Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Предложение само создает спрос.
Шмели пробуждаются рано утром, как и мой сынишка Ноа, когда был совсем маленьким. Подъем в ранний час позволяет пчелам кормиться в то время, когда большинство конкурентов еще дремлют и для полета достаточно прохладно. Шмели на такой подвиг способны благодаря выработке тепла за счет сокращений крыловой мускулатуры — необычайной способности, к которой мы еще вернемся в главе 7. Поведение маленького теплокровного млекопитающего Ноа по утрам никак не связано с температурой его тела. А сон для него — что-то вроде некоторого досадного неудобства, из-за которого он против воли теряет по нескольку часов в сутки. Учитывая такой его подход к жизни, нет ничего сверхъестественного в том, если застанете мое небольшое семейство ранним утром на прогулке в окружении шмелей.
Как-то раз мы были на небольшом острове, что лежит недалеко от нашего, где в разного рода домиках, запрятанных в лесу, проживает значительная часть родственников моей жены. Хорошо нам знакомая тропа через заповедник вела к дому ее славных дядюшки и тетушки, которые тоже рано встают и принимаются варить крепкий кофе. С обеих сторон дорогу окружали высокие заросли шиповника, и на глаза мне попались шмели с желтой мордашкой и черным кончиком брюшка, грузно перемещавшиеся среди розовых цветков. Я на мгновение задумался о том, какие еще виды могли здесь присутствовать, но в основном все мои мысли были о кофе. Лишь на обратном пути пчелы вынудили меня застыть на месте.
Я часто говорил людям: если вы хотите увидеть больше во время прогулок на природе, то берите с собой ребенка, а не путеводитель. И хотя интерес к пчелам у Ноа, который был в то время совсем маленьким, тогда еще не разгорелся, можно было просто плестись следом за ним, соизмеряя свой шаг с его, что позволяло хорошенько рассмотреть все, мимо чего мы проходили. Кусты шиповника, согретые утренними лучами, пульсировали жизнью, которая гудела и жужжала. Каждый цветок, казалось, был украшен пчелами, непрерывным потоком они сновали в воздухе и проносились мимо нас — словно тропа предназначалась только для них одних. Пока я наблюдал всю эту суету, держа Ноа за руку, в голове у меня быстро промелькнули две мысли: сначала, что я никогда не видел в своей жизни столько шмелей, а потом — что это были вовсе не шмели.
За те несколько часов, что мы провели в гостях, попивая кофе, состав опылителей вдоль тропы полностью переменился. Конечно, там еще оставалось несколько шмелей, пытающихся проложить себе путь к цветкам, но подавляющая часть этого жужжащего скопления принадлежала виду, представители которого всего-навсего выглядели как шмели. Поэтому тут даже профессионалы поначалу могли быть введены в заблуждение. Лично я встречал этих насекомых раньше лишь однажды: во время экспедиции по сбору насекомых в Логане (штат Юта) вместе со специалистами из «пчелиной лаборатории» Министерства сельского хозяйства США. Эти подражатели почти точно имитируют своих кузенов-шмелей размерами, формой и желто-оранжевым пушком, и разве что задние ноги выдают их. В то время как истинные шмели переносят пыльцу в «корзиночках» на задних голенях, у самозванцев она оседает на бахромке из красноватых кисточковидных волосков. Этот признак позволил мне распознать в них роющих пчел из рода Anthophora. Но как объяснить их столь невероятное количество? При обычных обстоятельствах они попадаются крайне редко — если вообще попадаются, — здесь же они просто кишели среди зарослей, тянувшихся от ближайшего пруда, вдоль тропы и прямо до края высокого обрыва, возвышающегося над заливом. И тут меня осенило. Я остановился и вгляделся в землю у себя под ногами, в то время как Ноа с матерью продолжали тихонько двигаться дальше. В одночасье я понял, откуда именно взялись все эти пчелы.
По поводу происхождения восклицания Duh! (Это надо же!) Оксфордский словарь английского языка ссылается на мультсериал «Веселые мелодии» (1943). Похожий на него возглас Doh! (Вот это да!) — растиражированный Гомером Симпсоном, — стал весьма популярным после радиопередачи на BBC несколькими годами позднее. И то, и другое восклицание как нельзя лучше могли бы охарактеризовать мое состояние в тот момент, когда я хлопнул себя по лбу. Из самого названия роющих пчел следует, что они роют, выкапывая гнезда на участках с оголенной почвой, глиняных насыпях, стенах оврагов, высохших руслах и обрывистых песчаных берегах (если их удается отыскать). Французский энтомолог Жан-Анри Фабр удачно окрестил их «детьми обрывистых земляных берегов». Я годами ходил по этой тропе и праздно наблюдал за пчелами, жужжащими средь множества цветов, ни разу не задумываясь над тем, что она как раз и вела к такому обрывистому земляному берегу — крутому песчаному склону, покрытому гравием и возвышающемуся на 15 м над пляжем. Этим же днем, как только Ноа перешел в нелюбимое им состояние сна, я схватил блокнот и понесся вниз к пляжу. Это был первый из многих моих визитов к месту, до сих пор известному в нашей семье под названием «Папин пчелиный утес».
