Война цариц

Бог дал людям разные пути, как рукам – разные пальцы.

Мункэ-хан

В то время, как монгольские мужчины были заняты завоеванием новых земель, империей управляли женщины. В кочевых племенах женщины традиционно вели домашнее хозяйство, пока мужчины пасли скот, охотились и воевали. И хотя военные кампании длились уже не месяцы, а годы, и «родина» была уже не кучкой геров, а большой империей, женщины продолжали править. Вдали от Руси и Восточной Европы, где во время правления Угедея шли самые интенсивные боевые действия, женщины принимали на себя владычество над всеми оставшимися частями Монгольской империи.

Несмотря на соперничество с Угедей-ханом, Соркуктани – вдова младшего сына Чингисхана, Тулуя, – правила Северным Китаем и Восточной Монголией, в ее надел входили и родовые земли Чингисхана. Эбускун – вдова второго сына Чингисхана, Чагатая, – правила, Средней Азией, или Туркестаном.

Пока Угедей был Великим ханом, довольно часто он был настолько пьян, что не мог править государством, и постепенно он передал широкие полномочия Туракине, своей жене, наиболее способной, хоть и не старшей. Когда в 1241 году он умер, она официально стала его замещать. Следующие десять лет, до 1251 года, величайшая в истории человечества империя была под контролем небольшой группы женщин. Ни одна из них не была рождена в монгольском племени. Все они были пленены во время военных походов и взяты в жены членами правящей семьи. Большинство из них исповедовали христианство, но их пол и вера не мешали им идти к власти и соперничать друг с другом, ведь каждая хотела, чтобы власть над всей империей получил именно ее сын.

Борьба за власть оказалась относительно мирной, не считая того, что проигравшую в этой борьбе ждала ужасная судьба. Если не брать в расчет дворцовые интриги, то это десятилетие принесло столь необходимый для всей империи мир, давший возможность объединить и укрепить власть в некоторых монгольских владениях, оправиться после первой Монгольской мировой войны 1212–1241 годов и подготовиться к следующей.

Самое древнее письменное свидетельство могущества Туракины и ее высокого положения при монгольском дворе известно нам благодаря документу, в котором она приказывает напечатать набор даосских текстов. Документ подписан ее именем и титулом еке-хатун (Великая Императрица). Ниже стоит личная печать Угедея и дата – 10 апреля 1240 года. Текст свидетельствует не только о том, что Туракина управляла империей, но и о том, что, пока мужчины воевали, она вела политику, отличную от политики ее предшественников, поддерживала религию и образование и возводила важные общественные сооружения в масштабе всей империи.

Потеряв своего любимого сына и других близких родственников во время не слишком удачной военной кампании в Китае, Угедей утратил интерес к политике, но все же назначил своим преемником одного из своих внуков. Впрочем, Туракина пыталась выдвинуть кандидатуру своего вздорного и надменного сына Гуюка, которого отец недолюбливал после истории с Батыем. Вскоре после смерти Угедея Туракина созвала курултай, чтобы избрать Великим ханом Гуюка взамен назначенного мужем внука. Но ей не удалось собрать кворум Золотой Семьи, потому что мало кто благосклонно относился к Гуюку. Туракина все еще была наместником и на протяжении пяти лет тщательно готовила фундамент политической поддержки, которая была нужна, чтобы обеспечить избрание Гуюка правителем. Чтобы достичь своей цели, она распустила министров покойного мужа и назначила других, верных только ей самой. Наибольшую власть получила Фатима – женщина родом из таджиков или персов, захваченная в плен в Хорезме и привезенная затем в Каракорум. Историк Ата Малик Джувайни, который, очевидно, недолюбливал женщин, а особенно тех, что лезли в политику, писал, что Фатима получила постоянный доступ в шатер Туракины и она «…была посвящена в самые сокровенные тайны и стала хранилищем ее секретов». Фатима играла важную политическую роль, в то время как остальные «…министры были лишены возможности исполнять свои обязанности, а она могла свободно давать приказы и запреты».

К 1246 году Туракина усилила контроль над империей и уже была уверена, что сможет устроить избрание своего сына. Само голосование и избрание Гуюка должны были проводиться исключительно в узком кругу Золотой Семьи и некоторых особо доверенных должностных лиц, но Туракина сделала его воцарение открытым мероприятием для иностранных сановников и всего монгольского народа. Все лето со всех отдаленных уголков империи иностранные делегаты съезжались на церемонию, которая должна была состояться в августе. Эмиры, наместники и гранды толкались на одних дорогах с королями и князьями.

Из Турции приехал султан сельджуков, прибыли представители багдадского халифа, а также двое претендентов на грузинский престол: Давид, законный сын покойного царя; и Давид, внебрачный сын того же царя. Наиболее почетным делегатом из Европы был отец Александра Невского, великий князь Владимирский и Суздальский Ярослав II Всеволодович, который умер при очень подозрительных обстоятельствах сразу же после обеда с Туракиной-хатун.

По случайности 22 июня 1246 года к монгольскому двору прибыл первый посланник из Западной Европы. Брат Джованни Плано Карпини, шестидесятипятилетний священник, один из учеников святого Франциска Ассизского, был послан папой Иннокентием IV для того, чтобы выведать как можно больше об этом странном народе, который угрожал всей Европе. После того как он покинул Лион на Пасху 1245 года, Карпини потребовалось около года, чтобы пересечь Европу и достичь лагеря Батыя на Руси. Правда, как только он оказался на территории Монгольской империи, Карпини проехал около пяти тысяч километров всего за 106 дней – в среднем около 50 километров верхом в день на протяжении трех с половиной месяцев.

Учитывая успех военных кампаний в Европе, монголы охотно приняли Карпини, ошибочно полагая, что тот привез весть о покорении папы и подчинении всей Западной Европы. Но его письмо содержало совершенно иное послание. Папа Иннокентий IV прислал хану дотошный пересказ событий жизни Христа и основных постулатов христианства. Все это, скорее всего, уже было известно хану, так как его мать была христианкой, а он с ней часто посещал богослужения вместе с ней. Гуюк сам был христианином или, по крайней мере, хорошо относился к христианству и всецело полагался на монголов-христиан, работавших в его правительстве. В письме папа осуждал монгольское вторжение и приказывал хану «…всецело воздерживаться от нападений такого рода, и особенно от преследования христиан». Он попросил хана «…дать знать, что же побудило вас уничтожать другие народы и что вы замыслили на будущее». Также письмо сообщало хану, что Бог передал всю земную власть папе римскому, единственному человеку, которому Всевышний позволил говорить от Его имени.

После того как монгольские чиновники обнаружили, что Карпини не привез хану дани и не заявил о покорности, они перестали обращать на него внимание. Впрочем, в письме, которое сохранилось до наших дней и датировано ноябрем 1246 года, Гуюк задает Иннокентию IV несколько очевидных вопросов: «Откуда ты знаешь, кого Бог прощает и кому дарует милосердие? Откуда ты знаешь, что Бог благословляет твои речи?» Гуюк указывает, что Бог дал власть над миром от востока до заката не папе, а монголам. Бог предназначил монголам распространять его заповеди и законы при помощи Великого Закона Чингисхана. А потом Гуюк посоветовал папе прибыть вместе со своими князьями в Каракорум, чтобы воздать дань почтения монгольскому хану.

Первый прямой дипломатический контакт между Европой и Дальним Востоком превратился в обмен тезисами сравнительного богословия вперемешку с религиозными оскорблениями. Несмотря на то что в верованиях европейцев и монголов было много общего, первоначальные отношения были так испорчены, что в последующие годы эта общность была утрачена. Монголы еще некоторое время лелеяли мысль о более близких отношениях с христианской Европой, но потом они бросили эту надежду, а с ней, позже, и само христианство, сменив его на ислам и буддизм.

Осенью 1246 года, когда Карпини и другие иностранные сановники отправились домой, Гуюк переключил свое внимание с церемоний на политику. Одним из важнейших заданий для него было усилить свою власть и стать Великим ханом не только по титулу, но и по сути. Первым своим противником он считал Фатиму, доверенную советницу его матери. Используя в качестве повода обвинение в ведовстве, он вызвал Фатиму со двора матери к себе. Но мать не отпустила ее: «Он посылал за ней неоднократно, но каждый раз она находила различные поводы отказать ему. В результате его отношения с матерью совершенно испортились, и он послал человека… с заданием привести Фатиму силой, если его мать все еще будет ее удерживать».

Темные записи о том, что произошло потом, вызывают больше вопросов, чем дают ответов. Гуюк захватил Фатиму-хатун, а его мать умерла. Была ли она больна? Или же убита? Умерла ли она от гнева или горя? Большинство письменных источников молчит. Персидский историк Джузджани писал, что Туракина присоединилась к своему мужу, Угедею. К тому времени Угедей был уже шесть лет как мертв, а значит, это был просто эвфемизм, указывающий на ее смерть. Тем не менее Джузджани сам не был в этом уверен, о чем свидетельствует приписка: «Но Всевышний знает всю правду». Все, что мы знаем наверняка, – это то, что люди Гуюка схватили Фатиму, а Туракина-хатун умерла.

