всем как даритель, как образ щедрого и заботливого бородатого предка, раз в год покидающего потусторонний мир, знающего наши желания лучше нас и оценивающего нас не ниже, чем мы заслуживаем. Его мешок – это бессрочный кредит доверия к нам. У аборигенов Океании подобный инфантилизм достигал опасного пика в «карго-культах». Впервые встретив белых пришельцев с их многочисленными товарами, аборигены называли их «вернувшимися предками», бросали охоту и занимались отныне только попрошайничеством и восхвалением «дарящих духов на кораблях». В буржуазной цивилизации, чтобы самосохраняться, человеку тоже рекомендуется регулярно умиляться-веселиться и ждать подарков от доброго духа, т. е. переходить на детский, инфантильный уровень восприятия своей жизни. Рождество – это лучший способ превратить массовое потребление в объединяющий всех праздник с помощью некоторых древних символов, ритуалов, детских надежд и особых упаковок. Рождественское кино – набор моделей поведения, желательных для такого ежегодного превращения.

Невыносимая пошлость рождества

Однако если все время сластить, многим становится приторно до тошноты.

Поэтому, наверное, активисты «Сообщества Какофонии» ежегодно наряжаются Сантами и устраивают хеппенинги на европейских и американских улицах, пока их не усмиряет полиция.

Известно, что чем инфантильнее люди, тем легче их превращать в потребителей и управляемых (поэтому главные жертвы рекламы и пропаганды – дети). Но все же окончательно переделать человека во впечатлительного малыша, пусть и всего на несколько дней, не удается, да и не ставится такой цели. Каждый из нас расщеплен Рождеством пополам: являясь, с одной стороны, жертвой рынка, доверчивым потребителем, с другой стороны, человек остается и сообщником того же рынка, вынужденным организовывать и оплачивать рождественский спектакль для окружающих или, по крайней мере, потреблять повсеместную новогоднюю мифологию. Эти две противоположные роли – получатель подарка и покупатель подарка – не должны прямо сталкиваться в сознании, провоцируя открытую шизофрению, но обе должны быть отражены в медиа. Нельзя оставить без киновыражения инфернальную изнанку зимнего праздника.

Спродюсированный Тимом Бертоном по его собственному сценарию кукольный мульт-мюзикл «Кошмар в рождественскую ночь» рассказывает о жизни потустороннего города «Хеллоуин», население которого похоже на ассортимент магазина детских ужасов – зубастые тыквы, скелеты, сшитые из кусков чужих тел мертвые принцессы и т. п. Их король Джек Скелетон случайно попадает через лесное дупло в «Город Рождества» и настолько очаровывается тамошним благолепием и елками-подарками, что решает похитить настоящего Санту и устроить детям этот праздник своими силами. Хеллоуинцы издевательски называют Санту «Сэнди-Клешня». Джек несется к нам по небу на двух запряженных в сани оленьих скелетах, и в результате дети находят под елками дохлых крыс и отрубленные руки в ярких подарочных обертках. Как тут не вспомнить Батая: волшебный предмет сакрального происхождения, подарок высших сил так же выключен из мира легитимных («обмениваемых на рынке») вещей, как и мертвое тело, экскременты, менструальная кровь. Все возвращается на круги своя, и хеппи-энд настает только после того, как инфернального самозванца сбивают в небе ракеты человеческих противовоздушных сил. Церковники критиковали фильм за то, что Джек, изображающий пугало во фраке, некорректно намекает тем самым на христианское распятие. Зато с восторгом отнеслись к мультфильму рок-звезды. В немецкой версии роль «сшитой принцессы» озвучивала панк-знаменитость Нина Хаген, а в нашем дубляже мрачные куклы говорили голосами Гарика Сукачева, «Агаты Кристи» и Алексея Кортнева. Задолго до «Кошмара» Бертон уже снимал рождественскую сказку с трагической развязкой про Эдварда Руки-ножницы. Над утрированным городком американской мечты высится зловещий и манящий замок со спрятанным в нем фриком – романтичным юношей с лезвиями вместо рук. Его выманивает оттуда ходящая от дома к дому продавщица косметики, и Эдвард (Джонни Депп) узнает в мире полноценных людей, что значит быть забавой для домохозяек, а также популярным садовником и парикмахером. Люди подставляют его, отказывают в обещанном банковском кредите, обвиняют в страшных преступлениях и загоняют обратно в замок, договорившись считать, что они его убили. Эдвард Руки-ножницы живет в замке, как вечный дух, отвергнутый людьми и развлекающий самого себя вырубанием скульптур изо льда. Кроме прочего, это фильм об отношении усредненного американца к своему европейскому происхождению. Прежняя европейская культура представляется сознанию типизированного гражданина США мрачноватой, романтичной, опасной и в итоге несовместимой с позитивным и современным образом жизни. Впрочем, и самому европейцу с некоторых пор все чаще так кажется.

Теодор Адорно исследовал это выпаривание содержания из классики по мере роста ее доступности для масс потребителей. Не в том, конечно, элитарном смысле, что «Бетховен черни не товарищ», а в том, что высокоразвитый капитализм в своей рекламной мифологии настаивает: любая проблема имеет чисто техническое решение в рамках системы, и, значит, классика теряет свое главное сообщение. В чем претензия, вина и прощение Фауста? Кто и зачем так подшутил над Эдипом? Что принимал Данте, описывая столь сложную систему рая и ада? Какой конфликт приводил в движение душу создателей этой самой классики, чему они оппонировали? Этого конфликта для современного обывателя либо уже нет, либо он «вечен» и уже потому приемлем.

Из «Рождественской резни Санты» Дэвида Стаймака мы узнаем, что этот бородатый старик не кто иной, как демон, проигравший когда-то ангелу пари и вынужденный выполнять рождественскую работу. Но срок контракта истекает, и Санта покажет свое истинной лицо разрушителя и человеконенавистника. В мире, где все ждут подарков и никто точно не знает, за что именно их получит, нарастает массовый невроз – подозрение, что даритель повернется к нам однажды своей недоброй стороной и потребует страшных жертв в обмен на все прошлые приятные чудеса. Затылок буржуазного бога оказывается настолько ужасающим, что никто больше не может вспомнить его добродушного бородатого лица.

В не столь мистичном «Плохом Санте» Терри Цвингоффа Санта и его эльф оказываются парочкой криминальных самозванцев, грабящих по ночам супермаркеты, в которых они поздравляют детишек днем. Эльф – карлик, и это очень помогает отключать сигнализацию. Санта много пьет и курит, невоздержан в сексе и ненавидит детей – «малолетних попрошаек». Когда Рождество заканчивается, ему хватает денег до Пасхи, а на Пасху он, если только не попадает в тюрьму, наряжается пасхальным зайцем с теми же антиобщественными целями. Все пытается расставить по местам восьмилетний ребенок, верящий в Рождество, но слишком позднее раскаяние абсолютного неудачника не спасает его от полицейских пуль на улице нарядного праздничного города. Именно такой Санта адекватен обществу, показанному у Цвингоффа как толпа зомбированных телевидением идиотов, стукачей и сексуально неблагополучных шопоголиков, давящих друг друга на праздничных распродажах.

В волшебном мире внутри снежинки всегда найдется какой-нибудь «Гринч» – пещерный отшельник и зеленый злыдень, которому до смерти надоел этот шумный праздник и который кидается его похитить. «Полярный экспресс», населенный недобрыми демоническими персонажами, по опасной дороге везет детей в страну рождественских подарков. Она выглядит как тоталитарный рай нордической воспитательной диктатуры из самых смелых грез неоконсерваторов.

Отношение к сохранившимся рождественским ритуалам выражается двояко: это либо малоумное умиление по всеми забытому поводу, либо декадентское издевательство над исполняющей ритуалы толпой. В любом случае мы имеем дело с отказом от изначального сюжета. Мы часто слышим, как богоборческий советский режим пытался отменить христианство извне, доказав всем его несостоятельность и разобрав храмы на кирпич. Капитализм съел христианство изнутри, не тронув ни одного собора или ритуала. Рыночный инкубатор вывел новых людей, которые, с удовольствием соблюдая некоторые прежние обряды, полностью лишили их смысла, подчинив этот антиквариат интересам прибыли и законам потребления. И пока капитализм существует, на месте прежних праздников не сможет возникнуть никакой новой универсальной морали.