Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Младший Ангел посмотрел на часы. Пора было в магазин за праздничными тортами. Он оторопел, когда Ла Глориоза отшвырнула посудное полотенце и, подхватив его под руку, вышла вместе с ним.
Ангел сумел выдавить только невнятное «эгм?».
Он чувствовал ее крепкие мышцы. Попытался напрячь свою руку, чтобы она почувствовала его. Вдыхал запах ее волос. Ощущал ее тепло. Как старшеклассник, ей-богу.
– Ay, que carro! – воскликнула она, увидев громадный «форд». Провела ладонью по крылу. «Краун вик» определенно претендовала на статус звезды. Ангел распахнул для Глориозы пассажирскую дверь.
– Да ты джентльмен.
– Стараюсь, – пробормотал он.
Настойчиво не глядел в вырез ее блузки, пока Глориоза садилась в машину. Но она все равно заметила, как он косится. Ангел тут же сделал вид, что разглядывает радиоприемник, словно внезапно припомнив нечто интересное.
– Ты купил эту машину? – удивилась она. Похоже, мексиканцы действительно ценят большие автомобили с сумасшедшим расходом топлива.
– Взял напрокат. – Он захлопнул ее дверь и торопливо потрусил на свою сторону.
– Купи мне такую, – сказала она, когда он устроился на сиденье.
– Для тебя – все, что угодно.
– Eres rico, no?
– Вообще-то…
– Okeh, bebeh, – улыбнулась она. – Купи две.
Он фальшиво и определенно чересчур громко загоготал. Под ее взглядом он с патологической тщательностью контролировал каждое свое движение. Не урони ключи. Не рычи двигателем. Не врежься ни во что. Не бей по тормозам. Не перни от натуги.
– Знаешь, я, вообще-то, не богат, – вдруг усмехнулся он. – Не могу купить целый флот автомобилей!
Идиот, заткнись, обругал он себя. Дебил.
– Ну, тогда мне нужна одна, – согласилась она. – Вот эта.
– Договорились.
Он умудрился завести мотор и даже не перепутать передачи, и они медленно тронулись, как круизный лайнер, отходящий от причала. Он вырулил из маленького квартала в нужный поворот прямо на главную улицу. Остановился на знаке «стоп», терпеливо подождал, пока проедет пи-каа «шеви», нагруженный газонокосилками. Выжал газ, «краун вик» порхнула за угол легко, как облачко.
– Я заставляю тебя нервничать, Габриэль? – лукаво поинтересовалась она.
– Нет!
– Ты едешь очень медленно.
– Ладно. Да.
– Но почему?
– Потому что ты Ла Глориоза.
Раздраженное «пфф» в ответ.
– Ты всех заставляешь нервничать.
– Нет. Не думаю.
– Если они этого не чувствуют, – провозгласил Король Романтики, – они, вероятно, покойники.
– Ангел Габриэль. Я тебе в матери гожусь.
– Да ладно. Ты всего на одиннадцать лет старше меня.
– В этой семье – гожусь в матери.
– Уверяю, я не воспринимаю тебя как мамочку. – Галантность продолжала фейерверком выстреливать из него. – Я воспринимаю тебя как тебя. – Прозвучало довольно пикантно, с удовлетворением подумал он.
Слегка повернувшись, она подтянула колено на кожаное сиденье.
– Y eso? Que quiere decir?
Хороший вопрос: а что он имел в виду? Непонятно. И продолжал катить по главной дороге, словно она ничего не говорила.
Он каким-то образом пропустил поворот к «Таргету» и уехал далеко в иссохшие холмы, покрытые кустами перекати-поля и толокнянки, дожидавшимися одного случайно брошенного окурка, чтобы вспыхнуть в губительном пожаре. К тому моменту, как Ангел понял, что никакого «Таргета» впереди нет, они уже заблудились в жилом массиве, состоящем исключительно из тупиков. Ладони взмокли.
– Мило, – Глориоза показала пальцем на псевдоособняки в стиле южных плантаторов, с колоннами и портиками. Похоже, решила, что Младший Ангел задумал прокатить ее по живописным окрестностям. Осмотр недвижимости в Самых Красивых Городах Америки. – Mira! Me gusta!
Ангел же отчаянно вытягивал шею, высматривая какой-нибудь переулок, чтобы выбраться уже отсюда.
– Мне нравится, – сказала она. – Ооо! А вон там стоит наша машина, si?
– Точно.
Он отвлекся. Вспомнил Старшего Ангела. Маленький блокнот в кармане, в котором вся его вселенная. Линии, соединяющие имена, – слишком сложно разобрать. Женщина рядом с ним. Перла. Минни. Лало. Satanic Hispanic. Пазузу. Но больше всего он думал о старшем брате. Неожиданно, на пороге утраты, он осознал, что совсем не представляет, каков на самом деле Старший Ангел.
Но аромат Глориозы выветривал все мысли. Как утонченная ласка. Младший Ангел заметался по улицам, точно спутник, сошедший с орбиты.
– Поехали туда, – указала она. Солнечный блик мелькнул на длинном ногте-карамельке. Ангел повернул за угол.
Кварталы здесь имели названия, и названия эти были выгравированы на табличках, что, видимо, должно было придавать старомодное очарование. Да еще и старинный английский шрифт. И все равно этот район не произвел на него никакого впечатления.
«Марина», «Бухта Малибу» и «Тихоокеанский Берег», хотя все океанское милях в двадцати отсюда, на другой стороне города. Все, что открыто взору этих Мак-Лордов, – каменистые склоны и осыпающиеся бурые холмы, приют неуклонно растущей популяции гремучих змей и койотов. Бурый цвет до самого раскаленного добела горизонта.
Фальшивый маленький причал с гипсовой чайкой, стоящей на краю пустого бетонного бассейна, выложенного синей плиткой, оказался пределом абсурда для Младшего Ангела.
– Где мы, черт побери? – простонал он.
– На пляже.
Он фыркнул.
– Тут же мило.
– У тебя очень позитивный взгляд на мир.
– Негативный только у эгоистов, Ангел.
В голове пульсировало. Он был почти уверен сейчас, что у него рак мозга. К счастью, «краун вик», с ее мягкой подвеской, везла их через бесконечных «лежачих полицейских», лишь слегка покачивая, словно нежно баюкала в колыбели. Автомобиль – видимо, такой же умный, как «Бэтмобиль», – сам отыскал главную улицу. Младший Ангел почти лег на руль, надеясь, что машина вывезет их в безопасное место.
– Я не хочу думать о похоронах, – сказала Глориоза.
– Да.
Ла Глориоза положила ладонь на его руку. Ладонь была горячей. Ангел тут же весь взмок от смущения.
– Que мило, – сказала она. – Tenk yous, Габриэль. За чудесную поездку.
– Мне было приятно. – Он решился посмотреть на нее.
Она улыбалась.
Он взял ее за руку и рулил дальше, как заботливый дедушка.
В «Таргете» Глориоза превратилась в подростка. Они будто пришли на танцы. Хохотали над каждой ерундой. Их приводили в восторг гигантские задницы манекенов в обтягивающих штанах. Старые мексиканские ковбои в комбинезонах и соломенных шляпах. Она настояла на том, чтобы покопаться в кружевных лифчиках, сшитых из чего-то блестящего и прозрачного, и откровенно наслаждалась его мучениями.
– Смотри, все просвечивает, – деловито сообщала она.
– Господь всемогущий, – вздыхал он.
Они забрали оба торта. На белом красовались синие и лиловые кремовые цветы. «Какой кошмар», – констатировала Ла Глориоза. Надпись гласила: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, СТАРШИЙ АНГЕЛ. На шоколадном цветы были желтыми. И надпись CARNAL.
– Купи свечи, – распорядилась Ла Глориоза.
– И подарки, – добавил он.
Они переместились в секцию игрушек, где Младший Ангел купил Старшему громадную куклу Грута из «Стражей Галактики».
– Я – Грут, – проворчал он.
– Yo soy Grut, – отозвалась она.
Глориоза выбрала футболку с Who.
– То, что надо. Старший Ангел терпеть не может «роканрол».
– «Лос Квинес». – Младший Ангел заработал очки за удачную шутку.
Они купили чипсов и выпивки для Лало, задержались перед холодильником выбрать суши для Минни. Младший Ангел углядел «Старбакс» и купил себе еще одну коробку кофе. На всякий случай. Ла Глориоза заказала большой мокко-латте с обезжиренным молоком. Никаких взбитых сливок. Кофе за пять долларов! – подумал он.
– Никогда в жизни, – признался Ангел, – я не мечтал, что буду ходить с тобой по магазинам.
– Рад?
– Да.
– Que bueno. – Она подхватила со стойки солнечные очки. – Пожааалуйста?
– Все что угодно.
– Окей. Тогда это и «форд». Просто и со вкусом.
К ним подошла белая женщина и ласково проговорила:
– Скоро вас вышибут из этой страны пинком под зад. – И стремительно скрылась за прилавками с собачьей едой.
На обратном пути Младший Ангел притормозил у баскетбольной площадки. По центру стоял Кеке и стучал мячом. Никто к нему не приставал. Кучка ребят просто тусовалась неподалеку, лениво покатывая туда-сюда велики. У кого-то грохотал бумбокс. Детки явно застряли в восьмидесятых.
Ангел махнул рукой малявкам.
– Кеке норм, – проговорил он.
