Глава 34

Всю ночь мне снились кошмары с участием Флоры и Кёрса. В одном сновидении Флора пыталась отравить мужа, но он выбил пузырек с ядом из ее рук и, схватив жену за горло, сжимал его, пока она не перестала дышать. В другом сне ей удалось убить его, но она была низвергнута в ад. Пламя лизало ее ноги, а она громко проклинала меня за то, что я заставила ее совершить преступление. Проснувшись, я испытывала угрызения совести, которые отравляли весь мой организм, как сильнодействующий яд. Рассудком я понимала, что это был лучший выход – Флоре недолго оставалось жить, и к тому же бесполезно было отговаривать ее от выполнения ужасного замысла, – но мне от этого не становилось легче. Я чувствовала себя скверно – и душевно, и физически.

Когда Рози принесла мне поднос с завтраком, запах тостов с маслом заставил меня отвернуться. Я хотела извиниться перед ней за отсутствие аппетита, но Рози избегала встречаться со мной взглядом, словно стыдилась чего-то. Несмотря на чувство вины, угнетавшее меня, я с наигранно дружеским видом попыталась завести с ней беззаботную беседу, но натолкнулась на непробиваемый защитный панцирь, сменивший ее обычную доброжелательную веселость. И тут до меня дошло: Рози догадалась, что за женщина живет в сто пятом номере, и поделилась с кем-то своим открытием. Привычная паника затрепыхалась в моей груди, как птица в клетке.

Накануне вечером в ресторане двое оркестрантов бросали на меня любопытные взгляды. Возвращаясь после ужина в номер, я заметила еще пару музыкантов, которые беседовали с двумя незнакомыми джентльменами. Я догадалась, что это полицейские в штатском, потому что у одного из них были глаза человека, повидавшего много зла и, соответственно, видевшего зло в каждом смертном, а у другого из брючного кармана выглядывал кончик карандаша – очевидно, чтобы делать записи.

Желая отвлечься от мысли о неизбежном, я стала просматривать утреннюю газету и сразу наткнулась на свое имя, пестревшее на страницах наподобие заразной сыпи. Там же излагались сногсшибательные подробности кампании, которая получила название «Большая воскресная охота». Среди прочего сообщалось о том, что Артур Конан Дойл отдал мою перчатку некоему медиуму в надежде, что тонкий мир укажет мое местонахождение.

Рассердившись на Конана Дойла – зачем он раздает мои перчатки направо и налево и откуда они вообще у него? – я хотела перевернуть страницу, но тут мне попалось на глаза знакомое имя: Уна Кроу. Так звали девушку, которая была вместе с Дэвисоном в тот день, когда я встретила их в Лондоне. В газете говорилось, что мисс Кроу, которой было всего двадцать лет, исчезла и что дома, в Челси, ее не видели с субботы. Как сообщили ее родные, Уна Кроу была подвержена меланхолии, вызванной смертью отца, и они боялись за нее. У меня самой после смерти матери бывали моменты, когда хотелось навсегда уйти во тьму. Если бы не Розалинда и, в некоторой степени, Питер, то, как знать, возможно, я поддалась бы искушению. Неужели бедная мисс Кроу сделала это? Я вырезала заметку и вложила ее в одну из моих записных книжек.

Слава богу, больше обо мне в газете ничего не писали. Я прочла сообщение о том, что полиция заинтересовалась клубом «Кит-Кэт», о нахождении ценного манускрипта XIV века, украденного некогда во Франции, о неминуемой смерти японского императора от тяжелой болезни и о том, как полицейские гонялись по крышам лондонских домов за похитителями кошек. Наконец на одной из страниц я увидела крупный заголовок:

СМЕРТЬ ДОКТОРА И ЕГО ЖЕНЫ

В Лидсе найдены тела супругов

Вчера в одном из домов на Калверли-лейн в Лидсе обнаружены тела доктора Патрика Кёрса, врача общей практики из Рикмансворта, и его жены Флоры. Хотя обстоятельства их гибели до конца не выяснены, есть основания полагать, что Флора Кёрс умерла в субботу, а доктор Кёрс, узнав об этом, совершил самоубийство.

Агенты сыскной полиции высказывают предположение, что доктор приехал в дом на Калверли-лейн вчера и нашел тело своей жены в постели. Однако оба трупа находились в гостиной, так что, по-видимому, доктор перенес тело супруги туда, а затем покончил с собой в приступе отчаяния. Согласно некоторым данным, в момент смерти Флоры Кёрс с ней находилась женщина лет тридцати пяти, друг семьи. Управление полиции Лидса обращается к ней с просьбой связаться с его сотрудниками.

В первый раз я прочла заметку с какой-то тупой отстраненностью, как будто это не имело ко мне никакого отношения. Кёрс умер, и весь этот кошмар был позади. Флора не поехала на юг, как сказала мне, а просто вернулась в свой дом. Я тоже собиралась встретиться с Кёрсом в ее доме в Лидсе, куда он должен был приехать для опознания тела. Там я попыталась бы подсунуть яд – по возможности, такой, который оставляет мало следов. Флора освободила меня от выполнения этой чудовищной миссии. Она спасла меня. Я не смогла бы оставаться хорошей матерью и жить нормально, сознавая, что я лишила жизни другого человека – пусть даже такого подонка, как Кёрс. По идее, я должна была бы безумно радоваться его смерти и кричать об этом на весь свет, распахнув окно, я же вместо этого ощущала только усталость и моральное опустошение.

Ведь, по сути, невинная женщина умерла из-за меня. При мысли об этом у меня из глаз потекли слезы. Она была так добра. И умерла такой ужасной смертью. Черт бы побрал моего «Роджера Экройда»! Если бы я не написала эту книгу, ничего подобного не случилось бы. Кёрс сам признался мне, что именно эта история, рассказанная доктором Шеппардом, навела его на мысль использовать меня в своих преступных замыслах. Может быть, мне надо отказаться от профессии писателя? Эта мысль выглядела довольно смешно – как будто у меня оставался выбор! После смерти матери я не написала ничего более или менее приличного.

Мои размышления прервал стук в дверь. Это была Рози, сказавшая, что хочет взять грязную посуду. Я поспешно вытерла слезы. На этот раз была моя очередь прятать глаза.

– Сегодня у вас нет аппетита, мадам? – спросила она смущенно и взяла поднос.

– Да, что-то не хочется есть, – ответила я, стараясь не шмыгать носом.

Я не знала, что еще сказать, и наступило молчание. Рози выскользнула из комнаты. Было ясно, что дела плохи. Чего доброго, наткнусь в холле на Арчи. Что сказать ему, хотела бы я знать? Раскрыть правду с упоминанием Кёрса и Флоры было невозможно: заподозрили бы, что я имею какое-то отношение к их смерти. Придется изобрести какую-то историю, объясняющую мой странный поступок, а уж поверят мне или нет – это другой вопрос. Я читала когда-то о женщине, которая ушла из дому, потому что потеряла память. Да, пожалуй, я так и сделаю: скажу, что у меня был приступ амнезии. Мол, в беспамятстве покинула дом и уехала из Беркшира в Харрогейт. Буду до одури повторять, что была в ступоре и совершенно не помню, что я делала на этом северном курорте.

«Но вы же посылали людям письма», – скажут мне. «Тоже не помню». – «А разве вы не читали газеты, в которых было написано о вашем исчезновении?» – «Читала, но думала, что это пишут о какой-то другой женщине». – «Но там же были фотографии!» – «Да, лицо женщины показалось мне знакомым, и я решила, что встречалась с ней раз или два, но ничего о ней не знаю».

Я скажу, что испытывала в последнее время нервное расстройство в связи со смертью матери и последовавшими трудностями с работой. В конце концов, это было недалеко от истины: меня действительно многое угнетало. Но как объяснить, почему я скрывалась под именем Терезы Нил? Я буду избегать ответа на этот вопрос, чтобы подробности нашей семейной жизни не стали достоянием прессы, но если уж припрут к стенке, то скажу, что, очевидно, слышала, как кто-то называл это имя – может быть, мой муж.

Но прежде всего я думала о Розалинде – необходимо было убедиться, что с ней все в порядке. Я ощущала сильнейшую тоску по дочери – какое-то подсознательное, первобытное чувство, более глубокое, чем я испытывала когда-то по отношению к Арчи. Скорее бы улеглась вся эта шумиха! Я очень надеялась, что так и будет. Мне хотелось выбежать из номера и кричать окружающим, как меня зовут на самом деле, но я понимала, насколько это было бы неразумно. До встречи с представителями власти или с полицией надо было притворяться, что я все еще страдаю амнезией, и демонстрировать публике разнообразные странности поведения. Ну а уж это, усмехнулась я, получается у меня без труда.