XXXIII

Лондон, 1 апреля ст. ст. 1748 г.

Милый мой мальчик,

За это время три раза уже была почта и ни одного письма – ни от тебя, ни от м-ра Харта; я думаю, что здесь дело исключительно в каких-либо непредвиденных обстоятельствах по пути между Лейпцигом и Лондоном, расстояние-то ведь большое, и таких непредвиденных обстоятельств в пути могло быть немало. Я всегда стараюсь думать, что ты вполне благополучен, когда не узнаю ничего, что бы меня в этом разубедило. Кроме того, как я часто тебе говорил, меня гораздо больше беспокоит, хорошо ли ты себя ведешь, чем хорошо ли ты себя чувствуешь, и когда от тебя не бывает писем, я стараюсь думать, что ты занят каким-либо более полезным делом. Пока ты будешь умерен, ты будешь и здоров, в твоем возрасте природа в достаточной степени заботится о теле, если только ей предоставляют свободу и если невоздержанностью с одной стороны и лекарствами – с другой люди не чинят ей помех. Но с душой дело обстоит совершенно иначе, и она-то у людей твоего возраста требует серьезных и неустанных забот и даже кое-каких лекарств. Каждые четверть часа, в зависимости от того, проведены они хорошо или плохо, принесут ей существенные пользу или вред, и притом надолго. Ей надо тоже много упражняться, для того чтобы обрести здоровье и силу.

Присмотрись к тому, насколько отличаются люди, работавшие над собой, от людей неотесанных, и я уверен, что ты никогда не будешь жалеть ни времени, ни сил на то, чтобы себя воспитать. У какого-нибудь ломового извозчика органы все по состоянию своему, может быть, ничуть не хуже, чем у Милтона, Локка или Ньютона, но по своему развитию люди эти превосходят его намного больше, чем он свою лошадь. Иногда, правда, рождаются гении, пробивающие себе путь лишь природными данными и не нуждающиеся в образовании, однако такого рода примеры слишком редки, чтобы с ними следовало считаться. Но даже и эти немногие люди добились бы в жизни значительно большего, если бы у них было еще и надлежащее воспитание. Если бы такой гений, как Шекспир, был облагорожен воспитанием,¹ красоты, которыми он так заслуженно вызывает наше восхищение, не нарушались бы сумасбродствами и нелепостями, которые им так часто сопутствуют.

Люди обычно бывают тем, что из них сделали воспитание и общество, когда им было от пятнадцати до двадцати пяти лет; поэтому помни, какое большое значение будут для тебя иметь ближайшие восемь-девять лет: вся твоя последующая жизнь зависит от них. Я совершенно откровенно выскажу тебе все мои надежды и опасения касательно тебя. Мне думается, что из тебя выйдет настоящий ученый муж и что ты сумеешь приобрести большой запас разнообразных знаний, но я боюсь, как бы ты не пренебрег тем, что считается вещами незначительными, хотя в действительности они весьма существенны, – я имею в виду обходительность, приветливость и располагающие к себе манеры: это подлинные и основательные преимущества, и, однако, люди, не знающие света, считают все это пустяками. Мне пишут, что ты говоришь очень быстро и неотчетливо, – это очень неудобно и неприятно для окружающих, и я уже тысячу раз тебе это старался внушить. Пожалуйста, будь внимателен к своей речи и постарайся ее исправить. Когда человек говорит отчетливо и приятно, он гораздо большего может добиться, и мне приходилось слышать немало содержательных речей, которые люди оставляли без внимания из-за того, что у произносивших их была неприятная манера говорить, и не меньше речей пустых, которым, однако, люди рукоплескали только потому, что их было приятно слушать. Прощай.

XXXIV

Лондон, 17 мая ст. ст. 1748 г.

Милый мой мальчик,

Получил вчера твое письмо от 16 мая н. ст. и, прочтя его, написал сэру Чарлзу Уильямсу благодарность за внимание, которое он тебе оказал. Твое первое появление при дворе оказалось, по-видимому, удачным, и его величество король Польши обратил на тебя внимание. Надеюсь, что ты отнесся к этой похвале спокойно и с уважением, как и должен отнестись настоящий светский человек. Людей, плохо воспитанных и темных, всякое величие ослепляет: они до безумия пугаются, когда с ними заговаривают короли или великие люди, теряются, робеют и не знают, ни что, ни как им ответить, тогда как les honnêtes gens присутствие высокопоставленных лиц не ослепляет; люди благородные знают, какое они должны оказывать им уважение, и не забывают о нем, но при этом нисколько не смущаются и могут так же непринужденно разговаривать с самим королем, как если бы перед ними был любой из его подданных. Вот великое преимущество тех, кого смолоду вводят в высшее общество и кто рано приучается разговаривать с лицами, занимающими более высокое положение. Сколько я здесь видел людей, получивших самое лучшее английское образование, сначала в школе, а потом в университете, которые, когда их представляли королю, не знали, стоят ли они на голове или на ногах. Стоило только королю заговорить с ними, и они чувствовали себя совершенно уничтоженными, их начинало трясти, они силились засунуть руки в карманы и никак не могли туда попасть, роняли шляпу и не решались поднять; словом, в поведении их было все, что угодно, только не было естественности и простоты.

Человек воспитанный умеет говорить с нижестоящими людьми без заносчивости, а с вышестоящими – уважительно и непринужденно. Беседуя с королями, он остается совершенно спокойным; он умеет пошутить с дамами, принадлежащими к самой высокой знати, – непринужденно, весело, но вместе с тем и почтительно. С теми же, кто равен ему по положению, независимо от того, знаком он с ними или нет, он говорит о вещах, всех интересующих и всем доступных, не позволяя себе, однако. быть чересчур легкомысленным, нисколько не волнуясь и не делая никаких неловких движений. И надо сказать, что такая вот непринужденность всегда производит самое выгодное впечатление.

Мне бы хотелось, чтобы чайный прибор, полученный от сэра Чарлза Уильямса, ты подарил своей матери и послал ей с Дювалем, когда тот вернется. Ты должен не только испытывать к ней почтение, но и помнить, как ты обязан ей за ее заботу и ласку, и поэтому пользоваться каждым случаем, чтобы выразить ей свою признательность.

С нетерпением жду от тебя известий из Дрездена, равно как и ответов на те многие вопросы, которые я тебе задал.

А пока прощай, и да благословит тебя бог!