Двое пацанов приветственно вскинули подбородки. Один помахал в ответ. Кеке стоял у трехочковой линии и раз за разом швырял мяч в корзину. И ни разу не промахнулся. Мальчишки столпились вокруг, наблюдая. Он трижды ударял мячом о землю – бам-бам-бам, – потом бросал по высокой дуге, и мяч влетал в кольцо, побрякивая металлической сеткой. Парень под кольцом подхватывал мяч, перебрасывал Кеке, и тот вновь стучал мячом о землю.
– Ты знала, что он так может? – спросил Младший Ангел.
Ла Глориоза призналась, что нет.
– Извини. – Он выбрался из машины и пошел к площадке. – Здорово. – Приветственно стукнул в пару кулаков, еще с парой ребят обменялся традиционным рэперским рукопожатием. – Как мать? – спросил у еще одного.
– Нормально.
– В школе учишься?
– Chale, я уже в Юго-Западном колледже.
– Да ладно!
– Как Сиэтл, проф?
– Отлично.
– Кофе хороший, да?
– Ну да.
– Знаешь Pearl Jam?
– Пока нет. – Младший Ангел косился на Кеке, который плакал, закусив губу.
Опять бросил мяч в корзину и опять попал. Бам-бам-бам.
– Пурпурная дымка, – вдруг сказал Кеке. Постучал мячом, попал в корзину. – Бессменно на сторожевой башне.
– Что такое с Кеке? – спросил Ангел.
– Эдди Фигероа застукал его в своем доме, – сообщил один из мальчишек.
Остальные просто пожали плечами.
– Придурок опять воровал «Лего».
Они покивали головами, сплюнули.
– Навалял ему.
– Кеке, ты в порядке? – окликнул Младший Ангел.
– Маленькое крыло, – ответил Кеке. Бам-бам-бам. В корзину.
– Кеке!
Рядом с Ангелом возникла Ла Глориоза.
– Кеке, – сказала она, – hay fiesta.
– Вечеринка? – Кеке замер.
– День рождения Старшего Ангела. Много печенья.
– Окей. – Кеке в последний раз забросил мяч в корзину. – Дитя вуду! – воскликнул он, подошел к машине и забрался на заднее сиденье.
Ла Глориоза выразительно поиграла бровями за стеклами своих новых дешевых солнечных очков.
– Как ты это делаешь? – удивился Младший Ангел.
– Женщины. Мы умеем убеждать.
Он залюбовался ее походкой.
– Минни ест кошачью еду! – орал Лало.
Ухватив двумя пальцами ролл «Калифорния», Минни макнула его в соевый соус.
– Это называется суши, – сказала она. – Ты отстал от жизни.
– Чуши-фуши. Кукольная жратва.
Вокруг них сама собой появлялась еда. Люди приходили с лотками из фольги, полными жратвы. Ла Глориоза, Лупита, Минни и Перла договорились с батальонами окрестных хозяек и их мужей, что те доставят все необходимое для праздника. Младший Ангел с безнадежным упорством пытался найти традиционные мексиканские кушанья. По его мнению, почти в порнографической избыточности здесь должны стоять цыпленок в шоколадном соусе, горшки со шкворчащей фасолью и фаршированный чили. Но реальность сводилась к столам, ломящимся от пиццы, китайской еды, хот-догов, мисок с картофельным салатом и огромными сковородами спагетти. А еще кто-то спешил, говорят, с сотней порций крылышек из KFC. Дядя Джимбо сидел за столом с тарелкой, полной лапши и телячьих ребрышек. Он где-то раздобыл бутылку медовухи.
Джимбо приветственно вскинул бутылку и проорал:
– Твое здоровье!
Младший Ангел направился туда, где устроилась Перла.
Она смотрела, как люди приходят, бродят вокруг. Тосковала, почти до слез, по Браулио. Но больше нервничала из-за своего великого воина, ее Индио. Время почти ушло. Она годами тайком бегала к Индио и не знала, догадывается Старший Ангел или нет. Она ничему не удивилась бы. Он все знал, этот Флако. И никогда ничего не говорил. И это ее убивало. Оба этих гордых cabrones отказывались извиняться хоть за что-нибудь. Каждый ждал особого знака. А между ними – мама, отчаявшаяся. Она всего лишь хочет увидеть, как воссоединится то, что осталось от ее семьи, прежде чем… Прежде чем.
– Перла, – окликнул Младший Ангел.
– Да, мальчик мой.
– Ты в порядке?
– Я окей. – Она подмигнула и продолжила по-испански: – Ты очень похож на своего отца. Он тоже был такой галантный. Всегда приносил мне цветы. И Ла Глориозе тоже.
– Он дарил ей цветы?
– Ну конечно.
(Рррррр.)
– Ее все любят.
– Мальчик мой, тебе нужно на ней жениться.
От неожиданности он закашлялся.
– Перла! (Корректировка курса.) А где мексиканская еда?
– Какая еще мексиканская еда?
– Настоящая. Я надеялся, ты приготовишь что-нибудь особенное. – И улыбнулся самой обаятельной своей улыбкой. – Ты ведь, кроме всего прочего, лучшая стряпуха на свете.
Она сердито уставилась на него, а потом резко мотнула головой:
– Yo no. Никакой кухни! – И, возмущенно взмахнув руками, затараторила: – Я пятьдесят лет готовила для всех и каждого. Потому что должна была. А сейчас я никому ничего не должна и не собираюсь ни для кого ничего готовить. Ни за что, Габриэль. Я беженка, я сбежала от плиты.
Младшему Ангелу никогда не приходило в голову, что ежедневное создание кулинарных шедевров было для нее тяжкой повинностью.
– Принеси мне кофе, si?
Он поспешил выполнить просьбу.
– Теперь я ем гамбургеры! – крикнула вслед Перла. – Сэндвичи из «Сабвэя»! Хлопья «Чириос»!
Улыбнувшись, Ангел отмахнулся.
Джимбо, лакавший свою медовуху, проорал:
– «Молот богов»!
Младший Ангел подумал, что праздник все больше напоминает итоговый учебный проект для его курса по межкультурной коммуникации.
Как будто самосвал вывалил во двор полный кузов народу. Люди толпились в патио, аккуратно отпихивая друг друга локтями, чтобы добраться до салата с макаронами и игнорируя капустный.
Младший Ангел продрался сквозь толпу во двор и обнаружил там толпу еще более плотную.
Старший Ангел дремал в тени, сложив руки на провалившемся животе, голова его мерно покачивалась. Рядом сидела Минни и обмахивала его листком картона. Она была очень печальна.
Диджей установил свой агрегат на заднем дворе и врубил P.O.D.
Старший Ангел распахнул глаза и возмущенно вытаращился. Но тут же скорчил фирменную семейную рожу. Ухватил клаксон, который Лало прикрутил к ручке его кресла, и одним мощным движением стиснул его, выдавив короткое «аа-оо-аа». И опять уснул.
Несколько тревожных волн вызвала Мэри Лу, возникшая под руку с Лео, своим бывшим мужем.
– Мы принесли мимозы! – сообщила она.
Одеты оба были сногсшибательно: Мэри Лу – синее платье в белый горох, жемчужное ожерелье, Лео – костюм из Тихуаны, коричневый, в тонкую желтую полоску, кремовая рубашка, желтый галстук с булавкой-долларом, серая фетровая шляпа и двухцветные кремово-коричневые башмаки. Усики он выбрил в узенькую порочную нитку, червячком улегшуюся над верхней губой.
– Muchacho, – произнес Лео, и паразит над его улыбочкой оживился, а Младший Ангел не сразу сообразил, что пожимает его вялую ладонь, а вовсе не дохлую рыбину.
В сознании сразу всплыл образ полудюймового желудя.
– Лео-Лев! – с преувеличенным восторгом воскликнул он. – Ты у нас могучий дуб!
Мэри Лу предупреждающе зыркнула. Лео направился в кухню смешать выпивку.
– Пора идти в дом, mija, – вздохнул Старший Ангел. – Пора. Сейчас.
– Хорошо, пап.
– Я отвезу его, – предложил Младший.
– Брат, – предупреждающе вскинул ладонь Старший Ангел. – Время пи-пи. Ты хочешь увидеть, как я делаю пи-пи?
– Я – нет.
– Я вообще-то тоже, – сообщила Минни.
– Это твоя работа, mija.
Минни с усилием развернула отцовское кресло.
– И что я буду с этого иметь?
Он улыбнулся, не открывая глаз.
– Ты получишь все деньги.
– Ух ты. И много?
– Разумеется, mija. Пятьдесят или даже шестьдесят долларов.
Младший Ангел и Перла проводили их взглядами.
– Ay Diosito lindo, – проговорила Перла.
Какой-то франтоватый белый в рабочих штанах хаки и свежей джинсовой рубахе наливал себе кофе из его коробки с «колумбией светлой обжарки». Это мой кофе, возмущенно подумал Младший Ангел. Но времени на размышления не осталось, волна мексиканцев зачистила помещение кухни, вытеснив ее обитателей под дождик, уже моросящий над диджеем, который теперь крутил тихуанское марьячи-техно. «В Тихуане я счастлив», – назойливо повторялось в песенке. Детвора и Мэри Лу выплясывали на влажной траве, придерживая над головами потрепанные зонтики с похорон и газетные листы.
Паз с откровенным презрением взирала на спагетти и горы жратвы из KFC. Платиновый парик она закрутила в боб под Одри Хепберн.
– Госссподи, – мрачно прошипела она. – Крестьянская еда. Обед работяги. У нас в Мехико-Сити еда приличнее. – Смерила Младшего Ангела взглядом с ног до головы. – Пища гордос.
По тому, c каким омерзением она пророкотала каждую «р» в слове, стало ясно, что толстых людей она люто ненавидит. Гор-р-р-р-дос! Перевела взгляд на Перлу.