Когда люди приходят на пляж, они практически всегда, словно зачарованные, смотрят лишь в сторону океана, испытывая при этом ощущение умиротворения, связанного с водной стихией, которое нейробиологи окрестили «синее состояние сознания». Этим можно объяснить, почему во время всех своих предыдущих прогулок вдоль береговой линии я никогда не замечал идеального места для обитания пчел, находящегося всего в нескольких метрах от океана и протянувшегося примерно на километр. (Мое же обычное состояние во время пребывания на пляже, пожалуй, лучше было бы описать как «синяя бездумность».) При взгляде снизу утес высился, словно глинистая стена, местами со щербинами, но в остальном ничем не примечательная. Издалека мало что можно было разглядеть — это относится к многим вещам, связанным с пчелами. Поэтому лишь после того, как я пробрался через плáвник к основанию утеса, то смог увидеть, услышать и почувствовать оглушительное гудение огромного роя всех этих живых существ. Если даже наверху над тропой струился сплошной ручеек пчел, то здесь бурлил стремительный поток: пчелы часто на полной скорости налетали на меня, спеша к своим гнездовым норкам. Чуть забравшись вверх по склону, я обнаружил место, где можно было сесть и откинуться назад на теплый песок, чтобы наблюдать за бешеной суматохой в этом перенаселенном пчелином сообществе.
Первое детальное описание этого вида роющей пчелы приводится в статье 1920 г. Харви Нининджера, который позже прославился собранием крупнейшей в мире частной коллекции метеоритов. Похоже, навыки наблюдателя, которые помогли ему обнаружить все эти космические камни, сделали его также хорошим энтомологом, и своим описанием он попал в самую точку: «Был светлый весенний день, и теплые солнечные лучи зажигали в этих насекомых живительный огонек небывалой активности… Они занимались копанием ходов и гнездовых камер, откладкой яиц и обеспечением гнездовых ячеек провизией. Вся эта работа выполнялась максимально усердно».
Я наблюдал почти все те же действия и очень похожее усердие. Но если Нининджер оценивал население своего пчелиного утеса в калифорнийских горах Сан-Габриэль примерно в 100 особей, то я ежесекундно видел тысячи. При близком рассмотрении щербины утеса превратились в ковер из плотно расположенных гнездовых отверстий: порядка 630 на кв. м. Но даже при этом огромное количество пчел превосходило доступное под жилье пространство, и я был свидетелем то и дело вспыхивающих ссор, когда законные хозяева отбивались от незваных гостей, чтобы сохранить контроль над своими норками. Не раз какая-нибудь сцепившаяся парочка падала прямо мне на голову и катилась потом по земле, все еще продолжая бороться. Если бы это были настоящие шмели, а не их двойники, то я бы всерьез мог опасаться их укусов. Однако у них нет ни мощного жала, ни коллективной защиты, в отличие от общественных видов, и, несмотря на то что они устраивают себе гнезда буквально одно над другим, по сути своей эти копатели остаются одиночными, как, например, пчелы-каменщицы. На самом деле, миролюбивый нрав этого вида роющих пчел, живущих на моем утесе, заставил их сделать еще один шаг в своем развитии. Они стали участниками классического эволюционного обмана — подражания представителям более грозного вида, переняв их облик, который сделался их основным средством защиты. Пока подлинные шмели продолжают жалить, их подражатели будут пугать своим сходством с ними, не тратя силы на активную защиту. Хотя у них и сохранился сам жалящий аппарат, но, как подчеркнул один наблюдатель, даже при грубом обхождении с этими пчелами «их невозможно спровоцировать на ужаление».
Я вплотную подошел к стене утеса и следил за тем, как самка поправляла края входного отверстия своей норки, выравнивая брюшком почву, кажущуюся влажной, до тех пор, пока не образуется слабо выступающая окантовка. Как и у соседей, над этим входом в конечном счете тоже появится вытянутая изогнутая надстройка длиною в 2–5 см, по описанию Нининджера напоминающая «характерный загнутый дымоход из глины». Одни ученые считают, что «дымоходы» позволяют спрятать гнезда от паразитических мух и ос, другие полагают, что таким образом можно регулировать температуру либо попросту избегать дождя или грязи, летящей от роющих соседей. Так или иначе, независимо от истинного назначения, эти пчелы добавили потрясающий элемент к архитектуре своих колоний, в результате чего они напоминают огромный город из глинобитных башенок посреди пустыни. Такой сложный рельеф колонии служит важным средством навигации для самок, возвращающихся домой — с наполненными нектаром зобиками и покрытыми пыльцой ногами — и ориентирующихся по конкретным гнездовым отверстиям.
Войти с помощью соц. сетей: