Она услышала, как поворачивается ключ в замке; затем в коридоре послышались шаги. Она была готова к встрече и абсолютно спокойна. Уже много лет она боялась мужа, боялась того, что он мог сделать с ней и ее близкими. Пусть он никого не убивал собственными руками – для этого находились всякие выродки, – но в разговорах с Агатой Кристи она поняла всю глубину и беспредельность зла, которое он нес. Пора было положить этому конец.
Взяв яд в сумочке Агаты, Флора с трудом оделась и спустилась в регистратуру отеля. Там она заплатила за номер и послала телеграмму Кёрсу от имени доктора Максвелла. В ней выражалась просьба приехать в Лидс для официального опознания тела жены. Флора была уверена, что Кёрс воспримет телеграмму как закодированное послание от миссис Кристи, которая не могла известить его открыто. Ему наверняка нужно будет убедиться, что в доме не осталось никаких следов преступления. А потом он захочет кремировать тело Флоры, чтобы не обнаружили остатки яда в организме. Хотя убийство было совершено не им, а миссис Кристи, существовал риск, что она в приступе раскаяния сознается в этом… Скорее всего, Кёрс вышел из своего дома в Суррее на рассвете и отправился одним из утренних поездов на север.
Флора не забыла разослать слугам записки, сообщив, что они свободны до конца недели. Чем она занимается, Флора не объясняла и написала только, что чувствует себя хорошо и на несколько дней уедет из дому, а также выразила надежду, что этот краткий отпуск позволит им заблаговременно сделать рождественские закупки и даже, возможно, посетить своих родных в отдаленных уголках графства. Еще она добавила, что к ней приедут на каникулы несколько друзей и слугам в преддверии хлопот не помешает набраться сил.
В коридоре скрипнула половица, дверная ручка начала поворачиваться. Флора бросила взгляд на стоявший перед ней чайный поднос, проверяя еще раз, все ли на месте, и внутренне собралась. Она подумала, что это один из тех случаев, очень редких за последние годы, когда ей хочется увидеть лицо мужа. Ей было любопытно, какова будет его реакция, когда он столкнется с тем фактом, что она воскресла из мертвых.
Медленно и осторожно, как кот, он вошел, готовый отразить любую угрозу. При виде Флоры кровь отхлынула от его лица, а черные глаза загорелись. Когда-то ей нравилось их мрачное мерцание, но теперь оно казалось ей отталкивающим. Он на несколько мгновений застыл в дверях, словно парализованный, затем пришел в себя и быстро шагнул к ней. Флора заметила у него на лице большую царапину.
– Меня это ничуть не удивляет, – холодно бросил Кёрс.
– Вот как? – отозвалась она небрежным светским тоном, словно он отказался от джема за завтраком.
– Полагаю, это работа миссис Кристи, – сказал он. – Я был более высокого мнения о ней. Какое разочарование.
– Ты действительно верил, что она убьет меня не моргнув глазом?
Кёрс ничего не ответил.
– Мне пришлось солгать ей, что я при смерти, иначе она не рискнула бы провести этот эксперимент. Она добропорядочная женщина, Патрик.
– Не такая добропорядочная, как ты думаешь, – процедил он. – Но какой бы она ни была, ей придется держать ответ за это.
Флора понимала, что он имеет в виду, но решила спросить:
– Держать ответ – за что?
– За твое убийство, разумеется. Это не сойдет ей с рук. Но насколько мне известно – поправь меня, если это не так, – ты официально считаешься мертвой, врач констатировал твою смерть, а полицейские видели твой труп. Так, по крайней мере, они мне сказали.
– Да, но…
– Ну вот видишь. Все, что мне остается сделать, – убить тебя, уложить в постель и вызвать людей из похоронного бюро, чтобы они увезли твое тело. Я полагаю, яд, который миссис Кристи тебе дала… Кстати, ты не знаешь, что это было?
– Нет, не знаю.
– А, не важно, – сказал Кёрс и уселся в кресло напротив нее. – Так вот, какое бы отравляющее вещество она ни использовала, остатки его все еще находятся в твоем организме, и патологоанатом при вскрытии обнаружит их. Так что нашу писательницу арестуют за убийство. Я говорил ей, что этого можно избежать, но она не захотела слушать меня. Публика будет потрясена, прочитав в газетах, что автор детективных романов решила провернуть одно из своих убийств не на бумаге, а в реальной жизни. Это будет чтение почище ее сочинений.
Флора вдруг вспомнила их свадьбу и запах жимолости, цветущей за окном номера в симпатичном маленьком отеле. Они провели медовый месяц в Корнуолле… На глаза ее навернулись слезы, и она посмотрела на Кёрса уже не с ненавистью, а с сочувствием.
– И как же ты собираешься это сделать? Убить меня, я имею в виду.
– Еще не решил. Есть предложения?
Он спросил это так равнодушно, что мимолетная жалость Флоры к нему сразу исчезла. Она видеть его больше не могла.
– Не хочешь выпить чая? – спросила она. – Путь был неблизкий.
– Выпить напоследок согревающего чая со своей многострадальной супругой? Да, это неплохая идея.
– Ты не принесешь молока? – спросила Флора, взглянув на поднос. – По-моему, в буфетной оставалось немного. Слугам я дала выходной, как видишь.
Кёрс подозрительно сощурился и тоже посмотрел на поднос, где стояли чашки тонкого китайского фарфора, расписанные маленькими розовыми цветами. Он осторожно взял чашку, внимательно осмотрел ее, тихонько покрутил в руках и поставил обратно. Затем повторил осмотр со второй чашкой.
– Я, пожалуй, выпью чай без молока, если ты не возражаешь.
У Флоры пересохло во рту.
– Очень хорошо, – сказала она. В ее голосе звучал неприкрытый ужас.
Руки ее тряслись, и, разливая чай на двоих, она пролила немного на поднос.
– Думаешь, я не понимаю, что ты задумала? Ты вдруг занервничала, и есть отчего. Не удалось провести меня, послав за молоком в буфетную? Ты думала, дурочка, что я клюну на это? – Он поцокал языком, изображая притворное неодобрение. – Но я все же из чистого любопытства хотел бы знать, как она сделала это. Напоила тебя снотворным и выдала за умершую? Не могу поверить, что это обмануло врача. Нет, какое же средство она использовала? Может, ты все-таки вспомнишь?
Флора покачала головой и передала чашку Кёрсу.
– Это не мог быть обычный опиат – нет-нет. Скорее нечто экзотическое. Очень интересно. Надо будет порыться в моем справочнике по ядам. Или навестить миссис Кристи в тюрьме, пока ее не повесили, и спросить у нее.
– Можно задать тебе один вопрос, прежде чем…
– Да, конечно, – ответил Кёрс, глотнув чая. – Между мужем и женой не должно быть никаких секретов, особенно в такие ответственные моменты, как этот.
– Ты подстроил аварию автомобиля, в котором ехали мои родители?
– Ну разумеется! Это было нетрудно сделать, так как я знал нужных специалистов. Твои родители старели, согласись, а я избавил их от лишних страданий и унизительной немощи, неизбежно сопровождающей серьезные болезни.
Флора удержалась от того, чтобы наброситься на мужа, но гнев все же выплеснулся наружу:
– Да уж, совершить убийство своими руками ты всегда боялся. Трус!
– Ошибаешься, дорогая. Не далее как вчера я отделался от некой молодой леди, которая оказалась чересчур опасной. Начинающая журналистка, задававшая слишком много вопросов. Она была очень мила и совсем не глупа, происходила из жутко знатной семьи и устроила в конце настоящее побоище, как видишь. – Он хотел указать на царапину на щеке, но рука его вдруг застыла в воздухе.
«Как будто кто-то превратил его в мраморное изваяние», – подумала Флора.
– Ты что сделала со мной? – спросил он тихим голосом, в котором, однако, звучала звериная ярость.
– Ты хотел знать, какой яд использовала миссис Кристи, и я решила, что тебе стоит его попробовать и испытать на самом себе. Это тетродотоксин – я правильно произношу это слово? – его, кажется, добывают из тропических иглобрюхих рыб. Уникальный яд во многих отношениях. Миссис Кристи рассказала мне об очень интересном случае его употребления, который изложен в бортовом журнале капитана Джеймса Кука, но ты, боюсь, не успеешь его прочитать. Я вижу, тебя обеспокоило онемение губ, но это, поверь, самый безобидный симптом. Скоро у тебя начнет обильно выделяться слюна, а затем – слушай внимательно, ты, как медик, оценишь это, – последуют интенсивное потоотделение, слабость, тошнота, диарея, паралич, тремор, потеря голоса, одышка, затрудненное глотание, конвульсии, обильное выделение мокроты, бронхоспазм, дыхательная недостаточность, кома – и наконец смерть.
Наступило гробовое молчание. Супруги смотрели друг на друга. Кёрс сидел так неподвижно, что Флора подумала, не наступил ли уже у него паралич, но затем он вскочил, грохнув чашку об пол. Фарфоровые осколки разлетелись по комнате; один из них вонзился Флоре в лодыжку, и на подоле ее белого платья расцвел темный цветок из смеси пролившегося чая и крови. Кёрс кинулся к ней с протянутыми руками, опрокинув на пол поднос и чайник с отравленным чаем, и, схватив ее за горло, стал душить.
– Это… это ни к чему, – с трудом прошептала она. – Я тоже приняла яд. Я знаю, что последует, и я… готова умереть.
Ее слова не остановили Кёрса. Он продолжал все сильнее сжимать горло жены, пока в ее легких совсем не осталось воздуха. Она не сопротивлялась, не пыталась бороться. Смерть от удушения была предпочтительнее тех страшных мучений, которые ожидали ее.
Она хотела сказать ему последнее слово перед смертью, но не могла говорить. Глаза ее вылезали из орбит; ей казалось, что она вот-вот проглотит язык. Она ждала близкого конца. Но хватка Патрика вдруг ослабла, и, отпустив шею своей жертвы, он рухнул навзничь. Она видела сквозь слезы, как тело ее мужа сотрясается в конвульсиях. Флора откинулась на постели, чувствуя облегчение одновременно с разочарованием. Она не сомневалась, что Патрик умрет, так как плеснула яд в чайник в количестве, значительно превышавшем смертельную дозу, но жалела, что ему не хватило сил разом разделаться с ней. Ей придется умирать так же долго и мучительно, как и ему, и при этом оставаться в полном сознании до самого конца.