Вместо того чтобы тихо избавиться от Фатимы, Гуюк подверг ее публичной казни и унижению. В то время, когда империя монголов простиралась по двум континентам и у них была возможность расширить ее еще больше, внимание всего двора было приковано не к проблемам империи, а к этой женщине, тому, что она сделала и что теперь ее ждет. Гуюк приказал страже привести Фатиму к нему на публичный суд. Ее раздели догола и крепко связали веревками. Там ее держали «…в голоде и жажде много дней и ночей, она подвергалась жестокости, многим пыткам и мучениям». Ее били, затем пороли горячими металлическими прутами. Прилюдные пытки подобного рода были привычны для европейского общества; такова была участь ведьм и еретиков, попавших в руки Церкви. Но для монголов это было нарушением заветов Чингисхана, который хоть и убивал своих врагов и правил очень жестко, но делал это без пыток и причинения ненужной боли. Тем более что так поступили с женщиной – подобного прецедента в монгольской истории еще не было.

Впрочем, наказание Фатимы не противоречило букве закона того времени, так как она не была монгольского происхождения, а также не являлась женой монгола. Более того, она была военнопленной, чье общественное положение было весьма ненадежным и незащищенным. Когда в конце концов женщина под пытками призналась в целом списке прегрешений, включая то, что она якобы околдовала Туракину и остальных членов Золотой Семьи, Гуюк подверг ее неслыханному по жестокости наказанию. Он приказал зашить ей все отверстия в теле, чтобы не позволить никакой части ее души выйти наружу. Затем ее завернули в войлочное одеяло и утопили в реке. Так окончилась жизнь Фатимы, советницы матери Гуюка и одной из наиболее могущественных женщин XIII века.

Продолжая традицию, начатую публичными пытками и казнью Фатимы, короткое правление Гуюка было окрашено в цвета мести. Он развязал грубую кампанию по укреплению своей власти и уничтожению соперников. Он приказал воинам найти и убить всех, кто был связан с Фатимой. Он начал судебную тяжбу против своего дяди Тэмуге Отчигина, последнего оставшегося в живых брата Чингисхана. Незадолго до избрания Гуюка он настаивал на своем праве наследовать трон и предпринял неудавшуюся попытку собрать армию и напасть на земли Туракины-хатун. В молодости Тэмуге Отчигин выжил в схватке с шаманом Тэб Тэнгери, но в соперничестве со своим внучатым племянником он проиграл. На тайном судилище, в закрытом гере под наблюдением Гуюка, мужская часть семейства приговорила Тэмуге к смерти за попытку вооруженного захвата власти.

Затем Гуюк переключил свое внимание на других женщин, которые управляли империей. Он устранил наместницу, правившую в землях семьи Чагатая, и приказал разузнать побольше о делах в поместье Тулуя. В то время оно находилось под управлением Соркуктани, которая отказалась стать женой Гуюка после смерти мужа. Во время расследования он приказал сдаться всем воинам, что служили ей и ее сыновьям. Взяв под контроль и обезопасив таким образом свой восточный фронт, он собрал армию и двинулся на восток на «большую охоту». На самом деле этот поход был не чем иным, как предлогом для внезапной атаки на хана Батыя, который был в то время на Руси. Гуюк хотел отомстить своему двоюродному брату за прежние оскорбления на праздничном пиршестве. Из всех ханов Гуюк был больше всего уверен в важном значении Европы. Он хотел завершить ее покорение и добавить к своей личной вотчине, включив в состав Монгольской империи.

Не осмеливаясь открыто бросить вызов Гуюку, Соркуктани осторожно сделала свой ход, намереваясь помешать ему совершить внезапное нападение. Она тайно послала гонцов к Батыю, чтобы сообщить ему о планах Гуюка. Вполне возможно, что она лично выступила против хана, потому что вскоре после того, как он покинул родовую твердыню в центральной монгольской степи, вполне здоровый сорокатрехлетний Гуюк вдруг умер при невыясненных обстоятельствах после всего лишь полутора лет правления. Вероятно, кто-то его убил, но список подозреваемых, желавших его смерти, слишком велик. Никакие монгольские документы о деталях его смерти не сохранились, а удивительно лаконичные персидские хроники просто отмечают, что «…назначенный ему час пришел».

Пока в сердце империи бушевали политические неурядицы, отдаленные провинции начали проявлять сепаратистские настроения. Джувайни, известный своей любовью к метафорам, писал: «Дела всего мира отклонились от пути честности, а узды торговли и честных деловых отношений свернули с дороги праведности». Он писал, что страна погрузилась во тьму, а «…чаша мира до краев наполнилась беззаконием». Монголы и их подданные «…продолжали следовать этому пути, так как находились в тупике, и у них не было ни выносливости для того, чтоб остаться, ни места, куда бы они могли бежать».

После небольшого перерыва на время правления Гуюка война выживших цариц продолжилась, причем еще более интенсивно, так как вдова Гуюка Огул Гаймыш сделала шаг к власти над империей, как ранее поступила ее свекровь Туракина после смерти Угедея. Огул Гаймыш недоставало сноровки Туракины, а время было для нее неблагоприятным, большей частью потому, что ее собственные сыновья соперничали с ней за право быть наместниками. Соркуктани, которую целиком и полностью поддерживали четверо ее сыновей, всю жизнь готовилась и выжидала и наконец сделала свой ход. Вместо того чтобы дожидаться, когда вдова Гуюка созовет курултай в столице Каракоруме, хан Батый, подстрекаемый Соркуктани, созвал его сам в 1250 году близ озера Иссык-Куль в горах Тянь-Шань. Это место находилось за пределами Монголии, и ему было гораздо проще туда добраться. Курултай избрал старшего сына Соркуктани Мункэ, но семья Угедея бойкотировала избрание на основании того, что выборы должны проводиться в Монголии, в Каракоруме, который, как известно, их семья и контролировала.

Но неустрашимая Соркуктани придумала блестящий план. У нее не было доступа к столице империи, но, как вдова младшего сына Чингисхана, она владела древней родовой вотчиной, где Чингисхан родился, был избран и похоронен. Никто не мог отказаться приехать на курултай на священной земле. Хан Батый, ее союзник, не мог прибыть туда, но он послал 30 тысяч солдат под командованием своего брата Беркэ для защиты Соркуктани и ее семьи на время избрания Мункэ и официального возведения его в должность. Она снова организовала выборы, и 1 июля 1251 года собравшиеся провозгласили сорокатрехлетнего Мункэ Великим ханом Монгольской империи. На этот раз никто не смог возразить против места проведения выборов.

Чтобы достойно отметить свое избрание, Мункэ издал указ, который гласил, что в этот день все должны отдыхать, и даже животных запрещено было использовать для работы или переноски грузов. Воспрещалось также прокалывать землю колышками для геров и загрязнять воду. Никто не мог охотиться на диких животных, а тех животных, которых нужно было убить для праздничного стола, следовало забивать, не проливая их кровь на священную землю. За священным днем следовала неделя празднества. Ежедневно гости поедали три сотни лошадей и волов, три тысячи овец и две тысячи телег с араком, излюбленным алкогольным напитком монголов.

Это празднество было кульминацией всей жизни Соркуктани и по сути являлось скорей воздаянием ей почестей, нежели чем-либо еще. Тогда как сыновья Чингисхана были относительно слабыми, самолюбивыми и склонными к пьянству, она произвела на свет и обучила четверых сыновей, которым суждено было оставить ощутимый след в истории. Каждый из ее сыновей будет ханом. В следующие годы Мункэ, Арик-Буга и Хубилай будут носить титул Великого хана в разные периоды времени, а другой ее сын, Хулагу, станет вторым ханом Персии и основателем своей собственной династии. Ее сыновья расширят империю до ее максимального размера, покорив Персию, Багдад, Сирию и Турцию. На юге они завоюют китайскую династию Сун, затем вторгнутся во Вьетнам, Лаос и Бирму. Они уничтожат ужасную секту гашишинов и казнят халифа мусульман.

Семья Угедея и Гуюка прибыла на курултай поздно, уже после самого избрания, когда празднование было в разгаре. Три наследника из семьи Угедея внезапно вошли в шатер и объявили, что они хотят оказать почтение новому хану. Новый хан велел схватить их и заковать в цепи, так как его шпионы уже сообщили ему, что их приезд был всего лишь хитростью. Они намеревались отвлечь царский двор, пока остальные члены семьи собрались неподалеку и готовились скрытно напасть на веселящуюся и пьяную толпу. Мункэ с легкостью захватил неудавшихся убийц и начал новый этап судебных процессов. Он не мог пытать или проливать кровь потомков Чингисхана, поэтому он приказал пытать и пороть розгами их советников, преимущественно китайцев и мусульман, пока те не выдали своих хозяев. Под конец суда Мункэ признал своих двоюродных братьев виновными во множестве преступлений. Двоим из них набивали рты камнями и землей, пока они не умерли. Некоторые из их советников совершили самоубийство. В целом Мункэ казнил семьдесят семь человек из семьи Угедея или близких к ней.

