Королева Каролина ²

Королева Каролина была женщиной веселой и даровитой; у нее был живой ум и те знания, какие обычно бывают у представительниц ее пола. Она могла бы быть приятной женщиной в свете, если бы не старалась быть великою государыней. У нее были хорошие манеры, которые украшают первую, но не было ни выдающихся качеств, ни силы ума, которые надобны для второй. Она выставляла свои хитрости напоказ, вместо того чтобы скрывать их, и дорожила своим умением притворяться и лицемерить, чем создала себе немало врагов и не приобрела ни одной привязанности, даже среди женщин, ближе всего к ней стоявших.

Она любила деньги, но по временам становилась расточительной, особенно когда дело касалось ученых, покровительницей которых ей себя хотелось считать. Она часто встречалась с ними и совершенно терялась, приобщаясь к их метафизическим спорам, в которых ни она, ни сами они толком ничего не могли понять. Хитрость и вероломство – вот те средства, к которым она прибегала в делах, как, впрочем, и все женщины, ибо ничем другим они не располагают. Больше всего хитрость свою она проявляла в управлении королем, которым властвовала безраздельно, делая вид, что уступает ему во всем и подчиняет себя его капризам. Она доходила до того, что поощряла его любовные похождения и даже сама содействовала его сближению с другими женщинами. Она была одержима честолюбием, опасным оттого, что к нему присоединялась еще и смелость, и доведись ей жить намного дольше, качество это могло оказаться роковым либо для нее самой, либо для всего управления нашей страною.

После периода увлечений всевозможными причудами и фантастическими спекуляциями различных сект она окончательно остановилась на деизме с его верой в загробную жизнь. Умирала она очень мужественно и без страха от очень мучительной болезни, после тяжелых операций.

Короче говоря, как приятная женщина она вызывала к себе любовь большинства, как королева же не снискала ничьего уважения, ничьей любви, ничьего доверия, и единственным человеком, кто питал к ней то, и другое, и третье, был сам король.

Любовницы Георга I

Отрывок

Восшествие на престол короля Георга I произвело целый переворот в высшем свете, Королева Анна всю жизнь была благочестива, целомудренна и строгих правил.

В отличие от нее король Георг I любил удовольствия и был не очень-то щепетилен в их выборе. Он не пропускал ни одной особы женского пола, если та была очень чувственна и очень толста. Он привез с собой два ярких свидетельства своего дурного вкуса и хорошего здоровья – герцогиню Кендал ³ и графиню Дарлингтон, оставив в Ганновере, потому что она оказалась паписткой, графиню Платен, которая весом своим и объемом мало чем уступала первым двум. Эти особенности вкуса его величества привели к тому, что все дамы, которые стремились снискать его благосклонность и почти уже достигли требуемой полноты, старались изо всех сил раздуться наподобие лягушки в известной басне, тщившейся объемом и достоинством своим сравняться с волом. Одним это удавалось, другие лопались от натуги. Принц и принцесса Уэльские из различных побуждений, но в одинаковой степени поощряли его похождения и даже содействовали им. Принц не прочь был и сам принять в них участие, принцессою же руководили соображения дипломатического характера и желание приобрести популярность. Поэтому не приходится удивляться, что наслаждения, которые во времена двух предшествовавших царствований всячески подавлялись и, можно сказать, сковывались, с приходом к власти Георга I бурным потоком вырвались вдруг на волю; им предавались на каждом шагу, и каждый охотно распахивал перед ними свои двери. То были приемы у принцессы – по утрам и два раза в неделю по вечерам; людные сборища, – то в одном, то в другом доме; балы, маскарады и ridotto, не говоря уже о представлениях и операх.

Леди Саффолк ⁴

Отрывок

Миссис Хауэрд (впоследствии графиня Саффолк) происходила из добропорядочной судейской семьи Хобартов. Она была среднего роста и хорошо сложена. Лицо ее нельзя было назвать красивым, но оно было приятно. У нее были светлые, удивительной красоты волосы. Внешность ее портили слишком прямые плечи и худые руки. Выражение лица было неопределенно и не позволяло судить, хороший у нее или плохой характер, умна она или глупа, весела или скучна. Ей нельзя было отказать в природном уме и даже талантах, но разговоры с ней бывали утомительны, ибо всегда вертелись вокруг мелочей и разного рода minuties. Замуж она вышла очень рано и по любви – за м-ра Хауэрда, младшего брата графа Саффолка, человека очень неприятного: угрюмого, раздражительного и скучного. Как ей довелось полюбить его и как такой человек, как он, мог вообще кого-нибудь полюбить, вещь совершенно непостижимая, и остается только думать, что здесь замешана судьба, часто толкающая людей на поспешные браки, за которыми вскоре следует длительное раскаяние и взаимное отвращение. Именно так они полюбили друг друга, так поженились и так потом ненавидели друг друга до конца дней. Состояния мужа и жены были вскоре прожиты, и они удалились в Ганновер – незадолго до воцарения на английском престоле новой династии. При дворе их радушно приняли, оттого что они были англичанами, и она, как женщина, получившая хорошее воспитание и приятная, была произведена в камер-фрейлины принцессы и в этом звании приехала с нею в Англию.

Миссис Хауэрд сделалась там на глазах у всех фавориткою сына короля, не знавшей соперниц. Принц каждый день проводил по нескольку часов наедине с нею в ее апартаментах, и они открыто гуляли вдвоем в Ричмондском и Сент-Джеймском парках. Однако я убежден, что ее встречи с принцем (по причинам, о которых я уже говорил), касательно главного, были столь же невинны, как и его встречи с миссис Белленден…

Жизнь ее текла размеренно и спокойно, сама напоминая собою прогулку. Так все продолжалось до тех пор, пока принц не сделался королем Георгом II, а миссис Хауэрд – графинею Саффолк, как я и буду их теперь называть. Меж тем суетливые и незадачливые политики из королевских приемных, которые все знают, но все знают неверно, естественно заключили, что дама, в обществе которой король ежедневно проводит по стольку часов, непременно должна находиться с ним в близких отношениях, и стали обращаться к ней со своими просьбами. В апартаментах ее все чаще можно было столкнуться с озабоченными лицами – то были и мужчины, и женщины. Ей начали подавать ходатайства, и она не отклоняла их, ибо знала, что, когда молва наделяет человека властью, власть сама зачастую приходит вслед. Она, правда, никому не обещала никакой помощи, хорошо понимая, что оказать ее не в силах. Но она колебалась, говорила, что хотела бы помочь, но это трудно, словом, пускала в ход все то избитое лицемерие людей, которые, имей они власть, никогда не исполнили бы вашей просьбы, а не имея ее, просто не в состоянии это сделать. Насколько мне известно, она все же искренне хотела кому-то помочь, но это плохо ей удавалось: она не сумела даже добиться места на 200 фунтов в год для Джона Гея, ³ человека очень бедного и высокопорядочного, к тому же неплохого поэта, только потому что он был поэтом, а в глазах короля это было чем-то вроде мастерового. Королева позаботилась о том, чтобы через апартаменты леди Саффолк никто не пробрался к власти и почету, и время от времени давала ей почувствовать ее место, не позволяя королю по три-четыре дня ее видеть, под тем предлогом, что у нее якобы собираются заговорщики.