XLVI

Лондон, 15 мая ст. ст. 1749 г.

Милый мой мальчик,

Надеюсь, что, когда ты получишь это письмо, ты после суетливой и рассеянной жизни в Венеции в дни карнавала уже приступишь в Турине к занятиям науками и всем необходимым упражнениям. Я хочу, чтобы пребывание в Турине было полезно для твоего воспитания и послужило к его украшению; смею думать, что так оно и будет, но вместе с тем не скрою, что никогда еще за все эти годы моя любовь к тебе не причиняла мне такой тревоги, как сейчас. До тех пор, пока ты будешь подвергаться опасности, я никак не могу избавиться от страха, а сейчас, находясь в Турине, ты действительно подвергаешься опасности. М-р Харт сделает все от него зависящее, чтобы вооружить тебя против нее, но единственное, что может сделать тебя неуязвимым, – это твой собственный здравый смысл и твоя решимость. Мне пишут, что сейчас в Туринской академии много англичан, и боюсь, что именно в этом и кроется для тебя самая большая опасность. Я не знаю, кто эти люди, но я знаю, что чаще всего мои юные соотечественники – это парни неотесанные, что они ведут себя за границей непристойно и до крайности ограничены и тупы, особенно когда сходятся вместе. Дурной пример – сам по себе уже вещь достаточно опасная, но те, кто его подает, чаще всего этим не ограничиваются: они начинают самым постыдным образом уговаривать и зазывать тебя; если же им это не удается, то они начинают тебя высмеивать, а для человека юного и неопытного самое страшное – это насмешка, и противостоять ей всего труднее. Будь поэтому настороже и бойся этих батарей, которые все будут направлены против тебя. Не для того тебя посылают за границу, чтобы ты сходился там с английскими парнями, помни, что, общаясь с ними, ты не приобретешь никаких глубоких знаний, не усовершенствуешься в языках и, могу тебя в этом уверить, – не научишься хорошим манерам. Я не хочу, чтобы у тебя завязывались даже знакомства с этими людьми, а тем более то, что сами они имеют наглость называть дружбой и что в действительности является всего-навсего сговором и объединением против порядочности и хороших манер. Обычно в характере молодых людей есть некая уступчивость, склоняющая их соглашаться на все, что от них хотят, некий mauvaise honte, который заставляет их стесняться в чем-либо отказать, и в то же время известное тщеславие, которому льстит возможность нравиться в обществе, где они бывают, и блистать в нем. В хорошем обществе все эти обстоятельства приводят к самым лучшим последствиям, в дурном – к самым худшим. Если бы все люди были наделены только своими собственными пороками, то мало у кого их было бы столько, сколько у этих. Что до меня, то я скорее готов был бы носить платье с чужого плеча, чем пробавляться чужими пороками. Надеюсь, что у тебя никогда никаких пороков не будет, но если окажется, что без них никак не обойтись, то пусть по крайней мере все это будут твои собственные, а не чужие. Пороки заимствованные – самые неприятные из всех и самые непростительные.

Есть различные разряды пороков, равно как и добродетелей, и, надо отдать должное моим соотечественникам, им обычно присущи пороки самого низкого пошиба. Их ухаживание за женщинами – это постыдный разврат публичного дома, за которым неизбежно следует возмездие: потеря здоровья и потеря доброго имени. Трапезы их заканчиваются непробудным пьянством, диким разгулом, они бьют стекла, ломают мебель и очень часто – как они, впрочем, того и заслужили – ломают друг другу кости. Игра для них не развлечение, а порочная страсть; поэтому они предаются ей без всякой меры, разоряют своих товарищей или из-за них разоряются сами. Так они ведут себя за границей, в такой компании проводят там время, а потом приезжают домой, нисколько не переменившись к лучшему, такими же глупыми и неотесанными, какими мы привыкли их видеть каждый день, – а видим мы их только в парке и на улицах, потому что в хорошем обществе их никогда нельзя встретить: они недостаточно воспитаны, чтобы в него вступить, и у них нет никаких заслуг для того, чтобы их там приняли. Им свойственны повадки конюхов и лакеев, да и одеваются они тоже под стать тем и другим: ты ведь верно видел их у нас на улицах: ходят они в грязных синих кафтанах, в руках у них дубинки, а их ненапудренные жирные волосы прикрыты огромными шляпами. Приобретя в результате всех своих путешествий столь отменное изящество, они поднимают скандалы в театрах, пьянствуют в тавернах, бьют там стекла, а нередко и самих хозяев этих таверн. Это завсегдатаи публичных домов, их пугала и вместе с тем и их жертвы. Эти несчастные заблудшие люди думают, что они для всех – свет в окошке, это действительно свет, но так светится в темноте какая-нибудь гнилушка.

