Состав специального назначения
Из личного дела Н. Магуры:
«1942, август, руководил вывозом из прифронтового Сталинграда архива УНКВД».
С каждым днем, даже часом фронт неумолимо приближался к Сталинграду. Горожане стали малоразговорчивыми, заметно повзрослевшие дети забыли о шалостях, играх. Все вслушивались в строгий голос диктора Левитана, зачитывающего из вывешенных на улицах радиорепродукторов сводки Совинформбюро.
На прицепленных к трамвайным вагонам платформах везли ящики с боеприпасами. На западных окраинах города устанавливали бетонные надолбы, сваренные рельсы ― «ежи», которые должны были остановить танки противника.
В райвоенкоматах формировались рабочие батальоны, каждый боец получал винтовку, десяток патронов, пару гранат. Многие предприятия, в первую очередь оборонные, перешли на двухсменную или круглосуточную работу. На центральных улицах появись зенитные орудия. Витрины магазинов, окна в квартирах заклеивали крест-накрест бумажными полосами.
В жаркое к середине лета небо поднялись аэростаты ПВО для заграждения от вражеских самолетов, корректировки с высоты огня артиллерии. На вокзал один за другим прибывали эшелоны из захваченных врагом районов с заводским оборудованием, эвакуированным населением.
В один из дней город наполнился мычанием коров, которых гнали с Украины, из Белоруссии.
С наступлением поздних сумерек и комендантского часа на улицах, площадях кроме патрулей было не встретить даже бездомную собаку. Настороженную тишину нарушали только гудки паровозов, пароходов. В целях соблюдения светомаскировки в жилых кварталах в ночное время суток выключалась электроэнергия. Резко сократилась норма выдачи хлеба, крупы, сахара, жиров.
Газета «Сталинградская правда» опубликовала очередное постановление городского Комитета обороны о строжайшем запрещении населению покидать город ― для эвакуации нет причин, следует бороться с паникой, пресекать распространяемые вражескими элементами слухи о скорой сдаче Сталинграда и его края противнику.
Шла вторая половина августа 1942 года.
1
Магура расписался в ознакомлении с приказом и нахмурил сросшиеся на переносице брови:
— Какая командировка, когда забот по горло, работы выше головы? Надо контролировать маскировку теплоэлектростанции, водоочистительных сооружений, хлебозавода. Необходимо завершить следствия и передать в трибунал дела дезертиров, погромщиков, допросить налетчиков на сберкассу, проверить охрану номерных цехов тракторного завода, ход высылки из области лиц немецкой национальности, сдачу гражданами радиоприемников, продолжить поиск изготовителей поддельных продуктовых карточек.
Николай Степанович мог привести и другие требующие незамедлительного исполнения дела, но начальник секретариата управления заговорил сам:
— Все перечисленное исполнит ваш заместитель.
— Но он тоже направляется в Саратов! ― напомнил Магура.
— Согласно штатному расписанию в руководимом вами отделе достаточно опытных оперативников, есть кому завершить дела, — давая понять, что разговор окончен, начальник секретариата опустил усталый взгляд в бумаги на столе, и Магуре не осталось ничего другого, как покинуть кабинет, успокаивал себя:
«Поездка короткая, займет от силы четверо суток… Отчего посылают именно меня, а не менее загруженного делами? Неужели начальник Управления решил наградить прогулкой в соседнюю область, дать отмененный всем с начала войны отпуск?»
Сергея Горелова не было на его рабочем месте, вместо него Николай Степанович нашел записку: «Продукты на всю группу получил. Уехал контролировать погрузку спецгруза. С. Г.»
Николай Степанович достал из шкафа подготовленный для командировок чемоданчик со сменой нижнего белья, фонариком, мыльницей, парой обойм для револьвера, коробком спичек, пакетом с бинтом. Позвонил домой, трубку взял Денис.
— Позови маму.
— Ее нет, ― опечалил сын. ― Уехала к кавалеристам учить новобранцев верховой езде.
— К ужину не ждите, уезжаю ненадолго.
Пожелав сыну получить долгожданное звание «Ворошиловский стрелок», попросил не забывать делать по утрам гимнастику. Запер кабинет, отдал ключ дежурному и поспешил на станцию Сталинград-Товарная. Горелова нашел возле санитарного вагона с флагом с красным крестом.
— Погрузка закончена, ― доложил Сергей.
— Нежелательных свидетелей, надеюсь, не было?
— Так точно. На всякий случай в целях маскировки спецгруз внесли на накрытых простынями носилках, словно это раненые.
— Когда отправление?
— Паровоз обещали пригнать к закату, в крайнем случае ночью.
— Большой спецгруз?
— Занял все купе, для сопровождающих свободным осталось служебное.
— Подхарчился?
— Не успел. Выдали двадцать брикетов овсяной каши, пять банок свиной тушенки, сухари, два каравая хлеба, фунт сахара.
Неспешную беседу прервала вышедшая из вагона Клава Мальцева. Старший сержант была в белоснежном халате, каштановые волосы скрывала косынка.
— Здравие желаю! Поспешите переодеться, товарищ майор должен выглядеть врачом, старший лейтенант санитаром, точнее, медбратом. Титан наполнен, щепок для растопки достаточно, будем в дороге чаевничать.
Магура с Гореловым заняли в служебном купе верхние полки, одну из нижних предоставили девушке. Пользуясь полученной возможностью, Николай Степанович решил впервые с начала войны как следует выспаться. Улегся на расстеленном тонком матраце и, перед тем как провалиться в царство Морфея, вспомнил, что в восемнадцатом году так же ехал в единственном в составе вагоне с членами агитбригады.
Из приказа УНКВД Сталинградской обл.
Для эвакуации архива в количестве 2043 единиц командировать в г. Саратов с 19 августа 1942 г. тт. ст. майора Магуру Н. С., ст. лейтенанта Горелова С. С., сержанта Мальцеву К. А.
2
Магура проснулся на рассвете. За окном над далеким горизонтом поднимался оранжевый шар. Мимо проносились редкие перелески, прорезанные балками пустоши, под полом перестукивались колеса. Чекист понял, что проспал отправление. Порадовался, что набрался необходимых сил, может вновь проводить на ногах круглые сутки.
Чтобы не разбудить Горелова с Мальцевой, неслышно ступая, покинул купе. Прошел в конец вагона, открыл дверь, чтобы вволю надышаться отсутствующими в городе запахами раздолья и, к своему удивлению, увидел позади санитарного вагона другой.
«Прицепили ночью, что не должно было быть, мы едем без сопровождения».
Стоило перейти в неизвестно каким образом появившийся вагон, как в грудь уперлось дуло карабина.
— Стоять! Ни с места! Руки в гору! На охраняемый объект посторонним вход строго запрещен! ― Молоденький, с пушком на верхней губе солдат передернул засов.
Магура понял, что лезть в карман за удостоверением нельзя — солдат может выстрелить, и выполнил приказ.
— Что за объект?
— Не твое дело!
На голоса в тамбур вышел военный с кубиками в черных петлицах.
— Кто будете?
— Возьмите удостоверение, оно в левом нагрудном кармане, ― предложил Николай Степанович.