Пока Мункэ наблюдал за судом над мужчинами, его мать судила женщин. Соркуктани приказала схватить несчастную наместницу Огул Гаймыш-хатун. Суд над ней был лишь слегка менее жестоким, чем суд над Фатимой. Ее палачи пришили ей к рукам куски сыромятной кожи, выставили ее раздетой на всеобщее осмеяние, а затем завернули в войлок и утопили вместе с другой влиятельной женщиной из этого рода. Третью женщину из их семьи завернули в покрывало и забили ногами до смерти.

Хан Мункэ превратил суды такого рода в масштабную чистку, посылая отряды следователей по всей империи. Они допрашивали, изобличали и карали всех, кого подозревали в неверности нынешнему правителю и его семье. Суды проводились по всей империи: от Китая и Монголии на востоке до Афганистана на юге и Персии с Ираком на западе. Даже высокопоставленные чиновники вроде правителя уйгуров не смогли избежать наказания, но наибольший урон был нанесен самой Золотой Семье. Казалось, Мункэ серьезно намеревался искоренить всех, кто поддерживал семьи Чагатая и Угедея. Мункэ отобрал Каракорум и прилегающие к нему земли у потомков Угедея. По всей империи правители и чиновники, которым удалось избежать кары, все еще были вынуждены ехать в город и представляться новому хану, доказывая ему свою верность и рискуя при этом быть наказанными. Те, кто проходили проверку, оставались на своих должностях.

После масштабной и кровавой чистки семьи Угедея Мункэ-хан приказал амнистировать всех остальных неполитических заключенных и пленников.

Власть целиком перешла к роду Тулуя. Соркуктани разрушила последние препятствия, отделявшие ее сыновей от власти, и умерла, зная, что ни одна из ветвей Золотой Семьи не будет угрожать им. Лучшее описание ее достижений дошло к нам от писателя Бар-Эбрея, который писал: «Если бы я увидел среди женского племени еще одну женщину, подобную этой, я бы сказал, что женское племя гораздо выше мужского». Никто в мировой истории не получал в свое распоряжение такую великую и богатую империю, какую получили сыновья Соркуктани. Но через несколько лет после ее смерти четверо братьев начали разрывать империю на части.

Приблизительно в феврале 1252 года, когда монголы празднуют начало нового года, то ли в конце года Свиньи, то ли в начале года Крысы, Соркуктани умерла. И с ее смертью окончилось десятилетие власти женщин, которое началось в 1241 году. И хоть они соперничали друг с другом, они все же принесли извне много нового и полезного во внутренний круг монгольской власти и дали империи новый фундамент, поддерживая школы и монастыри, книгопечатание и обмен идеями и знаниями. После того как мужчины возобновили Монгольскую мировую войну, в конце концов именно учреждения, созданные этими женщинами, сильнейшим образом повлияли на весь мир – как в Монголии, так и за ее пределами. Но расцвет всего этого мог наступить только после еще одного периода войны.

Восхождение Мункэ на престол Великого хана Монгольской империи в 1251 году произошло почти через четверть века после смерти его деда Чингисхана в 1227-м. Слова, которыми Мункэ охарактеризовал свое правление и свою собственную личность, выпестованную матерью, звучат так: «Я следую законам своих предков; я не подражаю путям других народов». Он был серьезным человеком без легкомыслия Угедея и безрассудства Гуюка, а также почти единственным членом Золотой Семьи, который избежал пагубного влияния алкогольной зависимости.

Чтобы упрочить законность своего назначения Великим ханом Монгольской империи и приукрасить историю, подогнав ее к своим требованиям, в 1252 году он задним числом наградил своего покойного отца титулом Великого хана. Было официально заявлено, что Тулуй имел право унаследовать титулы и вотчину своего покойного отца, так как был младшим сыном, и, следовательно, Отчигином, или Князем Домашнего Очага.

Осматривая свои владения, Мункэ обратил внимание на свою новую столицу Каракорум, которая служила центром и символом власти семьи Угедея на протяжении двадцати лет. Но Мункэ намеревался превратить скромное родовое гнездо семьи Угедея в имперскую столицу. Перед тем как Угедей возвел Каракорум, эта земля принадлежала кераитам, а конкретно – Он-хану и его семье, включая Соркуктани, мать Мункэ и племянницу Он-хана.

Ему нужно оставить в столице свой след. Так как Угедей уже воспользовался услугами китайских и персидских архитекторов, Мункэ обратился к мастерам-христианам, которых он захватил в плен во время европейской кампании. И хотя он не уважал их архитектуру, технические способности мастеров по металлу поразили его. Когда его солдаты покорили Белград, они взяли в плен Гийома Буше, парижского золотых дел мастера. Буше был передан Соркуктани из-за своего умения создавать христианские предметы культа, а после ее смерти он перешел к Арик-Буге, младшему брату Мункэ. Новый хан выбрал Буше и его команду ремесленников, чтобы они придали монгольской столице экзотический европейский колорит, настолько необычный и чуждый, что гости часто бывали просто ошеломлены им.

Иностранные послы отмечали, что Мункэ в своем дворце в Каракоруме строил необычное сооружение. Огромное дерево из серебра и других драгоценных металлов как бы выросло посреди его двора и возвышалось над дворцом, а его ветви простирались вдоль балок здания. Серебряные плоды висели на ветвях, и четыре золотых змея оплетали его ствол. На верхушке высился ликующий ангел, также серебряный, с трубой в руке. Запутанная система пневматических трубок, расположенная внутри дерева, позволяла спрятанным слугам дуть в них, приводя в движение механизм. Монголам он казался просто волшебным. Когда хан желал угостить гостей напитками, механический ангел подносил трубу к губам, звучал горн, а змеи в это время начинали изливать из своих пастей струи напитков в большие серебряные емкости, расположенные у основания дерева. Каждая змея выпускала разный напиток – вино, черный арак, рисовое вино и мед.

Четыре змея на Серебряном Древе Каракорума символизировали четыре стороны света, куда простиралась Монгольская империя, то же значили и четыре напитка, полученные из продуктов далеких и экзотических цивилизаций: винограда, молока, риса и меда. Деревья были редкостью в степи, но они играли очень важную роль на родовой земле семьи Чингисхана. Согласно преданию, первый предок, пытавшийся объединить монгольские земли, был избран ханом под деревом в степи Хорхонаг, и в этих же местах Тэмуджин и Джамуха стали друг другу назваными братьями после битвы против меркитов. Это сооружение служило эффектным и четким напоминанием о происхождении монголов и их цели – завоевании всего мира. Мункэ взял на себя обязательство привести все земли под власть Монгольского государства, которое стояло как огромное дерево посреди Вселенной. Мункэ-хан принимал эту цель буквально как судьбу своего народа и брал на себя ответственность достичь этой цели.

В связи с возрождением темы Запада при монгольском дворе христианство снова упрочило свои позиции. Этому способствовало большое количество христианских жен в Золотой Семье и незыблемая верность монголам некоторых христианских стран, таких как Грузия и Армения. В конце 1253 года Быка по восточному календарю Вильгельм Рубрук, монах-францисканец, прибыл ко двору Мункэ как посол от короля Франции. Из его писаний нам стало известно интригующее, но не всегда детальное описание соперничества христианства и других религий при монгольском дворе. Рубрук видел, как монгольский двор праздновал Рождество, хотя сам не участвовал в празднестве, ограничившись пением «Veni Sancte Spiritus» для собравшихся. Сам Мункэ-хан с супругой присутствовали на богослужении в церкви, восседая на золотом ложе напротив алтаря. Согласно ассирийской традиции христианства, внутри церкви не было чрезмерной роскоши и убранства, но балки были драпированы шелками, чтобы здание походило на монгольский гер. После мессы хан недолго говорил со священниками о религии. Когда он ушел, его супруга осталась и раздала всем рождественские подарки. Она предложила Рубруку в подарок ткани, но тот отказался их принять. По-видимому, хатун не заметила намеренный знак неуважения, так как переводчик Рубрука сам принял дары, а затем продал их на Кипре.

После раздачи подарков началось празднование, сопровождаемое вином, рисовым элем и вечным монгольским араком. Французским послам пришлось снова петь для хатун. Наконец, после нескольких порций напитков, к столу подали большие тарелки с рождественским ужином, состоящим из баранины и карпа. Рубрук презрительно отметил, что ужин был подан без хлеба и соли. «Я съел немного. Они провели таким образом время до вечера». Рождественская месса и празднование окончились, когда «…госпожа, уже пьяная, забралась в свою повозку, а священники в это время продолжали петь и завывать. Затем она уехала своей дорогой».

