Ничуть не расстроило возвращение в город ни с чем, наоборот, был рад, что беседа с Паулюсом не состоялась.

«В целях личной безопасности лучше держаться подальше от обладающих властью, высоким званием, чтобы при их плохом настроении не попасть под горячую руку. Представление Паулюсу могло мне выйти боком — не сумел бы ответить на какой-нибудь его вопрос, и посчитал неспособным, недостойным руководить городской полицией».

В управлении получил подброшенную записку: неизвестный доброжелатель сообщал адрес, где прятались неуспевшие покинуть Сталинград военнослужащие Красной Армии.

Сидят, как сурки, в подвале, наружу даже носа не высовывают.

Знают, что ваши полицейские их мигом заграбастуют за то, что смели стрелять в освободителей от большевистской каторги. Пусть теперь ответят за службу в бесовской армии, которая замелькала пятками. Для них жаль тратить пули — они пригодятся в боях при взятии Москвы, для них сойдет на шею пеньковая намыленная веревка…

Подписи не было. В расклеенных по городу извещениях было сказано, что за помощь оккупационной власти выплачивается вознаграждение, выдаются дефицитные продукты. Видимо, аноним не расписался по привычке, как делал прежде, когда отправлял в партийные, советские, правоохранительные, чекистские органы доносы на соседей, сослуживцев. Дьяков приказал свободным от патрулирования полицейским прекратить резаться в карты, следовать за ним.

По указанному адресу отыскал строение, в крыше которого зиял пролом от прямого попадания бомбы.

— Ни единой живой души. Все жильцы погибли или эвакуировались, — предположил старший в патруле, но Дьяков не поверил. Заприметил вход в подвал, но лишь сделал несколько шагов к уходящей вниз шаткой лесенке, как выстрелы заставили распластаться на земле, стреляли, к счастью, не прицельно, иначе городская полиция лишилась своего начальника.

— Выходи! Бросай оружие! — крикнул самый горластый полицейский, в ответ из подвала вылезли две смертельно напуганные женщины.

— Они не послушаются!

— Не выйдут, своими ушами слышала, как порешили в плен не идти, лучше смертышку принять.

— Сколько их? — перебил Дьяков.

— Трое солдатиков и с ними ихний командир, — поспешила ответить женщина, другая добавила:

— Сильно изранены, кто в ноги, кто в грудь и голову.

— Отчего не проинформировали полицию, кто у вас прячется?

Женщины виновато потупились.

— Который уж день боимся высунуть на улицу нос.

— Не взыщите, поимейте сострадание.

У Дьякова не было времени выслушивать оправдания, и он повторил приказ выходить, обещал сохранить жизни.

Из подвала раздался глухой голос:

— Русские фашистам не сдаются!

— Мы тоже русские, — успокоил Дьяков, в ответ услышал:

— Холуй ты, немецкий прихвостень, утерял право считаться русским!

Дьяков обещал оказать раненым необходимую медицинскую помощь и был перебит:

— Лучше погибнуть, нежели пойти в плен!

«Имею дело с фанатиками, — понял начальник полиции. — Брать измором, ожидать, когда в подвале кончится еда, вода, выйдут с поднятыми руками? Сколько придется ждать — сутки, двое? Жаль, не придется отличиться перед начальством и сдать живыми лично мной захваченных».

Обернулся к утопившим лицо в землю полицейским.

— У кого есть граната?

— Я завсегда при себе держу, — старший в патруле отдал противопехотную «лимонку», Дьяков бросил ее в подвал. После взрыва некоторое время продолжал лежать и встал, лишь когда из подвала не раздавался даже стон.