Лейтенант раскрыл красную книжицу с золотым теснением «НКВД СССР», поспешил вернуть, вытянулся по стойке смирно.
— Прошу простить за задержание.
— Не извиняйтесь, ваш подчиненный действовал правильно, ― успокоил Магура. ― Как оказались прицепленными к нам?
— Начальник станции решил, что раз мы с вами из одного ведомства, оба направляемся по одному маршруту, можем следовать совместно.
— Что везёте?
— Точнее будет сказать, кого. Сопровождаем осужденных по различным статьям Уголовного кодекса РСФСР и находящихся под следствием врагов народа, последних из Саратова отправят в столицу. Приговоренных ожидает этап за Урал.
— Сколько человек в конвое?
— Со мной трое.
— Почему так мало?
— Личный состав сильно поредел, многие ушли в действующую армию. Каждый оставшийся вынужден работать за троих.
— Много зеков?
— Как говорится, семь пар нечистых и столько же других, из них двое женского пола.
Так называемые «столыпинские» вагоны для транспортировки арестантов рассчитаны лишь на 24 заключенных. Лейтенант догадался, что подумал старший майор, и пояснил:
— Вместо поездки в тесноте в товарной теплушке с двумя этажами нар, дырой в полу вместо туалета, наши едут в истинно царских условиях.
Увидев шедшего по вагону Магуру, заселившие боксы арестанты прильнули к решеткам. Один из них остановил чекиста:
— Тоже спешите в Сибирь-матушку? С радостью для вас потеснимся.
Николай Степанович обернулся на голос и узнал Непейводу.
— Не забыл, как после тухлой воды в камере у себя в кабинете потчевали свежей из графина. Век буду помнить, и как на допросе дали курнуть.
— Как сидится? ― перебил Магура.
— Не впервой видеть небо за решеткой в крупную клетку, Рад, что избежал высшей меры ― приняли во внимание, что не принес вреда советской власти.
— Не успели, ― поправил чекист.
Непейвода пропустил замечание мимо ушей.
— Еще учли, что лично отправил к праотцам германца Яшку Дубкова, не дал ему стрелять ракетами, за это вместо пули получил двадцать годков зоны.
Слушать разглагольствования у Магуры не было ни желания, ни времени. Последний бокс занимали две женщины: одна спала, отвернувшись к стене, другая, с копной нечесанных седых волос, тихо, но внятно произнесла сквозь сжатую вставную челюсть:
— А от меня не услышите радости от встречи, тем более благодарности. ― Учительница музыки (она же Хорек) опалила Магуру ненавидящим взглядом. ― Век бы вас больше не видеть! Ни о чем не жалею ― свои годы прожила не напрасно, оказывая посильную помощь моему дорогому фатерлянду, которого люблю, как любила бы, лелеяла собственных, к сожалению не рожденных, детей Раз судьбе стало угодно снова нас столкнуть, извольте сообщить мой маршрут, что следует ждать.
— Вас ожидает Москва, завершение следствия, трибунал, ― ответил Магура. ― Приговор зависит от вашего благоразумия. Поможете выйти на скрывающихся до поры до времени в нашем тылу других агентов абвера, и положенную в военное время за шпионаж высшую меру наказания заменят отправкой за колючую проволоку.
— Пребывание в лагере на Севере, в краю вечной мерзлоты, не заходящего летом и не всходящего зимой солнца равносильно пытке. Лучше пуля в сердце, нежели голодать, болеть цингой, дистрофией.
— Вид у вас вполне бодрый, дождетесь победы.
«Хорек» скривила узкие губы:
— Чьей победы? Уж не вашей ли? После массовых репрессий выселений малых народов Кавказа, Крыма, уничтожения комсостава, не-завершения перевооружения, позорной сдачи территорий, громадных людских потерь на фронтах о победе может мечтать лишь круглый дурак, лишенный мозгов идиот! Сo дня на день непобедимые армии вермахта под фанфары войдут в Сталинград, следом захватят Москву, Ленинград, двинутся к Уралу. В войну вступят союзники Германии Турция с Японией, они оккупируют Закавказье, Дальний Восток.
Хорек долго бы брызгала слюной, но Магура не стал слушать, вернулся в санитарный вагон, сожалел, что отсутствие радио, свежих газет не позволяет узнать положение на фронтах.
От Советского Информбюро
В течение ночи 20 августа наши войска вели бои с противником в районе юго-восточнее Котельниково, а также в районе Пятигорска. В районе Клетской наши войска предприняли несколько контратак. На других участках фронта никаких изменений не произошло.
Из информационной сводки главного командования вермахта
В междуречье Волги и Дона южнее Сталинграда 19 августа взяты штурмом позиции противника. Авиация нанесла удары по железной дороге и тыловым коммуникациям.
Из письма немецкого солдата
На этих днях падет Сталинград и решится дело с Россией. Дела у нас идут как по маслу. Сталинград будет полностью уничтожен. Пленные очень забитые, необстрелянные вояки, которые должны были отстоять город, но это им не удастся.
3
На первой остановке Клава спрыгнула на щебенку насыпи, заспешила к пристанционному рынку, где на прилавке был выставлен нехитрый товар. Не торгуясь приобрела соленые огурцы, пару пучков моркови, горку яблок, домашней выпечки пирожки, репчатый лук, помидоры.
— Бери, милая, заодно и махорку ― прошу недорого, насквозь курящего пробирает, голова светлеет, ― предложила торговка.
— Спасибо, не курю, ― отказалась девушка.
— Так твои мужики с удовольствием употребят и станут за заботу благодарить.
— Моим мужикам, особенно раненным в грудь, запрещено дымить, к тому же у многих руки в бинтах ― не свернуть самокрутку. Скорее бы довезти до стационарного госпиталя.
Торговки заспешили, перебивая друг друга:
— Бери все без оплаты!
— Самосадом, как оклемаются, всласть накурятся!..
— Овощи и фрукты помогут быстрее зарубцеваться ранам!
Не дожидаясь согласия, наотрез отказавшись от оплаты, торговки нагрузили сержанта всем, что принесли для продажи. Клава принялась благодарить, но ее не слушали.
— Может, наших мужей и сыновей, которые нынче воюют, тоже угостят.
Девушка оставила на прилавке пять червонцев, бегом вернулась к вагону, возле которого Горелов беседовал с мужчиной неопределенных лет в нелепом летом кожаном пальто, портфелем в одной руке, саквояжем в другой.
— Изъясняйтесь короче и понятнее, ― потребовал старший лейтенант.
Мужчина заспешил:
— Прошу вашего содействия, верю, что встретил имеющего доброе, отзывчивое к чужому горю сердце, поможете попавшему в весьма затруднительное положение.
— Что нужно от меня?
— Довезти до Саратова. Вторые сутки маюсь на станции. На проходящие поезда не продают билетов, впрочем, для приобретения не имею литера. Буду безмерно благодарен, если возьмете с собой, готов заплатить сколько потребуете. Назовите сумму.
Горелов нахмурился.
— Предлагаете взятку?
Мужчина затряс головой:
— Ни в коем случае! Лишь оплатить любезно оказанную услугу, ― не дожидаясь согласия, жаждущий как можно скорее покинуть станцию, выронил банкноты с портретом Ленина. Побледнел, присел на корточки, стал с поспешностью собирать рассыпавшиеся купюры.