Монголы-христиане придавали особое значение отождествлению Бога со светом, особенно с Золотым Светом, священным в их мифологии. Также они ассоциировали Иисуса Христа с исцелением и торжеством жизни над смертью. Несмотря на общую веру, Рубрук был очень обижен присутствием христиан ассирийского, армянского и православного направления при монгольском дворе. Рассматривая всех некатоликов как еретиков, он презрительно называл монгольских прихожан ассирийской церкви несторианами в честь Нестория, константинопольского архиепископа V века, который был признан еретиком на Эфесском Вселенском соборе в 431 году. Среди ассирийских верований, которые считались еретическими, было и то, что Дева Мария была «Христородицей», но не «Богородицей». Также они отличались от католиков тем, что отказывались рисовать Иисуса на кресте, так как это было бы нарушением монгольского запрета на изображение крови и смерти. Но, даже признавая себя христианами, монголы не считали веру первоначальным фактором их идентификации. Как выразился один из верующих в Христа монгольских военачальников, он не был христианином, – он был монголом.

Заставив французское посольство ждать несколько месяцев, Мункэ наконец официально принял его 24 мая 1254 года. Рубрук сообщил чиновникам, что он сведущ в Слове Божием и прибыл, дабы распространять его. Перед собравшимися представителями различных религий хан попросил Рубрука объяснить им Слово Божие. Монах споткнулся на нескольких фразах и сделал ударение на необходимости каждому христианину следовать заповеди любить Бога. Тогда один из мусульманских духовников скептически спросил: «А есть ли хоть один человек, который бы не любил Бога?» Рубрук ответил: «Те, кто не следует Его заповедям, не любят Его».

Другой духовник спросил: «А был ли ты в раю, что знаешь заповеди Божии?» Он воспользовался тем, что подразумевал Рубрук, говоря им о заповедях, и открыто бросил ему вызов: «Не говоришь ли ты этим самым, что Мункэ-хан не соблюдает заповеди Божии?»

Споры бушевали некоторое время, и, согласно собственному свидетельству Рубрука, он не слишком уверенно себя чувствовал в атмосфере довольно желчных и острых словесных баталий. Он не привык вести спор с людьми, которые не разделяли его базовые католические убеждения. Несомненно, Мункэ-хан заметил, какие трудности возникли у монаха, и предложил всем присутствующим ученым отложить беседу, чтобы каждый мог изложить свои мысли более ясно в письменной форме, а затем вернуться к обсуждению и спору.

Монголы любили разного рода соревнования, и они организовывали диспуты между представителями различных религий примерно так же, как и состязания по борьбе. Дебаты начинались в предварительно назначенный день, также предварительно назначались и судьи. В данном случае Мункэ-хан назначил троих судей: христианина, мусульманина и буддиста. Дебаты начинались очень формально и серьезно, а понаблюдать за ними обычно собиралась большая толпа. Правила, написанные самим ханом, гласили, что никто под страхом смерти не смел произнести ни слова оскорбления.

Рубрук и прочие христиане были в одной команде с мусульманами, их целью было опровержение доктрин буддизма. Эти люди, собравшиеся в шатрах на пыльных равнинах Монголии, разодетые в рясы и мантии, делали то, что ни одно собрание ученых и теологов еще не делало никогда. Сомнительно, что представители многих направлений христианства собрались бы вместе, и практически невероятно то, что они бы дискутировали на равных с представителями различных течений мусульманства и буддизма. А этим богословам пришлось состязаться, пользуясь лишь идеями и мнениями, без оружия, без могущественных правителей или армий за спиной. Им позволялось использовать лишь слова и логику, чтобы доказать убедительность своих идей.

В первом туре Рубрук встретился с буддистом из Северного Китая, который начал поединок вопросами о Сотворении мира и жизни души после смерти. Рубрук возразил, что буддист задал неправильные вопросы, так как первый вопрос должен был касаться Бога, от которого произошли все вещи. Судьи признали Рубрука правым и дали ему первые очки. Обсуждение велось на различные темы: о борьбе добра и зла, природе Бога, о душах животных, существовании реинкарнации и даже о том, создавал ли Бог зло. Во время спора духовники объединялись в коалиции с представителями других религий и перестраивали их в соответствии с темой разговора. И, так как по традиции монгольские атлеты пили арак в перерывах между раундами в борьбе, ученые также делали перерывы и хорошо выпивали, готовясь к следующим этапам дискуссии.

Казалось, ни одна из сторон не могла убедить другую в собственной правоте. Наконец под действием алкоголя христиане бросили безуспешные попытки убедить оппонентов логическими аргументами и прибегли к пению. Мусульмане не пели, а пытались перекричать христиан, громко цитируя Коран. Буддисты же молча занялись медитацией. В конце дебатов, неспособные ни убить друг друга, ни убедить, все они завершили дискуссию так, как обычно заканчивались монгольские пирушки, когда все участники были слишком пьяны, чтобы продолжать.

Пока священники в Каракоруме дискутировали, их братья по вере резали и жгли друг друга в остальных частях света за пределами Монгольской империи. В то время как Рубрук спорил в Монголии с другими духовниками, его поручитель король Людовик IX был занят тем, что собирал все тексты Талмуда и другие еврейские книги. Набожный король складывал еврейские рукописи в большие кучи и сжигал их. Пока Рубрука не было во Франции, его соотечественники сожгли около двенадцати тысяч рукописных и украшенных рисунками еврейских книг. За эти и другие, благие для распространения Евангелия Иисуса Христа деяния церковь канонизовала короля, сделав его Святым Людовиком, перед которым простые христиане должны благоговеть, которому должны подражать и молиться как посреднику между людьми и Богом. В то же время и в христианских, и в мусульманских странах религиозная нетерпимость становится государственной политикой. Католическая церковь, огорченная неудачными попытками завоевать Святую землю и расшириться в Восточную Европу, начала преследовать религиозное инакомыслие и у себя дома. В 1255 году церковь официально санкционировала применение пыток к людям, подозреваемым в ереси, и священники, в основном монахи-доминиканцы, начали путешествовать из города в город, искать и пытать подозреваемых. До этого времени пытки, разумеется, применялись, но только в отношении преступников, предателей и военнопленных, и священники не применяли их в религиозных целях.

Через несколько дней после дебатов в Каракоруме Мункэ-хан вызвал к себе Рубрука и отпустил его домой. Воспользовавшись случаем, он также объяснил Рубруку, а через него и европейским правителям, что сам он не был последователем какой-то конкретной религии. Хан рассказал монаху о монгольских верованиях, о терпимости и доброте: «Мы, монголы, веруем в единого Бога, Которым мы живы и Которым мы умираем, и к Нему направлена сила наших сердец». Затем он сказал: «Бог дал людям разные пути, как рукам – разные пальцы. Вам, христианам, он дал ваше Священное Писание, а вы ему не следуете». Доказательством тому, по его словам, служит тот факт, что христиане охотно поставили деньги выше справедливости. Хан пояснил, что монголам Бог дал не Писания, а святых людей – их шаманов. В повседневной жизни «…мы делаем то, что велят они, и живем в мире» друг с другом. Мункэ-хан послал письмо королю Франции Людовику IX. Оно гласило: «На небе есть только один Вечный Бог, а на земле есть только один повелитель – Чингисхан, Сын Божий, и его потомки, правящие Монгольской империей». Не считая подобных высказываний мессианского толка, добавленных после смерти Чингисхана, основной смысл письма в точности повторял сказанное основателем Монгольской империи. Как только все люди подчинятся власти монголов, тогда «…властью Вечного Бога весь мир от восхода до заката станет полон радости и мира». Но Мункэ предупредил французского короля и остальных христиан, что «…если, узнав Божий указ, вы не внемлете ему, говоря: “Наш край далеко, наши горы высоки, наш океан широк”, и, уверенные в этом, приведете к нам войско, мы знаем, что мы сможем сделать». Несмотря на их богословскую беседу, Рубрук интересовал Мункэ в первую очередь с точки зрения коммерции и дипломатии, а не религии. Во время правления Мункэ вся мощь государства направлялась на задачи, которые оставались невыполненными еще с времен Чингисхана, – на завоевание династии Сун и арабских государств Ближнего Востока. Чтобы лучше контролировать империю, Мункэ приказал провести несколько переписей населения. Таким образом, он точно узнал количество людей и животных, садов, ферм и другого имущества в империи. Чиновники на местах переправляли в Каракорум сведения в больших книгах, снабжая Мункэ подробным демографическим и экономическим описанием его огромного царства. Он использовал эту информацию для планирования дальнейших действий, сбора налогов и набора рабочих и солдат. Его централизованный контроль над информацией дал ему большую власть над регионами страны и больший контроль над местными чиновниками.

