Устроившись с жильем, наскоро подкрепившись сухим пайком, Дьяков с подчиненными приступили к исполнению своих новых обязанностей. К полицаям присоединились «Бульбаши» из националистического общества «Тарас Бульба», они стали нести охрану пленных в созданных в Гумраке, Городище лагерях. С русскими сослуживцами украинцы вступали в жаркие, чуть не доходящие до драк споры, утверждали, что «москали» угнетали их нацию, не позволяли стать самостийными, отныне с помощью немцев запретят повсеместно говорить на кацапском языке. От украинцев не отставали русские, которые критически отзывались чуть ли не обо всем, что попадало им на глаза.

— Не там немцы вывесили свой стяг, надо на крыше театра, чтобы издалека всем стал виден.

— Куда ни кинешь взгляд, повсюду плакат с солдатом, а текст не по-нашему.

— Кормят сытно, но одними консервами — уже в рот не лезут. Негде нормальной шамовкой брюхо набить — ресторан не про нас, лишь для офицеров.

— За людей не считают, на приветствия не отвечают, словно мы пустое место, понукают как скотину.

Дьяков приказал прекратить болтовню, пригрозил карами. В первый свободный вечер, когда спала жара, прошелся по знакомым местам, одолевал горы битого кирпича, обходил завалы, глубокие воронки, оставшиеся от домов лестничные пролеты. Шагал по осколкам стекол, из-за отсутствия сгоревшего моста спустился в овраг с речушкой Царица. Отыскал чудом уцелевший, пригодный для управления полиции дом. Для своего кабинета выбрал комнату, в чьи окна заглядывали ветви сирени, назначил дежурных, распорядился наладить телефонную связь, раздобыть работающий на бензине движок для выработки электроэнергии. Отправляя на первое патрулирование, проинструктировал:

— Ворон в небе не считать. Глядеть вокруг в оба. У каждого горожанина, за исключением детей, проверять документы. Вызвавших хотя бы малейшее подозрение доставлять сюда, разобраться, что из себя представляет задержанный, по какой причине не эвакуировался, не имел ли на то приказ НКВД, где и кем прежде трудился, не служил ли в армии.

Оставшись в одиночестве, решил быть с подчиненными предельно требовательным, не прощать разгильдяйства, — тем более неисполнения приказов, наказывать за малейшую провинность.

«Следует сделать все возможное, чтобы стать непререкаемым авторитетом не только для полицаев, горожан, но и нового начальства».

К концу дня патруль доставил двоих, не имеющих документов. Приказал из первого выбить признание в сотрудничестве с советской военной разведкой, сборе сведений о расквартированной в городе немецкой армии, уязвимых местах обороны. Лично познакомившись со вторым, представителем нации, которую наряду с цыганами немцы люто ненавидели, не считали за людей, объявили вне закона, после так называемой «Хрустальной ночи» отправляли в специально созданные лагеря, гетто, умерщвляли в газовых камерах, сжигали в печах.

— Пархатый жид? — спросил Дьяков. — Почему на куртке нет положенного лоскутка с шестиконечной звездой иудейского царька Давида? Решил скрыть принадлежность к вонючей нации? Таких, как ты, за версту чую. Живо спускай портки!

— Простите, зачем? — робко спросил приведенный.

— Обрезание подтвердит нацию, чьи представители распяли Христа. Верно поступают немцы, что давят ваш проклятый род, как мерзких насекомых.

Задержанный еле слышно произнес:

— Осмелюсь поправить. Согласно священному писанию, мудрейшей библии, основателя христианства, проповедника царства божьего Иисуса. Христа распяли на Голгофе римляне, приговор утвердил римский наместник Понтий Пилат. Могу снять брюки и убедитесь, что перед вами не еврей. Мать чувашка, отец мордвин, оба, а значит, и я, православные.

Дьякову не понравилась начитанность стоящего перед ним.

— Заткни поддувало! Кем и где работал?

— Услаждал слух ценителям музыки. После окончания консерватории исполнял в кинотеатре перед началом вечерних сеансов мелодии из фильмов, позже служил в симфоническом оркестре.

— На чем играл?

— На самом большом смычковом инструменте — контрабасе, на котором играли непревзойденные виртуозы, в их числе наш соотечественник маэстро Кусавицкий.

— Покажешь свое умение. Если соврал, не сносить головы.

— К сожалению, при отсутствии инструмента продемонстрировать мастерство не удастся. Контрабас погиб от прямого попадания бомбы в мой дом, принял предназначенную мне смерть.

Дьякова удивляла выдержка музыканта:

«Не пугает перспектива быть застреленным или попасть в душегубку, в которой немцы выхлопами газа уничтожают неугодных. Другой на его месте pyxнул бы на колени, бился лбом об пол, слезно молил о пощаде, а этот не теряет человеческого достоинства».

Неожиданно пришла идея организовать оркестр.

«Найду других музыкантов, чтобы радовать победителей. А остальным пленным построю концентрационный лагерь по примеру тех, которые после прихода Гитлера к власти, особенно с началом войны, выросли как грибы после дождя».

Раздумья завершил решением:

— Будет тебе инструмент. Радуйся, что повезло встретить меня, другой бы без лишних разговоров отправил к праотцам.

Настрочил ордер на вселение музыканта в общежитие. Секретарь (в недалеком прошлом «медвежатник», мастер по вскрытию сейфов) напомнил об обеде, обрадовал, что раздобыл куренка, остается его сварить. Дьяков уже предвкушал удовольствие от наваристого бульона, когда на пороге появился незнакомец с закрученными усами, одутловатым лицом, лысая голова походила на бильярдный шар.