Горелов потребовал предъявить документы. Мужчина залепетал нечто невразумительное, попятился. Пришлось Сергею крепко взять его за локоть, обыскать. Из пиджака на свет появились паспорт, из саквояжа в банковских обертках тугие пачки сторублевок.
— Откуда подобное богатство?
Желающий уехать потерял дар речи. После приказа: «Следуйте!», с трудом передвигая ноги, двинулся к зданию станции.
В вагон Горелов вернулся довольно скоро. Не успел отдышаться, как состав тронулся. Не дожидаясь расспросов поведал, что сдал задержанного в линейное отделение милиции.
— Заведовал местной сберкассой. Клялся всеми святыми, родственниками, собственным здоровьем, что казенные деньги не похитил, а сберег от бомбардировки, но веры ему нет.
Под протяжный гудок паровоза Клава соорудила салат, пять румяных, еще теплых пирожков Горелов отнес машинисту и кочегару.
— Сколько пробудем в пути? ― поинтересовалась Клавдия.
— Затрудняюсь назвать точное количество часов, — признался Магура. ― Все зависит от наличия необходимого топлива, исправности водокачек, поломки и ремонта паровоза, наконец от иных обстоятельств.
— Какие еще обстоятельства? ― удивился Сергей.
— Непредвиденные. Надо быть к ним готовыми.
Телефонный разговор Сталина с 1-м секретарем Сталинградского обкома и горкома ВКП(б) А. Чуяновым.
— Как готовы встретить наступающие немецко-фашистские войска, желающие с ходу взять Сталинград?
— Обстановка, товарищ, Сталин, тревожная. Но промышленность работает с огромным напряжением, выполняя фронтовые заказы. Народ относительно спокоен, налеты вражеской авиации встречает без паники, население подготовлено к обороне, чувствует себя уверенно. Прибывшие с запада эвакуированные постепенно отправляются на восток страны.
— А как идут дела на фронте?
— Командование собирает отходящие части и соединения, укрепляет фронтовую линию обороны. Резервов, особенно танковых, недостаточно.
— Успокаиваете Сталина, рисуете все в розовых красках, но утекают трусы, паникеры, не оказывается решительное сопротивление противнику! Завтра немцы сядут вам на шею и удушат. Требую немедленно вернуться из Астрахани командованию и аппарату военного округа и заняться обороной города. А вам поручаю нещадно бороться с дезорганизаторами и паникерами.
4
Голые пустоши сменили перелески, небольшие поселения. Колеса вагона вели свою нескончаемую песню, которая клонила ко сну. Увидев, что подчиненные клюют носами, уронили головы на грудь, Магу-ра подумал: «Пусть поспят, точнее, подремлют — могут ожидать бессонные сутки».
Сам Николай Степанович ночью не сомкнул глаз. Ранним утром на разъезде, когда паровоз с двумя вагонами загнали на запасные пути, пришел к железнодорожному начальству. Болезненно худой, с впалой грудью, осунувшимся лицом, красными от недосыпания глазами, в висящем как на вешалке мундире, начальник разъезда спокойно выслушал требование не задерживать госпиталь на колесах. Небольшими глотками осушил кружку воды. Вытер губы, шею и произнес:
— Неукоснительно выполняю приказ о беспрепятственном пропуске в Сталинград воинских эшелонов с пополнением, вооружением для защитников города. Не вы одни застряли у нас, на соседних путях десятый час стоит состав с артистами городских театров, экспонатами музея, археологическими находками, прочим культурным добром.
Магура напомнил, что раненые дороже перечисленного.
— Согласен, ― устало ответил железнодорожник, ― посему отправим при первой же возникшей возможности.
Разговор перебил грохот проходящего мимо очередного состава с накрытыми брезентом танками, орудиями, и чекист не стал настаивать на выполнении своего требования.
Прошли часы томительного ожидания, лишь после заката два вагона покатили к Саратову, вновь застучали колеса.
В арестантском вагоне Хорек подсела к соседке.
— Довольно давно делим с вами эту камеру, а не удосужились познакомиться. Это упущение не делает чести интеллигентным людям.
— Почему решили, что я не из простолюдин? ― спросила вторая заключенная.
— Я прекрасный физиономист, чем справедливо горжусь, еще наблюдательна, ни единая мелочь не ускользает от внимания. Стоит лишь взглянуть на человека, тем более провести с ним бок о бок несколько часов, как он становится ясен, безошибочно определяю его возраст, профессию, другие важные данные.
— Научили этому в абвере?
— Как вы об этом догадались?
— Слухами земля, в данном случае внутренняя тюрьма, полнится. Толстые стены не помеха для проникновения сведений. Всему контингенту зеков быстро стало известно, что камеры пополнились немецкими агентами, Так называемыми «сигнальщиками» во главе с их руководительницей.
— Резидентом, ― поправила Хорек. — Раз моя профессия и деятельность в стане врагов перестала быть тайной, представлюсь, Клаузе Матильда. Отчество у немцев называть не принято. До недавних пор, точнее, до своего ареста, весьма успешно оказывала родному фатерлянду действенную помощь в приближении победы великой Германии.
— За что лишились свободы?
— Временно, недолог день и час, когда Советский Союз, этот колосс на глиняных ногах развалится, падет на колени перед мощнейшими армиями вермахта, сыскавшими славу при захвате стран Европы, и я удосужусь заслуженной награды, буду купаться в лучах славы. Но наша беседа дала нежелательный крен, больше говорим обо мне, нежели о вас.
— Что желаете узнать?
— В первую очередь за что арестованы, в чем обвиняетесь, по какой проходите статье Уголовного кодекса, наконец как звать-величать.
— Татьяна Николаевна Рыбакова.
— И это все?
— Хватит этого.
— Верно ли, что в Красной прослужили комиссаром больше двадцати лет?
Рыбакова сжала губы, Хорек продолжила расспросы:
— Верно ли, что награждены орденом Боевого Красного Знамени, почетным оружием, как револьвером, так и шашкой, знакомы со многими командармами, членами правительства, ЦК партии вплоть до усатого грузина?
Не дождавшись ответа, Хорек присела на край полки.
— Неразговорчивы от рождения и по характеру или я не внушаю доверия? Мы с вами в одинаковом положении, обе под следствием, обеих везут неизвестно куда. Напрасно за мою откровенность платите неблагодарностью. Будет сложно пребывать нам под одной крышей.
Рыбакова перебила:
— Разъехаться при всем желании нам не удастся, придется терпеть присутствие друг друга. Не ставьте себя и меня на одну доску. Вы подлый, заклятый враг всего советского народа, и значит, лично мой.
— Но вы…
— Да, арестована, могу быть осуждена, репрессирована, но не перестаю горячо любить Отчизну, готова погибнуть за ее свободу.
Давая понять, что не желает продолжать разговор, Рыбакова отвернулась. Стерпеть сказанное было для мадам выше ее сил, и она вылила на соседку переполняющий гнев:
— Вы… вы потерявшая разум фанатичка! Напрасно питаете надежду, что Сталинград не захватят, ваша страна выстоит в смертельной схватке! Город существует последние дни, даже часы, будет сметен с лица земли артиллерией, бомбовыми ударами с воздуха, превратится в груду развалин!