Я совсем не хочу превращаться сейчас в старого резонера, читающего проповеди на темы религии или морали: я уверен, что ты не нуждаешься даже в самых лучших поучениях подобного рода, но я даю тебе совет как друг, как человек, знающий светскую жизнь. Я не хочу, чтобы ты в юные годы вел себя как старик, напротив, мне хочется, чтобы ты вкусил все наслаждения, которые указует разум и которые не переходят граней пристойного. Поэтому я допущу, – для того чтобы доказать тебе мою мысль, ибо ни для чего другого этого допускать нельзя, – что все пороки, о которых я говорил, сами по себе совершенно безобидны, но тем не менее, предаваясь им, люди опускаются, теряют человеческий облик, превращаются в скотов; пороки мешают человеку возвыситься в обществе, ибо опошляют его, делают весь склад его ума и манеры настолько низкими, что человек этот уже совершенно неспособен ни представлять собой что-то в высшем свете, ни вершить большими делами.

Мне кажется, что всего сказанного, если к нему присоединится еще твой собственный здравый смысл, будет достаточно, чтобы вооружить тебя против соблазнов, приглашений или подстрекательства к распутству – ибо искушением этого назвать нельзя – со стороны таких вот несчастных молодых людей. Вместе с тем, если они будут вовлекать тебя в свои похождения, все, что ты должен сделать, – это ответить вежливым, но решительным отказом. Не вступай ни в какие споры по поводу вопросов, которые сами по себе очевидны. Ты слишком молод, чтобы переубедить этих людей и, надеюсь, слишком мудр для того, чтобы дать себя переубедить. Избегай же не только встреч с ними, но и всякой видимости последних, если ты хочешь, чтобы тебя принимали в хорошем обществе. Людям ведь всегда бывает не по себе, когда им приходится принимать человека, приехавшего из города, где свирепствует чума, даже если вид у него совершенно здоровый. У французов и у англичан есть некоторые выражения, и как у них, так и у других народов есть известные понятия, которые, осмелюсь сказать, совратили и погубили немало юношей. Une honnête débauche, une jolie débauche – «веселый кутеж», «милое распутство». Не думай, что под этим непременно разумеют распутство и разврат, – вовсе нет. Самое большее – это случайные и единичные озорные проделки, которые позволяют себе люди молодые и резвые в пику скучным педантам и вообще людям робким. Le commerce gallant – незаметным образом завязавшаяся связь с какой-нибудь светской дамой, лишний бокал-другой вина, неосторожно выпитые в веселой и приятной компании, или какая-нибудь невинная забава, которая никого не обидит, – вот крайний предел того, к чему могут привести все развлечения, которые человек умный, порядочный и озабоченный своей репутацией позволит себе сам или которые ему позволят другие. Тот, кто преступает положенный предел в ‘надежде блеснуть перед другими, терпит неудачу, покрывает себя позором и уж во всяком случае вызывает в людях презрение.

