45
В ближайшем к городу поселке Городище (прежде не бывал в нем, и значит, никто не мог узнать) приобрел на рынке-толкучке подержанные галифе, сапоги, гимнастерку, фуражку. Переоделся в развалинах, снятую одежду забросал щебнем. Привинтил к кармашку орден Красной Звезды, гвардейский знак, на другую грудь медаль «За отвагу». Пожалел, что не может пришить нашивки о ранениях — красную о тяжелом, желтую о легком.
«Любая женщина носит при себе иголку с нитками и не откажется помочь».
Вышел на грунтовую дорогу, остановил «Студебекер», попросил подбросить в город. Уселся в кабине и, чтобы дорога показалась короче, завел беседу:
— Давно рулишь? А я мальчишкой завидовал всем водилам, от любой автомашины было не оторвать.
Шофер попался разговорчивый.
— До войны водил поливочную, в армии грузовик и пару месяцев «Катюшу». В январе пересел на «американца», который с яичным порошком, сгущенкой союзнички шлют из океана вместо открытия Второго фронта.
— Так всю войну и крутишь баранку?
— Начал службу в стрелковом батальоне, под Можайском узнал почем фунт лиха. А как проговорился, кем работал на гражданке, направили в автобазу, сказали: «Стрелять есть кому, a с шоферами полная запарка, некому водить даже командира дивизии».
— И пересел на легковушку?
— Дали разбитый драндулет, настоящую колымагу. Семь потов сошло, пока довел до ума. В награду за безаварийную езду выдали эту.
Когда машина миновала пригород, от которого остались лишь печные трубы, Дьяков попросил высадить. Но избежать проверки документов не удалось, путь преградили двое с автоматами. Дьяков сыграл радость.
— Здравие желаю! Из 64-й? И я в родимой воевал, выходит, однополчане, сражались плечо к плечу. Осточертело в госпитале пить горькую микстуру, глотать таблетки, подставлять задницу для уколов. Не стал ждать, когда в город пойдет машина, решил добраться на своих двоих. Не терпится увидеть Сталинград, за который пролил кровушку.
Один из патрульных, видимо, старший перебил:
— Документ!
Вместо выполнения приказа Дьяков не позволяющим возразить голосом потребовал:
— Обращайтесь к старшему по званию согласно устава!
Патрульные вытянулись по стойке «смирно».
— Ныне каждый советский патриот обязан не жалеть собственной жизни, — продолжал Дьяков, — встать на защиту родного Отечества от немецких полчищ. Не мог, как член партии Ленина — Сталина, как офицер отлеживать бока. Хотя врачи посчитали инвалидом, добьюсь возвращения в строй, чтобы мстить подлым врагам за гибель отца, брата, пропавшую семью.
— Можете следовать, — разрешил патрульный.
Дьяков поднял воротник.
«Пронесло. Хотя к документам не придраться, но лучше не рисковать и не предъявлять. Хорошо, что предусмотрительно отрастил усы с бородкой, не срезал закрывающие лоб пряди. В таком виде никто не узнает бургомистра. Для окончательной маскировки хорошо бы забинтовать голову, закрыть повязкой глаз».
Чтобы не столкнуться с горожанами, прошел к вокзалу сквозь руины, где мог подорваться на мине, которые вместе с неразорвавшимися снарядами, гранатами встречались на каждом шагу.
От вокзала остались лишь стены с окнами-глазницами, ставшее скелетом здание просматривалось насквозь. На путях стоял санитарный состав, из другого выгружали продукты, медикаменты, строительные материалы для восстановления жилого фонда. Желающие уехать терпеливо ждали пассажирских поездов.
Из уважения к петлицам и наградам очередь пропустила Дьякова к кассе. Протянул в окошко военный билет, справку госпиталя, деньги.
— Мне в Свердловск.
— Будет лишь на Липецк, — ответила кассирша.
— Выписывай. Там пересяду на уходящий к Уралу.
Чтобы не мозолить глаза, скрылся за углом. Приобрел у торговки бумажный фунтик с жареными тыквенными семечками, когда сгрыз, развернул клочок газеты с карикатурой Гитлера, стихами:
Фюрер выл, визжал, рычал,
Фюрер сроки назначал:
«Взять к седьмому Сталинград—
Закачу я в нем парад!..
— Что за дьявольское чудо?
Фюрер в бешенстве вопит.
— Город крепостью стоит!»
Дни бегут, летят недели —
Фюрер вздор в эфире мелет.
Сталинградская припарка
Греет крепко, греет жарко —
В клещи огненные взят,
Заметался черный гад.
Сроки русские настали —
Он отведал русской стали,
Той, чье имя Сталинград!
Дьяков усмехнулся в усы.
«Врут стихи — не выстоял город, не стал крепостью, позорно сдался противнику, почти полгода пробыл под пятой немцев и моим руководством».
На оборотной стороне газетного огрызка был снимок — машина с ракетной установкой производила огненный залп.
«Вот она какая, легендарная «Катюша». Хорошо, что вижу в газете, а не наяву, когда от ракет не уберечься…»
В ожидании прибытия и отправления нужного состава присел у стены на свой мешок. Смежил веки, расслабился. Пропали долго не покидавшие настороженность, страх, но вздремнуть не позволило урчание в желудке.
«Почти сутки во рту не имел даже крошки. Обладаю деньгами без счета, а приходится класть зубы не полку, голодать. Ничего не остается, как терпеть до первой остановки поезда — на полустанке, разъезде приобрету вареную картошку, яйца, лук, даже хлеб, молоко».
Вспомнил чем кормила хлебосольная Клавдия, облизнулся.
— Господи! — раздалось над головой. — Не верю своим глазам, неужто супостат не снится? Переоделся, личину сменил, но я его в любом обличии признаю! До смерти не забуду, как над людьми изгалялся, врагам прислуживал, хуже фашиста был!
Крик поднял Дьякова на ноги. Женщина в куцем, не по росту пальто с лысеющим воротником из меха неизвестного зверя не унималась, сжимала пальцы в кулачки, наступала на Дьякова, опаливала его ненавидящим взглядом:
— Фашистский прихвостень, немецкий холуй! Как только такую мразь земля держит? Первейший убивец! Не сосчитать, сколько на нем греха, скольких безвинных вогнал в могилы, спровадил на тот свет! Считала, что сгинул ирод, попал за свои прегрешения в ад кромешный, в гиенну огненную, а он живехонек! Ответишь за все сотворенное, понесешь заслуженную кару!
Дьяков затравленно огляделся — на крик со всех сторон сбегались люди. За спиной бывшего бургомистра было то, что осталось от здания вокзала после его переходов из одних рук в другие. На площади прохаживались патруль и милиционер. Впереди тянулся перрон. И Дьяков с небывалой для него скоростью понесся, точно на крыльях. Все помыслы были уйти от погони. Топот преследователей, страх придавали силы, убыстряли бег. В спину били крики:
— Держи вражину!
— Стреляй в падлу!
— Живым возьмем!
Когда перрон закончился, Дьяков спрыгнул на железнодорожные пути. Оглушил гудок приближающегося локомотива. Сделал пару шагов, споткнулся об рельсы, растянулся на шпалах. Последнее, что увидел, была пятиконечная красная звезда на закопченном маневренном паровозе…