Приказ штаба 6-й армии, 19 августа 1942 г.
Русские войска будут упорно оборонять район Сталинграда. Они заняли высоты на восточном берегу Дона западнее Сталинграда и на большую глубину оборудовали здесь позиции. Следует считаться с тем, что они, возможно, сосредоточили силы, в том числе танковые бригады, для организации контратак. Поэтому войска могут встретить сопротивление в сторону наших северных флангов. В результате сокрушительных ударов последних недель у русских уже не хватит сил для оказания решительного сопротивления.
6-я армия имеет задачей овладеть перешейком между Песковаткой и Трехостровской. Обеспечивая себя с севера, она наносит удар по обе стороны от Вертячего. Одновременно часть сил проникает в город…
Командующий армией, генерал-полковник Паулюс
Приказ ставки вермахта
В итоге мощного наступления противник отброшен на Кавказ и Дон, а центральная часть России отрезана от районов Кавказа, имеющих жизненно важное значение для дальнейшего ведения войны. При этом противнику нанесены громадные людские потери. Я позабочусь о том, чтобы усилить боевые части, сменить фронтовых солдат, непрерывно сражавшихся на передовой линии на протяжении полутора лет…
Адольф Гитлер
5
Первым гул, похожий на надоедливое, на одной ноте пение комара услышал дымящий папиросой в тамбуре у открытой двери молодой конвоир. Гул приближался, становился громче. Стоило высунуться из вагона, как в высоком, жарком небе рядовой увидел самолет. Достигнув железнодорожной линии, тот спикировал на короткий состав.
«То ли «Фоккевульф», то ли «Мессермитт», ― определил солдат и бросился в вагон. — Налет!
Что-либо еще крикнуть не успел — рядом с вагоном, подняв гору песка, взорвались несколько бомб, крышу пробила пулеметная очередь.
Пролетев над составом, вражеский самолет сделал круг и вернулся. Сбросил новую порцию бомб, от одной сцепка с санитарным разорвалась, и «столыпинский» вагон свалился под откос.
Довольный успехом, самолет с крестами на фюзеляже и крыльях скрылся в горячем мареве.
— Тормози! ― приказал Магура машинисту. Не стал дожидаться, когда состав прекратит свой бег, спрыгнул на насыпь, побежал к лежащему на боку тюремному вагону, из которого выбирались лейтенант с двумя конвоирами. ― Где арестованные? ― Были в своих боксах, — ответил лейтенант. ― Вывести, если живы.
Подследственные пострадали мало, с полученными во время падения синяками, ссадинами, ушибами их вызволили из мест заключения, последними вытащили женщин.
— Всю свою жизнь был безбожником, а сейчас верю, что Бог есть, — признался, растирая ногу, Непейвода. ― Не будь защиты Бога лежал бы бездыханным.
— Меня благодари, ― буркнул грузный, с мускулатурой атлета или грузчика арестант. — Это я за всех нас обратился к Всевышнему на небесах, упросил о ниспослании милости, умолил сохранить наши грешные души.
— Откуда знаешь молитвы?
— Еще в раннем детстве обучен молитве «Отче наш», а как подрос, запомнил другие, кои произносил в храме при различных православных обрядах, таинствах.
— Уж не попом ли был?
— Не был, а остаюсь им до своего последнего часа. Рукоположен задолго до охвативших святую Русь богохульств, гонений на верующих и их пастырей, варварских разрушений храмов или устройств в них конюшен, ссылок слуг Божьих на явную погибель в края вечной мерзлоты, на острова в Северном море.
— За что загребли?
— Проведали, что в годы междоусобной Гражданской, когда брат шел на брата, отец на сыновей, служил в армии барона Врангеля, призывал белое воинство не жалеть живота своего для скорейшего освобождения попранной безбожниками святой Руси, возвращения прежних уклада, власти, царствования Дома Романовых…
К пережившей вместе со всеми налет, бомбежку, крушение вагона Хорьку вернулась речь, и с не скрываемым сарказмом она ответила священнослужителю:
— Забыли добавить, что истово вдохновляли паству на ратные подвиги, сами брали в руки оружие, отправляли к праотцам краснозвездных ворогов.
Неподалеку переговаривались два арестанта.
— Надо поскорее, не теряя времени, пока охрана не очухалась, дать драпака.
— Шагу не успеешь сделать, как схватишь пулю. У солдат приказ: в каждого, кто пойдет на побег, стрелять без предупреждения.
Бежать предлагал своему шефу и Непейвода:
— Берем ноги в руки, и поминай нас как звали, ищи ветра в поле. Прощай следствие, приговор, здравствуй воля-волюшка.
— И куда собираетесь замелькать пятками? ― спросила старуха. ― Вокруг на сотни километров ни жилья, ни, главное, воды. Лично я не горю желанием, не устраивает перспектива помереть от жажды или быть загрызенной гиенами.
— К вашему сведению, гиен в Поволжье отродясь не было.
Не слушая возражений, Хорек, продолжала настаивать на невозможности побега:
— Он полностью исключен, по крайней мере для меня. При не малых годах, больных ногах — далеко уйти не удастся.
Поблизости беседовали Магура и Горелов:
— Не было печали, изволь теперь возиться со свалившимися нам на головы зеками, ― жаловался Сергей. ― Что с ними делать?
— Доставить до места их назначения.
Николай Степанович покосился на сидящих близ железнодорожных путей пассажиров тюремного вагона и остановил взгляд на Рыбаковой. Подошел, присел рядом.
— Здравие желаю, товарищ комиссар.
— Знаете меня? ― удивилась Татьяна Николаевна.
— Встречал в начале января двадцатого при освобождении Царицына.
— Штурм города помню, а вас, извините, нет.
— Вы шли в наступлении в первых рядах, вели за собой моряков Волжской военной флотилии, были в кожанке, с маузером.
— Представьтесь.
— Сотрудник Сталинградского управления НКВД, старший майор госбезопасности Магура. Странно, что не знал о вашем аресте.
— Ничего удивительного, в ваш город под конвоем доставили в начале этой недели из Ростова.
— Что инкриминируют?
— Обвинили, что после окружения части двое суток провела в тылу противника, была завербована немецкой разведкой, передала дивизионную кассу, секретные документы, государственные награды. Не поверили, что все уничтожила. Еще в близкой связи с мужем-антисоветчиком, заговорщиком, троцкистом, в выполнении его преступных заданий.
— Но ваш супруг комбриг, орденоносец скоропостижно скончался перед войной, похоронен с воинскими почестями.
Рыбакова поправила:
— Не умер в результате неизлечимой болезни, как писали в газетах, передали по радио, а застрелился. Предвидел арест, закрытый суд, ложность обвинений, приговор и не захотел умереть с тавром врага народа, повторить судьбу маршала Тухачевского, группы видных военачальников и свел счеты с жизнью.
Магура решил сменить тему трудного для собеседницы разговора:
— Прекрасно выглядите, несмотря на пребывание в душном помещении, без прогулок на свежем воздухе.
— Не льстите и не лгите, — потребовала Рыбакова. — За месяц ареста, транспортировки из одиночной камеры в ваш Сталинград выгляжу не лучшим образом, постарела на десяток лет. Но хватит обо мне. Что собираетесь предпринять в создавшейся ситуации?