– Oye, tu. No hay цветной капусты? – Потребовала по-испански: coliflor. Вопросила, раздраженно притоптывая: – Морковка? Сельдерей?
Диджей внезапно врубил дикий микс из «Крепкой попки» и «Аромата юности». Проорал в микрофон: «Аромат крепкой попки»!
– Que ese so? – возмутилась Паз. Пренебрежительно обвела рукой столы с едой: – Nada bueno. Ничего. Я так и знала, – сообщила она Младшему Ангелу.
Он сел рядом с ней за стол в опасной близости от Дяди Джимбо.
– Грязный viejo, – пробормотала она.
Джимбо обхватил за шею Родни, чернокожего кузена из колледжа.
– Что за имя «Родни» для черного парня? Тебя что, назвали в честь Родни Кинга? – допытывался он.
Родни, вытаращив глаза на Младшего Ангела, стойко выдерживал натиск белой бури. Ангел тут же вспомнил, почему не приезжал на семейные сборища.
Паз таскала на себе шесть-семь фунтов золота и драгоценностей. Она заметила, как Ангел разглядывает ее теннисные браслеты. Потрясла запястьем прямо перед его глазами:
– Нравится? – Отвергнув еду, она потягивала несладкий холодный чай.
Младший Ангел наблюдал, как его кофейный вор, в безукоризненно выглаженной рабочей рубахе, нависает над Джимбо, вопрошая:
– А ты, типа, фашист?
Смотрел, как отплясывает все семейство, и жалел, что приехал.
Тяжело дыша, рядом уселась Мэри Лу. Подальше от Пазузу, по другую сторону от Младшего Ангела. Лицо ее блестело от пота.
– Тут свободно? – С трудом переводя дыхание, она старательно игнорировала Паз.
– Que мило, – снисходительно уронила Паз. – Оказывается, ты физкультурой увлекаешься.
– А могла бы сделать липосакцию, как ты, – огрызнулась Мэри Лу. – Тебе, смотрю, нравится ботокс?
– Уж лучше, чем обвисшая морда, cabrona.
Обе уставились на танцующих, как будто зрелище завораживало.
– А ты колешь ботокс? – поинтересовался Младший Ангел.
– Не будь идиотом.
– В Тихуане это стоит пятьдесят долларов, – сообщила Мэри Лу.
– Тебе стоит попробовать, – ядовито порекомендовала Паз. – На это уж сумеешь наскрести деньжат. Может, Лео немножко подкинет. Он ведь до сих пор тебя содержит, да?
Обе гневно запыхтели. Младший Ангел сидел между ними, как бычок, запертый в загоне, дожидающийся, когда его уже наконец заклеймят.
Паз после паузы выдавила:
– Все вы, бедные мексиканские крестьяне, вечно ноете и себя жалеете.
– У нас все в порядке, спасибо, – парировала Мэри Лу.
– Едите, что выдают по талонам.
Младший Ангел отвлекся, ища взглядом поддержки у дядюшки, но Джимбо увлеченно показывал средний палец Англо-Кофейному Империалисту.
– Вот стыд-то! – И Паз отхлебнула чаю.
– Да ладно тебе, – выдавил Ангел. – Расслабься.
Паз изумленно уставилась на него:
– Что, ты серьезно?
Ее голова уже начала угрожающе поворачиваться, у него оставалось несколько мгновений, чтобы пояснить свою точку зрения.
– Живешь ты где? – напирала Паз. – На Аляске?
– В Сиэтле.
– Ой-ей! Ну ты совсем белый парень. Получил, что хотел. (Че хотер.) Когда ты в последний раз был в Тихуане? – Поскольку он молчал, она ответила сама: – Вот я так и думала. – Допила чай. – Нечего и надеяться, что ты бывал в Мехико-Сити.
– Иисусе! – воскликнула Мэри Лу. – Otra vez con «Mexico Ceety».
– Ты и твоя мать. Грингос. – В исполнении Паз слово прозвучало почти с таким же омерзением, как «гордос».
Увидев, что вернулся брат, Младший Ангел предпочел путь труса и сбежал. Торопливо подскочил к Старшему Ангелу, положил ладонь ему на плечо и спросил:
– Carnal, кто тот парень, что сцепился с Дядей Джимбо?
– Да это Дейв. Они с Джимбо вечно переругиваются. Семейная традиция. Им нравится.
– Вон оно что.
Satanic Hispanic стащил у Перлы из ванной гель для укладки и поправил себе прическу, вздыбив гребень до самых звезд. Он сидел рядом с Сезаром-Пато, который уминал уже четвертую по счету тарелку всяческой жратвы. Лицо папаши побагровело, щеки раздулись, но он старательно упихивал в себя очередной кусок хлеба с маслом.
– Грммфф, – урчал Пато, жадно чавкая. – Грннфф.
– То, что надо, пап. – Мальчишка окинул взглядом гостей, удивился, обернулся еще раз. – Кто это? Черт. Глянь-ка на эту крошку.
Сезар был всегда готов а) пожрать и б) глянуть на эту крошку. Он послушно вытянул шею.
– Гваммб, – квакнул он с набитым ртом.
– Точно? – Марко подскочил с места и помахал Лало.
– Патлы приведи в порядок, щенок! – отозвался дядя.
– Кто эта цыпочка?
– Которая? Тут миллион цыпочек, засранец.
Марко вытянул губы, демонстрируя.
Лало оглянулся. Светленькая, стройная, шея длинная, черные тени вокруг глаз и черный берет Kangol. Курит электронную сигарету.
– Француженка, поди, или вроде того, – сказал Лало.
– Откуда ты знаешь?
– Беретка, братец.
Оба понимающе кивнули.
– Чувак, я втюрился. Она мне, случаем, не кузина?
Лало пожал плечами:
– А что, тут есть кто-то, кто тебе не родня? Но вообще я ее не узнаю. Так что не очень близкая родственница, не двоюродная сестра. Может, так, седьмая вода на киселе. Троюродная. Жениться можно. Подкатись к ней. Если не хочешь, я подкачусь.
Марко выпустил на волю Коржика:
– ОНА БУДЕТ МОЕЙ.
– Голос у тебя уродский, – усмехнулся Лало и отошел. И направился через двор к Младшему Ангелу, приобнял за плечо: – Эй, Tio, хочу познакомить тебя кое с кем. – Вытянул из группы молодежи, толпившейся рядом, маленькую девушку с лиловыми прядями в прическе. – Tio, это моя девочка.
– Твоя?…
– Моя дочь.
– О! – Ангел протянул руку. – Очень приятно.
– Очень приятно, – ответила она. – Меня зовут Майра.
– А это твой дядя, Младший Ангел.
– Ну разумеется.
– Майра у нас настоящая леди, – похвастался Лало. – Собирается стать писательницей и все такое.
– Ojala, – улыбнулась она.
– Она станет важной персоной в этом мире, Tio. Но не благодаря мне.
Девушка отошла обнять Старшего Ангела, сидевшего в кресле.
– Эй, смотри! – окликнул Лало. – Не вздумай только стать несовершеннолетней мамашей!
– Мне почти двадцать!
Лало прикрыл ладонью глаза:
– Эта девочка – единственное стоящее, что я сделал в жизни. Ну хоть что-то хорошее сделал.
Младший Ангел отвел взгляд, чтобы не смущать его. И обнял племянника за плечи.
новая машина – никогда у меня ее не было
хорошая музыка – НЕ рок-н-ролл
испанский! – как я мог забыть??
ломтики банана в sopa de fideo (и чтобы много лаймового сока)
la Минни!!!
mi familia
Солнце выжгло туман, хотя облака все еще зловеще хмурили брови. Старший Ангел сидел в тени, принимая подарки, благословения, объятия и лобзание рук. За спиной вдруг раздался демонический рык, Старший Ангел обернулся, но не увидел никого, кроме своего внучатого племянника Марко. Они помахали друг другу.
Младший Ангел уселся рядом с братом. Он смотрел, как люди опускаются на колени перед инвалидным креслом и бормочут благодарности. Благодарят парни, у которых есть работа. Женщины, получившие образование. Молодые пары.
Вперед протиснулся седой ветеран, снял шляпу:
– Когда я вышел из Фолсом, ты приютил меня, кормил меня. Никто больше и видеть меня не хотел. А сейчас у меня все в порядке. Спасибо тебе.
– Claro.
Обернувшись к Младшему Ангелу, Старший сказал:
– Carnal, камни помнят, как они были горами.
Они задумчиво посмотрели на камни в саду.
– А что помнят горы?
– Как они были океанским дном.
Старший Ангел, мастер дзен.
Женщина, стоявшая перед Старшим Ангелом, взяла его руку и напомнила, что он однажды заплатил залог за ее сына, а теперь сын – менеджер в «Красном лобстере».
– Carnal, – сказал Младший Ангел. – Это ж прямо «Крестный отец».
Старший улыбнулся, похлопал Младшего по колену.
– А ты прямо дон Корлеоне, – сказал Младший Ангел.
– Я и есть дон Корлеоне. – И Старший вытянул руку, чтобы незнакомцы пожимали и целовали ее.
А потом вперед выступил Джимбо. Играющий, вероятно, роль ложки дегтя. И протянул Ангелу длиннющую сигару.
– Закури-ка, – предложил он.
– Нет! – подскочила к ним Перла. – Сдурел! У него рак!
– А что такого? – Медовуха уже унесла Джимбо в Асгард. – Чем повредит-то? Уж не страшнее гейского брака. Вы же все либералы, а? Ты все равно помрешь. Так поживи напоследок.
Старший Ангел не выносил хамства.