Чтобы продолжить завоевания, Мункэ было необходимо стабилизировать экономику, взять под контроль правительственные расходы и расплатиться с огромными долгами, которые накопились за последние десять лет. За время своего короткого и разрушительного правления Гуюк приобрел значительное количество различных товаров, за которые расплачивался бумажными облигациями, которые, по его уверениям, можно было обменять на золото и серебро у любого купца в империи. После смерти Гуюка многие чиновники и наместники на местах отказались делать выплаты по обязательствам покойного хана. Тем не менее Мункэ прекрасно отдавал себе отчет в том, что такая политика сильно уменьшит желание иноземных торговцев иметь дело с монголами. Решение хана Мункэ выплачивать долги предшественника заставило Джувайни в изумлении спрашивать: «И в какой только летописи можно было найти такое… чтобы царь платил долги другого царя?»

В торговом мире, который еще не привык к хождению бумажных денег, Мункэ проявил удивительную проницательность, понимая необходимость поддерживать веру в честность и надежность денежной системы. Чингисхан разрешил выдачу бумажных облигаций, обеспеченных драгоценными металлами и шелком, незадолго до своей смерти в 1227 году. Эта практика многократно возросла в последующие годы, поэтому ко времени правления хана Мункэ было необходимо ограничить выпуск бумажных денег. Мункэ понимал опасность, которую создал бесконтрольный массовый выпуск бумажных облигаций прежними правителями, и в 1253 году создал Управление денежных дел, чтобы взять под контроль и стандартизировать выдачу новых бумажных облигаций. Начальник управления централизовал контроль над денежной системой, чтобы предотвратить перевыпуск бумажных денег, который привел бы к инфляции их стоимости.

Монголы позволяли покоренным народам продолжать отливать собственную монету, но они ввели универсальную систему мер, основанную на «сухэ», серебряном слитке, который, в свою очередь, делился на пятьсот частей. К сухэ был привязан курс всех местных валют в провинциях. Такая привязка различных по весу денежных единиц значительно снизила трудности в расчетах и обмене валют как для купцов, так и для местных администраций. Таким образом, стандартизация денежных расчетов позволила хану Мункэ провести монетизацию налогов, которые ранее принимались в основном в форме товаров местного производства. В свою очередь, такая монетизация позволила стандартизировать бюджетные процедуры монгольской администрации благодаря тому, что теперь налоги поступали все больше не в форме товаров, а в форме денег. Вместо того чтобы полагаться на правительственных чиновников, которые должны были собирать и перераспределять налоги в форме зерна, стрел, шелка, мехов, масла и прочих ценностей, правительство стало оперировать чистыми деньгами. Впервые в истории единая денежная единица имела хождение на территории от Руси до Персии. До тех пор пока монголы контролировали денежную систему, они могли спокойно позволить купцам заниматься перевозкой товаров, не теряя при этом власти.

Весной 1253 года хан Мункэ созвал в Каракорум своих братьев и ближайшую родню на малый курултай, чтобы спланировать свои дальнейшие действия и предприятия. Теперь у них был полный контроль над Монгольской империей – но что с ней делать? Кланы двух сыновей Чингисхана, Угедея и Чагатая, были сокрушены и лишены большинства своих земель и привилегий. Третья ветвь рода, семья потомков Джучи, с которой Соркуктани заключила политический союз, фактически получила независимость и право управлять Русью и другими европейскими владениями монголов по своему усмотрению. Хан Мункэ был готов продолжить расширение империи, но он хотел сделать это выгодным прежде всего для себя и своих братьев, а не для многочисленных двоюродных родичей, других внуков Чингисхана.

Несмотря на свое пристрастие к европейским механизмам и искусству, Мункэ явно не собирался продолжать завоевания в этом направлении. Он вернулся к двум незаконченным кампаниям Чингисхана против династии Сун в Южном Китае и исламских стран арабов и персов. Мункэ назначил своего брата Хулагу, обладавшего самыми выдающимися военными талантами, главой над Армией правого крыла, которая отправлялась покорять арабские города Багдад, Дамаск и Каир. Своего менее склонного к войне, зато весьма сведущего в китайской культуре и обычаях брата Хубилая Мункэ назначил военачальником Армии левого крыла, которая должна была завоевать Южную Сун. Великий хан Мункэ сам остался в Центральной Монголии вместе с Арик-Бугой, который, будучи младшим из братьев, стал Князем домашнего очага. В мае 1253 года Хулагу и Хубилай отправились в путь, чтобы завершить завоевания, заповеданные их прадедом и утвержденные их старшим братом.

По обычаю монгольских войн Хулагу выслал вперед отряды, которые должны были убрать с пути основной армии случайные стада, чтобы обеспечить обильные пастбища для множества коней. Он разрешил своему авангарду опробовать силы врага и завязать переговоры с потенциальными союзниками, прежде чем появятся основные силы монголов. Армия собралась летом, чтобы накормить досыта коней и выступить в поход, как обычно, зимой. В отличие от воинов Чингисхана, которые передвигались со скоростью молнии и наносили удар с нескольких направлений одновременно, Хулагу наступал медленно и помпезно. Он вел не просто армию кочевников, но войска самой могущественной империи в мире. У него был значительно более многочисленный китайский инженерный корпус, в который он зачислил также некоторое число европейских мастеров, которые должны были строить мосты, катапульты и прочие осадные машины. Он взял с собой и больше лекарей, писцов и чиновников, которые помогали ему управляться с огромной армией. В отличие от воинов его прадеда, которые во время похода кормились сами, войско Хулагу сопровождали повозки, груженные пшеницей, рисом и вином, чтобы кормить немонгольских представителей его многонациональной армии.

Главной целью Хулагу было покорение культурной и финансовой столицы арабского мира, города Багдада, но, чтобы добраться до него, ему пришлось восстановить власть монголов на нескольких восставших территориях. Труднее всего было захватить цитадели гашишинов, еретической шиитской секты неоисмаилитов-низаритов, которых на Западе больше знают под именем ассасинов. Они закрепились почти в сотне горных крепостей, растянувшихся цепью от Афганистана до Сирии. Самой важной из них был Аламут, Орлиное гнездо, в Северной Персии. Члены секты беспрекословно следовали приказам своего наследственного предводителя, носившего многие титулы, такие как Имам, Великий Мастер и Старец Горы. Они верили, что Имама избрал Аллах, а значит, он не может ошибаться в своих решениях. Ему не нужно получать никакого образования, поскольку, что бы он ни делал и какими странными или даже еретическими ни казались его дела простым правоверным, его ведет высшая воля Аллаха. Его последователи принимали даже самые иррациональные его решения, включая нарушение самых основных заповедей ислама.

Несмотря на то что у гашишинов не было настоящей армии, они приобрели невообразимую политическую власть благодаря изощренной системе шантажа и заказных убийств, а необъяснимые успехи этого тайного общества породили вокруг него столько разнообразных мифов, что даже теперь практически невозможно вычленить в них правдивое зерно. Секта практиковала простую и эффективную политику: убивать надо всех, особенно властителей и влиятельных людей, кто так или иначе противится воле Имама. Гашишины вербовали молодых людей, готовых умереть на службе Старцу Горы, будучи уверенными, что они таким образом получат мгновенный доступ в рай, как мученики ислама. Китайские, персидские и арабские источники сходятся в том, что их накачивали крепкой порцией гашиша, а затем на время поселяли в секретных садах внутри крепостей секты, где женщины, вино и роскошь давали правоверным предвкушение тех наслаждений, которые ждали их после смерти на службе у Имама. Впоследствии их постоянно снабжали гашишем, это было нужно, чтобы держать их в покорности и сделать бесстрашными.

Ранее, во времена первого нашествия Чингисхана, Старец Горы добровольно поклялся в верности монголам. В последующие десятилетия вакуума власти, созданного уничтожением султана Хорезма и быстрым отходом основных монгольских войск, гашишины процветали. К тому времени, когда на престол воссел хан Мункэ, они опасались, что возвращение большой монгольской армии может поколебать их собственную новоприобретенную власть.

Летописцы отмечают такой повод к походу Хулагу на юг: якобы Великий Мастер послал в Каракорум открытую делегацию от секты, которая якобы должна была вновь поклясться в верности монголам, а на самом деле – убить Великого хана. Монголы прогнали убийц и предотвратили покушение, но хан Мункэ решил уничтожить секту полностью и разрушить ее цитадели.

Прежде чем армия Хулагу достигла крепостей гашишинов, пьяного и распутного Имама убили его собственные раздосадованные приспешники. Его сменил его сын, который был ничуть не лучше отца. Хулагу понимал, как тяжело будет штурмовать прекрасно защищенные крепости одну за другой, и поэтому придумал более простой план. Учитывая священную для секты роль Имама, Хулагу сосредоточил свои усилия на том, чтобы захватить его. Хулагу использовал большую военную силу в сочетании с обещанием прощения в случае, если он сам сдастся. Монголы обстреливали укрепления гашишинов, а их воины оказались способны вскарабкаться на практически неприступные стены, чтобы наносить по исмаилитам неожиданные удары. Сочетание силы, артобстрела и обещания прощения сработало, и 19 ноября 1256 года, в первую годовщину своего прихода к власти, Имам сдался на милость монголов.