— Завершить маршрут, доехать до пункта назначения, сдать в Саратове спецгруз и спасшихся при налете.
Магура не сообщил, что вынужден пойти на грубое нарушение инструкции, поселить рядом с секретным архивом не просто посторонних лиц, а арестованных. Приказал освободить в санитарном вагоне для новых пассажиров несколько купе — папки с документами перенести в соседние.
Во время заселения Хорек высказала свое недовольство:
— Заявляю решительный протест: отказываюсь ехать в тесноте, как селедка в бочке! Требую предоставить приемлемую для моего возраста жилплощадь!
— В тесноте — не в обиде, — ответила Клава, Горелов добавил:
— Не протестуйте, радуйтесь, что остались живы.
Магура пригласил Рыбакову в служебное купе, предложил занять свободную нижнюю полку. Машинист дал гудок, и короткий состав продолжил свой бег.
Непейвода зашептал Хорьку в ухо:
— Без вас я бы запросто покинул вагон на ходу. Конвойный — молокосос, прибить такого раз плюнуть, придушу голыми руками, как куренка.
— Охранников двое, с ними их командир, — напомнила старуха и услышала в ответ:
— Второй занят чисткой оружия, лейтенант гостит у чекистов.
— Не люблю повторять, но приходится — мне далеко не уйти, к тому же, даже если удастся достигнуть и перейти линию фронта, что маловероятно, нас встретят не с распростертыми объятиями.
— Это почему?
— Мне не простят провала группы, вам не сойдет с рук невыполнения задания по наводке ракетами авиации на главные в Сталинграде оборонные объекты.
— Пусть об этом у вас голова не болит. Предстанем перед начальством в лучшем виде, настоящими героями.
— Каким образом?
— Вернемся не с пустыми руками, а с бесценным для немцев трофеем. Я глазастый и сильно умный, от меня даже маломальская мелочь не ускользает, все запоминаю, беру на карандаш. Катим по рельсам в санитарном вагоне, а в нем ни единого раненого. Дело явно нечистое. Везут совсем иное, которое для отвода глаз выдают за покалеченных в боях.
— Что конкретно имеете в виду?
— Пошевелил мозгами и скумекал, что отправляют из ставшего прифронтовым Сталинграда очень ценное.
— Например?
Непейвода с придыханием ответил:
— Золотишко и бриллианты из подвалов банка! На них желают купить у союзничков за океаном оружие, боеприпасы, продовольствие и прочее, в чем страна ныне нуждается.
Хорек оскалила вставную челюсть.
— Не смешите! Золото, изделия из драгоценного металла, бриллианты давно вывезены с куда большей, нежели сейчас, охраной. При моем слабом зрении я зорче вас. Не укрылось что соседние купе чуть ли не до потолка заполнены папками. Чекистский архив для абвера несравненно дороже золота.
Непейвода слушал германского резидента в Сталинграде с открытым ртом, и, видя к себе внимание, Хорек продолжала:
— Каждый документ советских органов безопасности намного ценней драгоценного металла, ювелирных украшений, даже короны российских императоров. За доставку архива чекистов абвер осыплет почестями, повысит в звании.
— Так не будем чесаться! Захватим этот самый архив и поспешим с ним к хозяевам.
— Документов довольно много, чуть ли не весь вагон, двоим их не унести. К тому же нам не справиться с шестью врагами.
Не получив согласия на завладение архивом, Непейвода перестал делиться с резидентом своими планами, тем более признаваться, что хочет первым делом уничтожить свое следственное дело, чтобы немцам не стало известно, как глупо был арестован и, желая сохранить себе жизнь, выдал остающихся на свободе подельников-«сигнальщиков». С трудом дождался, когда безлюдные за окном равнины сменили выбежавшие к дороге поселки, наступили сумерки и обратился к охраннику:
— Живот схватило — нет сил больше терпеть. Поимей сострадание, отведи в сортир. — Состроил на лице такую гримасу, что солдат сжалился:
— Выходи.
Непейвода дошагал до туалета, скрылся в нем. Спустя пять минут конвоир постучал в дверь.
— Кончай свое дело!
Не дождавшись ответа, рванул ручку, сорвал на двери внутреннюю задвижку и был втянут в туалет, оглушен ударам кулака.
— Одним защитником мачехи-Родины меньше, — пробурчал Непейвода, забрал не подающего признаков жизни карабин. Собрался так же, без лишнего шума избавиться от второго солдата, но из служебного купе вышла Рыбакова. Встала у окна, достала папиросу, примяла мундштук гармошкой, чиркнула спичкой по коробку, закурила, жадно затянулась и с опозданием заметила Непейводу. Некоторое время они смотрели друг на друга, первым заговорил руководитель «сигнальщиков».
— Не спится, захотелось подымить? И я бы с громадным удовольствием курнул, да только вначале непременно надо мою мадаму освободить. Знаю, что и вас ожидает приговор с серьезными статьями, каждая тянет на расстрел. Теперь избежите суда, пули, переселения в могилу. Вначале совместными силами уберем второго солдатика, затем его командира — с одной винтовкой, понятно, будет трудновато это выполнить, но вооружимся пушкой лейтенанта, вторым ружьем и прикончим чекистов. Не мне вас учить, как разделаться с врагами — в минувшую войну, чай, не только проводили политбеседы, призывали воевать за построение светлого царства социализма, а и лично отправляли противников на тот свет.
Непейвода прижался к стене, чтобы пройти мимо Рыбаковой, но лишь поравнялся с комиссаром, как Татьяна Викторовна вырвала у него карабин, и спящий вагон разорвал выстрел — пуля ушла в потолок. Тотчас в коридоре появились Магура, Горелов и Мальцева, следом лейтенант с конвойным. Рыбакова подтолкнул дулом опешившего Непейводу:
— Принимайте.
Перед тем как сникшего, понуро опустившего голову отвели к другим арестантам, Магура поинтересовался у него: отчего после освобождения от конвоира не покинул вагон? Непейвода признался, что одному ему было нельзя бежать:
— Немчура не простила бы, что бросил мадам, посчитали главным виновным в провале операции, невыполнении задания.
Над пришедшим в сознание солдатом склонился заключенный, сообщивший, что ряд лет проработал в Кремлевской больнице, где лечил привилегированных пациентов.
— За что попали в разряд врагов народа? — поинтересовался лейтенант.
После затянувшейся паузы врач ответил:
— Вместе с коллегами был в курсе, что нарком тяжелой промышленности, член ВЦИК, Политбюро Серго Орджоникидзе и супруга Сталина Надежда Аллилуева умерли не от неизлечимых болезней, как об этом сообщили газеты, а застрелились, командарма Михаила Фрунзе зарезали на операционном столе по приказу вождя, сына Горького, супругу Генриха Ягоды отравили. Всех знавших об этих преступлениях репрессировали. Подобное ожидало и меня, пришлось спасаться от ареста, бежать из столицы. Под чужим именем врачевал в Задонской глубинке. В первый день войны изъявил в военкомате желание быть призванным работать в госпитале, но документы признали фальшивыми, меня лишили свободы.