– Ну ей-богу, – пробормотал он, отворачиваясь.
Но тут внезапно возник кофейный грабитель Дейв, развернул кресло Ангела спиной к Джимбо, приговаривая:
– Как ты груб, друг мой. Совсем не научился правилам этикета у своей латиноамериканской семьи. – И повез Старшего Ангела к коробкам из-под пиццы; пицца, кстати, закончилась.
– Ты не представляешь, чему я научился, – проворчал Джимбо. – Ничего про это не знаешь. – И протянул сигару Младшему Ангелу: – Хочешь?
Тот лишь молча смотрел.
Когда из кухни во двор вышла Пазузу, все расступились. Пары текилы, почти видимые в воздухе, образовали над ее головой электрический нимб судьбы.
– Прочь с дороги, – возгласила она, и все подчинились.
Она переоделась в вечерний наряд. Платье – облегающее оранжевое нечто, скроенное, видимо, из ткани для футболок. И высокие башмаки. И задницей при ходьбе она виляла, как танцор румбы.
– Как две картофелины затолкали в носок, – прокомментировала Мэри Лу.
Паз остановилась на бетонном крыльце, пристальный взгляд устремлен на собравшихся. Глаза будто кровью налились, хотя Младший Ангел понадеялся, что это его разыгравшееся воображение рисует всякие оккультные страсти. Она устремила взгляд прямо на него и с отвращением скривила губы. Лео прятался за сараем. Трус.
Одними губами Паз произнесла «Y tu que?», обращаясь к Младшему Ангелу.
– Nada, – поспешно ответил он. Может, она и не сломает ему лодыжку.
Паз направилась к столику бедняги Пато и села рядом с ним. Младший Ангел видел, как губы брата произносят Mi amor. Она вонзила ногти в его левую ляжку. Они поцеловались взасос.
– Буээ, – отреагировала Мэри Лу.
Когда Младший Ангел вернулся к брату, с ним рядом сидел Лало.
– Пап, – раздался голос сзади.
– Да? – обернулся Старший Ангел.
– Да? – обернулся Лало.
Сын Лало, Джованни. Младший Ангел глазам своим не поверил. Когда он видел его в последний раз, тот был совсем мальчишкой. Сколько ему сейчас? Двадцать три? Небольшого роста, темноволосый, крепкий, с татуировками на руках и шее, бейсболка набекрень. «Доджерс». Los Doyyers. Золотые цепи, золотые тоннели в ушах, на передних зубах грилзы с надписью PLAYA.
Джио сопровождали две белые девицы с каштановыми волосами. Почти на одно лицо, хотя, впрочем, одна казалась чуть более откормленной версией другой. На обеих одинаковые, обрезанные до невозможного предела шортики. Белые или из высветленной до белизны джинсы, совершенно истончившейся, растрепанные нити торчали из складочки под ягодицами. У одной красовалось пятно там, где предполагался задний карман. Они пританцовывали и покачивались в такт музыке. Вскидывали руки и беззвучно подпевали, чисто «Сьюпримс».
Джио приветственно хлопнул ладонь Лало.
– Я встречался с чуваком насчет того дела, – сказал он.
– С делом покончено, ты в курсе? – строго возразил Лало.
– Угу, затянулось оно.
– Мне это не нужно, сын. И ты вон даже с дядей почти не знаком.
– Я тебя понял, пап. Но я всю жизнь торчу в этом дерьме. И не надеялся избавиться. А сейчас можем разобраться. – Джио похлопал себя по боку, приподнял рубаху, и Ангел увидел торчащую за поясом рукоять 22-го, принадлежащего Лало.
– Ты рылся в моих вещах?
– По долгу службы, старик.
Младший Ангел ничего не понял из этой беседы, кроме того, что ничего хорошего нет. Когда волшебным образом возник пистолет, он почувствовал, как холодок побежал по спине. Но потом оружие так быстро исчезло из виду, что Ангел не был уверен, а точно ли видел его.
Все вдруг помрачнели, опустили головы, пряча потемневшие глаза.
– Ты нормально? – спросил Джио.
Лало мотнул головой.
– Делай, что должен делать, пап.
И они отошли в сторонку для секретных переговоров.
Младший Ангел, наблюдая за ними, молча взмолился: «Только не это, не снова».
Откуда ни возьмись явилась Минни:
– Чокнутая семейка, да?
– Никак не привыкну.
Младший Ангел решил ничего не говорить о том, что только что видел.
Вернулся Джио, наклонился к Старшему, осторожно обнял за плечи:
– Крутая тусовка, дед.
– Gracias, mijo.
Джио положил маленький сверток на кучу таких же свертков, горой сваленных рядом со Старшим Ангелом.
– Принес кой-чё. С днюхой тебя.
За его спиной Лало балансировал на самых носках.
– На что зыришь, Мышка?
– Ты что, под кайфом, братец?
– Я тебе не идиот. Следи за собой, куколка.
– Отвали, Лало.
– Да ты вообще не в курсах, – сказал Лало. – У меня нет проблем. Сколько тебе повторять? – Внезапно на лице у него выступила испарина. – Тебе бы такую ногу, посмотрел бы, что запоешь.
Минни присмирела.
– Джио! Пошли отсюда, – скомандовал Лало. Кивок в сторону белых девиц: – И брось этих шлюх.
Минни, скомкав салфетку, швырнула ее в голову Лало.
– Грубиян! – крикнула она его удаляющейся спине, повернулась к Младшему Ангелу: – Поздоровайся с девочками из предместья.
Девицы пялились тупо-жизнерадостно.
– Кто бы говорил о грубости, – хмыкнул Ангел.
– Вот как? – возмутилась Минни. – Это я грубая? Девчонки, вы где живете?
– Мы живем в Твин Оукс рядом с Империал-Бич, – ответила пухленькая. – Со всеми этими мексикашками.
– Вот, не я грубая, – констатировала Минни, покидая сцену.
Он не успел броситься следом с извинениями, как пухлая девица сообщила:
– Меня зовут Вельвет? Рифмуется с «корвет»? А мою сестру зовут Нила? Ни с чем не рифмуется?
Каждое предложение она превращала в вопрос – с интонацией поэта, читающего свои стихи.
– Меня прозвали Брелок, – призналась Нила.
– Очень интересно.
– Потому что у меня зубы кривые, и говорят, я могу зубами открыть бутылку с пивом, как открывашка.
Младший Ангел растерялся. И вдруг испытал необъяснимый всплеск любви к двум этим никому не нужным глупышкам.
Блокнот заполнялся. Он рисовал на страничке про Лало – печальный поникший цветок. С одной стороны кружит стая черных летучих мышей. Джио. С другой стороны – одинокая маленькая колибри. Майра. Ему вдруг стало невыразимо грустно. И его нежность пропитала страницы, исчерченные линиями и каракулями.
Минул полдень, солнце прорвалось сквозь облака ослепительной лавиной света.
Satanic Hispanic украдкой наблюдал за Француженкой и очень нервничал. Тут не прокатит обычный подход, какой-нибудь прикол или, наоборот, комплимент. Да чтоб тебя. Уже пару раз он порывался подойти, но, струсив, сворачивал к Пато и Пазузу. Он был почти уверен, что она тоже глаз на него положила, хотя за темными очками ни черта не разобрать. Но глаза-то у нее точно есть. Ему даже почудилось, что она слегка улыбнулась разок.
Пато настучал на телефоне сообщение в Манилу: У ТЕБЯ ЕСТЬ ФОТО ТВОИХ НОГ?
Марко сел рядом с отцом, с досадой хлопнул себя ладонью по голове. Лузер. Ну почему вечно так?
Вернулся диджей, врубил дикое умпа-умпа на трубе, нарко-рок из Синалоа. Народ выплясывал что-то мексиканское, со стороны – скачущие лошади. Марко ненавидел всю эту хрень про Чапо. И танцы их ненавидел. Он даже на выпускной не пошел. Да блин, он и Satanic Hispanic сколотил, чтобы с девчонками знакомиться, но на их выступления приходили только парни. Пацаны в черных футболках с Misfits, тычущие в воздух «козу», прыгающие, толкающиеся и стукающиеся башками. Разбитых носов до фига, а симпатичных девчонок ни одной. И тут это. В двух шагах от него скучает самая расцыпистая цыпочка на свете. И приглядывается к нему. Он вытер ладони о джинсы. Потеют. Отлично.
Поднял себя из-за стола и повлек сквозь целую армию кузин, толпившихся на пути, остановился перед ней, улыбнулся.
Она смотрела прямо перед собой, затянулась, выпустила облачко пара в его сторону.
– Привет! – сказал он.
Она молчала. Потом неопределенно улыбнулась:
– Привет?
– Я Марко! – проорал он, протягивая руку.
Она словно не заметила руки.
– Привет, Карло.
– Марко.
– Да.
Спокойна, как в танке.
– Ты француженка? – внезапно выпалил он.
– С чего ты взял, я что, похожа на француженку?
Он фыркнул и заворчал, как лодочный мотор:
– Ага. Нет. Наверное. Я не знаю.
– А ты, Карло? Ты француз?
– Марко. А я что, похож на француза? (Очко в мою пользу, решил он.)
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Ну да. Я не знаю, похож ли ты на француза.
– Что, никогда не видела парней из Франции?
– Нет, Карло, не видела. Я слепая.
И он сбежал.
Младший Ангел хотел наведаться в дом, посмотреть, как там брат, но Перла удержала его:
– Тш-ш, он уснул.
Ангел вернулся во двор – праздник продолжался даже в отсутствие Старшего Ангела.
