Боярский потребовал провести строевой смотр, проверить боевую подготовку каждого курсанта, усилить критику насквозь прогнившего советского строя, рассказывать о выселении за Урал семей работящих казаков, репрессиях во всех слоях общества. На каждом занятии вбивать в головы об отсутствии в стране свободы слова, печати, закрытии церквей, соборов, профанации выборов в Верховный и местные Советы с единственными кандидатами, с заранее известным результатом, критиковать культ личности Сталина, послушных вождю, во всем с ним согласных членов ЦК, Совнарком, бездарность высшего командования Красной Армии. Делать упор на убийстве деспотом, грузинским вурдалаком собственной жены, доведении им до самоубийства Орджоникидзе, расправе с Троцким, вынесении смертных приговоров старым революционерам, знающим его бандитское прошлое, сотрудничестве с царской охранкой. Рассказывать о расстрелах маршалов, комбригов, что обезглавило армию, уничтожении главных чекистов Ягоды, Ежова.

— Еще о бунтах малых народов Кавказа, крымских татар, калмыков, — подсказал Дьяков и мысленно обругал себя: «Кто тянул меня за язык? За то, что перебил, выругает».

Но Боярский не приказал заткнуть рот и продолжил инструктаж:

— Особое внимание тем, чьи родственники арестованы, кого за социальное происхождение не принимали в институты, кто не имел хорошо оплачиваемую работу, квартиру. Подобные были вынуждены скрывать ненависть к большевикам, и теперь станут вашей опорой. He исключено, что некоторые примутся врать, будто они родственники репрессированных. Тут следует не хлопать ушами, отделять ложь от правды, это не сложно — вы стреляный воробей, на мякине не провести. — Боярский пригладил усы и завершил инструкцию приказом: — Ваша наиглавнейшая задача — воспитывать непримиримых борцов с красной сволочью.

Дьяков пожаловался:

— Для обучения меткой стрельбе, рытья окопа, бросаний гранат ограничены временем, на передовой в первом бою недосчитаем плохо обученных. Разрешите задать вопрос?

— Спрашивайте.

— Что сообщать о будущем России? В казарме поговаривают, что бывший Союз, как битая мужиком баба, ляжет под немцами, станет бесправной колонией рейха, народ будет ходить на задних лапах, как выпрашивающая у хозяина мозговую косточку собачонка.

Боярский хмыкнул:

— Надеюсь, вы так не думаете. Рад, что все высказали мне, а не в гестапо. Советую не забивать голову сомнениями и рассказывать подопечным, как большевики с иудеями в ЦК свергли Временное правительство, казнили без суда царя с семьей, пролили море крови. В союзники к немцам пошли, чтобы помогать сокрушить советскую власть…

Боярскому нравилось, как преподаватель школы с открытым ртом внимает, но благоразумно не процитировал строки из библии национал-социализма «Моя борьба», в которой Гитлер заявил: «Конец еврейского господства в России будет и концом самой России как государства». Боярский также умолчал, что фюрер категорически против образования в захваченной стране национальных республик с собственными правительствами — по генеральному плану «Ост» вся власть в оккупированных областях передается германской администрации, страна разбивается на имперские комиссариаты, центр страны получит название «Московия». С богатых черноземом, лесами, полезными ископаемыми территорий изгонят большую часть населения (оставшихся онемечут), освободившиеся земли заселят германские колонисты. Все это Дьякову с курсантами не следовало знать. Завершая речь перед единственным слушателем, инспектор протянул лист:

— Завтра проведем процедуру принятия присяги.

Дьяков пробежал взглядом текст:

В борьбе против общего врага на стороне германской армии и ее союзников клянусь быть верным и беспрекословно повиноваться вождю и главнокомандующему освободительных армий Адольфу Гитлеру. Я готов во имя этой клятвы не щадить себя и свою жизнь.

Дождавшись, чтобы Дьяков впитал в себя прочитанное, Боярский попросил выполнить его личную просьбу.

— Готов исполнить! — гаркнул Дьяков.

Боярский помялся.

— Желаю презентовать при встрече супруге подарок, понятно, не грошовую безделушку, а нечто ценное. За содействие в приобретение помогу в продвижении на службе. С обладателями вещичек расплачусь дойчмарками, продуктами.

Дьяков владел десятком золотых червонцев с профилем последнего царя, тремя кольцами с бриллиантами и не раздумывая впился бы зубами в глотку каждому, кто посмел отнять это. Чтобы закрепить знакомство, завоевать полное доверие инспектора, принес ему не драгоценности (чтобы не заподозрил в мародерстве), а пачку купюр с портретом Ленина.

— Что суешь? — удивился Боярский.

— Сторублевки, — ответил Дьяков. — Тут ровно сто тысяч.

Боярский вскипел:

— Неверно меня понял! Имел в виду ювелирные изделия из драгоценного металла высокой пробы. Советским деньгам сейчас грош цена. Ныне высоко ценятся дефицитные сахар, тушенка, хлеб, соль, керосин, спички. При голодном существовании, жизни на грани смерти, чтобы не сыграть в ящик, не переселиться на кладбище, увидеть детей бездыханными, люди готовы за консервы, буханку, маргарин, лекарства снять с себя последнюю рубаху, не говоря о драгоценных цацках, золотых коронках.

Дьяков сделал вид, будто решает сложную задачу, наморщил лоб, почесал затылок.

— Обнищал народ. Bce ценное успели обменять на провиант, медикаменты или лишились во время обысков. Но постараюсь исполнить приказ.

— Просьбу, — поправил Боярский и в знак дружеского отношения, положил руку на плечо Дьякова.