Магура подал лейтенанту знак не мешать, не отвлекать доктора от выполнения им своего профессионального долга и поблагодарил Рыбакову за находчивость,
— На моем месте подобным образом поступил бы любой советский гражданин, — ответила комиссар и, давая понять, что благодарность неуместна, выбросила в окно докуренную папиросу, вернулась в купе. Тем временем Клава Мальцева успокаивала пришедшего в себя раненого.
— В твои годы любая рана заживает быстро, к утру вернешься в строй.
Охранник не успел повиниться в том, что позволил сбить себя с ног, лишить сознания, главное, отобрать оружие, как с тендера паровоза в вагон вошел кочегар, да не один, а с перемазанной с головы до ног угольной пылью, выглядевшей негритянкой девчушкой.
— Пошел после набора на разъезде воды шуровать углем и чуть лопатой ее не задел — зарылась, как мышь, в антраците.
На вопрос, сколько ей лет, «заяц» ответила: «Семь» и уточнила:
— Весной стукнуло, вскорости в школу идти.
— Отчего бежала от получения знаний, куда держала путь?
Клава вытерла платком девочке лицо и получила ответ:
— Школа обождет, сяду за парту когда всех фашистов победим.
— Далеко направлялась?
— Туда, где война идет.
— Так она же в противоположной стороне. Мы не на фронт, а в тыл едем.
Девочка не поверила, взглянула на Магуру, которого признала старшим, и Николай Степанович подтвердил:
— Точно так.
Старший майор вспомнил восемнадцатый год, когда на крыше агитвагона обнаружили фокусника. В памяти сохранился и беспризорник, высаженный из состава в том же году на разъезде 204-й километр.
«Где ныне старший политрук Павел Рукавишников, на каком фронте? Последний раз встретились при вручении ему ордена Боевого Красного Знамени за участие в боях с японцами в Монголии».
Клава Мальцева продолжала беседовать с «зайчишкой».
— Сейчас твои мать с отцом места себе не находят, сна лишились в поисках дочери.
Девочка мотнула головой.
— Не ищут. Мамка померла, а батя воюет. Жила у соседки, с рассвета и до заката копалась на ее огороде, коз доила, воду из колодца таскала.
— На фронте собиралась отца искать?
— Ага. Еще помогать выхаживать раненых, еду им готовить — я рукастая, не смотрите, что мала.
— Пошли.
— Куда?
— Умываться и ужинать. Давно не ела?
Девочка кивнула.
В отдел народного образования г. Саратова
Прошу зачислить в вверенный вам детский дом оставшуюся без попечения родителей гр. Шашко Марию Ивановну, семи лет. Ст. майор госбезопасности Магура Н.
6
От резкого торможения охранники с лейтенантом не удержались на ногах, в заполненными документами купе развалились горы папок, в служебном Горелова отбросило к стене, арестованные попадали на пол.
Короткий состав проехал полсотни метров и замер. Из трубы паровоза продолжали вырываться клубы дыма, у колес шипели струи пара.
Магура спрыгнул на насыпь, добежал до паровоза, поднялся по лесенке в будку, где, не дожидаясь расспросов, машинист произнес:
— Замешкайся я чуток, не тормозни вовремя, и на одну душу стало бы меньше — рабу Божьему под колесами вышел бы полный карачун.
Машинист имел в виду стоящего на путях перед составом с поднятой рукой человека в ситцевой косоворотке, заправленных в резиновые сапоги холщовых штанах, с удочками и ведром у ног. При виде спешащего к нему военного бросился навстречу.
— Я, это самое, сижу у запруды, жду, когда клюнет, а они возле моста промеж себя болтают не по-нашему. Сами в одежде, какую в Красной все носят, но сразу скумекал, что дело нечисто. Решил поспешить в село, предупредить о вражинах, тут, на счастье, вы подвернулись.
Из несвязного рассказа Магура понял, что речь идет о двоих в армейском обмундировании, говорящих на чужом языке.
— Успокойтесь, — попросил Николай Степанович рыбака, но сам не мог унять охватившее его волнение.
— Немчура, сомнений нет! Ведут себя нахально, будто ничего и никого не опасаются.
— Вас заметили? — перебил Магура, и когда рыбак затряс головой, спросил: — Что они делали?
— Провод от моста тянули, потом перекур устроили.
— Снимайте сапоги, рубашку и головной убор, — потребовал чекист.
Рыбак послушно выполнил приказ, Магура переоделся, переобулся в сапоги, нахлобучил на голову соломенную шляпу, свою одежду отдал Горелову. Похвалил себя за то, что утром не побрился. Засунул за спиной под пояс, накрыл полой рубашки малый маузер.
— Я с вами, — потребовал Горелов и услышал в ответ:
— Остаешься за старшего при грузе. Со мной пойдет старший лейтенант.
Начальник конвоя приложил руку к козырьку фуражки:
— Есть пойти с вами!
— Кстати, как вас зовут?
— Романом Гучковым.
— Захватите автомат с запасным диском.
Перед тем как зашагать по шпалам, Николай Степанович взял удочки, поднял ведро, извинился перед их владельцем за то, что лишает его удовольствия половить рыбу.
До речки было рукой подать, и вскоре Магура с лейтенантом наблюдали из зарослей камыша за двумя незнакомцами возле каменной опоры железнодорожного моста. В расстегнутых гимнастерках, с закатанными рукавами, они вели неспешный разговор.
Николай Степанович напряг слух. Вновь пригодилось изучение немецкого, не напрасно корпел над учебниками, словарем, практиковался в разговорной речи.
— И долго будем, как говорят русские, ждать у моря погоды, считать в небе галок? — спросил долговязый с топорщащимися ушами.
Второй вместо ответа сам задал вопрос:
— Не забыл за годы проживания в Германии родной язык?
Первый нахмурил брови.
— Русский мне не родной. Пользовался им по необходимости, вынужденный жить среди чуждого мне народа. Дома с мутер изъяснялся исключительно на языке фатерлянда.
— Как давно проживал в России?
— Со дня рождения и до возвращения на родину предков, которые поселились в начале минувшего века в пригороде Царицына в немецкой колонии Сарепта.
— Как приняли у нас?
— Вначале недружелюбно, — настороженно. Не сразу удалось изменить к себе отношение, трудно вживался в новую обстановку.
— В нашу группу включили из-за знакомства с Поволжьем?
— Не только, но это было главенствующей причиной. Удостоверились в искренней верности идеям национал-социализма, фюреру.
— Задаю вопросы не из праздного любопытства. Делаем общее дело, связаны одной веревочкой, чтобы полностью доверять напарнику, надо о нем знать многое. Так что не обижайся на расспросы.
— Чем вести допрос, поспал бы.
— Удивительно, но после бессонной ночи с полетом, прыжком усталости не чувствую, нет желания приклонить голову.
— Пользуйся предоставленной возможностью отдохнуть, набраться необходимых сил.
— Будь я вместо тебя главным в группе, подорвал бы мост и поспешил в Сталинград для выполнения следующего задания.
— Мало сокрушить мост, тем самым нарушить по нему движение, следует и пустить под откос спешащий в осажденный Сталинград с людским подкреплением, техникой эшелон. Пока на север идут составы с эвакуированными семьями высокопоставленных партийцев.