Младший Ангел задержался у столика Дяди Джимбо, чтобы вернуть тому сигару. Но поболтать ему не дали. За спиной возникла Паз и потянула за рубаху, чуть не свалив с ног.
– Где Лео? – восклицала она. – Я ищу Лео.
Младший Ангел высвободился и поскорей ретировался.
Лупита наблюдала из кухни за своим любимым Джимбо. El Tio Yeembo. Все его любили! Era muy popular. Настоящий буйвол-вожак. Он спас ее, увез из Тихуаны, не потому что всех надо увозить из Тихуаны, нет! Viva Тихуана! Она любила Тихуану. Хватит уже думать как гринга. Он спас ее от нищеты.
Но нищета в Тихуане, она там тоже своя, особенная.
Лупита яростно набросилась с губкой на гору кофейных чашек. Да, ты ненавидишь нищету. Вот что ты ненавидишь. Она вспомнила, как работала в маленьком ресторане Перлы. Старший Ангел – настоящий ангел, помог им получить кредит, чтобы начать дело. Сестры готовили и мыли посуду, а Ла Глориоза обслуживала посетителей, потому что была самой сексуальной; мужчины, которые приходили поесть, приходили заодно и приударить за ней и оставляли щедрые чаевые, которые сестры делили на всех. Ресторан? Чулан! Лупита с грохотом швыряла чашки в горячую мыльную воду. Да он был таким крошечным, что они с трудом втиснули четыре столика и стойку, за которой готовили еду. А наверху, если подняться по шаткой деревянной лестнице, наскоро кем-то сколоченной, располагалась комната. Дом. Картонные коробки для одежды, на полу два матраса. Вонючий туалет, он же и душ, они делили с проститутками, промышлявшими напротив. Когда моешься, нужно было не забыть убрать туалетную бумагу, потому что раструб душа находился прямо над унитазом. Хотя девчонки-путаны были милые, одалживали косметику и бигуди. Почти все деньги уходили на ресторан – La Flor de Uruapan. На прически, наряды и помады ничего не оставалось. А если уж покупали что-то приличное, то разве только для Ла Глори, pues. Думали, это инвестиции в их общее будущее. Она была их главным блюдом. Зато все объедки забирали себе, потому что Глориоза должна следить за фигурой. Это только ради семьи, твердили они, ради семьи она должна быть стройной.
Лупита благодарна Джимбо за многое. Он был там, когда застрелили Браулио и Гильермо. И стальной стеной стоял все время похорон. Бедняжка Глориоза. Все думали, она не переживет. Перла – та обезумела, Лупита дни напролет проводила в ее доме, помогая Старшему Ангелу удержать Флаку, чтобы та не сошла с ума окончательно. И, похоже, напрасно. Потому что сломался ее Джимбо, а она ничего не замечала, пока не стало слишком поздно. Никто и не догадывался, чего ему стоила эта история.
Лупита смотрела, как голова Джимбо медленно поникла, вскинулась, опять упала, потом медленно приподнялась и он ласково улыбнулся гостям. Borracho. Is okeh, mi amor. Ты заслужил свое право быть пьяным.
Провела ладонями по бокам и животу. Джимбо вечно говорил ей, когда они еще женихались: «Мексиканки уж точно любят свою стряпню. Ты когда-нибудь видела худую мексиканку? Вы, девчонки, все красотки и в теле». И она пошла за советом к Ла Глори. И вновь младшая сестренка выручила ее. Ла Глориоза была экспертом по вопросам диет и создания иллюзий, которые помогают подцепить мужика на крючок, как каракатицу, и живо швырнуть его на сковородку.
Лупита вела эту войну всю жизнь. На ее беду, тело считало, что ему лучше иметь пышные nalgas и круглый животик, и каждый божий день Лупита выходила на бой с самой собой. Джимбо? Ну, он-то потерял свой лихой моряцкий вид сразу после свадьбы. Что, вообще-то, ей на руку – чем толще он становился, тем более стройной она себя чувствовала. Чем он жирнее, чем быстрее надирается, тем легче засыпает. А как муж захрапит, Лупита частенько ускользала к сестре, помочь прибрать посуду. Но чаще – выпить на ночь кофейку со Старшим Ангелом. Ay, que hombre!
Все были влюблены в Ангела. Такой молчаливый, задумчивый, такой смуглый, а как улыбнется уголком рта – да любая женщина прочтет целые тома в такой улыбке. Какими такими секретами владела Перла? Может, она и не подозревала, как Старший Ангел распалял женщин. Не в обиду старшей сестре, но она, видать, и не догадывалась, что за мужик ей достался. А вот про Джимбо все всё знали, мельчайшие подробности. Даже про его ночную кислородную маску.
Бедняжка Перла, да. Ну, у каждого свой крест. Лупита, может, и не Глори, но все они женщины. Перла чересчур тревожится из-за всякой ерунды. Дурацкие страхи, сомнения, подозрения и ревность. Наверное, все же знает – судя по тому, как готова прикончить на месте любую бабу, слишком близко подошедшую к ее мужу.
Но какая улыбка! Ay. Перла вечно думала, что он так развлекается, что бабы чувствуют его взгляд и в глубине души уверены, что это они его заводят. Будто вид любой женщины, какой бы она ни была, задевает глубины его души, и вот он спешит сообщить ей об этом своей тайной улыбкой, полной сожаления, потому что он не желает предавать свою единственную; но жизнь есть жизнь, и никто не в силах обуздать шевеление palo, скрытого под столом от посторонних взглядов. О дьявол, да у него все братья такие.
Старший Ангел окутал Перлу своей страстью. Настоящее удовольствие смотреть, правда. Восторг просто, столько любви. Чашки звонко брякнули. Так – много – любви. По-честному, они с Ла Глори никогда не понимали, что такого особенного в Перлите? Почему он ее выбрал? Она уже тогда была старой и уставшей. Их старшая, их вождь и надзиратель. А Старший Ангел стал для них настоящим Испытанием Господним. Тайна, которую они так и не разгадали до конца. Духовная головоломка, слово, которое она выучила из «Рискни!». Образование она получить не смогла, но Старший Ангел научил ее ежедневно запоминать новые английские слова или понятия из телевизионных передач.
В кухню вошла Перла.
– Yeembo esta borracho, – сказала она.
– Si.
– Pobre.
– Pobrecito el Yeembo.
И Перла вернулась во двор.
Серьезно? Ей что, в самом деле нужно было доложить, что Джимбо пьян? Как будто Лупита и сама не знала, что он надрался. Джимбо всегда бухой. Он был под мухой, даже когда они познакомились, – молодой морячок уснул на пороге их ресторана в Тихуане. Он был не первым пьяным американским матросом, с которым она познакомилась. Но первым, который вернулся.
В тот вечер они затолкали Джимбо в комнату и влили в него горшок менудо. Ну да, Джимбо выпивал, но это только одна сторона дела. Зато он не обращал внимания на Перлу и, что гораздо более поразительно, не замечал Ла Глори. С самого начала он положил глаз на Лупиту. Придя второй раз, он принес ей цветы. И потом всегда дарил разные мелочи, все более интимные, пока они в итоге не оказались с ним в постели. Духи, бутылочка ромпопе, губная помада, шелковые чулки. И совсем скоро шелковые чулки соскользнули, застыв темной лужицей на полу мотеля неподалеку от Колония Качо. Лупита рассмеялась. Ay, Yeembo! Ну конечно, она вышла за него. Стать американкой за просто так? США. Зарплата моряка, муж-гринго, побрякушки? Квартира с ванной? Новый холодильник, цветной телевизор и машина? У них был фургончик «виста круизер». А ее мальчики, Тато и Пабло, работали для них барменом и официантом, выуживая из огромной сумки-холодильника банки с мексиканской пепси и бутерброды с ветчиной. Фургон размером был почти с ресторан. Джимбо научил ее заезжать на парковку Fedco, а оттуда в пустыню, объезжая Солтон-Си.
Пока не появился Джимбо, она была такой бедной, что каждый месяц воровала салфетки в других кафе, мастерила из них прокладки для себя и сестер. Да, конечно, Джимбо – ее спаситель. И ему не надо знать, что когда он взбирался на нее, она частенько представляла, что это Старший Ангел.
А потом настал тот день, и Джимбо беспомощно смотрел, как прямо на тротуар перед его собственным магазином струей вытекает жизнь из его племянника. И вот тогда он научился пить по-настоящему.
Марко проскользнул к слепой девушке с парой стаканчиков нихи. Виноградной и апельсиновой. Хороший же выбор? Ну вот. Satanic Hispanic, срифмовал он. Кто в панике? Я в панике.
– Я принес тебе содовой, – предложил он.
– Спасибо. – Она нащупала пластиковый стаканчик.
– Виноградная подойдет?
– Ммм, виноградная. – Легкая усмешка.
Он чуть опять не сбежал.
– Ты смущаешься, да? – просто спросила она.
– Я? Да брось. У меня своя группа, металл. – Он с трудом сдержался, чтобы не взвизгнуть: ужасно. – Ну, наверное, – глотнул нихи, – ну да. А как ты догадалась?
Губы изогнулись в улыбке. Она отлично усвоила главный прием любого следователя. Просто молчи, и они сознаются во всем, лишь бы заполнить пропасть паузы.
– У слепых есть таинственный дар, компенсирующий их недостаток. Ты что, не знал об этом?
– Черт, нет.
– Не прикидывайся, дружок.
– А, понял. Ты меня разыгрываешь.
– Я по запаху чувствую, что ты покраснел, – прошептала она.