Как только Хулагу захватил Имама, он пошел с ним от одного замка гашишинов к другому, понуждая его последователей сдаваться. Чтобы усилить желание Имама сотрудничать, Хулагу удовлетворял его нездоровый интерес к наблюдению за тем, как верблюды дерутся и спариваются, а также поставлял ему женщин. Весной 1257 года, когда все замки гашишинов пали, Имам осознал, что больше не нужен монголам, и попросил разрешения лично отправиться в Каракорум, к Великому хану Мункэ. Хулагу отправил его в далекий путь в Монголию, но, когда Имам прибыл туда, хан Мункэ отказался его принять. Вместо этого монгольский эскорт отвез Имама и его спутников далеко в горы возле Каракорума и затоптал их там конями насмерть.

С уничтожением гашишинов для армии Хулагу открылся путь на Багдад, самый большой и богатый город исламского мира. Исмаилиты располагались на периферии исламского мира, а великий Багдад на реке Тигр был его полноправным центром, Матерью Городов. Мекка все еще оставалась священным городом для мусульман, но она была слишком изолирована от основных густонаселенных центров, чтобы стать политическим или торговым центром. После основания Багдада в 762 году, всего век спустя после возникновения ислама, арабский мир оказался под властью династии Аббасидов, халифов, считавшихся официальными правителями всех мусульманских земель. В то время в Багдаде правил халиф, тридцать седьмой наследник пророка Мухаммада. Он был не только самым могущественным светским владыкой исламского мира, но являлся также верховным духовным лидером всех мусульман на земле. Он представлял собой нечто вроде совместителя должностей императора и папы.

Багдад был городом Шахерезады, легендарной рассказчицы сказок «Тысячи и одной ночи». На протяжении пяти столетий богатства исламского мира стекались туда. Халифы жили в роскоши и возводили дворцы, мечети, медресе, сады и фонтаны. Багдад был городом роскошных бань и переполненных базаров. Несмотря на то что большинство его жителей были мусульманами, Багдад стал важным религиозным центром для христиан, строивших там церкви, и культурным центром для иудеев, возводивших там синагоги и школы. Город раскинулся по обоим берегам Тигра, а сердце его защищали высокие каменные стены.

Согласно правилам классической монгольской дипломатии, прежде чем начать боевые действия против халифа, Хулагу послал к нему послов со списком законных претензий к нему. Хулагу обвинил халифа в том, что он не прислал войска для борьбы с гашишинами, хотя клялся в верности Чингисхану. С монгольской точки зрения халиф Багдада был точно таким же взбунтовавшимся вассалом, как и Имам исмаилитов. Если халиф немедленно не повинится в своих преступлениях и не покорится власти монголов, Хулагу грозил завоевать его город и захватить его самого. Халиф так же, как и Имам, недооценил опасность, которую представляли монголы, и презрительно отверг их «абсурдные требования».

Он гордо провозгласил, что весь исламский мир от Багдада до Магриба в Северной Африке как один человек поднимется на защиту своего халифа и что он не позволит неверным захватить Багдад. Ни Бог, ни правоверные мусульмане не позволят Багдаду попасть в руки гяуров.

В ноябре 1257 года Хулагу, который сомневался в правах халифа говорить от имени Бога или всех мусульман, начал наступление на Багдад. Он приближался осторожнее, чем это сделал бы его дед, но с тем же набором проверенных временем монгольских приемов и стратагем. В дополнение к своим собственным войскам Хулагу призвал на помощь армии вассальных царств Армении и Грузии, а также нескольких тюркских племен. Таким образом, пока основная армия приближалась к городу по широкой дуге с севера и востока, союзники подходили с севера и запада. Хотя Тигр и Евфрат во все времена служили естественной защитой Месопотамии от завоевателей, монголы легко переходили через реки по понтонным мостам. Когда армии завоевателей приблизились, местное население обратилось в бегство и стало искать защиты за высокими стенами города. В последнюю неделю января 1258 года завоеватели окружили город и заняли пригороды вне стен, доведя число беженцев внутри города до максимума.

Прежде чем начать штурм, Хулагу постарался как можно полнее использовать политическую, религиозную и этническую рознь в стане защитников. Он установил тайные сношения с христианами Багдада. Его мать, две жены и многие его воины исповедовали христианство, сам Хулагу всегда поддерживал дружеские отношения с христианскими общинами на Ближнем Востоке, а также с христианскими царствами Армении и Грузии. Это помогло Хулагу договориться с христианами в городе посредством множества тайных гонцов и переговорщиков. Он обещал всем религиозным меньшинствам города особо мягкое отношение со стороны монголов. В знак особого расположения он даже разрешил христианским священникам не кланяться перед монгольским двором, поскольку им пристало кланяться только Богу. Он умело играл на страхах христианского меньшинства, окруженного враждебным мусульманским обществом. Он подкармливал мечты христиан и иудеев избавиться от мусульманского владычества.

Халиф тоже постарался использовать связи между монголами и христианами себе на пользу. Он призвал католикоса Макиху, патриарха христиан, и отправил его на переговоры с монголами.

Он предлагал формально признать власть монголов, заплатить огромную дань и читать в мечетях пятничные молитвы за здоровье Великого хана в знак покорности. Хулагу презрительно отверг это предложение. Он знал, что уже слишком близок к победе, чтобы принимать такие подачки, – только не теперь, когда богатства самого пышного города на земле лежат почти у его ног.

Монголы снова проявили свою уникальную способность превращать все, что находилось под рукой, в высокоэффективное оружие. Самыми большими объектами в окрестностях города были высокие финиковые пальмы, которые арабы веками выращивали и лелеяли. Монголы срубили их и превратили в смертоносные снаряды для своих баллист. Дерева в округе было мало, и они не смогли окружить город стеной так, как сделали это на Руси. Тем не менее Хулагу окружил город рвом и валом, а затем начал массированный артобстрел города. Арабы были знакомы с использованием в бою горючих жидкостей, но они впервые столкнулись с силой пороха.

Монголы изменили формулу пороха таким образом, чтобы он мгновенно взрывался при соприкосновении с огнем, а не медленно горел, как это было в традиционных китайских огненных копьях и ракетах. Монголы научились использовать силу такого взрыва для того, чтобы метать снаряды в противника. Мастера изготовили трубки достаточно маленькие для того, чтобы с ними мог управиться один человек. Из этих трубок во врага летели наконечники стрел и другие кусочки металла. Взрыв в таких трубках был сильным, а значит, требовался более прочный материал, чем бамбук, для их изготовления. Монголы стали делать эти трубки из железа, а для удобства пользования они приделывали к ним деревянные ручки, большие трубы они устанавливали на колеса для более удобной транспортировки. Такие большие трубы стреляли керамическими или металлическими емкостями, наполненными шрапнелью или порохом. Во время обстрела монголы использовали все виды снарядов и порохового оружия, включая дымовые бомбы, протогранаты, примитивные мортиры и зажигательные ракеты. Они изобрели взрывные устройства такой силы, что, вероятно, использовали даже пушки; одну такую трубу они направили на городскую стену и выстрелами развалили ее.

Обстрел с такого расстояния вызвал в жителях Багдада и его защитниках страх и смятение. Их никогда не атаковал враг, находящийся за пределами досягаемости для их собственного оружия. Кроме огнестрельного оружия, монгольские инженеры довели до совершенства практику использования пороховых зарядов для подрыва стен. Все эти военные нововведения прекрасно сочетались с традицией монголов оставаться как можно дальше от непосредственного боя и смертей. Хулагу разрушил дамбу и затопил лагерь армии халифа, вынудив ее искать спасения в городе. Стена воды вокруг Багдада, наверное, оказала на защитников такое же воздействие, как деревянная стена на воинов русских городов. Пятого февраля 1258 года монгольские войска ворвались в город, и пять дней спустя халиф вынужден был капитулировать. Чтобы подготовить город к разграблению, Хулагу приказал всему населению сложить оружие, оставить свое имущество и покинуть город. Вместо того, чтобы исполнить приказ, армия защитников вырвалась и попыталась бежать, но монголы организовали погоню и перебили всех солдат.

Хулагу послал свои христианские отряды на разграбление города, но они обнаружили, что многие люди не выполнили приказ хана и прятались в своих домах. За неподчинение приказу они были убиты на месте. Монголы освободили от разграбления церкви и собственность христиан, а Хулагу подарил один из дворцов халифа католикосу Макихе. Христиане Багдада присоединились к своим единоверцам в разграблении города и избиении мусульман. Века ненависти и гнева пролились полной чашей, когда они оскверняли и разрушали мечети, а многие из них превращали в церкви.