— Кстати, не боишься, что в Сталинграде, который ты исходил вдоль и поперек, столкнешься со старым знакомым?
— Со времени моего отъезда в Германию прошло почти десять лет, за эти годы все знавшие меня разъехались по другим городам или не узнают. Не стоит опасаться и проверки, документы, как и у тебя, сделаны безукоризненно, «белый билет» об освобождении от службы, справка о тяжелой форме туберкулеза, не к чему придраться.
— Пора перекусить, но консервы не лезут в горло…
Когда двое замолчали, Магура приказал лейтенанту:
— Разделимся, я пойду к диверсантам, ты по моему сигналу — это будет песня, поможешь пленить врагов.
— Могут оказать сопротивление, — предположил лейтенант.
— Этого не допустим, пресечем.
Николай Степанович нахлобучил по самые брови шляпу и вышел из зарослей камыша, стал с беззаботным видом насвистывать себе под нос, до тех пор пока путь не преградил диверсант с черными петлицами на гимнастерке.
— Стой! Куда прешь?
— К клеевому месту, вчера под закат бросил там подкормку, — признался старший майор госбезопасности. — Желаю прийти домой с полным ведерком карасей, а коль повезет, то и с сомом весом с пяток килограмм — он за корягой прячется. Супружница сготовит такую наваристую ушицу, что от нее за уши не оторвать, к такому случаю припрятал шкалик.
Казалось, Магуру было не остановить, долго бы болтал о своем увлечении, но сержант перебил:
— Хватит языком трепать! Веди на свое заветное место, погляжу, как там клюет, желаю сам половить. Последний раз сидел с удочкой на озере перед войной. — Услышал за спиной шаги, обернулся к подходившему напарнику: — После еды всухомятку полакомимся рыбным супом.
— Для ушицы непременно требуются перец, укроп, — напомнил Магура.
— Сойдет и без пряностей, — перебил сержант.
— Не задерживайся, — попросил напарник.
— Не беспокойся, — успокоил любитель рыбной ловли. — Обладаю отличным слухом, задолго до подхода к нам состава услышу его. — Подтолкнул «рыбака». — Шевели ногами.
Магура двинулся по течению реки, желая подальше увести от моста. Шел и, словно не получил приказа не болтать, не умолкая хвастался своими уловами, набирающим день ото дня вес хряком, хорошим урожаем на огороде помидоров, получением в сберкассе по выигравшей облигации полсотней рубликов, намерении съездить в город за дефицитными электрическими лампочками и иголками для швейной машинки. Спутник на этот раз не перебивал, позволял высказаться. У первой на пути запруды Магура принялся насаживать на крючок червя, стоило справиться, сержант отобрал удочку.
— На летних каникулах в гимназии чуть ли не целыми днями пропадал на рыбалке. К фрау Ильзе возвращался с полным садком форелей.
Магура слушал и размышлял:
«Форель водится лишь в реках альпийских районах Швейцарии или гористых в Германии. Проговорился, и что проходил учебу в гимназии, которых у нас нет. Ильзу назвал фрау».
Сержант скинул сапоги, снял галифе, оставил на берегу ремень с кобурой, ступил в реку. Когда вода достигла колен, забросил крючок с насаженным червем, устремил взгляд на поплавок из бутылочной пробки. Спустя пяток минут спросил:
— Почему не клюет? Врал, будто тут много рыбы?
В ожидании ответа, обернулся и при виде направленного на себя маузера выронил удочку, которую унесло течение. Не в силах произнести ни слова, округлившимися глазами уставился на дуло револьвера.
— Рыбалка отменяется, — «обрадовал» чекист.
Не дожидаясь приказа, немец поднял руки, вернулся на берег.
Магура вспомнил о лейтенанте: «Маскируется умело. Ни разу не заметил его присутствия, не слышал шагов». Откашлялся и пропел куплет песни, которую в фильме «Истребители» исполнял артист Марк Бернес:
Пройдет товарищ все фронта и войны,
Не зная сна, не зная тишины,
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны и зелень средь весны.
Тотчас из подступающего к реке леса с кустами ежевики вышел лейтенант.
— Ловко вражину взяли, моя помощь не понадобилась.
— Свяжи покрепче.
— Чем?
— Его ремнем, и не спускай с него глаз.
Николай Степанович вернул маузер за спину под рубашку и по протоптанной тропе поспешил к оставшемуся подле моста немцу. Тот не скрыл удивления при виде одного вернувшегося рыбака. Магура опередил вопрос:
— Сильно азартен ваш товарищ. Стоило взять в руки удочку, сразу позабыл про все на свете, с поплавка глаз не сводит, рад-радешенек, что дорвался до любимого занятия.
Старший в диверсионной группе нахмурился:
— Придется как следует взгреть за то, что посмел забыть о деле.
— Каком деле?
— Охране моста.
— А зачем его охранять — чай никуда не сбежит, никто на него не позарится, не уворует! — Магура ослепил собеседника белизной зубов. — Позавидуешь вам, работенка легче легкого — позевывай, считай от скуки в небе галок.
Немец не был расположен слушать болтовню рыбака, решил не ждать, когда напарник вволю порыбачит. Сделал пару шагов к тропе, на третьем шаге от подсечки чекиста распластался, утопил лицо в песке. Обезоружив и крепко стянув ремнем руки за спиной, Магура позволил встать.
— Где заряд, под какой опорой?
Ответа Николай Степанович не дождался, — плененный еще не пришел в себя от случившегося.
«Допрос придется отложить, сейчас он ни к чему не приведет, — решил старший майор. — Впрочем, признание не нужно, место намеченного взрыва укажет ведущий к динамиту провод».
Просвистел вновь мелодию из фильма, когда появились лейтенант и конвоированный им диверсант, вместе со вторым врагом повел всех к железнодорожным путям. Дошагал до состава, приказал машинисту с кочегаром поднимать на паровозе пары, наверстать увеличением скорости упущенное вынужденной остановкой время. Под полом вагона вновь запели свою песню колеса.
Магура не стал ждать прибытия в Саратов, передачи диверсантов в местное Управление НКВД и провел предварительный допрос. Первый арестованный отказался отвечать на вопросы, назвал лишь свое имя Курт и с гордостью звание унтер-фельдфебеля. Второй оказался разговорчивым, с поспешностью, боясь, что его тут же расстреляют, стал сваливать вину на напарника:
— Все расскажу, ничего не скрою! Не я, а Курт в нашей группе главный! Я при нем вроде пешки! Приказано после крушения состава с мостом спешить в Сталинград. Курту, как получившему контузию и ставшему инвалидом, устроиться работать на судоверфь, поджечь на слипе строящиеся бронекатера, уберечь от уничтожения плавучие краны, которые пригодятся после захвата города. Мне не сидеть сложа руки, крушить на железной дороге стрелки, водокачки, семафоры, тем самым нарушать эвакуацию заводского оборудования. Еще встретиться на конспиративной квартире с резидентом «Хорьком», войти к нему в подчинение…
«Свидешься с ним значительно раньше, буквально сегодня, точнее, сейчас» — подумал Магура.
Диверсант спешил высказаться:
— Приказано также сеять среди населения панику, встретить приход в город 6-й армии вермахта.