Он надеялся, что гримаса на его лице похожа на усмешку, но потом сообразил, что это не имеет значения. Зубы он не забыл почистить? И судорожно ухватился за спасательный круг, чудесным образом всплывший в полынье его сознания:
– Ты говоришь по-испански?
– О нет. А ты?
– Испанский для ДУР… – он поперхнулся, – для ду-ругих людей. Типа того. Не. Немножко.
Она опять улыбнулась, прижав ладошку к губам.
– Я сейчас выгляжу полным идиотом, – сознался он.
– Только сейчас?
Он приплясывал рядом с ней, будто она палила ему под ноги из 45-го калибра.
– Ладно, да, идет – я смущен!
– Знаешь, откуда я знаю? Честно? Потому что ты сказал «привет», а потом убежал. Я тебя напугала.
– Похоже, что так, – признал он.
– Ты не любишь слепых?
– Господи! Нет! В смысле, вовсе нет. Я вообще не знаю ни одного слепого.
– Будь ты полицейским, – сказала она, – ты называл бы нас «люди с ограниченными возможностями в области зрения».
Он оглянулся через плечо. Отец наблюдал за ними. Одобрительно вскинул большой палец. Потом Пато вскинул кулак и принялся двигать им туда-сюда. Паз пила свой чай, не обращая внимания.
– Блин, – пробормотал он. – Ты мне просто паришь мозги.
С убийственной деланой серьезностью она наклонилась вперед и проговорила:
– Меня искренне восхищает твоя проницательность, а твой выдающийся словарный запас – это именно то, о чем я тосковала весь день.
– Он у нас урод, – бросил проходивший мимо Лало.
Она повернула голову ему вслед, будто проводила взглядом.
– Можно я присяду с тобой? – попросил Марко.
– Зачем, Карло?
– Марко. Я, кажется, хочу написать про тебя песню. Поэтому мне нужно поговорить с тобой, даже если тебе противно.
– LOL, – протянула она, поворачиваясь к нему лицом. Губы чуть приоткрыты. Она покраснела. Растерянно погладила себя по щеке. – Правда? Песню?
Он молча кивнул. Идиот. Она же слепая, ты, дубина. Но все равно не сказал больше ни слова.
– Садись, – разрешила она.
Младший Ангел танцевал в кругу с Минни и Девушками Из Предместья. Минни мечтательно покачивалась, как Стиви Никс; Нила вертела и дергала задом, целясь ягодицами, точно из двустволки, в потрясенно застывших вокруг мужиков; Вельвет положилась на привычные томные движения бегуна под водой, незатейливые, но все же лучше, чем аритмичные подергивания белого пацана, «приплясывающего» на концерте Phish, которые изображал Младший Ангел. Кеке танцевал сам с собой, обняв себя за бока и улыбаясь небу.
– Кекстер! – окликнул его Ангел.
Кеке засмеялся. Младший Ангел никогда не слышал, чтобы Кеке смеялся.
Вельвет развернула Ангела лицом к себе и принялась рисовать пальцами перед глазами разные дикие фигуры, облизывать губы и поощрительно кивать.
Ла Глориоза наблюдала, как танцует Младший Ангел. И не думала ревновать. Глупость какая. Но почему он танцует с ними? Никогда не приглашал ее потанцевать. Она ушла в пустую гостиную, села там в одиночестве и принялась уговаривать себя не дурить. Танцор из него все равно никудышный.
В патио все счастливы, а он умирает прямо у них на глазах. Правильно, сказал себе Старший Ангел. Он же этого и хотел. Это его праздник, может поплакать, если пожелает. Ха-ха.
– Иногда, – произнес он, – мне кажется, я не умру.
– Ты и не умрешь, – отозвался Дейв – кофейныйвор, с очередной чашкой «колумбии» от Младшего Ангела.
– А иногда кажется, что умру.
– Смерть – это иллюзия.
– Для меня она реальность, Дейв.
– Не распускай нюни.
– Иди к черту! Вот послушай! Иногда мне кажется, что я умру прямо сейчас. Вот как сегодня. Я знаю, что умру сегодня. Я словно качусь с горы. Мне осталось жить несколько часов. И для меня это дьявольски реально. Бог, извини.
Дейв сдвинулся вперед на стуле, зажал ладони с чашкой между колен.
– Господь понимает твой гнев, – успокоил он.
Старший Ангел сердито притопнул по подножкам кресла.
– Что нам необходимо понять, – продолжал Дейв, не обращая внимания на этот всплеск эмоций, – это что смерть – вовсе не конец. Ну, может, конец всего этого, – он махнул рукой в сторону Грандиозной Фиесты, резвившейся под солнцем толпы из человеческих особей, – но точно тебе говорю, смерть всего лишь переход. Это портал. И хочешь верь, хочешь нет, но там, по ту сторону, каждую секунду проходит тысяча лет, и тысяча лет вмещается в секунду, и там вечная фиеста, и куда более приятная, чем здесь.
– Что за хрень, Дейв.
– Может, хрень. А может, и нет. Есть только один способ выяснить. – Старина Дейв довольно хлебнул ворованного кофе.
Старший Ангел вздохнул. Потер лицо. Подумал, по скольким вещам он будет скучать. Внезапно все они стали очень ценными. Вздохи. Какая удивительная штука – вздох. Герань. Почему он не может забрать с собой герань?
Дейв ослепительно улыбнулся. Он что, отбеливает зубы? Старшему Ангелу тоже захотелось отбелить зубы. Но ведь придется помирать сразу после вечеринки.
– У нас с Флакой четверо детей, – сказал он.
– Верно.
– Один умер. Второй для меня умер. Эль Индио. Что за имя такое? Они вроде не мои дети, но все равно мои. А Минни и Лало здесь. Они мои.
– Да.
– И у всех у них есть свои дети. Кроме Эль Индио.
– Точно.
– И у их детей будут дети.
– Точно.
– Почему я должен уходить от них?
– Верь, – сказал Дейв.
Неужели pinche Дейв никогда не знал сомнений?
– Pinche Дейв, – решился он спросить, – ты никогда не сомневался?
– Конечно, сомневался. А как же. Даже Игнасио Лойола колебался. Это темная сторона души, друг мой. Каждый из нас уязвим. Все было бы бессмысленно, если бы мы не знали сомнений и страхов. Именно это придает смысл жизни. Именно это делает нас людьми. Господь мог бы послать ангелов, чтобы они порхали вокруг, как феи, и каждый день доставляли ромовый пунш и манну на космических круизных лайнерах. Но в чем бы тут была польза для нас?
Старший Ангел состроил обезьянью гримасу и покачал головой:
– Несправедливо.
– Ты слишком драматизируешь. – Дейв наклонился к нему и пробормотал, так что слышал только Ангел: – Сука!
Старший Ангел поперхнулся, хохотнув:
– Как же я тебе ненавижу.
Дейв задумчиво скрестил руки.
– Мигель Анхель, – произнес он. – Умереть не трудно. Все умирают. Даже мухи. Все, кто живет. Мы все смертны. – Ангел увидел, как глаза Дейва наполняются слезами. – Просто у нас с тобой разное расписание. Умирать – это как ехать поездом до Чикаго. Миллион разных рельсов, и поезда идут всю ночь. Есть те, что ползут медленно, живописной дорогой, а есть экспрессы. Но прибывают все в большое старое депо. Все просто. Но вот чтобы умереть красиво, нужно иметь яйца. Чтобы верить, нужно иметь яйца.
– Большие стальные яйца, – добавил Ангел.
– Большие звонкие яйца.
– Unos huevotes! – радостно заорал Старший Ангел.
– Grandotes! – подхватил Дейв.
Пришла Перла и села рядом со своим Флако. Постучала пальцем по столу.
– Яйца? – переспросила по-испански. – Huevos? Стальные яйца? Нет, mijo. Прости, Дейв. Для этого дела нужны стальные яичники. – И погрозила пальцем, сразу обоим. – Чтобы жить? Чтобы умереть? Здоровенные звонкие стальные яичники, cabrones.
Она ухватила себя за складку на животе и потрясла:
– Ovarios de oro!
Старший Ангел выразительно приподнял бровь.
– Аминь, – констатировал Дейв.
«Бегущий по лезвию»
больше времени
еще немного времени
еще немного
Если бы духи Папы Антонио и Мамы Америки витали сейчас неподалеку, глядя на детей и детей своих детей, они бы увидели:
Лало и Джованни в каком-то ветхом гараже, что стоит на отшибе, сидят на потрепанном ковре, вытянув ноги и уткнув носы в маленькие белые конвертики. Потянувшись за спину, Джио достает из-за ремня пистолет, протягивает отцу, тот дергается, замотав головой. В комнату входит парень с двумя бутылками ледяного пива, на щеках у него вытатуированы капли слез и число 13.
Старший Ангел по-прежнему сидит в кресле, он мечтает вернуться в дом, передохнуть, но Минни, приговаривая: «Подожди минуточку», везет отца на лужайку, где танцующие потихоньку перемещаются к столам.
Дядюшка Джимбо спит, навалившись на стол, и Лупита гладит его по голове.
Перла молча плачет в углу, баюкая на коленях пару собачонок чивини.
Vatos y rucas кучкуются на дорожке, передавая по кругу сигарету и болтая о всякой чуши.
Сезар Эль Пато вертит головой, выглядывая Ла Глориозу.
Ла Глориоза, освежившись и поправив макияж, караулит у гаража Лало – чтобы никто не закрыл двери, ибо у Минни заготовлен сюрприз; она смеется, кокетничает, вертит юбками и взмахивает своими восхитительными волосами, как будто сердце ее вовсе и не обуглено.
Паз разыскивает Лео.