Христиане радовались и ликовали по всем землям Аббасидов. Армянский летописец описывает эту радость: «Пять сотен и еще пятнадцать лет прошли со времени основания города. Высоко он вознесся и, как ненасытная пиявка, поглощал все соки мира. Но теперь он отдал назад все, что было им проглочено». Теперь Багдад «…был наказан за всю кровь, что он пролил, и за все зло, что он причинил; мера беззакония его исполнилась». Разграбление длилось семнадцать дней. В это время захватчики случайно или намеренно подожгли город.

Хулагу позволил христианам разрушить гробницы рода Аббасидов, а затем призвал пленного халифа в свой лагерь за городом. Согласно армянскому историку Григору из Алканца Хулагу продержал его три дня без пищи и питья, а затем привел его к груде золота и других сокровищ, вынесенных из города.

Он указал на нее и приказал халифу есть золото. Когда тот сказал, что не может, Хулагу отчитал его за жадность, которая принудила халифа накапливать богатства, вместо того чтобы собрать для собственной защиты сильную армию. Затем он приговорил халифа и всех его потомков мужского пола к смерти, но в знак уважения к высокому положению позволил казнить их как монголов – без пролития крови. Источники расходятся в описании способа казни, видимо, их зашили в ковры или мешки и забили ногами или затоптали конями до смерти.

Всего за два года монгольская армия совершила то, что за двести лет непрерывных усилий не смогли сделать европейские крестоносцы и восточные турки-сельджуки, – они захватили сердце арабского мира. Немусульманские войска больше никогда не покоряли Багдад и Ирак вплоть до появления американских и британских сил в 2003 году.

Пока монголы побеждали арабов, крестоносцы, засевшие в нескольких небольших городах и замках по берегам Средиземного моря, с опаской наблюдали за ними. После падения Багдада они решили, что могут объединиться с монголами и получить свою часть славы и добычи. Когда монгольская армия покинула Багдад и двинулась дальше на запад, рыцарь Боэмунд, князь Антиохийский, двинул свои войска на Дамаск со стороны моря. Точно так же султан сельджуков послал из Анатолии свою армию на помощь монголам.

Дамаск покорился добровольно и таким образом спас себя от судьбы, постигшей Багдад. Вскоре монгольские воины второй раз вышли на побережье Средиземного моря. Восемнадцатью годами ранее, в 1241 году, монголы хана Батыя вышли к морю через Европу, теперь они приблизились со стороны Азии. За семь лет Хулагу завоевал и покорил все земли на расстоянии почти шесть с половиной тысяч километров от Каракорума. Этот поход увеличил число подданных империи на несколько миллионов за счет арабов, турок, курдов и персов.

За шесть веков существования ислама эта религия широко распространилась по Ближнему Востоку, но никогда еще столько мусульманских земель не попадало в руки язычников. Четыре десятилетия между завоеванием Бухары Чингисханом и падением Багдада стали самой черной страницей в истории исламского мира. Крестоносцы смогли закрепиться только в нескольких портовых городах и княжествах, зато монголы завоевали все мусульманские царства от Инда од Средиземного моря. Они покорили почти все мусульманские земли в Азии; свободными от них остались только Аравийский полуостров и Северная Африка.

Торжеству христиан не было предела. Армянские летописи сообщают апокрифическую историю, которая больше иллюстрирует христианское презрение и ненависть к мусульманам, чем то, что на самом деле делали монголы. Согласно этой истории после покорения арабов монголы выписали из Армении сто тысяч поросят и распределили по две сотни в каждый арабский город. Они якобы потребовали, чтобы мусульмане держали свиней в центре своих городов, заботились о них, регулярно кормили миндалем и финиками и мыли с мылом каждую субботу. Историк утверждает, что монголы потребовали, чтобы все арабы ели свинину, и отрубали голову всякому, кто отказывался.

Казалось, что Монгольская империя сейчас поглотит все мусульманские страны, но на самом деле монголы уже покорили все, что могли, на западе. В этом направлении империя больше не разрасталась. Из Египта выступила армия рабов-мамлюков, большинство из которых были приобретены у итальянских купцов, то есть происходили из тех кипчаков и русичей, которых продавали в рабство монголы хана Бату. Они столкнулись с передовыми монгольскими подразделениями неподалеку от местечка Айн-Джалут, или Голиафовых источников, возле моря Галилейского в современном Израиле. Ранним утром 3 сентября 1260-го, год спустя после смерти хана Мункэ, мамлюки одержали над монголами победу. Империя достигла своей западной границы.

По сравнению с победами и завоеваниями Хулагу на Ближнем Востоке успехи его брата Хубилая в борьбе против Южной Сун оставались весьма умеренными. Исполнению планов монголов на востоке мешало отсутствие у Хубилая заметного военного опыта. В отличие от братьев, которые сражались в Европе и на Ближнем Востоке, Хубилай провел большую часть жизни в монгольских землях к югу от Гоби. Там он держал двор более пышный и благородный, чем даже в Каракоруме. Войнам и битвам он предпочитал пиры и увеселения. Он растолстел да еще и страдал от подагры, что, несомненно, не добавляло ему привлекательности в качестве военного предводителя на боевом коне. Получив приказ от брата, хана Мункэ, Хубилай начал вести открытые приготовления к войне, но его армия достигла только довольно скромных успехов в войнах против пограничных с Сун княжеств на западе Китая. Хубилай продвигался очень медленно. В дополнение к трудностям, которые возникли с расширением на юг, у него было множество трудностей с управлением уже подчиненными ему землями: их разрывала религиозная рознь. Буддисты и даосисты вовсю боролись между собой и мешали хану готовиться к войне.

Вместо того чтобы посылать в Каракорум вести о победах и караваны захваченных богатств, Хубилай посылал одно за другим письма с извинениями за задержки и описаниями неожиданно возникших осложнений. Ученые, благорасположенные к Хубилаю, объясняют это тем, что он был зрелым и благоразумным политиком и хотел действовать с осторожностью и в полном порядке, а не спонтанно, прекрасно сочетая монгольские и китайские стратегические и тактические приемы. Другие считают, что он был просто лишен обычного монгольского военного таланта, а неудач ему удалось избежать только благодаря общему импульсу монгольского нашествия и военному превосходству его воинов и военачальников.

Хан Мункэ был сильно разочарован. Он отправил особых людей расследовать все дела, связанные с военным походом Хубилая.

Эти чиновники обнаружили достаточно доказательств коррупции и мошенничества при дворе Хубилая и казнили многих его приближенных, а также лишили его самого многих финансовых прерогатив и обязанностей. Следователи вели себя примерно так же, как и когда проводили чистку в клане Угедея, и казалось, что не только власть, но и сама жизнь Хубилая стоит сейчас на кону.

Мункэ призвал Хубилая в Каракорум, официально, чтобы разобраться с путаницей в налогообложении и других финансовых вопросах, а на самом деле – чтобы спросить с него за все, а особенно за отсутствие военных успехов в войне против Сун. Некоторые советники рекомендовали Хубилаю воспротивиться желанию брата, но он не послушал их и приехал в столицу, а там отдался на милость своего старшего брата. Хубилай униженно просил прощения и клялся в верности.

Он разжалобил Мункэ, и тот открыто простил его и примирился с ним. Тем не менее это мало помогло разрешить конфликт между ними и еще меньше – добиться успеха в завоевании земель династии Сун. Раздосадованному Мункэ пришлось придумать новый план.

Осенью 1257 года, когда войска Хулагу двигались к Багдаду, хан Мункэ собрал небольшой семейный курултай в долине Хорхонаг на реке Онон, неподалеку от священной горы Бурхан-Халдун. Там ему стало ясно – или, во всяком случае, он ясно объяснил это родичам, – что ему придется вести кампанию против сунского Китая самому. Хан Мункэ много воевал в европейских походах и учился военному делу у самого заслуженного монгольского военачальника Субэдея. После смерти его учителя в 1256 году он был, наверное, самым лучшим монгольским военным лидером в империи. На время своего отсутствия по военным делам он доверил управление империей и заботу о своих детях своему младшему брату Арик-Буге. Хан Мункэ приказал Хубилаю возвратиться в свои земли и положить конец религиозной распре между буддийскими и даосскими монахами.

Мункэ использовал старинную военную стратегию своего деда, которая заключалась в том, чтобы наносить удары сперва по малым и слабым целям, а лишь затем направлять все усилия на главную. Для Мункэ это означало, что следует начать завоевание соседних земель, таких как Сычуань на западе и Юньнань на северо-западе. Если бы монголам удалось установить контроль над этими территориями, они смогли бы ударить по династии Сун со всех сторон одновременно. В мае 1258 года, всего через три месяца после того, как Хулагу разграбил Багдад, хан Мункэ перевел войска через Желтую реку. Меньше чем за год они прошли от холодной реки Онон на границе Сибири до влажных и теплых южных земель.