Магура перебил:
— Когда ее ожидать?
— Уже в этом месяце. Перед захватом города бомбовые удары превратят его в сплошные развалины, что полностью исключит любое сопротивление обороняющих, потерь в наших рядах.
Магура решил на первой же станции связаться по телефону со своим управлением, сообщить о предстоящей бомбежке.
А. Воронин, нач. Сталинградского УНКВД 23 августа над Сталинградом стал нарастать гул. Безоблачное небо стало мрачным от громады в несколько сотен бомбардировщиков и штурмовиков. Каждый нес до 4 тонн зажигательных, осколочными и фугасных бомб. Возникающие на пути самолетов аэростаты воспламенялись. Взрывы бомб сотрясали город, разрушали районы в шахматном порядке, квадрат за квадратом. Умолкали подавленные массированными ударами зенитные батареи. Горели, рушились Дома культуры школы, институты, театры. Город превратился в кромешный ад. Смерть разила людей в квартирах, на улицах, в подвалах. Все коммуникации — водопровод, канализация, электросеть, телеграф, телефонные линии выведены из строя. По сообщениям постов ВНОС над Сталинградом зарегистрировано более 2 тысячи вылетов самолетов. Вражеская армада прилетала челночно — отбомбившись, уступали место другим, сами отправлялись заправляться на аэродромах новым смертоносным грузом и вылетали вновь. Город от Балкан до Зацарицынского района горел, над развалинами клубились черный дым, копоть, в воздухе висела кирпичная пыль. Раздуваемое ветром пламя охватывало дома, перебрасывалось с улицы на улицу. На Волге из пробитых осколками танкеров вылилась, запылала нефть. Горели на рейде и пристани пароходы, баржи, катера. Пережившие бомбежку граждане строили баррикады, ставили на улицах каменные надолбы. Городской комитет обороны объявил Сталинград на осадном положении.
Свидетельство очевидца: В 12.30 23 августа сирена опередила гудки паровозов, оповестила о нападении. Нарастал приближающийся глухой рокот. Над левым берегом Волги эскадрилья бомбардировщиков совершила правый разворот и вышла к острову Крит и центру города. Самолеты летели на высоте около двух тысяч метров, напрягаясь от тяжелой, под широкими крыльями ношей. Запоздало ударили зенитные орудия, небо покрылось рваными клочьями черных разрывов. Гул самолетов и орудийных раскатов растворился в сплошном грохоте разорвавшихся бомб. Самолеты безжалостно засыпали Сталинград термитом, толом, шли волнами. Подожженный со всех сторон город запылал, стал сплошным дымным костром. Огонь охватил целые кварталы Беснующиеся языки необузданного пламени, подгоняемые ветром, перекидывались через узкие улицы, облизывая дома. Черные смерчи взметали копоть, сажу, пыль. Ошалевшие горожане закрывались ладонями от искр. Никто не пытался спасти свое добро, не гасил огонь. Какой-то старик с иконой просил у Бога защиты.
С рассвета авиация продолжила жестоко бомбить и жечь город.
Целые кварталы отданы на потеху безжалостному огню, который выметал из подвалов насмерть перепуганных людей. В жарком пламени, задыхаясь от дыма, горожане искали спасения за Волгой.
Из дневника Верховного командования вермахта Фюрер приказал покончить в Сталинграде со всем мужским населением, которое с проникнутым коммунистическим духом особенно опасно.
7
Магура не узнавал ставший ему родным один из красивейших на Нижней Волге город. За дни массированной бомбежки Сталинград превратился (особенно в Центральном, Зацарицынском и Краснооктябрьском районах) в сплошные развалины. На месте широких проспектов, зеленых скверов, площадей, набережной, жилых кварталов дымились, чадили груды камней.
На улицах лежали поваленные фонари, телеграфные столбы с сетками спутанных проводов, тлели потерявшие в огне листву тополя.
Раскаленный воздух наполнили гарь, пыль. Волгу покрыла вылившаяся из танкеров воспламенившаяся нефть.
Повсюду попадались сброшенные с самолетов листовки с призывами прекратить бессмысленное сопротивление, сдаться победителям. На кладбища везли погибших, много убитых оставалось под руинами. Нескончаемая вереница горожан с детьми, спасенным в пожарах жалким домашним скарбом тянулась к паромной переправе, чтобы попасть в Красную слободу, игнорируя строгий приказ Верховного главнокомандующего не поддаваться панике, не сметь покидать город.
С пригорода, с устья Мечетки, где оборону держали ополченцы рабочих батальонов, доносились глухой гул, взрывы.
Разбивая гусеницами асфальт, булыжную мостовую с грохотом катили Т-34, за танками грузовики тащили пушки.
В продуктовых магазинах после разрушения хлебозавода вместо буханок по карточкам выдавали пшено.
Разрушенная прямым попаданием бомбы насосная станция прекратила подачу питьевой воды, за ней приходилось спускаться в Куцый овраг к робко сочившемуся ручью.
В вывешенных возле Драматического театра имени Горького «Правде», «Красной звезде» (местная газета не вышла — типография сгорела) о бомбардировках, варварском разрушении Сталинграда ничего не сообщалось.
Магура, Горелов и Мальцева поспешили доложить о выполнении задания, но на Республиканской близ площади им. 9 Января нашли лишь стену здания со слепыми оконными глазницами. Постовой милиционер с грустью рассказал:
— Пара фугасок пробила крышу, от зажигалок все охватило огнем. К счастью, никто из сотрудников не пострадал.
— А что с подследственными во внутренней тюрьме? — спросил Горелов.
— Было не до вражеских элементов, следовало вынести чуть ли не в тонну весом сейфы. Все спасенное увезли в Кировский район, где нашему наркомату выделили новое здание.
По пути к сменившему адрес управлению трое чекистов посетили свои квартиры, узнали, что родственники не пострадали, готовятся отплыть не на теплоходе «Иосиф Сталин» в верховье, а на менее комфортабельном пароходе в Астрахань.
На попутном грузовике чекисты добрались в южный район, отыскали уцелевшее от бомбежек здание, куда вселилось управление. Сдали акт о приемке Саратовским УНКВД архива, отчеты о командировке. Следом Магура написал рапорт на имя Генерального комиссара государственной безопасности, наркома внутренних дел СССР, Председателя Совета народных комиссаров, с конца июня 1941 года члена Государственного Комитета Обороны Берии. Ходатайствовал о необходимости пересмотра дела, возвращении свободы арестованным в результате досадных ошибок активной участнице Гражданской войны, орденоносца, армейского комиссара, начальника 1-го отдела штаба армии Рыбаковой Татьяне Викторовны и заслуженному врачу Уканову Борису Васильевичу.
Спецсвязью рапорт отправился в Москву в Главное управление НКВД СССР. Ответ не замедлил поступить, был не письменным, а устным. Позвонивший в Сталинград 1-й заместитель наркома Меркулов Всеволод Николаевич с характерным акцентом для родившегося и долго проживавшего на Кавказе, не выбирая выражений, грубо отчитал старшего майора за непозволительную для чекиста доброту к ярым врагам, приказал впредь не сметь отрывать наркома от важных государственных дел.