Мэри Лу сидит, напряженно выпрямившись, наблюдает за Паз и мечтает, чтобы та сгинула.
Младший Ангел сидит рядом с Кеке, а тот бормочет цитаты из «Третьей планеты от Солнца».
Афроамериканский племянник учит испанский под руководством сразу семи хихикающих юных леди.
Коржик погружен в доверительную беседу с загадочной четвероюродной сестрой.
Курица, явившаяся из параллельной реальности, прохаживается среди стульев, поклевывая картофельные чипсы и крошки от хот-догов.
Соседи заглядывают через забор.
По улице медленно ползет белый «ауди».
Перед домом останавливается желтый школьный автобус, двери открываются, и vatos y rucas разражаются криками и свистом.
Бывает в течение дня такой миг, он случается у каждого человека, но люди по большей части слишком рассеянны, чтобы заметить его приближение. Минута, когда мир вручает тебе дар, точно подношение ко дню рождения. Этот миг есть в каждом дне – напоминание, что каждый из нас способен создать золотой шар. Но Старший Ангел мог упустить это мгновение: он был зол, его терзала боль, и он никак не мог добраться до кровати. Джимбо точно упустил, потому что отрубился. Люди на шоссе в пяти милях отсюда точно все упустили, торча в пробках и ненавидя мексиканцев, потому что в ток-шоу по радио им сказали, что ненависть – это нормально, ведь есть ИГИЛ и стена на границе, и «Чарджерс» предали Сан-Диего, и радиопроповедник вопил, что содомиты установили на земле новый порядок, и любимые ведущие ток-шоу никак не могли остановить поток проклятий, и засуха продлится, пока вся Калифорния не сгорит и не обратится в пепел, и реки на западе помутнеют, и вот-вот начнется страшное наводнение, и уж точно никто не знает, чего ждать.
Но Минни все знала о грядущей минуте, хотя не могла никому объяснить. Знание явилось к ней в одну из долгих одиноких ночей. Кто мог предполагать, что бессонница, недомогание и тоскливые композиции радио «Пандора» станут даром? Но вот же. Она обрела золотой шар в собственном страдании.
– Подожди, пап. – Она намертво прилипла к отцовскому креслу, чтобы папа не усвистел прочь, как сварливый локомотив.
– Минни! – рявкнул он. – Я устал!
– Я знаю. Потерпи.
– Знаешь? – Он возмущенно фыркнул. – Да никто не знает, каково мне!
– Да, папочка.
– Mija? – засуетилась Перла. – Отпусти его, si?
– Mami! Нет, – отрезала Минни. – Просто смотрите!
Затея стоила ей львиной доли ее сбережений. Со стороны гаражных ворот послышался какой-то шум, Минни засмеялась.
– Слушайте!
Долгий гудок, фанфары.
– Что это? – удивился Старший Ангел.
Младший Ангел привстал, приложил ладонь к глазам.
– С днем рождения, папа, – точно в нужный момент сказала Минни, потому что в этот миг вошла в полную силу, сейчас ей все подвластно, и все, чего она касалась, обретало совершенство. Она просто знала, и все. И едва она произнесла поздравление, грянули духовые.
– Que? – воскликнул Старший Ангел.
Из дверей гаража, под громкую развеселую мелодию, колонной вышли марьячи и выстроились в плавную линию. Все в черном и серебре, малиновые кушаки, громадные сомбреро. Белоснежные рубашки в рюшах, красные галстуки. Трубы, скрипки, гитаррон, гитара. Они образовали полукруг перед Старшим Ангелом и Перлой и взорвали вселенную.
Старший Ангел хохотал, хлопал в ладоши, смеялся, и топал ногами, и плакал. И он пел, и пел, и пел.
Закончив выступление, марьячи приняли восторги публики с достоинством истинных звезд, сняли свои гигантские шляпы перед Старшим Ангелом, так же дружно погрузились в автобус и отбыли на вечерние представления.
Старший Ангел никак не мог унять слез, в пятый раз целуя Минни. К середине этого дня он уже знал, что он – самый настоящий мексиканский отец. А мексиканский отец должен произносить красивые речи. Он хотел благословить дочь, оставить ей на память самые прекрасные слова, подводящие итог жизни, но не находилось слов, достойных этого дня. Но он все же попытался.
– Все, что мы делаем на земле, mija, – сказал он, – это любовь. Любовь – она и есть ответ. Ничто не может ее остановить. Никакие границы. Никакая смерть.
И он держал ее руку в своих пылающих пальцах и отпустил, только когда ошалевшая Перла повезла его в спальню.
Минни созерцала свой клан. Пока она наблюдала за ними, родственники, казалось, двигались все медленнее и постепенно замирали. Мэри Лу – все дети у нее чистенькие, умненькие, образованные. Пато – мальчики у него милые, даже Марко Чудище Металла. Тетушка Глориоза – она не встречала женщины сильнее, если не считать маму. Устроившая гвалт мелкота, пожилые дамы и мужчины в коричневых костюмах. Боже, они все прекрасны.
Странная тишина накрыла праздник. Люди негромко переговаривались или просто сидели, задумавшись. Похоже, музыка поглотила восторженное веселье. Суть этого дня внезапно дошла до всех. За каждым столом люди тихо рассказывали свои личные истории, вдруг припоминая последние встречи с этим Человеком, оплакивая грядущий горький миг, который неизбежно настанет рано или поздно. Все это видели. Все это понимали.
Минни сорвалась. Она метнулась в дом, заперлась в гостевой ванной и разрыдалась.
Лупита и Ла Глориоза вяло протирали столы. Соседки разбирали на кухне опустевшие блюда и контейнеры. Люди робко, бочком выбирались на улицу, будто неуклюжие попытки идти на цыпочках могли сделать их невидимками. Откуда-то появились еще жареные цыплята и ребрышки, но никто больше не мог есть. Впрочем, Пато решил попробовать.
Кеке сидел в сторонке, подальше от остальных. Держал на коленях блудную курицу, возился с ней, как со щенком. А курица с любопытством вертела головой во все стороны, кудахтала и ворчала, а потом вдруг положила голову на плечо Кеке. И не шелохнулась, даже когда к ним подошел Младший Ангел.
– Привет, Кеке.
– Привет.
– Ты в порядке?
– Кеке в порядке.
– Тебе понравилась музыка?
– Дядя ударил Кеке.
– Я знаю. Мне жаль тебя.
– Кеке украл «Лего».
– Зачем ты воруешь «Лего», Кеке?
Кеке почесывал курицу. И лукаво улыбался, глядя на Младшего Ангела.
– Это секрет.
Ангел почесал пальцем куриную шею.
– У Старшего Ангела и Кеке есть тайна.
– Вот как?
– Ты Младший Ангел.
– Верно.
– Когда Старший Ангел умрет, ты будешь Старшим Ангелом.
Младший Ангел не поддался.
– Думаю, я буду просто Ангелом.
Кеке отпустил курицу, встал, взял Младшего Ангела за руку. Ладошка у него оказалась сухой и твердой, как деревяшка. Он потащил Ангела в сарай за домом. Полез за пазуху, вытянул оттуда ключ на длинной веревочке и отпер висячий замок.
– Это тайна, – повторил он, прижимая палец к губам и одновременно медленно отворяя дверь.
Он проскользнул внутрь, звякнула цепочка, и неожиданно вспыхнул свет. Единственная лампочка покачивалась на проводе, и тени раскачивались вместе с ней. И Младший Ангел разглядел, что скрывалось внутри сарая.
– Это Кеке сделал, – гордо сообщил Кеке.
– Что это?
– Посмотри.
– Ты шутишь… – выдохнул Младший Ангел.
На другом конце города Лало и Джио бились в панике. Конфетного цвета «шевроле импала», оставляя темные полосы на асфальте, свернул в соседний переулок. Мотор ревел, как полсотни бешеных котов. Шафрановая пыль вилась позади машины причудливыми локонами.
– Нет! Нет! Нет! Это плохо, плохо, плохо, – заорал сквозь слезы Лало. – Что мы наделали? – простонал он.
Воронье кружило над ними, как осиный рой.
– Пап, – успокаивал Джио, – мы ничего не сделали.
Прилипший к пассажирскому окошку Лало под сильным кайфом. Таблетки и долбаный порошок, который он развел в стакане текилы, крепко дали ему по мозгам, и теперь яркие цветовые пятна скользили у него по рукам, проступали на брюках. Ему казалось, что минуту назад он опустил стекло и его вырвало. Но сейчас стекло поднято.
Лало помнил, как они подъехали и он сказал: «Где его пацаны?» А Джио ответил: «Это тупой Раффлс и его братан. Я дал им пятнадцать баксов на „Сабвэй“». И Лало ощутил себя виноватым за то, что сын все эти годы рос, кипя от ненависти и планируя мщение. А вот он все попытался забыть.
Он посмотрел на свои ладони. Красные? Это кровь? Его руки. На них все еще пыль Ирака? Это запах разлагающейся плоти? Ногу его грыз дракон. Лало в ужасе смотрел, как дракон вползает в его штаны и вот уже наружу торчит только хвост. И с него капает кровь. Боже милосердный.
– Повсюду кровь, – пробормотал Лало.
– Да нет же, пап. Остынь.
– Я выпустил в этого парня всю обойму!
– Да остынь уже, черт возьми.