Длительность твоего пребывания в Турине будет для меня показателем того, как ты себя там ведешь (даже если м-р Харт ничего мне об этом не напишет), потому что, как тебе уже известно, ему дано строжайшее распоряжение немедленно же увезти тебя оттуда, как только он обнаружит в тебе первые, хотя бы самые незначительные, симптомы заразы, а я знаю, что чрезвычайная его щепетильность, а также дружеские чувства, которые он питает и к тебе, и ко мне, не позволят ему не выполнить их в точности. К тому же имей в виду, что я буду получать обстоятельные сведения о твоем поведении от графа Сальмура, ректора Академии; его сын – мой хороший знакомый и находится сейчас здесь. Есть еще и другие надежные источники, называть которые я не стану. Но если в Турине дела твои пойдут хорошо, то, рассчитывая, что на юбилейные дни рождества ты приедешь в Рим, я хочу, чтобы ты, будучи в Академии, как следует поупражнялся в танцах, фехтовании и верховой езде, – это необходимо как для твоего здоровья и развития, так и для того, чтобы выработать в себе изящество и ловкость. Не следует также пренебрегать и одеждой, помни, что ты должен быть bien mis.

Пошли, пожалуйста, в Турине за самым лучшим дантистом, там, должно быть, есть какая-нибудь знаменитость, и пусть он приведет тебе зубы в полный порядок, а потом уже потрудись следить за своим ртом сам. У тебя ведь были хорошие зубы, надеюсь, что они остались хорошими и сейчас, но как бы плохи они ни были, их все равно надо держать в чистоте; если человек не умеет держать в чистоте свой рот, то это просто означает, что он плохо воспитан. Одним словом, не пренебрегай ничем, что может нравиться людям. Множество безымянных мелочей, описать которые невозможно, но которые каждый чувствует, собравшись воедино, образуют то целое, которое нравится, так же как крохотные кусочки, из которых состоит мозаика, несмотря на то что в каждом из них в отдельности нет почти никакой красоты и никакой ценности, соединенные искусной рукой, рождают красивые изображения, которые нравятся всем. Взгляд твой, жест, поза, тон, звучание твоего голоса, – все играет свою роль в великом деле: понравиться людям. На том поприще, которому ты собираешься себя посвятить, искусство нравиться особенно важно. По правде говоря, для лиц твоей будущей профессии понравиться – означает уже сделать полдела, ибо если ты не понравился при дворе, куда ты послан, то ты никак не сможешь выполнить поручение двора, который тебя послал. Умей понравиться глазам и ушам, они проложат тебе путь к сердцу, а в девяти случаях из десяти сердце властвует над умом.

Ухаживай особенно за теми, кто возвеличен светом и общественным мнением, будь то мужчины или женщины, и выделяй их среди всех своим вниманием; не упускай случая говорить лестные для них вещи за их спиной в присутствии лиц, которые непременно потом им об этом скажут. Вырази свое восхищение многими великими людьми, вышедшими из Савойского дома; ¹ заметь, что при этом силы природы нисколько не иссякли, как можно было ожидать, а напротив, как будто даже удвоились, создав ныне здравствующего короля и герцога Савойского; скажи, что щедрости ее верно не будет конца, и в заключение добавь, что несомненно в итоге будет создано большое европейское государство и дом этот его возглавит. Скажи это также там, где, по всей вероятности, люди будут потом повторять сказанное тобою, но скажи все совершенно непринужденно, а последние слова даже с некоторой enjouement. Такие хитрости вполне допустимы, и надо уметь пользоваться ими в свете; одним они нравятся, другим бывают полезны и не приносят вреда.

Сказанное о моих соотечественниках не распространяется на них всех безоговорочно; среди них есть люди достойные и воспитанные. К числу последних относится твой друг м-р Стивенс, и твои хорошие отношения с ним я вполне одобряю. Очень может быть, что ты повстречаешь еще других, дружба с которыми окажется потом для тебя очень полезной: так как это будут люди незаурядных дарований или же занимающие высокое положение и богатые, поддерживай с ними знакомство, только я хочу, чтобы м-р Харт высказал сначала свое мнение о них.

Прощай, мой милый мальчик! Подумай серьезно над тем, как важны ближайшие два года: они определят твой характер, твой внешний облик и принесут тебе в жизни благополучие.