— Здравие желаю, ваше благородие! Разрешите представиться: Кравец Фрол Африканыч, подъесаул «Волчьей сотни» 10-го кавалерийского полка Его императорского Величества! Имел честь в прошлой войне служить под командованием их Высокопревосходительств генералов Мамонтова, Шкуро. Повсеместно, не жалея сил, рубал красную сволочь на Дону и здесь на Волге. Опосля затаился, сменил документы. Скрывался почитай целых два десятилетия, что помогло избежать ареста, суда, приговора. Как манну небесную ждал и наконец дождался прихода избавителей от большевистского ига.

Дьякову надоело слушать болтовню.

— Короче! Ближе к делу.

Бывший подъесаул поперхнулся.

— Как законопослушный, верноподданный, верующий спешу сообщить, что без всякого сомнения вас сильно заинтересует. Имею адреса мамаши двух красноармейцев и сотрудника облисполкома, а также местонахождение картин местного музея. За оказанную услугу позвольте открыть комиссионный магазин по скупке у населения ювелирных цацек, продаже их господам немецким, румынским офицерам.

Дьяков хмыкнул:

«Вряд ли немцы станут тратить свои дойчмарки. За понравившиеся им вещи не заплатят ни пфеннига, на правах победителей заберут в качестве трофеев».

Строго приказал:

— Не торгуйся, мы не на базаре! Садись и пиши согласие на сотрудничество с полицией, исполнение всех ее поручений.

— Вербуете в агенты?

— В наше время ничего не дается дешево, тем более бесплатно, за все надо платить. Станешь хорошо служить, получишь разрешение на открытие лавочки.

Бывший подъесаул нацарапал расписку, вывел свою фамилию и, как после непосильной работы, вытер вспотевший лоб.

— Напишешь адреса, фамилии всех известных врагов рейха. Чтобы не засветиться, не выдать сотрудничества, не сметь являться в полицию, найдем иной способ связи, — приказал при прощании Дьяков.

В конце дня произошла еще одна встреча — не спрашивая у секретаря позволения, в кабинет ввалилась грузная, тяжело дышащая дама.

— Вы тут главный?

— Угадали, — подтвердил Дьяков.

— Верится с трудом, слишком молоды.

— Начальников назначают не по возрасту, а за умение руководить.

Дамочка плюхнулась на стул и затараторила как заведенная:

— Не могла усидеть в своих чудом уцелевших стенах — в тело точно впилась сотня иголок. Все два с лишним десятилетия, начиная с вероломного захвата бандой Ленина власти в Петрограде и затем во всей империи, не теряла надежды, что низвергнут бесовскую советскую власть. И дождалась.

Посетительница могла говорить долго, даже бесконечно, пришлось Дьякову перебить:

— С чем явились?

Дама пропустила вопрос мимо ушей.

— Ожидая немцев, лишилась сна, извелась вся. Как увидела первого освободителя расцвела, от неописуемой радости чуть не пустилась в пляс. Мысленно поблагодарила покойную мутер за то, что произвела на свет.

Терпению начальника полиции пришел конец, Дьяков встал, ударил кулаком по крышке стола, это подействовало — дамочка заговорила о цели прихода.

— Требую выделить благоустроенную, непременно трехкомнатную квартиру в центре города, с ванной, балконом, кладовкой, паровым отоплением. Не помешает наличие лифта. Обязательно с телефоном. Осточертело ютиться в коммуналке с пьющими соседями, общей кухней, желаю жить по-человечески.

— А дворец не желаете? — не мог не съехидничать Дьяков. — Позавидуешь вашему аппетиту.

— Я заслужила комфорт.

— Чем?

— Перенесенными мучениями, вынужденным скрыванием своего происхождения, принадлежности к германскому роду баронов, уходящему корнями в Средневековье.

— Фольксдойч? — уточнил Дьяков.

— Точно так, герр начальник. Жила с русской фамилией покойного мужа. А родилась Шлосберг, чем горжусь. Назвали Мартой, но благоразумно сменила имя на Марию.

— Родители живы?

— К сожалению, нет. Первым преставился отец, следом мать, урожденная Шварцкопф. Оба похоронены на лютеранском кладбище под Саратовом, в бывшей Покровской слободе, ставшей столицей «Республики Немцев Поволжья» Энгельсом. Без всякого перехода баронесса спросила: — Когда выпишут ордер на новую в центре города квартиру?

— Обратились не по адресу. Раздача жилплощади не входит в компетенцию полиции, к тому же жилой фонд города сильно сократился.

Шлосберг (по паспорту Федорова) с открытым ртом уставилась на начальника полиции и после затянувшейся паузы потребовала назначить ее главным врачом областной больницы.

— Вы доктор? — спросил Дьяков и получил ответ:

— Младший медперсонал, точнее, санитарка.

Дьяков усмехнулся.

— В скромности вас не обвинить, нахальства, самомнения избыток. Требуйте уж сразу пост главы горздрава.

Претендентка на многокомнатную со всеми удобствами квартиру и должность главврача больничного комплекса подскочила точно ужаленная. Обожгла Дьякова ненавидящим взглядом и прошипела сквозь сжатую вставную челюсть:

— Буду жаловаться генералу Паулюсу!

И пулей вылетела из кабинета.