Быстро подчинив себе соседние княжества, на второй год военной кампании Мункэ начал боевые действия собственно против династии Сун, но погода изменилась, стало невыносимо жарко. С таким климатом Мункэ и большинство его солдат не сталкивались ни в родной Монголии, ни в своих европейских походах. Многие монголы страдали от кровавого поноса, видимо от дизентерии. Впоследствии по лагерю стали распространяться и другие инфекционные заболевания. Хан Мункэ тоже заболел, но выздоровел, – а затем, 11 августа 1259 года, он неожиданно умер. Исторические источники расходятся во мнениях о причинах его смерти. Китайцы пишут, что он умер от холеры, персы – от дизентерии, а другие утверждают, что его сразила вражеская стрела. Смерть хана Мункэ парализовала империю, и завоевание земель остановилось.

Вместо того чтобы броситься сломя голову в Монголию, дабы принять участие в выборах нового Великого хана, как это происходило до сих пор после смерти предыдущих трех Великих ханов, каждая фракция старалась как можно более обезопасить свои земли. На Ближнем Востоке победоносный Хулагу оккупировал самые богатые земли и города в империи; он владел богатством большим, чем все остальные владыки империи вместе взятые. Он уже наложил руку на часть великолепных азербайджанских пастбищ, которые раньше принадлежали его двоюродным родичам, правившим Русью. Опасаясь утратить и другие свои земли, они закрепились на своих территориях и не думали даже отправляться в Монголию на выборы. Ни Хулагу, ни Золотая Орда (так стали называться наследники Джучи в Европе) не хотели рисковать своими уже завоеванными вотчинами, чтобы бороться за титул Великого хана.

Монгольская империя достигла своих наибольших размеров при хане Мункэ, последнем из потомков Чингисхана, которого все монголы признавали Великим ханом. Впоследствии разными частями империи правили многие ханы, и многие из них претендовали на признание того, что они полноправные наследники Чингисхана, но ни один из них не был признан всеми фракциями и кланами. Хан Мункэ начал, но так и не закончил вторую Монгольскую мировую войну. Она не закончилась ни победой, ни поражением; она просто остановилась.

Его братья вели эпизодические войны, но они больше занимались друг другом, чем внешними врагами. Хубилай вдруг отвлекся от покорения династии Сун и стал бороться за титул Великого хана со своим младшим братом Арик-Бугой, который правил Монголией из Каракорума. Каждый из них созвал отдельный курултай на своей территории. Разница между двумя кандидатами и, главное, их сторонниками была очевидной. Более образованный Хубилай получил земледельческие районы, где бесспорно популярной была китайская культура. Он никогда не пользовался особым доверием или расположением других членов Золотой Семьи. Хубилай любил города и строения. Он, казалось, чувствовал себя удобнее во дворце, чем в традиционном гере, и, вероятно, даже немного говорил по-китайски. Он настолько отошел от обычного монгольского образа жизни, что вокруг него образовалась некая аура отчужденности, которая так и осталась с ним навсегда.

В отличие от космополита Хубилая Арик-Буга жил так же, как и остальные кочевники в степи. Как младший сын он получил титул Князя Домашнего Очага и теперь мог претендовать на титул Великого хана, как его отец, которого Мункэ посмертно сделал Великим ханом. К тому же Арик-Буга пользовался большим доверием внутри Золотой Семьи, так как представлял меньшую угрозу для их власти над их собственными царствами, а имперские настроения Хубилая вызывали некоторые опасения. В полном согласии с монгольским законом Арик-Буга созвал курултай на родине в Монголии. Вдова Мункэ и его сыновья поддержали его кандидатуру, так же как и большинство родичей, кроме двух братьев, Хулагу и Хубилая. В июне 1260 года представители всех ветвей семьи провозгласили Арик-Бугу Великим ханом на курултае в Каракоруме.

Тем не менее Хубилаю удалось осуществить государственный переворот. Следуя совету своих китайских придворных, Хубилай созвал курултай на своей земле. Вряд ли кто-то еще приехал, кроме его приверженцев, но все равно этот маленький совет провозгласил его Великим ханом. Чтобы добиться верности и подчинения от своих китайских подданных, он еще провозгласил себя императором в том же году и принял имя Чжунтун, Срединный Властитель. Этот титул был переводом-калькой монгольского обозначения Великого хана, как управителя центрального лагеря между войсками левого и правого крыла (флангов).

Каким бы необычным ни казалось избрание Хубилая с точки зрения монгольских законов, он твердой рукой управлял китайской армией и своим собственным военным контингентом монголов. Но что важнее всего, он контролировал поставки пищи и продуктов в Каракорум. Население степной столицы монголов сильно разрослось и уже никак не могло прокормиться только за счет стад скота в округе. Несмотря на попытки начать обрабатывать вокруг города землю, монгольский климат оказался слишком суровым для сельского хозяйства. Без постоянных и обширных поставок из земледельческих территорий, которые контролировал Хубилай, Каракорум оказался бы на грани голода.

Хубилай прекратил поставки и отправил армию на захват Каракорума. Арик-Буга отчаянно сопротивлялся, но его войска постоянно отступали под давлением огромных китайских армий Хубилая. Каракорум быстро пал, но в 1261 году Арик-Буга сумел ненадолго восстановить контроль над городом. Войска враждующих ханов встречались в битве еще два раза, но армия Арик-Буги скоро ослабла и стала разваливаться, союзники его покинули, убедившись, что молодой хан никогда не сможет справиться со своим старшим, опытным и, вероятно, более умным братом. Окончательно подкосила его самая страшная напасть, которую знали монголы, – падеж скота. В 1250–1270 годах в Монголии снизилась среднегодовая температура. В такой хрупкой экологической системе, как монгольская, это имело ужасающие последствия: сократилось количество осадков, выросло меньше травы и животные стали умирать от голода. Без сильных коней и дополнительных поставок пищи из обильных земель Хубилая Арик-Буга оказался просто не в силах вести затяжную войну. Зима 1263 года выдалась особенно холодной и жестокой, и, когда пришла весна, Арик-Буга понял, что проиграл. Не в силах накормить своих сторонников, он отправился в Шанду, где и сдался на милость Хубилая в 1264 году.

Когда после многолетней борьбы братья наконец встретились, Хубилай принудил Арик-Бугу провести прилюдный ритуал изъявления покорности. Перед собравшимися придворными Хубилай стал допрашивать брата, требуя ответить, на чьей стороне была правда в их борьбе за титул Великого хана. Арик-Буга еще не потерял своей гордости и ответил: «Раньше – на нашей, теперь – на твоей». Другие члены семьи, даже Хулагу, были настолько оскорблены тем, как Хубилай прилюдно унизил своего брата, что они послали ему официальные жалобы. Хубилай созвал еще один курултай, теперь уже на территории Монголии, чтобы решить судьбу Арик-Буги и подтвердить свой титул. Несмотря на огромное численное превосходство китайской армии Хубилая, Золотая Семья не прибыла на совет. Родичи готовы были признать власть Хубилая над захваченными им землями, но они не хотели принимать участие в суде над Арик-Бугой, которого они сами утвердили на престоле Великого хана, а также они не собирались рисковать, отправляясь на курултай, с которого могли и вовсе не вернуться. В отсутствие кворума Хубилай публично простил своего брата. Он судил и казнил многих его приверженцев, но единственным наказанием, которое он наложил на Арик-Бугу, был запрет появляться при дворе. Вскоре, в 1266 году, к радости Хубилая, Арик-Буга, будучи еще молодым, вдруг заболел и умер. Можно с большой уверенностью утверждать, что его отравили.

Теперь Великим ханом Монгольской империи стал Хубилай. Он владел самой многочисленной армией и правил самой густонаселенной территорией. Однако победа далась ему дорогой ценой: некоторые члены монгольской Золотой Семьи отказались признать его законным правителем или в лучшем случае только на словах признали его верховенство, но в остальном не обращали на него внимания и продолжали вести между собой бесконечные междоусобные войны.

Как и четыре фонтана Серебряного Древа, Монгольская империя разделилась теперь на четыре основные зоны влияния. Хубилай правил Китаем, Тибетом, Маньчжурией, Кореей и Восточной Монголией, но постоянно вынужден был подавлять восстания в Монголии и Маньчжурии. Золотая Орда правила славянскими землями и постоянно отказывалась признавать Хубилая Великим ханом. Земли, которыми правил Хулагу и его потомки, от Афганистана до Турции стали известны как Ильханат, или «вассальная империя». Именно там после долгого арабского владычества вновь расцвела персидская культура и были заложены основы современного Ирана. Наиболее традиционные монголы жили в центральной степи, которая получила имя Могулистан и располагалась на территории современных Казахстана и Сибири на севере и через Туркестан и Среднюю Азию до Афганистана на юге. На некоторое время они объединились под властью правнука Угедея и Туракины – Хайду. Он правил из Бухары и соперничал с властью Хубилая, но вскоре эти земли рассыпались на множество небольших княжеств.

Более трех десятков лет Каракорум служил столицей Монгольской империи, но теперь монголы под предводительством хана Хубилая сами разграбили и практически разрушили его. На короткое время он стал центром, сердцем всего мира. Во время разграбления Каракорума монголы разобрали Серебряное Древо и увезли его.