Сын стоял над тем vato, как будто просто заглянул сказать «привет». Гангстер приволок в гараж кушетку из Армии спасения. Бейсболка сидела набекрень на его тупой башке. Чернильный паук «черная вдова» полз по шее, число 13 – по скулам и две синие слезинки в углу левого глаза. Лало смотрел на эти слезы и повторял себе, что он пришел сюда ради Браулио и Гильермо. В мозгу вспыхивало неоновое табло. Сдохнисдохнисдохни. Бандюга раскладывал наркоту на журнальном столике. «Вы за этим пришли. Тогда готовьтесь выложить бабки». Лало вспомнил фонтаны крови, диковинной блестящей галькой рассыпающиеся на капли, которые растекаются, ударяясь о стены. Скользкий пол, маслянистый от крови.
– Кровь повсюду, Джио! Рация была выключена. Они не засекли нас.
– Это было на войне, пап, ты чего?
– Но тот парень. Только что.
– Нет, пап.
Джио резко свернул за угол – копы могли быть повсюду.
– Ты. Убил. Моего. Брата, – выговорил Лало. – Я сказал это ему в лицо. Правильно?
Бах, бах.
– Ты. Ты. Ты.
Он помнит, как со свистом выходил воздух из пробитых легких. Нет, нет. Это был рядовой первого класса Гомес, из Восточного Лос-Анджелеса. Они прикрывали куском полиэтилена открытую рану на груди и прижимали так, что ребра треснули. Никаких шансов вызвать вертолет в ту дыру. Собаки. Женские крики. И «хаджи» на каждой крыше.
– Джио, Джио, – рыдал он. – Что мы наделали?
– Папа, завязывай уже. – Джио вцепился в руль, неотрывно глядя в зеркало на случай, если за ними гонится тот ублюдок со своими дружками.
– Джио! – Лало изумленно вытаращился на глаза сына. Они выпучивались! Буквально выползали из черепа на длинных розовых нитях, покачивались, ну совсем как у лобстера.
Он вспомнил глаза бандита. У того на веках были вытатуированы глаза. И даже когда он опускал веки, все равно как бы смотрел на тебя. Лало не понимал, что именно видит. Это завораживало. Все эти глаза. Глаза его взбесили.
Стекло под щекой такое мягкое и липкое. Ох, только не это дерьмо.
– Господи, – простонал он. – Мы убили парня.
– Блин, нет. Ты промазал.
Машину занесло.
– Mijo?
– Я считал тебя крутым, – сказал Джио.
Боже правый, да мальчик совсем бездушный.
Собака! Они прикончили пса! Да нет. Лало видел, как тот убежал. Убить собаку – это точно был бы конец. Последняя долбаная соломинка.
– Отомстить, – продолжал Джио. – Все, что ты должен был сделать. – Его голос вдруг начал таять и растворяться.
Вся комната таяла и растворялась. Лало смотрел, как череп гангстера проступает сквозь плоть, словно просвечивает из-под поверхности трясины. Он стоял на месте, а голова его все росла и росла, пока не поднялась выше крыши, над всей округой, в небеса. И Лало, в машине, смотрел на свои пальцы. Какие они длинные. И гибкие. Поднес руки к глазам. Это кальмар.
– Где мой пистолет? – спросил он, а длинные пальцы заскребли пустую кобуру.
– Ты его выбросил.
Вспышка в голове: они оба стоят над убийцей. Еще один мультяшный персонаж в джемпере Pendleton. Продавать отраву мальчишкам, хуже этого просто не бывает. И Джио сует пистолет в ладонь Лало, подталкивает его плечом. Мужик, даже не видя пистолета, понимает, что его час пришел, и, видать, жалеет, почему это у него самого пушки не оказалось, и роняет на стол кулечки с наркотой и таблетки. Среди дури рассыпаны пузырьки от лекарств с «Амазона», которые Лало тоже принимал. Пустые глаза на миг заполняются страхом и опять застывают.
– Ну? – сказал он. – Вот и все, э? – И вскинул подбородок.
– Ты убил моего брата. (Да. Лало вспомнил.) Джио. Я не бросил пистолет.
– Да выкинул ты его, а дела мы так и не сделали.
– Пожалуйста, – взмолился Лало, обращаясь к вселенной.
– Ты сначала нес какую-то херню, а потом сбежал, пап.
– Нет.
– Да точно тебе говорю. – Слова, словно натянутая и резко отпущенная резинка, хлестнули Лало по лицу.
Прошу тебя, умоляю, Господи, если есть в тебе хоть капля милосердия, пускай я сейчас проснусь.
– Я и не думал, что у тебя так очко заиграет. – И Джио глумливо заржал.
– Да господи же! – заорал Лало. – Но ты же мой родной сын!
Лало чудилось, что он растягивает каждый звук, и точно так же растягивается сам автомобиль. Машина вдруг стала резиновой. Она огибала углы, заворачиваясь, и лобстерная физиономия сына то оказывалась далеко впереди, то резво прыгала обратно.
– Ты никогда никого не убивал, – сказал Лало. – Ты только выделываешься, малыш. А я убивал людей по-настоящему. Это было моей работой. И я с головы до ног в крови. Навеки. Помоги мне!
– Но мы зато прибрали все его заначки, верно? – ответил Джио. – Хотя бы так проучили козла. Чего ты нервничаешь?
Лало пнул mochila, валявшийся в ногах. Набитый травой, кристаллами, банкнотами и цепочками.
– Помоги! – простонал он.
Джованни посмотрел на него и сказал, сказал тихо и спокойно, сказал то, чего Лало не смог понять и никогда не поймет. И все же он попытался ответить. Но слова бессвязным потоком бессмысленно лились изо рта.
– Мы молодцы, пап. Я тебя люблю. И все равно тобой горжусь.
Лало со скрипом повернул плавящуюся голову и уткнулся лбом в окно.
– Плохо, – прошептал он. – Так плохо. Сынок. – По крайней мере, он надеялся, что произносит именно это.
– Я простил тебя, пап. Ты просто не такой сильный.
Эхо. Истеричные крики птиц. Чмокающий мясной звук, когда пули вонзаются в тело, кровь струится, и треск, когда попадают ракеты, сжигающие плоть жертв. Но это Ирак, не Калифорния. Есть разница. Не забывай. И тут Лало увидел что-то черно-белое.
– Копы! – выдохнул он.
– Остынь, – сказал Джио.
Полицейская машина обернулась гражданским «фольксвагеном», раскрашенным в те же цвета. Лало прикрыл глаза. Geek Squad. Буквы медленно сложились в слова.
Лало опять заплакал.
– Я боюсь.
Джио стиснул его колено.
– Папа. Пап! Послушай. Ты меня слышишь? – Он сбросил скорость. – Возьми себя в руки.
Лало вновь вспоминал.
Холод оружия в ладони, пистолет забавный, как игрушка, но и жуткий. Наркотик, черной змеей струящийся по венам. Человек с пустыми глазами, безучастно глядящий на него, но руки его трясутся. Сын, повторяющий: «Давай. Вломи ему». Пистолет, парящий в воздухе, как диковинная летучая рыба. И татуировка. Татуировка на его собственной руке. Сейчас он почесывает ее. Старший Ангел. Дебильная улыбка. Прическа. ПАПА 4EVER.
– Что мой брат тебе сделал?
– Ничего. Он нарвался, а я просто сделал, что велели. Только бизнес.
Время остановилось для Лало.
ПАПА 4EVER.
Всю жизнь Лало был заложником. Жилы рвал, чтобы стать Браулио. Чтобы стать как отец. И не смог сравняться ни с тем ни с другим. Стыдился отца – этого старого дурака. Боялся брата – до такого мачо ему ни в жизнь не дотянуться. И все пытался убедить людей, что он такой же, как вон тот кусок дерьма, сидящий сейчас перед ним.
Лало поднимает пистолет. Парень отодвигается, закрывает глаза. А Лало чувствует только печаль.
Ему так жалко этот мир, жалко всех, погибающих и обращающихся в прах. И еще наркотики, огонь в крови. Он ощущает движение воздуха и вспоминает, как ветер трепал волосы на бейсбольном матче, как припекало солнце, как отец, в дурацких расклешенных кримпленовых брюках, болел за него, а его идиотские усы были измазаны горчицей.
Лало слышит собственный голос, странно чужой, как будто голос отца, произносящий: «Мы должны остановиться. Мы бегаем по кругу. Расплата, расплата, расплата. Никогда нельзя ни за что расплатиться сполна». Ствол пистолета отклоняется в сторону. Человек на диване открывает глаза, видит, что в лицо ему больше не целятся, и внезапно обмякает. Он разоблачен: пожилой лузер, который изуродовал собственное лицо, но давно уже не опасен. Его даже пристрелить не хочется.
– Но мы тут не ради этого, братан, – говорит Лало. – Это не про нас. Про нас так говорят, но это неправда.
Он вновь вскидывает пистолет. Человек вздрагивает, и это самый страшный миг в его жизни.
– Мы вот такие.
Целясь над головой мужчины, Лало нажимает на курок и выпускает обойму в стену. Мужик падает, хватается за грудь, сучит ногами в воздухе, в ужасе орет. Каждый выстрел гулко грохочет в ушах Лало. Голубоватый удушливый пороховой дым. Штукатурка сыплется на них, пока пистолет не смолкает, опустев. Потом он швыряет оружие через всю комнату, а мужик пригибается, прячет голову и скулит.
А потом Джио хватает его и они убегают.
– Господи Иисусе, пап! Что это было?…
Мир вокруг вспыхивает и сгорает.
Лало резко вернулся в настоящее, увидел руки Джио на руле. Руль будто из мягкой лакрицы.
– Я попаду в ад, Джио. Уже подписан, запечатан и отправлен, серьезно.
Прежде чем потерять сознание, Лало увидел, как призрак дедушки вползает через ветровое стекло.
Войти с помощью соц. сетей: